***
Весь вечер приходится следить за каждым движением и словом: оказывается, что неловко что-то делать при кураторе, которую очень люблю и боюсь разочаровать. Временами испытываю чувство вины, будто я ворвалась в чужую квартиру. Благо, Регина Николаевна по большей части занимается своими учебными и творческими делами и не постоянно находится рядом со мной и наблюдает. За вечер я научилась: пользоваться кофеваркой, откуда кофе, оказывается, получается в разы вкуснее, чем из пакетов или сваренное в турке; есть на ночь; думать, что же приготовить завтра и при этом угодить не только мне: как-никак целый день питаюсь за счёт Регины, да и надо отрабатывать своё, можно сказать, бесплатное проживание. Ещё курить в окно. После последнего ощущаю настоящую свободу относительно общажной жизни, и начинает казаться, что моя новая стоит любых мучений. Ведь химичка очень удивилась, куда я начала одеваться в столь поздний час, и почти приказала встать к окну. А сама закурила вместе со мной, пожаловалась, как она устала и почти выгорает на этой работе. Неудивительно: так заботиться о каждом студенте, бегать за ним, помнить все его долги и не отступать, пока не закроет предмет, а ещё договариваться об оценках. Успела вынести мозг, зачем я курю, ведь мне это не идёт, некрасиво смотрится, но я уже привыкла и среагировала привычным ответом, мол, я никого не спрашивала. Всё же рекомендовала мне бросать, пока не поздно, однако на самой себе женщина поставила крест. Звоню Кристине, своей вчерашней собутыльнице, пытаясь что-то выяснить, однако дохлый номер: подруга сама мало, что помнит, и утверждает, что накануне мы вроде как разъехались по домам после того, как я наблевала в баре на всеобщее обозрение, и нас оттуда выгнали. Допустим неудивительно, так как мы живём в разных сторонах, откуда ей знать, что же произошло в общаге. Но даже по поводу моего состояния в тот момент она отвечает лишь то, что я была способна стоять и ходить. Открываю переписки, но тщетно: никому не отписывалась со временипровождения в баре, а потом меня все потеряли, поэтому с утра получила столько сообщений. Особенно заставила переживать маму, ещё утром написала ей, якобы вернулась и сразу вырубилась. Созваниваемся с ней тоже. Максимально избегаю расспросов, как вчера посидели, стараясь весь разговор интересоваться ей, как у неё дела. Через полчаса тяжёлый для меня диалог, ведь я привыкла делиться с ней всем, приходится завершить, сославшись на большой объём домашки: Регина Николаевна часто ходит мимо выделенной мне комнаты, и с каждым разом всё больше становится стыдно, как так я могу врать маме. Я принимаю душ около двенадцати ночи! В общаге никогда подобное не прокатывало: душевые комнаты работали до одиннадцати. А когда после усаживаюсь прорешивать те самые десять вариантов, Регина Николаевна качает головой и делает замечание по поводу моего режима сна. Выполнять задания оказывается напряжённее всего остального: в общежитии, если я в чём-то сомневалась или не знала, то позволяла себе подсмотреть или загуглить теорию, чтобы прийти к ответу самой с помощью подсказок. Именно в тот момент, когда сажусь за ноутбук, химичка присоединяется к столу со своим работать. Только перехожу на другую вкладку, куратор тут же замечает и говорит, что так не пойдёт, напоминает, что я совсем не умею думать, не забыв назвать своей девочкой. Да, я пока не научилась не допускать потепление в животе от этого обращения. Чёртова Регина Николаевна! — Почему Вы выбрали меня? — вырывается в какой-то момент, когда голова болит от раздумий над непонятно сформулированным вопросом, а преподаватель не собирается уходить и оставлять меня одну. Химичка отвечает недоумением в лице, вскинув брови. — В смысле… много же кто косячил в общаге, напивался. Но Вы же не поступали с ними, эм… как со мной, — смущённо продолжаю я. — Потому что я знаю, что Вы у меня умничка, и я не могу оставить Вас на улице… — Я бы попросилась к подругам. — Так не работает, мне кажется, с ними Вы забросите учёбу, а теперь я могу контролировать. Тем более у меня большая квартира, места много, куда столько для меня одной. Я же не собираюсь с Вас брать какие-то деньги, — напористо молвит Регина Николаевна, сверкнув фирменным взглядом, к которому никто из группы не смог привыкнуть за три года учёбы. Я растерялась. Аргументы химички, конечно, звучат заманчиво. И да, безусловно, влипать во всякие ситуации — моё коронное, я много раз на самом деле рисковала вылететь из общаги, но всегда выкручивалась, а накануне раз на раз не пришёлся. Да, я не на все 100% ответственна, дисциплинирована и усидчива, если даже выполняя домашние задание по химии, не научилась всегда самостоятельно думать и читать теорию, а ещё часто отвлекалась на разговоры с соседкой или на что-то ещё, лишь бы не учить. Но почему это должно настолько волновать куратора? Наверное, ей просто-напросто не хватает дочери, она весьма ласково общается со многими девочками в колледже. А мужчину с её диктаторским характером найти непросто. Заканчивается насилие над моим мозгом тем, что голова раскалывается, не получается вникнуть ни во что написанное, и я сама отключаюсь, положив голову на стол перед ноутбуком. Просыпаюсь примерно через полчаса уже одна с включенной настольной лампой, накрытая пледом, испытываю очередную порцию стыда и перебираюсь в выделенную для меня комнату, осознав, что на сегодня мои полномочия окончены.***
— Подъём! Слышу, как открываются занавески, но так как светать ещё не начинает, я могу проигнорировать и спать дальше. — У Вас есть двадцать минут! Через двадцать минут я спускаюсь и уезжаю! А Вы будете стоять в пробках в забитом автобусе! Будильники не звонили, зачем поднимать шум в такую рань? Утыкаюсь лицом глубоко в подушку, не открывая глаз. Ай! Резко холодает, а продолжать спать после конфискации одеяла становится невозможно. — Ч…что п…происходит? — хриплым голосом еле произношу я. — Это у Вас что происходит?! На часы посмотрите! На ощупь нахожу телефон рядом со мной. 7:28. До меня, наконец, доходит, что будильники я завела по общажному расписанию, а ввиду расположения общаги в четырёх минутах ходьбы колледжа, просыпалась я на час позже. Теперь же, если ехать вместе с Региной Николаевной, добираться нам около получаса из спального района в другую окраину Питера. — Вам во сколько надо быть на сборе перед практикой?! — по угрожающему тону можно догадаться, что вопрос задан не из интереса, а для проверки моего владения информацией. — Ну, к девяти… — лепечу я всё ещё без сил для подъёма: от резкого пробуждения голова трещит, а от громкого крика химички звенит в ушах. — Нет, девочка моя, не к девяти, а к восьми сорока пяти! Блять, точно, теперь же в колледже ни на шаг не проебаться… — Есения, свои мысли можно выражать по-другому, — слегка смеётся куратор. Чёрт, я это вслух сказала?.. С утра со мной взаимодействовать себе дороже. — Быстро! Двадцать минут! — армейским голосом восклицает Регина Николаевна и хлопает дверью комнаты. Мои уши и голова до сих пор отойти не могут, оттого тяжело встать. Но всё-таки это делаю, вспоминая, что не могу позволить себе появиться в колледже совсем не накрашенной. Вот и ещё минус жизни с куратором подъехал: она всё знает, какие у нас занятия и во сколько. Будет бдить, не откосить хотя бы отчего-то, как я привыкла. Ради макияжа приходится жертвовать выбором одежды: успеваю схватить первое попавшееся. Сама химичка выглядит приятно и деловито, как обычно на работе, однако уже непривычно для меня. С лёгким макияжем, с уложенными короткими волосами, в длинном деловом красном платье. Но мною всё это воспринимается слишком ярко. Отныне в первую очередь она домашний человек: без косметики, растрёпанная, в пижаме. Регина Николаевна нагревает машину до наступления в ней жары, и я расстёгиваюсь. — Какого чёрта Вы в моём свитере?! Да, так как вчера моя одежда отстирывалась от рвоты, женщина одолжила свитер. Видимо, на подсознательном уровне я ей его не вернула: понравилось, что он на мне как оверсайз и мягкого кашемира, хоть и поношенный. А в спешке даже не посмотрела, что надеваю. Всё это я объяснила куратору. — Вставать надо раньше, — ворчит она и чиркает зажигалкой, открыв окно возле себя. Дразнит. Следую её примеру. Ощущение, как будто мы одна семья: живём вместе, я в её огромном свитере, она везёт меня на учёбу, курим. Улыбаюсь своим мыслям, мечтательно залипаю в окно, глядя, как мимо пролетает сталинский ампир. Ещё и район мне нравится, это не одни хрущёвки рядком, как возле общаги. — Пока у нас есть минут десять, давайте займёмся делом и повторим пройденное, если оно, конечно, не пройдено мимо, — заявляет Регина Николаевна, выкинув сигарету в окно. — Что такое проскок электрона? Розовые очки разбиваются без остатка. Это же надо так постараться всё испортить, в пух и прах разрушить романтические фантазии! — Да Вы фанатка своей работы, — я недовольно усмехаюсь. — Вы даже не представляете, насколько, — авторитетно заверяет химичка, награждая меня требовательным взглядом, мол, отвечай. — Ну… это когда элемент переходит на уровень ниже… к примеру, хром там, медь. Потому что лучше не до конца заполненный d-подуровень, чем не до конца все остальные. Вроде бы… как-то так, — голос дрожит. — В целом так, — благосклонно подтверждает учительница. — Какой самый электроотрицательный элемент? Настолько нервничаю, что к лицу приливает кровь, и оно покрывается краской, а тело — потом. Сигарета не подействовала. Невольно прыскаю в кулак. Потом вспоминаю, что вообще-то этот элемент — фтор, сообщаю Регине Николаевне, всё ещё прикрывая настойчиво расползающуюся