***
Ночные размышления неприятно касались рассеянного сознания, зарождая лёгкую головную боль. Она разрасталась чёрной пеленой, такой тяжёлой и утомляющей, от которой хотелось навсегда избавиться и забыть всё то, что не давало покоя каждую ночь. Однако бесконечные попытки подавить собственные мысли никогда не увенчались успехом: кошмарные сны, глубокие рассуждения и потерянность лишь сильнее сжимали потрёпанную жизнь, в которой горел огонёк слепой надежды. — «Прошло столько времени, но мы до сих пор не общаемся друг с другом. Может, я как-то задел его словами? Но тогда почему он мне об этом не сказал? Он не стал бы молчать, если бы ему что-то не понравилось, но тогда почему сейчас я слышу тишину?» Поток бесконечных вопросов не давал шанса уснуть – он лишь сильнее вгрызался в сознание, заставляя зажмурить сонные глаза и тяжело подняться с постели. Опустошённо посмотрев вперёд, Егор потёр горячий лоб и устало выдохнул: он уже и не помнил, сколько ночей мучился с бессонницей, которая неистово изматывала его. — Когда же я снова увижу тебя, Джон? — тоскливо прошептал Линч, пытаясь унять душевную пустоту. Чувствуя, как немая тишина вновь пронзает болезненным холодом, журналист медленно поднялся с одинокой постели и тихими шагами пошёл в сторону коридора. Каждая мысль о писателе сопровождалась головными болями, которые заставляли остановиться и нервно поджать губы, пока по телу бежала мелкая дрожь. Казалось, за простыми мыслями скрывалось нечто, что страшно разрушало Егора. В этот момент ему хотелось ощутить тёплые объятия, которые всегда дарили родное спокойствие даже в самую хмурую ночь. Тихо бродя по собственному дому, он пытался найти дорогого человека, желая почувствовать его нежные касания, которых так просило плачущее сердце. Ему хотелось вновь испытать приятные эмоции и наконец погрузиться в умиротворённый сон, зная, что в любимых отношениях всё в порядке. Однако искреннее желание каждый раз оборачивалось ледяной болью, которая страшно трескала уставшее сердце, усиливая тактильный голод. В ответ на рассеянный зов Егор лишь слышал пустоту, порождающую глубокое отчаяние: он больше не видел голубых глаз, которые всегда согревали его незримыми объятиями. Всё это будто растворилось в сладком сне, обернувшись жестокой реальностью. — Я безумно скучаю по тебе, — в хриплом голосе послышался тихий всхлип. — Но я даже не помню, что между нами произошло.***
Разрушительная тишина, громко воющая в одиноком доме, сменилась глубоким вздохом, таким отчаянным и душевно израненным: в нём слышалась потерянность и страшная тоска, которая погружала сердце в омут пустоты. Как только входная дверь тяжело захлопнулась, а бледноватое тело окутало холодное дыхание ночи, изумрудные глаза растерянно посмотрели в сторону жутких силуэтов, спящих в тёмном одеянии. На мгновение Егора неистово напугали хвойные деревья, наблюдающие за каждым его движением, лишь иногда покачиваясь на ветру. Казалось, душевная тьма смогла выбраться наружу и поглотить собой беззащитное пространство. — И снова я один... — потерянно прошептал Линч, чувствуя, как руки покрываются неприятными мурашками. Оставив позади тёмные комнаты, журналист устало сел на стоящую возле дома холодную скамейку. Возвращаться обратно в одинокую спальню не хотелось – в ноющем сердце горело желание увидеть родного человека, ощутить его тихие касания и наконец взглянуть в голубые, горящие огоньком глаза. Он желал этого так сильно и долго, отчего давно потерял счёт времени. Молча наблюдая за притаившимся мраком, Егор чувствовал, как тело окутывает холод, пока тоскливые мысли греют бесконечным ожиданием. Ему казалось, что ещё немного и всё будет как прежде: завтра Джон снова неожиданно приедет к нему домой, оживлённые разговоры перейдут в приятную атмосферу, а на тёмном экране телевизора засияет очередной фильм, после которого просто захочется быть рядом друг с другом. Просто чувствовать и понимать, что нет ничего лучше, чем дарить взаимную любовь, которая сейчас разбивала неугомонное сердце. — Я так больше не могу. Мы уже не виделись две недели. Сколько можно играть в