улыбку. Та удовлетворённо кивает и просит рассказать реакцию серебряного зеркала. Увлекаюсь так, что куратор проезжает поворот к колледжу, возле которого я собиралась попросить высадить, чтобы не вызывать ни у кого подозрений. — Остановите! — в панике кричу я, пока вплотную не подъехали. — Зачем? — удивляется куратор и едет дальше, уже приближаясь к воротам. — Я же не могу выходить на парковке для преподов! Нельзя же, чтобы нас видели! — Почему нет? Пофиг, я подвожу студентов, когда их вижу по дороге, — невозмутимо молвит Регина Николаевна. — А, тогда ладно, — несколько обиженно соглашаюсь я. Что это я такое чувствую? По-дурацки и жутко раздражает. О, бессмысленную ревность, конечно. Именно бессмысленную, потому что у Регины таких как я ещё человек девяносто: помимо нашей группы она курирует ещё две. Меня-то она не имела возможность встретить по пути в колледж, так как общага находится почти в нём. Уговариваю себя не завидовать, явно не каждый жил с химичкой и ездил с ней ежедневно. Да и никто бы не оценил такого счастья. Понимаю, что не просто дурная, но ещё и стремительно дурею с каждой секундой. Глядя на моё темнеющее лицо, куратор решает пожалеть и развеивает напряжённое молчание первой. — Наши студенты мне говорили, что в этой поликлинике тоже можно найти интересную работу. Главное проявлять инициативу. — Да? Да ну, вряд ли дадут колоть детей. — Это всё понятно, я бы вам сама не доверила, — язвительная улыбка сверкает во все тридцать два. — Мне не доверили бы?! — в этот раз с показушной обидой вопрошаю я. — Я про всех вас. Знаю же, как вы учитесь, — непонятно, серьёзно или в шутку утверждает Регина Николаевна. — Ладно, выходим. Несмотря на то, что я первой стремительно выскакиваю из машины и мчу в колледж, пока куратор доделывает свои дела в автомобиле, всё равно кто-то успевает узреть нас вместе и доложить всей моей группе. Традиционные посиделки в актовом зале с повествованием администрации колледжа, что да как будет происходить, как себя вести в поликлинике, проходят в расспросах, как так получилось, что я приехала с Региной. Приходится гордо рассказывать про беспамятную бухаловку и выселение из общаги, чем привлекаю внимание большинства, и все они слушают уже не начальство, а меня. Помогает тот факт от химички, который совсем недавно разжёг во мне ревность: наскоро придумываю, что стояла на остановке, а преподаватель проезжала мимо и подвезла. Что ж, вот и преимущества моей интересной истории, теперь способна развлекать компании. А это без учёта сожительства с куратором… Одногруппники сидят с раскрытыми глазами, и никто, конечно же, не в курсе, что я выселена и почему. Удивлена, что по общаге пока даже слухи не проходили. Я ведь в первую очередь с целью узнать хоть какую-то информацию честно начала рассказ…***
Первый день практики и правда проходит нескучно: мы с подругой в боксе, где из работы руками хотя бы взятие мазков и соскобов, и это меня заняло. Всё-таки с нетерпением жду воскресенья, чтобы встретиться с моей позавчерашней собутыльницей, с которой общаемся вне колледжа, и подробно обсудить случившееся, забыть о табу. Несмотря на дружбу с одногруппницей, даже ей не решаюсь рассказать о переезде к куратору, а моя потребность разговаривать как о проблемах, так и об интересных событиях никуда не девается. Однако с кем-то, кто как-либо связан с учёбой, действительно табуированный момент. Да, это подруга, но вдруг от удивления сболтнёт кому-нибудь случайно и понесётся. Возвращаясь из поликлиники, тему о выселении из общаги приходится быстро закрыть, сославшись на то, что не хочу об этом говорить, чем вызываю недоумение у девочки из-за моей привычки, указанной абзацем выше. Подруга шутит, что теперь может приехать якобы ко мне с Настей в гости в отличие от общаги. Я отмахиваюсь, мол, когда-нибудь. Всю дорогу до остановки речь идёт о насущных учебных проблемах, и сама одногруппница делится всеми новостями о себе, а мне остаётся лишь растягивать диалог так же, как и с мамой накануне. У метро быстро ориентируюсь соврать, что та самая Настя переехала и теперь мне идти всего-навсего двадцать минут пешком, как на самом деле до Регины. Девушка-то была уверена, что на метро нам добираться вместе. Попрощавшись, облегчённо вздыхаю. Расслабляться больше нельзя ни с каким собеседником из колледжа, что утомляет.***
Вся неделя проходит в необычном для меня ритме: отныне волнует не только учёба, но и готовка с уборкой, которыми я как расплачиваюсь за проживание, так и делаю Регине Николаевне что-то приятное. Правда, тяжело заставлять себя после практики не ложиться спать, не покупать разогревку или дошик для быстрого перекуса, а готовить обед. Вроде экономнее, но в то же приходится тратиться: я должна химичке сгоревшую сковородку, потеряла фарш в сметане, курицу… однако от этого не портится настроение, ведь каждый вечер, проведённый с куратором, наполняюсь эйфорией и плюю с высокой колокольни на прочие проблемы. Больше ничего не беспокоит. Искореняется застенчивость при общении из-за страха оттолкнуть, не находиться же постоянно в скованности. Рискну даже назвать женщину кем-то вроде подруги. Обсуждения Питера, дискуссии по поводу литературы (всегда подозревала, что Регина Николаевна начитанный человек) и образования, регулярная встряска мотивационными словами насчёт ЕГЭ дают много энергии. Особенно плыву, когда женщина за купленное для неё кофе целует в макушку. Пока из кофейни, ведь с её кофеманией лучше не пытаться угощать приготовленным мною с нынешними навыками пользования кофеваркой. За неделю мы позанимались дважды! Скоро ждёт первый пробник. А ранее о репетиторстве хотя бы раз в неделю могла только мечтать. Для этого ежедневно приходится решать заданные те самые десять КИМов. Изначально собиралась выделить целую ночь, купила Редбулл, но энергетик был вылит под справедливые мои возмущения, что он почти двести рублей стоит вообще-то. Последовал ответ, мол, может быть, я задумаюсь, раз она, взрослая женщина, бросается и выхватывает банку энергетика, затем дискуссия, что это вреднее, чем сигареты или кофе, в которой я доказывала, что в таком случае всё названное следует запретить. Не вызвал отторжения и комментарий по поводу моего «вечернего макияжа», где Регина Николаевна имела ввиду подведение глаз подводкой: как-то утром стрелки получились слишком толстыми, а времени исправлять не нашлось. Вторжения в личное пространство лишь ускоряют рост восхищению её строгостью, напористостью и… заботой? Чёрт возьми, на самом деле это пугает. Радует, что могу побыть одна, освобождаясь в час, когда химичка возвращается не раньше пяти, при этом мысли о ней не покидают меня. В общаге кайфовала, если выдавались минуты одиночества и спокойствия, а теперь успеваю соскучиться по соседке. Дожить до воскресенья с каждым днём труднее: не терпится напиться с девочками и изложить им весь спектр своих чувств, накопившийся за неделю.***
Не только делюсь эмоциями и запиваю их, но и две лучшие подруги с радостью помогают физически восполнить недостаток любви. Возвращаюсь «домой» зацелованная и удовлетворённая. Правда, под подмышкой у Кристины. Голова соображает, так как всё-таки я жду пиздеца со стороны Регины Николаевны, однако тело не слушается, шатается из стороны в сторону, а глаза слипаются. Пытаюсь навернуться на каждой лестнице, и Кристина беспокоится, как бы я не поскользнулась на двадцатиминутной декабрьской дороге до куратора. — А могла бы Регине позвонить, попросить забрать, довезла бы, — хихикает Крис. — Не могу же я её настолько разочаровать. — Ну а что, ты же сама рассказывала, как говорила, что это её предназначение — пьяных отличниц спасать, — напоминает девочка о моём позорном первом дне жизни с химичкой. — Не-не, сегодня у неё выходной от этого, какие-то другие дела. Блять, а вдруг она ещё не дома, надо надеяться на чудо… — Плохо справляется со своими обязанностями! Ладно, признаю, что голова не настолько хорошо работает, чтобы на ходу шутить, а также, думая о том, что может происходить уже через десять минут, старается упустить момент встречи с Региной и представлять, как я, наконец-то, окажусь в постели. Всю дорогу восклицаю, как здорово, что теперь химичка видит во мне полноценного человека, а не только тихоню и зубрилку, в то же время сетую, как страшно её оттолкнуть, вдруг та придёт к выводу, что я отпетая алкашка. — Зарабатываешь себе такую репутацию, — хмыкает Кристина. — Может, хоть сейчас наберёшься смелости в любви признаться? — Я не настолько бухая! — едва вновь не теряю равновесие, но подруга вовремя дёргает за руку, не дав завершить пьяный пируэт. — Да ладно тебе, может быть, выйдете на новый уровень отношений, а то смотрю, она тоже в тебе души не чает, но заботится как мамка. — На какой нахрен новый уровень? Сейчас будет будто жена, которая встречает своего бухущего мужика? — усмехаюсь я. — А почему бы и нет? Не ссы ты так, хуже, чем в тот раз точно уже не будет. Можно сказать, по сравнению с той субботой ты трезвая, — беспечно молвит Крис. — Это здесь? Приближаемся к очередной хрущёвке из жёлтых обшарпанных панелей, пройдя мимо кучу таких же домов рядком. Хоть из тысячи этот дом узнаю. — Подняться с тобой? — глаза Кристины загораются. — Я уже говорила, что не настолько пьяная и беспомощная, — отмахиваюсь я. — Да хоть глазком взглянуть на твою любовь, заценить. — Сомневаюсь, что она сейчас моему появлению очень обрадуется, не то, что кому-то ещё. Прощаемся: я с благодарностью, что та проводила, подруга с извинениями за то, что не смогла оставить меня на ночёвке. Ещё раз обмениваемся полученными за вечер эмоциями. Эх, Регине Николаевне вряд ли пришлось бы столько стараться, как девочкам, чтоб доставить мне удовольствие… До квартиры с помощью лифта добираюсь без приключений. Пытаюсь зайти тихо, однако получается плохо. Едва переступив порог, со звяканьем роняю связку ключей. В прихожей, настолько узкой, что по ней лучше передвигаться в одиночку, в поисках выключателя один раз качаюсь в сторону, голова задевает какую-то полку и ударяется об неё, затем на меня приземляется что-то болоньевое и бьёт застёжкой-молнией по лбу, сверху куча одежды в довесок, а на пол со стуком летят вешалки. Чёрт возьми, я доберусь сегодня до кровати?! Выбравшись из-под куртки, слышу шарканье тапочек, направленное в мою сторону, и устало прижимаюсь к стене, дрожащей рукой не забыв смести с тумбочки ещё что-то. Массирую пострадавшую голову, в которой до сих пор зудит, отдавая в уши навязчивым звоном. — Опа! — сахарным, оттого каким-то даже страшным голосом проговаривает Регина Николаевна. — Добрый вечер, Есения. Видимо, алкоголь спровоцировал светобоязнь, потому что, когда куратор всё же находит злополучный выключатель, головная боль и нервозность усиливаются. Химичку лучше сейчас вовсе не видеть. Даже делать вид, что увлечена снятием обуви, не приходится, так как это правда даётся тяжело: руки трясутся, голова кружится, сесть нигде, а стоя я шатаюсь. — Что пили? — с нотками угрозы вопрошает куратор. — Ну… там… винишко, коньячок… — конкретных названий и в целом всех выпитых напитков не помню, лепечу, пытаясь уменьшительно-ласкательными словами как-то смягчить ужас содеянного. Одновременно мучаюсь с проклятой застёжкой на ботинках, которая вдобавок не хочет поддаваться. — Ммм… коньячок… котёнок, о чём мы с Вами говорили в самом начале, когда Вы только ко мне заехали? Молчу. Во-первых, сложно сосредоточиться на двух делах одновременно, во-вторых, чтобы хоть как-то расправиться со стрессом, мозг предпочитал стирать из памяти без остатка все тяжёлые разговоры с Региной. — Прекрасно, — с досадой произносит химичка, и готова поспорить, что та сейчас сверкает фирменной улыбкой. — Я же просила Вас не возвращаться позже одиннадцати, хотя бы отписываться, если опаздываете. Я волнуюсь. А сейчас сколько? Достаю телефон. Почти двенадцать. Вот это да, под алкоголем время почти не чувствуется! Допустим, данное правило я сразу проигнорировала, неудивительно, что забыла. Спасибо, хватило подобных рамок в общаге. Здесь я не обязана что-то делать по расписанию. Разделаться с ботинком и даже с пальто удаётся, поэтому теперь остаётся притворяться, будто в телефоне невесть что творится, не оторваться. — Я же предупреждала, что не переношу запах перегара. Мы с Вами об этом говорили? Хочется прочитать сообщение, но глаза слипаются так, что сосредоточиться на тексте не получается. — Говорили?! — с куда большим нажимом спрашивает Регина Николаевна. — Ну… да?.. — как можно более виновато улыбаюсь я, на секунду взглянув на неё, и в этот момент глаза окончательно перестают выдерживать напряжение, закрывшись. — Идите уже. С глаз моих долой, — разочарованно вздыхает преподавательница. Просить второй раз не приходится. Я слишком пьяная и сонная. Химичка уступает дорогу, вставая у стены со скрещенными у груди руками. Проходя мимо, задерживаю дыхание и максимально уставляюсь в пол, однако Регина Николаевна внезапно хватает за рукав. Её лицо с характерным ей грозным взглядом появляется под моей головой, и я непроизвольно вздрагиваю. — Что это?! Это что?! — Что?! — вскрикиваю от испуга. Даже просыпаюсь: глаза тут же прекращают слипаться. Куратор слегка подталкивает к тумбочке с зеркалом. — На шее! — подсказывает она. А на ней наливается огромный красно-синий засос, на который Регина Николаевна роняет укор глазами. Кристина была совсем в ударе? Нет, скорее, Настя постаралась, она в основном отвечала за поцелуи. — А, так Вы про это? — с облегчением уточняю я, хотя зная её отношение к засосам в открытом виде, наверное, не стоило говорить таким тоном. — Так я про это, — язвительно передразнивает Регина Николаевна, выгибая бровь. — Что, Есения, пылесос забыли выключить? — Да нет… Мы там с девочками… — боже, к чему ей подробности? До нетрезвого мозга подъёбы доходят довольно долго. — Эм… В общем, неважно. В колледж буду ходить в свитере с горлом, у меня есть. Всё нормально. Озадачена тем, как она превозносит увиденное. Я же не в колледж в таком виде пришла, зачем так орать? — Вы правы, чтоб в колледже я этого не видела, — ворчливо объявляет куратор с выражением лица мрачнее самой грозовой тучи. То, что женщина не переваривает перегар, можно понять, ведь она его тоже чувствует, но чем засосы ей мешают? Кивнув в надежде, что на сегодня мои моральные пытки окончены, прохожу комнату, задевая каждую мебель на пути. Ничего страшного не произошло, зато больше не придётся беспокоиться, что рискую выдать свои чувства. Пусть считает, что у меня имеется какая-то личная жизнь. Жалею лишь о том, что упомянула про подружек. Давно задаюсь вопросом, как тактично выяснить её отношение к ЛГБТ, да ничего не приходит на ум. Вероятно, Регина Николаевна их всё-таки не принимает, оттого настолько непонятная мне реакция. На переживания из-за последующих наших взаимоотношений ресурсов не остаётся. Загоняться на пьяную голову вредно. Устала. От всего устала, особенно от собственных мыслей, хочется спрятаться под одеяло от этого мира, что я и делаю.***
Лежу на широкой кровати, укутанная шёлковым персиковым одеялом. Над постелью — такого же цвета балдахин, закрытый плотно без единой щели. Сквозь занавески едва проникают жёлтые огоньки гирлянды, а на стене над кроватью мелькают кадры с телевизора. Единственные источники света. Обстановка располагает к интимности и душевности, однако женщина лежит чуть поодаль от меня, у стены, и не отрывает взгляда от телевизора. Показывают какую-то мелодраму, не думаю, что этот ванильный бред её настолько затянул. Кажется, она слушает вполуха, а на самом деле мысленно находится не здесь. Несколько залипаю на её обнажённые широкие спортивные плечи, торчащие из-под одеяла, взъерошенные короткие светло-русые волосы, затем отворачиваюсь подальше от соблазна, пытаясь заснуть. Слышу начало эротической сцены в фильме, любовные вздохи и стоны, которые мешают погрузиться в сон, а вскоре и властный голос непосредственно Регины Николаевны: — Идите ко мне, моя девочка! Не успеваю даже обдумать предложение: одеяло мигом откидывается в сторону, а меня хватают за плечи, разворачивают на спину. Куратор срывает с меня трусы и футболку, не заботясь об их целости, раздвигает ноги. Сердце бьётся всё сильнее, предвкушая острое наслаждение. А она проводит пальцами по моим влажным складкам и долго смотрит на меня, содрогающуюся от желания, затем раскрывает половые губы, вставляет в меня длинный палец и очень медленно играет со мной. — Моя красивая девочка, — шепчет она, то двигая пальцем внутри меня, то играя клитором. Задыхаюсь от нахлынувших чувств. Откидываю голову и закрываю глаза. — Моя сладкая… Регина склоняется надо мной и с урчанием пробует меня на вкус, лижет и прикусывает нежную кожу. Мечусь в нетерпении, постанываю. — Не томите!.. Однако куратор продолжает лизать, будто делает это с самым изысканным лакомством на всём белом свете, медленно и чувственно, зная все мои самые чувствительные точки. Вынуждает меня уже не стонать, а кричать…***
— О-о-о-а-а-а-а-ах!!! Просыпаюсь от собственного же крика. Сотни электрических разрядов пронизывают тело, собираясь в тугой узел желания, пульсирующий внизу живота. Стоп. Это до сих пор продолжается?! Ничего не понимаю. Хлопаю сонными глазами, но они вновь закрываются, мозг отказывается включаться, оставляя только ощущения — яркие, сумасшедшие и невозможно приятные. Голова движется чуть в сторону, отрываясь от подушки, и я вижу между раздвинутых ног Регину Николаевну. Что?.. Я в ловушке? Сон во сне? Ущипните меня! Собираюсь сделать это самостоятельно, однако руки не слушаются. Вовсе не вижу их возле себя. Что за нахрен?! Мне это однозначно снится. Но я же чувствую конечности, даже могу едва пошевелить ими, но никак не управлять. Тем временем куратор умелым языком вырисовывает круговые движения по клитору. Вдруг прерывается и поднимает голову. — Моя маленькая девочка проснулась, — нежно произносит Регина Николаевна и продолжает лизать меня. Набирает темп, уверенно водит вверх-вниз, спускаясь к половым губам. Прикусывает легонько, одёргивает, а после жадно лижет и целует каждую частицу. Как понять «проснулась»? В смысле? Однако вместо этих вопросов вырываются то стон, то крик. Голова мечется из стороны в сторону, я выгибаюсь, ноги так и норовят скреститься от удовольствия, но что-то держит крепко и не позволяет сильно дёргаться, причём всем четырём конечностям. Глаза привыкают к темноте, и, приподняв голову, обнаруживаю свои запястья и голеностопы прикованными ремнями, скорее всего, к ножкам кровати по разные стороны, а также отсутствие какой-либо одежды на себе. Ноги дрожат, по телу проходят судороги сильного оргазма. Но затуманенное сознание пронзает испуг. Вспоминается происходящее перед сном. Что за… я же не давала согласие! Видимо, алкоголь погрузил в настолько крепкий сон, что я не просыпалась от всего того, что вытворяла Регина Николаевна прежде, чем приступить к куннилингусу. Это самое настоящее изнасилование! Делаю рывок от желания выбраться, но изгибается только спина, руки и ноги остаются разведёнными. — Пожалуйста! Остановитесь! — кричу что есть мочи, чтобы ощущения не успели обратно взять верх. Куратор отрывает от меня рот. — Да, моё солнышко? — невозмутимо отвечает