молчанку? — внезапно высказался Егор и задумчиво продолжил: — Я могу ему снова попробовать позвонить, но Джон... Наверное, снова не ответит. Начав медленно вставать со скамьи, Линч сразу же ощутил на своей руке желанное прикосновение: оно в тот же миг заставило его остаться на месте и растерянно оглянуться. Усталые глаза резко заслезились, тем самым выразив глубокие эмоции, которые так долго таились в израненной душе. — Д-джон, ты... Неужели ты пришёл? — его голос разошёлся в тяжёлой дрожи. Боясь потерять любимый образ, Егор начал спешно осматривать его: голубые глаза пленились блеклым взглядом, пока холодные ладони осторожно дотрагивались руки. Мягкий свитер, которого журналист так любил касаться, дарил чувство спокойствия, а едва заметная улыбка на лице Джона позволяла облегчённо выдохнуть. За прошедшие две недели необъяснимой разлуки Егор впервые ощутил расслабление. В момент долгожданной встречи все накопившиеся эмоции журналиста готовы были накрыть писателя бурей необъятной радости: ему хотелось в ту же секунду окутать его самыми крепкими объятиями, сжать любимый свитер в холодных кулаках, нервно зажмурить глаза и разойтись в тихих всхлипах. Однако вместо желанных действий, Линч лишь смотрел на Джона глазами полных боли, пока по телу бежала холодная дрожь. — Почему ты всё это время не отвечал мне? Г-где тебя носило? Ты знал... Ты знал вообще, как я волновался? Я думал, что мы больше никогда не увидимся, — начал нервно причитать Егор, почти срываясь на крик. — Линч, успокойся и послушай меня, — тихо перебил Джон, продолжая смотреть немигающим взглядом. — Нет, на этот раз я не буду молчать. Ты же знаешь, как ты дорог мне. У меня никого нет роднее тебя, — послышался судорожный вздох. — Ты знаешь, как я чертовски люблю тебя. Но почему ты пропал на две недели? В холодном воздухе вновь нависло молчание. Его тяжёлое дыхание болезненно коснулось сердца, заставив ощутить горькое опустошение. Несмотря на то, что Джон находился рядом и осторожно касался руки, Егор по-прежнему не мог унять тревогу: она неприятно скользила в душе, разрываясь в немом крике, который Линч заглушал хрупкой надеждой и неосознанным самообманом. Глубоко выдохнув, журналист попытался перестать рисовать странные картины. Теперь, когда голубые глаза смотрели на него тягостным, но таким родным взглядом, Егор больше не хотел разжигать ссору и припоминать Джону тяжёлые мгновения. Он был готов простить ему бессонные ночи, лишь бы любимый человек больше никогда не исчезал в дремучей темноте. — Ладно, давай забудем, — тихо предложил Егор и мягко продолжил: — Всё, что было плохое между нами, пусть останется в прошлом, хорошо? Вновь посмотрев на писателя, Линч выразил на лице томную улыбку, за которой скрывалась вся пережитая боль. Ему хотелось прекратить бессмысленные страдания и наконец ощутить горячо желанную теплоту, однако в ответ по-прежнему звенела гнетущая тишина. Голубые глаза продолжали безотрывно смотреть на журналиста, с каждой секундой темнея и становясь похожими на бездонный океан. — Джон, ты всё ещё обижаешься? Да ну брось, — с его уст послышался нервный смех. — Я уже даже не помню, как мы снова поругались. Думаю, нам не стоит всю жизнь играть в детские игры, я прав? Тогда давай сейчас пойдём домой, я приготовлю твой любимый кофе, а после мы спокойно поговорим. Пытаясь разрядить напряжённую обстановку, Егор продолжал мягким взглядом окутывать любимого человека. Однако он внезапно разбился об острые скалы, стоило осознать, что здесь что-то не так: Джон никогда не был настолько равнодушным, даже если ссора достигала серьёзных масштабов. В эту секунду Егор вовсе не узнавал того, кого до безумия любил долгие годы. — «Почему он просто молча смотрит на меня? Может... Я снова сказал что-то не то? Или... Мне всё это всего лишь кажется» Подавив нежное сияние, изумрудные глаза растерянно посмотрели в сторону, больше не желая видеть потерянный взгляд: его неистово пугало молчание писателя, удушающее тяжёлым дыханием. Возможно, всё это очередной кошмарный сон, который вторую неделю не давал желанного покоя. — Я умер, Линч, — безжизненным шёпотом