Регина, будто всё происходящее в порядке вещей. — Ч… что Вы… де… делаете? — от нахлынувшего ужаса эти слова даются мне с трудом. — Вам же всё нравится, моя сладкая девочка, — резонно заявляет женщина. — Отпустите меня! — стараюсь воскликнуть как можно яростнее, однако мой страх выдаёт тяжёлое дыхание. — Ну уж нет, девочка, — хрипит химичка. — Что я Вам сделала?.. — выходит совсем ошарашено и беспомощно, что не заставило бы даже слабовольного человека меня отпустить, не то, что Регину Николаевну. А та встаёт, чтобы прилечь ко мне, расплести косичку и играть моими длинными волосами, намотав их на кулак. Вся власть только у неё одной. Власть, которой я всегда восхищалась и доверяла. Оттого я и нахожусь в оцепенении и не понимаю, как реагировать. Подумать не могла, что куратору появится необходимость давать отпор. И в целом не представляла никакую женщину в данной ситуации. — Вы только моя, Есения. Запомните это. Я никуда Вас не отпущу, моя девочка, — тоном, не терпящим возражений, говорит Регина. Проклятые эндорфины дают о себе знать, так и норовят, чтоб я подтвердила её слова. Но частичкой разума понимаю, что так нельзя. Это невозможно. Химичка продолжает перебирать мои пряди и заглядывает мне в глаза. В ответ смотрю в её, зелёные как изумруд, и читаю в них откровенное безумие, смешанное с огромной любовью. Чёрт… она действительно любит меня?! Всё это время я была уверена, что та принудила переехать к ней шантажом оттого, что ей не хватает дочери. Но что это за любовь такая?! Даже если она не подозревала о взаимности, даже если отношения между учительницей и ученицей слишком аморальны, чтобы открыто признаваться в чувствах… разве лучше прибегнуть к насилию?! Для неё это и есть любовь?! Надо прекращать эту херню. — Я не Ваша… собственность… — сглатываю, потому что во рту становится очень сухо, и слова комом застревают в горле. — Отпустите меня… — Нет, — качает головой Регина Николаевна. Её ладони скользят по моей шее. Лежу полностью обнажённая, открытая и беззащитная перед ней. Очередная безуспешная попытка вырваться из сладкого плена. Ремни действительно крепкие, почти не пошевелиться. — Даже не пытайтесь, моя девочка, — довольно произносит преподавательница. С шеи руки спускаются к моим плечам, поглаживают их, потом грудь, и снова по кругу. Мне стоит огромных усилий, чтобы не начать извиваться снова. Стыдно, страшно, и в то же время реагирую даже на воздух, двигающийся вокруг женщины. — Что Вы хотите от меня? — Показать Вам, насколько Вы моя, Есения, — с предвкушающей улыбкой молвит Регина. — Я сейчас закричу! — голос удаётся слегка повысить, но угрожающе не звучит. А кричать действительно хочется, но от боли, которая внезапно меня пронзает. Я осознаю, что мне причиняет боль всё, что есть в ней. То, как она властно смотрит и разговаривает. То, как она непростительно хороша в алой сорочке. Её глубокие изумрудные глаза. Её умелые руки и язык. — Тогда мне придётся закрыть Вам рот… Она грубо накрывает мои губы своими, горячими и требовательными, и её жадный язык с силой устремляется внутрь. Двигает языком, посылая батальон мурашек по телу, заставляя кровь двигаться невыносимо быстро, пульсировать в висках. Разум велит сопротивляться, но тело не слушается, впитывая каждой клеточкой разряды тока. Мучительница заправляет мои волосы мне за уши, массирует голову, прикусывает нежные губы. Целует грубо и жёстко ¬– подавляет, завоёвывает, доказывает, что владеет мной. Правда, она давно этого добилась… Блять! Я действительно её девочка, чёрт возьми… Нахожусь будто в бреду, опьянённая её владением моим телом. И начинаю двигать языком навстречу её, стремясь слиться с ним в бешеном танце. Позыв продемонстрировать и себя тоже, доставляя ей удовольствие, не даёт покоя, однако прикованными руками ничего нельзя сделать, и теперь уже я покусываю её губы, на что та тихонько выдыхает. Регина скользит губами к шее, оставляя огненный засос за засосом на ней, на плечах, на груди. — Есения, Вы только моя девочка, вся моя, целиком и полностью. И засосы имею право оставлять только я, — шепчет мне на ухо. — Вы их столько оставили… что, пересчитывать теперь каждый раз будете? — усмехаюсь прерывисто из-за сбитого дыхания. Не удерживаюсь от замечания из-за забавного противоречия: на протяжении всех трёх лет моей учёбы неоднократно наблюдала, как та внимательно подмечала каждое пятно на шеях студенток и гневно требовала прикрыть, а отныне сама вынуждает меня носить длинные воротники. — Буду, — многообещающе рычит мучительница. Одной рукой царапает спину, другой исследует мои груди, массирует, безжалостно щипает соски, срывая с губ протяжные стоны. Если бы могла, я бы вцепилась ей в волосы. Ладонь со спины спускается к бедру, сминает его. Её пальцы накрывают мой клитор, потирая его из стороны в сторону. Один палец неторопливо входит в меня, сантиметр за сантиметром, затем к работе присоединяется второй. Господи! Вскрикиваю. Регина Николаевна то медленно их вводит, то очень медленно убирает, а свободной ладонью прогуливается по всей поверхности моего туловища. Внизу живота что-то плавится, разливается безумным жаром. Останавливается, приподнимается надо мной, неровно дышит мне в шею. Горячие руки вновь мнут груди, оставляя красные следы, затем сжимают ягодицы. С шумом втягиваю воздух, почти захлёбываюсь. И вдруг в меня быстро вколачиваются три пальца, бешено задвигавшись во мне. Выгибаюсь ей навстречу, удаётся вцепиться кулаком в простынь. Стону, и мой стон перерастает в неудержимый крик, срывавший голос, когда она выходит, а потом резко и грубо опять врывается в меня одним движением. Снова и снова. В какой-то момент бормочу её имя. И химичка увеличивает скорость, подталкивая к сильному оргазму, который вскоре накрывает. До криков, до хрипа. Осторожно высвободив меня из кожаных оков, Регина Николаевна не собирается меня отпускать. Ложится рядом со мной и крепко прижимает к себе, повернув на бок. Из-под мёртвой хватки вырваться почти невозможно. Обладая ею, куратор могла бы обойтись без ремней, крепко схватить и удержать меня не составило бы труда. На самом деле мне и не хочется никуда уходить. Голова кружится. Я в тумане, в полёте, граничащим с освобождением. Обессиленная, плотнее прижимаюсь к химичке. Женщина гладит меня по волосам. — Моя маленькая девочка, — ласково и несколько виновато обращается Регина. Она перебирает локоны, заправляет за уши, чешет кожу головы, продолжая другой рукой удерживать меня, и тихо повторяет: — Малышка моя… Только моя… Никому Вас не отдам… Сердцебиение учащается настолько, что я слышу его удары. От желания и возбуждения. — Регина Николаевна… — несмело зову её. — Еся, давай обращаться друг к другу по имени, хорошо? Просто Регина. — Регина, — неуверенно, ведь всё ещё в первую очередь вижу в ней преподавателя, начинаю я, — можно я сейчас кое-что сделаю? — Что же? — игриво осведомляется куратор, отстраняясь. Оказавшись над ней, на секунду любуюсь её искрящими глазами, наполненными страстью и нежностью. Устраиваюсь на её бёдрах. Запускаю одну руку в волосы, приподнимаю её подбородок, чтобы захватить губы в протяжный поцелуй, правда слишком аккуратный по сравнению с тем, как целовала Регина. Она берёт это в свои руки. Её язык беспощадно врывается в рот, захватив в сумасшедшем танце мой робкий орган вкуса. И у меня сносит крышу и все тормоза. То кусаю её и без того искусанные мною её губы, то работаю осмелевшим и ставшим дерзким языком. Спускаю свободную ладонь ей под сорочку, касаясь бархатистой кожи её спины. Пробегаюсь пальцами по позвоночнику вниз-вверх, разминаю спину, оглаживаю лопатки. Преподавательница начинает рвано дышать. С силой взъерошиваю волосы, прикусываю мочку уха. Из горла Регины рвётся протяжный стон. Оставив в свою очередь синий след возле лямки сорочки под ключицей, задираю ткань в целях избавиться от одежды. Женщина протягивает ножницы, взятые с тумбочки. — Что это? — с недоумением осведомляюсь. — Режь, моя девочка, — беспечно заявляет Регина. — В смысле?.. — теряюсь я. Химичка машет рукой. — Пофиг, пора гардероб обновлять. От твоей одежды я избавилась точно так же. Вот как это произошло, а я-то думала, как куратору удалось раздеть и при этом не разбудить меня! Вспомнив свои эмоции в начале ночи, яростно разрезаю сорочку, кидаю в сторону. Глажу её живот, а второй рукой ласкаю грудь, тискаю её, приподнимаю, поглаживаю. Хватаю двумя пальцами сосок и сжимаю его. Тихо застонав, Регина откидывает голову, закрывает глаза и прогибается к моим пальцам. Вдоволь наигравшись, наклоняюсь к её шее, облизываю, целую и покусываю её. Преподавательница тихонько постанывает. Вижу, как ей не хватает воздуха. Делаю то же самое с плечами, грудями, животом, затем поднимаюсь обратно и снова ласкаю всё губами, угадывая её самые чувствительные точки. Химичка вертится, стонет, без слов умоляет о большем. Бессознательно приподнимает бёдра всякий раз, когда добираюсь до живота. Спускаюсь с бёдер, располагаясь между ними. Провожу пальцами сквозь мокрые трусы по её складкам. Глажу разгорячённую кожу внутренней поверхности ног, то опускаясь вниз, то поднимаясь вверх к самому краю трусов. Временами пальцы не удерживаются на краю и попадают под бельё, задерживаясь там и сводя с ума Регину, судя по тому, что она начинает метаться усиленнее. Освобождаю куратора от нижнего белья, срезав и его. Сжимаю её бёдра, покрываю поцелуями лобок, опускаясь ниже. Подключаю язык, начинаю ласкать с капюшона клитора. Перейдя к самому клитору, губами втягиваю его. — А-а-а-а-а-ах!.. — восклицает Регина, сминая простыню в ладони и выгибаясь дугой. Чувствую влагу, которая стремительно выделяется. Язык порхает, лаская разбухшие губки, промежность, вход во влагалище. Она стонет, сгибается в судороге, пытается сложить ноги вместе. Увеличиваю скорость, языком подталкивая её к оргазму. — О-о-о-о-ох… чёрт!.. — кричит женщина. Быстро сажусь на кровать, пытаясь усадить и Регину, однако та тяжелее меня, и моих сил недостаточно. Химичка без слов догадывается о том, что я хочу, и сама располагается между моих ног, оказываясь прижатой спиной к моей груди. Жадно целую половину грудных позвонков и каждый шейный. Слегка сжимаю пальцами её шею и прижимаюсь к ней губами, целую, оставляя алый след. Руками накрываю её клитор, сминаю быстро и очень сильно, и двумя пальцами ныряю в неё — глубоко и резко. — Да-а-а-а!.. — срывается с губ Регины. Двигаясь внутри неё всё быстрее и быстрее и погружаясь глубже, не забываю целовать всю поверхность её шеи, покрывая дорожкой засосов. Ха-ха, теперь не одной мне придётся ходить в колледж, пряча шею. Преподавательница изгибается в такт моим пальцам, содрогаясь. Протяжно стонет. Присоединяется моя вторая рука, нащупывается клитор и начинает синхронно с ним играть. Новый оргазм не заставляет себя ждать. — О-о-о-ох, Е-е-е-ся-я-я!.. Блять… Да!.. Да!.. Пару минут лежим в обнимку, и дыхание с пульсом начинают постепенно успокаиваться, а перед глазами исчезать мелькание, но лёгкое приятное головокружение не проходит. Нащупываю сзади кровати на подоконнике пачку Винстона в качестве катализатора ощущений. Делюсь одной сигаретой с Региной, распахиваю окно, и мы встаём к нему на колени. Вдыхаю морозный освежающий воздух, щекочущий щёки, и ощущается прилив сил, а после нескольких затяжек чувство удовольствия возрастает. — Прости меня, котёнок, — вдруг искренне произносит Регина. Догадываюсь, к чему она клонит, но имеется и второй вариант, которого очень опасаюсь. С ожиданием уставляюсь на неё. Та глубоко затягивается, а после продолжает: — Извини, пожалуйста, что не сдержалась. Повела себя как дикарка. Облегчённо вздыхаю. Непривычно, что куратор не решается даже в глаза заглянуть, ведь всегда при разговоре поддерживает зрительный контакт. Вместо этого она задумчиво смотрит в густую беспроглядную темноту за окном. Сколько сейчас времени? Мы выпали из реальности: в телефон ни разу не взглянула, он где-то далеко, а интуитивно определить не могу, который час. — Значит, всё-таки не хотите… то есть не хочешь сказать, что этим всё закончится… Регина резко разворачивается, широко раскрыв глаза. — Разумеется, нет. Ещё раз повторяю, ты только моя девочка, вся моя. Но учти, мой котёнок. Я очень ревнивая. Поэтому чтоб чужих засосов я больше не видела и про каких-то девочек не слышала, — отрезает химичка. Понимающе киваю. Одновременно тушим сигареты о пепельницу и, продрогнув, юркаем под одеяло, согревая друг друга объятиями. — Регин, поверь, мне кроме тебя тоже больше никто не нужен. Но в тот момент между нами ведь ничего не было. Да, мы с подружками иногда спали, чтобы компенсировать, как я думала, неразделённую любовь, — изъясняю тихо оттого, что до сих пор не верю во всё происходящее, которое кажется максимально неловким, и открываться непросто. Присутствует страх, что объект моих двухлетних терзаний вот-вот встанет, объявит, что всё случилось на эмоциях, только из-за её одиночества, и ретируется. — Я понимаю. Но как раз поэтому мне снесло крышу. Сейчас она сама своими виноватыми грустными глазами производит впечатление маленького домашнего котёночка, которого хочется окружить заботой и лаской. И я прижимаю её к себе крепче, беру её большую тёплую ладонь в свою, хотя до конца не умещается. — Когда я увидела на тебе этот чёртов засос, а потом услышала про каких-то девочек, я была в негодовании, в ярости. Потом поняла, что это только моя вина. Я сама не знала, как тебе показать, насколько не могу без тебя, моя девочка. Я перебрала с мартини и пошла к тебе, посмотреть, как ты спишь. Маленькая беззащитная девочка. Мой ангел. Ты лежала пластом, одеяло было откинуто, футболка соскользнула с плеча и открыла одну твою грудь. Я впервые увидела, какие у тебя изящные и стройные ноги. На этом моменте я, вечно комплексующая из-за ног благодаря фигуре в виде груши, не выдерживаю и расплываюсь в улыбке. — Ты спала крепко, сладко. От хлопка дверьми не проснулась, даже не шевелилась, а раньше сразу ворочалась и дёргалась, если я заходила. У меня появилось много времени любоваться тобой, девочка. Я не сдержалась и поцеловала тебя сначала в щёку. Потом не знаю, как так… не знаю… в шею, в сосок, а ты всё спала. А дальше я не помню. Вот не помню. Меня понесло, и было уже не остановить. Я больше не могла сдерживаться и ждать… Регина рассказывает еле слышно, взволнованно, отрывисто. Никогда не приходилось напрягать уши, слушая её. Она очень громогласная, особенно заметно в колледже, когда её слышно отовсюду. — Спасибо, что не стала специально будить, — неловко хихикаю я, смущённая от такого количества приятных слов. Химичка перехватывает и крепко сжимает теперь мою ладошку. — Больше такого не повторится, — уже твёрдо и уверенно обещает она. — Теперь всё обговариваем. Прости меня, солнце. Я сделаю для тебя всё, что ты захочешь, моя девочка. — Я подумаю, — отвечаю шутливо, желая разрядить обстановку. — А ещё не думала, что настолько сексуально сплю, а считала наоборот. Буду знать, спасибо. На тебя тоже посмотрю, заценю, как ты спишь, могу сфоткать. Насиловать, так уж и быть, не буду. — Ловлю на слове, даже интересно стало. — А вообще насчёт насиловать… честно? Уже два года как хотелось до сегодняшней ночи. Регине удаётся развести меня на откровения. В свою очередь повествую о пройденном мною с конца первого курса. Начиная с ожиданий нашего репетиторства, к которому приступили в этом учебном году, заканчивая вечными эмоциональными качелями, связанными с мыслями и опасениями, как та ко мне относится, с безмерным счастьем из-за каждого занятия, особенно у неё дома, и обидами из-за отменённых, ревностью к каждому симпатичному ей студенту. Внимательно выслушав излитие души, куратор целует меня в макушку. — Всё это закончилось, моя девочка… всё!.. Теперь всё хорошо, — сладко шепчет женщина. — Регин, а у тебя как давно уже? — Мне кажется… я так думаю, что… с самого начала, — неожиданно отвечает Регина, тяжело вздыхая. — Я очень долго старалась об этом не думать, и у меня даже получалось. Но потом, когда ты так рвалась со мной заниматься… заёбывала меня спрашивать, будут ли занятия… — ни разу не звучит обидно, слышу только умиление, — …и мы начали чаще видеться и контактировать… Я невольно смеюсь, вспоминая, как та яростно выбивала мне стипендию в первом семестре первого курса, договариваясь с преподавателями физкультуры не ставить тройку, затем отличное окончание года, каким-то образом уломав англичанку без моего прихода исправлять четвёрку нарисовать «пять». А мне сказала, что сама перепутала, невнимательно проверив журнал, и появляться на повышении не надо, хотя об изначальной пятёрке по столь сложному для меня предмету не могло быть и речи. Особенно забавным по взаимодействию с куратором вышел второй курс, когда моя влюблённость только зарождалась, вызывая желание казаться интересной и оригинальной в общении. Попытки заканчивались бесконечными волнениями при разговоре, сказанными нелепицами и тупыми шутками. Не понимая, что со мной творится, я была уверена, что отталкиваю Регину Николаевну, что всякий раз, когда я покидаю кабинет, она прикладывает руку к лицу. Напротив, было заметно, что в ней появляется какой-то интерес ко мне, глядя на то, с каким умилением реагирует. В то же время подозревала, что это лишь из-за жалости. Больше не могу спокойно смотреть в её грустные изумруды, и, притянув к себе, хотя, казалось, что некуда, целую оба глаза. В ответ Регина оставляет нежный поцелуй на кончике носа, затем дотрагивается до носа своим и мягко проводит им, переходя на лоб, а потом и на щёки. — Давай спать, Еська? День… и ночь были тяжёлыми. Завтра буду вся твоя. Второй раз ей предлагать не приходится. Внезапно ощущаю усталость, как будто всю ночь занималась фитнесом. В обнимку быстро проваливаемся в сон.***
Просыпаюсь в непривычно светлой для зимнего утра комнате. И часов не надо, чтобы догадаться, что уже очень поздно. Регина спит рядом, безмятежно, сладко посапывая. Напрочь забыв об обещании сфоткать её в таком виде, резко вскакиваю в панике. Блять! Меня наверняка заждались в боксе поликлиники! До скольких мы вчера лежали?! Чёрт… — Регина! — зову, трогая её за плечо. — Регин!.. Куратор мгновенно открывает глаза и садится. — Солнышко, что случилось? — взволнованно вопрошает женщина. — Мы проспали! — глотая ком в горле, восклицаю я. — Что теперь?! Вместо того чтобы встать следом за мной, она расплывается в улыбке и берёт меня за запястье. Что?.. — Я знаю. Иди ко мне, моя девочка, — невозмутимо отвечает химичка. Обескуражено продолжаю стоять над ней, в непонимании хлопая глазами. — Спокойно, — мягко командует Регина. — Ложись ко мне. Отрешённо ложусь рядом. Что ж, как-никак она всё ещё куратор, ей лучше знать, что делать. Преподавательница кладёт мою голову себе на колени и лохматит волосы. — Я же сразу подумала, что мы сегодня не проснёмся, поэтому отпросила нас. Твой руководитель по практике в курсе, никому не скажет. Отрабатывать не надо. У нас выходной. Теперь её сияющая улыбка передаётся мне. — А что, так можно? — осведомляюсь, в глубине души продолжая искать подвох. — Естественно, — уверенно заявляет Регина Наклоняется ко мне и целует шею. Окончательно успокоившись, успеваю провести пальцами по её губам, когда она поднимает голову обратно. — Пока мы не начали опять, собиралась спросить. Съездим куда-нибудь? — с энтузиазмом предлагает преподаватель.***