начал Джон. — Ты ещё не осознал, что меня нет в живых. Холодное эхо безжалостной волной ударило по обеспокоенному сердцу, разбив его на сотни окровавленных осколков, в котором горячо пылала любовь. Именно это чувство, когда-то такое сладкое и тёплое, теперь пронзало Егора острым лезвием ножа, заставляя ощутить жуткую слабость и душераздирающее отрицание. Каждое слово било по расшатанной психике, в которой таились заблокированные воспоминания трагедии. — Н-нет... — судорожный вздох. — Такого не было, Джон. Ты не мог погибнуть, ведь мы... — Мне больно видеть твои мучения, — обречённо говорил Джон, пленясь призрачным омутом. — Я здесь лишь потому, что ты всё ещё не отпустил меня. Его холодная ладонь сильнее сжала дрожащую руку журналиста: в последние секунды тоскливой встречи он желал искренне поддержать дорогого человека. — Джон, пожалуйста, не надо, — с тихим содроганием произнёс Егор, чувствуя, как слёзы начинают предательски выступать на глазах. — Это наша последняя встреча, — его голос начал теряться. — Обещай, что будешь заботиться о себе и отпустишь всё то, что тогда произошло с нами. Знай, я всегда рядом с тобой. В это мгновение призрачный образ вмиг рассеялся в потоке хмурого ночного ветра, затерявшись в его неугомонных пеленах: он разошёлся по воздуху тусклым туманом, оставив после себя болезненные воспоминания. Как только журналист вновь остался наедине с собой, холодная дрожь полностью завладела каждой клеточкой его тела: она безжалостно бежала по венам, заставляя нервно содрогнуться изнутри, внезапно наклониться вперёд и издать самый горький всхлип. В нём слышалась вся пережитая жгучая боль, которую Егор упорно не хотел осознавать и старался всеми силами избежать прочь. Он всё ещё пытался навязать себе мысль, что они просто поссорились и вот-вот помирятся, но в глубине души понимал, что больше не может врать самому себе. — Почему так случилось, Джон? — его голос разошёлся в нервном шёпоте. — Почему всё оборвалось в один момент? Чувствуя, как головная боль начинает разрастаться в жутких ударах, Егор крепко зажмурил глаза. Только сейчас заблокированные воспоминания наконец дали возможность осознать всё то, что раньше казалось кошмарным сном: очередное опасное дело, глухая полузаброшенная деревня, мёртвые тела, громкий выстрел и сдавленный стон, сопровождающийся кровавыми каплями, – всё это заставляло измученное сердце горько сжаться, а сознание разразиться в противном звоне. Все прожитые две недели Егор не мог поверить в жуткую правду, лишь сейчас полностью осознав роковой момент. Находясь в полном одиночестве среди затерянных хвойных силуэтов, журналист чувствовал полное опустошение. Теперь, когда произошедшая трагедия пронзила сознание, жизнь полностью потеряла смысл: человек, ради которого хотелось наслаждаться каждой секундой даже в самый тёмный день, навсегда затерялся в прошлом. Он остался лишь на потрёпанных страницах памяти, обливая сердце жуткой тоской, рисуя в погасших изумрудных глазах бесконечный мрак. — Я не знаю, что мне делать дальше без тебя... — прошептал Линч, чувствуя собственную жалкую беспомощность. В момент горького осознания яркие воспоминания стали для него единственным источником кислорода: он безумно жалел о тех днях, когда ссоры становились частью повседневной жизни, и бесконечно ценил мгновения тихой радости, которой оказалось так мало. Только сейчас, находясь в гнетущем тумане собственных мыслей, Линч понимал глубокую ошибку, которую уже невозможно было исправить. Обняв себя дрожащими руками и утомлённо закрыв заслезившиеся глаза, журналист желал навсегда забыться: он до сих пор с трудом осознавал всё произошедшее, считая жуткую трагедию за злую игру разума. Однако, одно он знал точно: потеряв любимого человека, его жизнь никогда не будет прежней, навсегда затонув в тёмных красках. Именно сейчас она казалась ему истерзанной безжалостной судьбой и страшно сожжённой дотла, больше не имея шанса на искреннее счастье.«Лишь ночное небо, усеянное перистыми облаками, заиграло тёплым светом: на нём горела самая яркая звезда, которую Егор никогда не спутает с другими»