Дни до Нового года летят быстро. Будние дни больше не кажутся однообразными, ведь теперь, когда есть время после колледжа, мы с Региной чередуем поездки: в один день она показывает любимые петербургские места, а в следующий раз я свои. Даже погуляли по крышам, наконец-то, увидела Питер с высоты и не только с Исаакиевского собора. Также непривычно смотреть на него из окна машины, сколько видов упущено в метро. В любой момент можно попросить остановиться, полюбоваться и пофоткать. Если же времени нет, это означает, что либо мы занимаемся химией, либо я у репетиторов по другим ЕГЭшным предметам. Конечно же, химию до сих пор жду с нетерпением больше всего, ведь занятия превратились в ролевую игру «преподаватель-студентка». За определённое количество неправильных ответов или ошибок Регина наказывает меня шлепками, что мы заранее обговорили. Если по большей части работаю на «отлично», то получаю секс такой, какой хочу. Радует, что в общественных местах стараться скрывать наши отношения не приходится. Мы обе против французских поцелуев на людях, но держаться за руку, целовать другие части лица позволяет наша внешность. Я выгляжу младше своих лет, больше шестнадцати редко дают, поэтому мы смотримся со стороны, как мама и дочка. Прохожие и посетители кафе/ресторанов/баров иногда одаривают умилительными улыбками. Да, время от времени мы ходим в злачные заведения, с которых поначалу ловила триггер, но всегда заказываем в пределах разумного. В колледже же стараемся как можно меньше пересекаться и вести себя, как ни в чём не бывало. Когда куратор навещает нашу группу о чём-то проинформировать, раздать пиздюлей или наоборот похвалить, я смешиваюсь с толпой и не попадаюсь ей на глаза. Иногда Регина довозит меня до колледжа, но чаще высаживает чуть раньше. Вопросы вызывает украшенная синяками шея, которую всё же приходится открыть, переодеваясь на физкультуру. После многочисленных возгласов девочек: «Ёмаё! Это кто тебя так? Да ладно?! Кто-то появился? А почему ты молчала?» рассказываю им о несуществующем молодом человеке, придумав, что отношения только начинаются, поэтому пока стараюсь не распространяться. — Аккуратнее с ним там, а то мало ли, ярёмную вену прокусит, — полушутя произносит одна из подруг в группе, и раздевалка разражается хохотом. Ничего себе, насколько свежи её познания прошлогодней анатомии! Договариваемся с Региной в течение учебного года не оставлять засосы на открытых местах. Зато Кристина, которая узнаёт о происходящем между мной и химичкой первая, реагирует без особого удивления, но с радостью. Мол, она же говорила, что надо пользоваться шансом и идти на сближение. Её эмоций до конца не понимаю. Неужели она действительно догадывалась о взаимности? Даже я, живущая фантазиями, никак не ожидала такого исхода, а Крис вроде как реалист в гораздо большей степени, чем я. На новость по поводу прекращения нашей физической связи подруга равнодушно отвечает, что давно пора. Сама же чаще всего являлась инициатором. От мамы тоже долго скрывать становится невозможно, я и без того, вероятно, успела вызвать подозрение тем, что перестала говорить о Регине, хотя до нашего сожительства могла делиться своими чувствами долго и без умолку. После признания следует череда эмоций. Стыд за меня из-за произошедшего после бара, неудобство перед Региной, в то же время восхищение ею. Бесконечные упрёки. Непонимание, нагнетание, прогнозы, что наши отношения долго не продляться с такой разницей в возрасте. Предположения, что куратор попользуется мной и бросит. И, в конце концов, несколько дней спустя принятие со словами, мол, главное, чтобы я была счастлива, важно то, что имею сейчас. За это почти никогда не боюсь откровенничать с мамой: всё всегда сводится к взаимопониманию. Иногда мама даже кидает дополнительную денежку на мелкие подарки, которые сама Регина мне часто делает. Бывает, я самостоятельно экономлю выделенные на неделю деньги и одариваю девушку цветами. Отныне это даётся легче, так как за расходы основная ответственность на Регине. Когда-нибудь я построю медицинскую карьеру, и мы честно начнём делить бюджет, а пока как мать, так и партнёрша настоятельно рекомендуют сосредоточиться на учёбе ради этого. А ещё не может не радовать появление места, в котором мама остановиться летом, когда приедет в Питер. Дни до Нового года летят быстро, в бесконечной эйфории и одновременно в неспособности осознать происходящее. Временами ловлю себя на мысли, что у меня шизофрения, и я вижу то, чего нет, но о чём жила фантазиями на протяжении двух лет. Тем временем мы открываемся друг другу всё больше, рассказывая о детстве, об отношениях с родителями, о выбранных профессиях, о чувствах с начала моего появления в колледже, даже о наших страхах и слабостях. Находим общие интересы не только в химии и медицине, но и в книгах, фильмах, сериалах, петербургских местах и путешествиях в целом.***
Первый семестр закрыт на «отлично». Как отношения могут мешать учёбе, что случается с некоторыми парами, до сих пор не остаётся мне понятным. Меня же любовь с Региной заставляет двигаться и действовать. В придачу учиться всегда подталкивает страх разочаровать куратора. У Регины Николаевны семестр заканчивается на следующий день, когда предстоит принимать долги, следить за исправлениями оценок подопечных, заполнять непочатый край бумажек, чем в основном занимается староста, к которой ещё месяцем ранее я страшно ревновала свою любовь. Всё же решаем не терять время и отметить уже сейчас глинтвейном и вкусным ужином со свечами. Пьяный душевный разговор сводится к воспоминаниям о детстве, а именно к любимой мною игре в «Правду или действие». Азарт из моих рассказов передаётся Регине, который не остановить, поэтому приходится начать играть. Тем более я вспоминаю кое о чём. В процессе узнаю самую безбашенную историю из её жизни, имена любимых и ненавистных студентов, что её во мне зацепило. Мне же приходится делиться секретами, как удавалось бухать и даже курить в общаге, рассказывать, какие преподы нравятся и наоборот, отчего я перепугалась, когда мы собирали мои вещи в общаге, а Регина едва не прочла мой фанфик. Наступает черёд действия, и девушка выражает желание ознакомиться с моим творением. Краснея, скидываю ей на мессенджер и убегаю в другую комнату перекурить и растягивать полчаса, пока дочитает. — Как тебе, горячо? — с нервным смешком осведомляюсь я, вернувшись обратно. — Спасибо, Еська, жди ночи, — многозначительно произносит Регина. — Но мне не нравится, что ты меня каким-то варваром раскрыла. Это невкусно выглядит. Я же ласковая, никогда на тебя не накидываюсь, как в фанфике. — Ты серьёзно?! — с показушным возмущением восклицаю я, еле сдерживая смех. — Девочка моя, ты хочешь сказать, что я не ласковая?! — Регина решительно поднимается с дивана и возвышается надо мной, поставив руки в боки. — Хочу, а ты сама себе это представляешь? — смело отвечаю я, оставаясь сидеть и закидывая ногу на ногу. — Чего?! — грозно вопрошает химичка. — Что слышала… Это всё, что я успеваю сказать прежде, чем мне на голову прилетает диванная подушка, а следом на ноги приземляется сама женщина и набрасывается с щекоткой, зная, как страшно боюсь её. — Сейчас, моя девочка… сейчас я тебе покажу, насколько я ласковая! На каждую попытку сопротивляться то о мою спину, то о голову ударяется подушка с последующими криками: — Только попробуй сказать, что я не ласковая! — Попробую, что ты дальше мне сделаешь?! — не желаю сдаваться я. И Регина возобновляет щекотку с новой интенсивностью, выживая меня из ума. Её не остановить, пока не получит желаемое. Правда, из губ рвётся неконтролируемый смех, никак не приятные слова. На уровне инстинктов удаётся защититься, ударив голенью ей в спину. Мучительница ослабляет хватку, и я приподнимаю туловище с головой и кусаю девушку за шею, вцепившись зубами в то место, где бьётся жилка, да с такой силой, что отчётливо ощущаю, как рвётся её кожа. Регина дёргается от боли, но из-под её веса вдвое больше моего не получается вырваться, и я добиваю её подушкой по голове и выворачиваюсь, оказавшись на свободе. Вспотевшая и запыханная вскакиваю с дивана и прерывисто молвлю: — Ты самая нежная и ласковая девушка, которую я встречала. Как розочка: милая, но с шипами, которые иногда делают больно. — Хорошо, — довольно улыбается моя мучительница. Она касается рукой места укуса и видит на своих пальцах кровь. Смотрит на меня каким-то диким, первобытным взглядом и вновь склабится, словно маньячка. — Прекрасно. Буду знать, что могу отпустить тебя гулять ночью хоть на Думскую. Но учти, солнышко, я тебе поддавалась. — Ну-ну, сучка, надо уметь проигрывать, — ухмыляюсь я, откидываясь на спинку дивана в попытке отдышаться. — Это мы ещё посмотрим, — сладким голосом обещает Регина. — Так, ладно, я выбираю действие. Мстительно объявляю, что сделаю ей макияж. Никогда не видела преподавательницу со стрелками, которые сама ношу ежедневно. Яростно разукрашиваю её веки фиолетовыми тенями, затем рисую карандашом жирные и продолговатые линии. Крашу брови чёрной тушью. Наношу на щёки и распыляю красные румяна. В таком виде на ту же Думскую ехать стыдно и страшно, но мейкап получается как у шамаханской царицы, подчёркивает грозность Регины. Однако сама модель почему-то не оценивает. Посмотрев в зеркало, химичка кривится и рвётся в ванную, но я удерживаю её, восторженно заявив, что по условию до конца игры она должна просидеть так. В качестве своего действия приходится проверять и комментировать от имени химички последние работы, скинутые в контакте студентами Регине Николаевне. Как та утверждает, чтобы освободить нашу прекрасную ночь. Устав от выполнения трудных действий, переходим вновь на правду. Можно спокойно сидеть и открываться друг другу, попивая глинтвейн. Итак, вначале игры я вспомнила кое о чём… — Регин… а что же всё-таки случилось тогда в общаге? Вернее с чего началась наша совместная жизнь? — робко интересуюсь. В нерешительности оттягивала вопрос до последнего, пока «Правда или действие» не дошла до разгара. А Регина, видимо, надеялась, что я его не задам, судя по тому, как давится глинтвейном, заминается, притворяясь, что не может найти место бокалу на журнальном столе, и отводя взгляд. Когда всё же замечает, куда пристроить напиток, для начала просит расположиться между её ног и прижимает к своему телу крепко-накрепко, будто в беспокойстве, что я вздумаю ретироваться. — Не было никакой общаги, моя девочка, — наконец, вполголоса отвечает женщина с протяжным вздохом, чем обескураживает меня. — Это, конечно, здорово, но… почему? Нет, в смысле а что тогда было? Почему меня выселили? Из-за её беспокойного ёрзанья на диване волнение передаётся и мне. По спине пробегает холодок. — Тебя не выселяли, — сдавленно поясняет химичка, глядя куда-то вдаль. — Погоди, но как так?.. А что тогда? Ты можешь мне объяснить? — осыпаю вопросами уже с лёгким раздражением от её странного поведения. Регина всё равно не торопится рассказывать, но по её мрачному и озадаченному взгляду и без слов становится понятно, что мы имеем дело не просто с пьяной выходкой в общаге, а с чем-то… другим, более мутным и неладным. — Хорошо, общаги не было, меня не выселяли, — медленно повторяю её слова, — но ведь ты же меня как-то нашла и привезла сюда пьяную, правильно? — А не надо было искать. Ты сама написала мне, зайка, — слегка откашлявшись, заверяет Регина. — В смысле я?! — шокировано восклицаю я. С трудом удерживаюсь от того, чтобы в любопытстве не сгрести девушку за шиворот и не начать трясти. Куратор вовремя накрывает мои ладони своими взмокшими, продолжая удерживать прижатой к себе. — Ну… ты сама написала в телеграмме, просила забрать из бара. Я не понимала, где ты и что с тобой случилось, а ты пропала: перестала отвечать в сообщениях, трубку не брала. Думала, что весь колледж на уши подниму, но спасибо Кристине, что отписалась мне с твоего телеграмма, дала мне свой телефон. Она объяснила, где вы находитесь, и я полетела к вам на Владимирскую. Почему-то вспомнилось, как в самом начале переезда обнаружила, что наша переписка в телеграмме утеряна, а Регина объяснила это тем, что случайно очистила её у обеих, когда удаляла ненужное. — А дальше что?! — волнение ощущается не столь сильным на фоне нетерпения услышать всю историю. Регина задумчиво прикусывает губу. — Я забрала тебя. — Ага, а куда повезла? — решаю попробовать добиться чего-то вразумительного, задавая наводящие вопросы. — К себе. Ты рвалась в общагу, но я, разумеется, туда не повезла. Нельзя было, чтоб тебя кто-то видел в таком состоянии, а то могли отчислить, — нехотя молвит химичка. — Так и как меня выселили-то? — Я ещё раз повторяю, тебя не выселяли. Вдруг пронзает воспоминание, как когда мы в последний раз приехали в общагу за вещами, Регина, пытаясь не допустить присутствия лишних ушей, беседовала с вахтёршей, и я услышала замечание, якобы к нашему приезду должно было быть что-то подготовлено, а через некоторое время на стенд повесили объявление о моём выселении. А ведь слухи о случившемся ни до кого из студентов так и не дошли, скорее я сама же их распустила. Внутри холодеет, даже мертвеет. — Так это ты?! — спрашиваю резко и делаю рывок из её объятий, однако они сильнее меня. — Ну, я не выселяла. Считай, ты ко мне переехала, — говорит с напором, будто сама в это верит. Бьёт нервная дрожь, голова кружится. Это что же получается? Она всё это время меня обманывала, поначалу даже психологически давила, а я зря себя накручивала и ненавидела, выставляя свою репутацию в позорном свете? Карточный домик рухнул. Я сама уже не вспомню ничего из происходящего после нескольких рюмок настойки в баре и понимаю, что так поступать с преподавателем за гранью субординации, но почему Регина не потрудилась сказать правду сразу? Для чего весь спектакль? Это же пришлось запариться: продумать всю историю, эмоции, с кем-то договариваться в общаге. Примерно то же самое высказываю Регине, используя нецензурную лексику вместо запятых. — Ты моя девочка, и я сразу поняла, что ты не просто так позвонила мне, — без тени сожаления сообщает Регина, прижимая к себе ещё сильнее и кладя голову щекой на мою макушку. По всей видимости, её беспокойство было вызвано незнанием, как мне всё это объяснить. — Да блять, какого хуя ты сразу мне во всём не призналась?! Тебе, блять, че, самой нравилось видеть, как я загоняюсь, да?! Я бы, блять, если бы ты мне сразу сказала всё, от тебя не ушла, ты видишь сейчас это! Я нахуй всегда только рада была съебаться с этой ёбаной общаги, а к тебе тем более! Но блять, с тобой всё никак у людей! — выдаю осипшим и злобным голосом череду возмущений. Во мне кипит помесь негодования, ощущения беспомощности и боли, от которой буквально останавливается сердце. Она просто-напросто воспользовалась моим пьяным состоянием после бара… — Еся, прекрати переживать. Я не знала, как бы ты отнеслась, если бы я сразу всё рассказала и предложила начать отношения. Не могла быть уверена, что всё прошло бы удачно. Но для себя решила, что больше никуда не отпущу тебя, моя девочка. Если не в тот момент, то когда? — ещё и строго звучать пытается, словно отчитывает за провинность, зараза. — Ахуенно, блять, как всегда ты всё решила! А разговаривать, блять, вообще нахуй не умеешь! Я-то думала, что подобные поступки, когда ты меня чуть не изнасиловала вместо того, чтобы предложить прямо, первый и последний раз, а оказывается, что далеко не первый! — Ну, зайчик, второй и последний. Еся, девочка моя, это было месяц назад. Сейчас у нас всё хорошо, — а теперь молвит как можно мягче. — Пока не всё, мне надо побыть одной. Пусти меня! Хоть в этот раз Регина не возражает и сразу освобождает меня из объятий, очевидно, понимает, что в данный момент разговоры ничего не исправят. Задуваю свечи, погружая гостиную в кромешную тьму, и с топотом направляюсь в свою комнату. Тело даже не ватное после глинтвейна, туман в голове давно рассосался. Алкоголь выветрился вместе с выплеснутыми эмоциями. Наскоро собираю рюкзак и одеваюсь. — Куда собралась? — Регина появляется в прихожей, когда я по привычке смотрю в зеркало перед самым выходом. — К подруге, надеюсь, ты не против, — язвительно бросаю я. Понимаю, что стоит быть спокойнее, но эмоции так и рвутся наружу. Действительно, лучше выговориться кому-то другому для самой же девушки. — Есения, я всё понимаю, но на часы смотрела? Одна никуда не пойдёшь, — отрезает Регина, преграждая путь к входной двери. — А тебя кто-то спрашивал? Это был сарказм. Ощущаю внезапный прилив сил, отталкивая женщину в сторону, когда ранее её спортивное телосложение не позволяло даже сдвинуть с места. Толчком выпускаю весь гнев, накопленный во мне за вечер. — Стой! — хватает за рукав прежде, чем я успеваю взяться за ручку двери. — Предлагать довезти не буду, понимаю, как ты сейчас злишься, поэтому я вызову такси, на нём доедешь. О как, первая умная мысль за вечер! Однако я порядком устала от отношения как к беспомощной, хочется сделать что-нибудь самой, без её участия. — Сама доеду! Спасибо, у меня уже есть мама, разберусь, — оскаливаюсь я и выскакиваю на лестничную площадку, устремившись вниз по лестнице на случай, если Регина решит за мной погнаться. Оказавшись на улице, предварительно звоню Кристине, быстро договариваюсь о приезде к ней. Та соглашаешься без лишних вопросов, и я иду к метро. Во дворах ни души, и я на секунду задумываюсь, успеваю ли до закрытия метрополитена, пока не проверяю время в телефоне. Остаётся последний час. За двадцать минут дороги скуриваю сигарету за сигаретой, n-ное количество. Несмотря на то, что отвыкла от общественного транспорта за прошедший месяц, абстрагируюсь от шума метро и людей вокруг наушниками и чередой мыслей. Да, я давно поняла, что если Регина неуверенна в отношении человека к себе, ей довольно трудно беседовать с ним напрямую, выражать свои чувства, пока психологический барьер не будет пройден. Но разве он преодолевается принуждениями, насилием и враньём? Безусловно, я сама виновата, нечего было так напиваться, но Регина некрасиво воспользовалась моей амнезией. А если бы я не напилась и не попросила меня забрать, она бы взяла это в свои руки на каком-нибудь из занятий, а потом подстроила всё точно так же? Или что? Доезжаю до центра города под эти рассуждения и сообщения Крис, приходящие каждые пару минут, с вопросами о моём местонахождении, что смущает меня, так как та никогда не вела себя столь обеспокоенно. Ворвавшись в коммуналку на Восстания, собираюсь выложить всё сразу с порога, но Кристина прикладывает палец к губам. — Чш-ш-ш, — шипит на меня подруга. — Потерпи одну минуту, соседи и так против ночёвок у меня. Наконец, сняв верхнюю одежду и оказавшись в её комнате, рассказываю, фонтанируя эмоциями. Крис слушает молча, развалившись на кровати, иногда жестами показывает говорить тише. Сначала получается, но затем вновь взрываюсь восклицаниями. — Не, ну ты представляешь? Я так стрессанула тогда, а оказывается, что всё только из-за её пиздежа! А ты что думаешь? Почему молчишь? — негодую я, расхаживая по комнате туда-сюда и размахивая руками. — Я знаю, — ровно выдаёт Крис. От неожиданности замираю. — В смысле?.. Откуда? — Это же мы тогда вместе её дождались, ну а я тебя ей передала, так как соображала не намного, но получше. Учиться блевать надо, как сделала это я в туалете. Действовала на опережение, — девочка показывает «окей» жестом, принимая вертикальное положение. Кровь приливает к голове. Присаживаюсь на кровать, сложив руки на груди, в боевой готовности слушать очередную порцию негативной для меня информации. — Так, и что? Нахуя ты прикидывалась, что тоже ничего не помнишь? — нервозно спрашиваю. — Регина попросила не говорить, — как ни в чём не бывало, отвечает подруга, глядя мне в глаза. — Нормально! Ты когда успела с Региной скорефаниться, что она тебе дороже меня стала?! — вспыхиваю от обиды. Грудь сдавливает даже какая-то ревность. Как они могли со мной целый месяц спокойно общаться, да тем более Крис, которая всё знала? Я бы не сумела даже в глаза смотреть! В бешенстве охота начать стенку пинать. — Ничего ты не понимаешь! Это же всё ради тебя было, — резонно убеждает Кристина. — И ты туда же! Не вам решать, что для меня лучше! — Блять! — в раздражении вырывается у девочки. — Помнишь, как ты меня заебала страдать по Регине? А тут она приезжает, причём очень быстро. Я блять нахуй чуть не описалась оттого, каким каменным голосом она по телефону со мной разговаривала, спрашивала, как ты, где ты, откуда у меня твой телефон. Я уже тогда поняла, насколько она надёжный человек. Но изначально думала, что тебе пизда, беспокоилась за её отношение к тебе, знала же тебя, как ты загоняться будешь потом. Попросила её сильно тебя не ругать, объяснила, что ты её сильно уважаешь и боишься терять, а она мне заявила, что ничего не собирается тебе говорить, и меня попросила, чтоб не расстраивать. — Пиздец у вас логика! Конечно, лучше выселить меня из общаги, выставить всё так, будто я там последний дебош устроила, точно не расстроюсь, м-м-м, — сквозь зубы цежу я. Кристина хватается за голову руками, раскачивая матрас. — О боже, как тебя только Регина терпит? Повезло ей. Ты даже не дослушала, а уже какие-то выводы сделала. Ноешь, что Регина нормально разговаривать не умеет, а сама как слушаешь? Глубоко вдыхаю, памятуя, что не планировала срываться на Кристину, что стоит держать себя в руках хотя бы для того, чтобы узнать подробности, и через несколько секунд делаю выдох. — Ладно, хорошо, я тебя слушаю. Она что-то ещё про меня говорила? — Так вот, она дальше начала спрашивать, как ты к ней относишься, и обещала со всем разобраться, а меня попросила молчать. Было видно, что она готова взять ситуацию в свои руки. Я восхищалась, насколько она надёжный человек, как минимум не каждый вот так сорвётся забирать с бара. Она говорила, что много надумала, вплоть до того, что тебя изнасиловали, пока она ехала. Спрашивала, ничего ли мы не забыли в баре. Короче, переживала очень, меня тронуло. Я даже пока домой ехала, чуть не плакала, думала, вот, Есю забрали, а меня везти некому, нет никакой Регины Николаевны. Поэтому я решила не лезть, а стала только ждать, когда у вас, наконец-то, всё сложится. Я поняла ещё из твоих рассказов, что она скорее человек действия, чем слов, поэтому ждала, что что-то будет, — нарочно тараторит Кристина, чтобы я не успела перебить. Пазл складывается. Вот откуда у Регины зарождалась уверенность, что я не буду сильно против остаться у неё, с ней. — Это всё, конечно, здорово, но у тебя от алкашки тоже развязался язык, — криво ухмыляюсь я. Крис фыркает. — Думаешь, она сама бы не догадалась, даже не задумалась после всего? Даже из-за того, как ты шарахалась её до бара. — Зная Регину, вряд ли бы осмелилась проверять свои предложения. И да, от неё много кто шарахается в колледже. Подруга издаёт хлопок в ладоши. — Неужели ты сама пришла к правильной мысли! Я рассказала ей про тебя, потому что даже если бы она была человеком других ценностей, она бы, может, и догадалась сама, но оставила бы свои предположения при себе, не могла бы в них поверить. А по ней было видно, как сильно твои чувства волновали. Я уже тогда радовалась за тебя. А твоя радость где? Если бы не я, может быть, ничего бы не было, и дальше продолжила бы пиздострадать по своей Региночке. В лучшем случае могли бы очень нескоро сойтись. — Теперь понятно, почему ты так странно отреагировала, когда я тебе всё рассказала… Вообще не удивилась… — бормочу, начиная понимать, что Кристина права. Чувствую, как по телу взамен ревности разливается радостное возбуждение. Ведь я всегда мыслила подобным образом, рассуждая, что жизненные пути хитрые, всё к чему-то проводит, чаще к лучшему. Чего сорвалась на всех виновников наших с Региной отношений? — По сравнению с тем, сколько ты загонялась из-за неё уже… два года? Из-за якобы выселения ты позагонялась совсем недолго. Так что блин, забей ты уже на всё. Не смогла Регина сразу сказать, призналась же потом, пусть немного необычно. Расслабься! — будто читает мои мысли девочка. — Тем более… — Крис вдруг вытягивается во весь рост, оглядываясь на окно сзади нас, и с неким облегчением продолжает, — тем более она сейчас как раз сама тебе всё объяснит. Я замираю вслед за подругой, но всё же вздрагиваю от внезапности: в окно раздаётся настойчивый стук прежде, чем успеваю к нему обернуться. Весь вид загораживает Регина с огромным букетом роз в руках, скорее всего, со сто одной. Охваченная беспокойством, кидаюсь к окну, сдвигаю хлипкую ручку и тяну её на себя. — Ты че?! Ты как сюда забралась?! Четвёртый этаж! — восторженно восклицаю я. Регина стоит прямо и уверенно, растрёпанная, оставшаяся с моим творением на её лице. И хочется её отругать за то, что так высоко лезет и пугает меня, но не выходит, голос выдаёт, что я восхищённая и растроганная. — А ты посмотри, — сияет девушка, указывая взглядом куда-то вниз. Смотрю по направлению и замечаю под ногами Регины строительный подъёмник, а внизу какого-то мужчину, который им управляет. Улавливаю в нём что-то знакомое и пытаюсь разглядеть, однако с такой высоты и в темноте плохо видно. — Может, пригласишь уже? Тут холодно, — с неловкостью предлагает Регина. Максимально распахиваю окно и отхожу, подавая химичке руку. — Пол и подоконник потом сама протру, — обещает, кивая Кристине, а затем в полный голос кричит в окно. — Больше ничего не надо, можете ехать, спасибо большое! — А это кто был? — интересуюсь я. — Так и не узнала? Наш строитель, из колледжа. — Как ты его вытащила на ночь глядя? — шокировано осведомляюсь. — Надо уметь договариваться, — подмигивает Регина. Несколько секунд стоим в тишине друг напротив друга в некотором смятении. Регина теребит обёртку на цветах, я прижимаюсь к стене и переминаюсь с ноги на ногу. Слов нет, прежняя злость испарилась без остатка. — А как ты узнала, что я здесь? — прерываю молчание, на что подталкивает жгучее любопытство. — Так у Регины Николаевны же мой номер был, она мне сразу позвонила, как только ты сбежала. У кого же ты ещё можешь быть? После твоего звонка я ждала, что Регина Николаевна позвонит, так и было, — с ликованием сообщает Крис. — Понятно, вот кто мне написывал по дороге, — усмехаюсь я. — Так, ладно, пойду, чай поставлю, заодно соседей успокою. Подруга суетливо покидает комнату, очевидно считая, что своим присутствием делает происходящее более неловким. — Регин, а тебе настолько понравился мой мейкап, что ты не хочешь с ним расставаться? — игриво осведомляюсь я. — Спасибо, но мне не до него было, времени оставалось мало, строитель тоже хотел спать, — склабится женщина. — Ты, конечно, ебанутая… — проговариваю я, качая головой, но не в силах сдержать улыбку, а затем и смех, который настойчиво рвётся наружу и следом за мной атакует Регину. Спустя примерно минуты две хохота Регина, до сих пор пытаясь успокоиться, но утратив терпение, отбрасывает букет и своё пальто на кровать и преодолевает сантиметры между нами, прижимая меня к стене. — Какая есть, моя любимая девочка, — шепчет она. — Я с ума схожу, когда остаюсь без тебя. За ебанутость и готовность пойти на что угодно ради цели, наверное, я её и люблю. Или просто так. Ни за что. Девушка наклоняется ближе к моему лицу, ловит обе руки, удерживая их над моей головой. — Надеюсь, это последнее, что я узнаю, — хриплю я. — Последнее, моё солнышко. Честно, — совершенно серьёзно говорит Регина. Чёрт… она принимается осыпать поцелуями шею, неторопливо и нежно, продолжая держать мои руки. Силы покидают меня. Сколько бы не испытывала, не могу привыкнуть, всегда становлюсь слабой. Словно обмякаю. Ноги подкашиваются, дыхание перехватывает. — Прыгай, моя девочка. И я, зная, что надёжно опираюсь, запрокидываю ноги на её поясницу, скрещиваю их. Теперь обе её руки заправляют за уши мои волосы, одна прогуливается по ним, а вторая остаётся на щеке и гладит её. Я обхватываю лицо Регины. Её губы атакуют мои, слегка прикусывая сначала верхнюю, затем нижнюю, сразу же зализывая укус, а потом язык врывается в рот, настойчиво и жадно, словно это наш последний поцелуй, и я со всей страстью и нетерпеливостью отвечаю ей. Мои руки зарываются ей в волосы, а её аккуратно соскальзывают с моей щеки на шею, с шеи на талию, исследуя каждый изгиб. Сквозь наше прерывистое дыхание слышу звяканье посуды и смущённый голос Крис: — Ой, а я думала, что вы уже разобрались между собой. Всё, ушла, — и хлопок дверью. Будто дразня, разрываю поцелуй, напоследок целую в ухо. Выдерживаю паузу, чтобы отдышаться, и с сожалением предлагаю: — Солнце, поехали домой? У себя сможем делать всё, что захочется. И тебе самой рано вставать. Пожалуй, что-то в этой жизни может остановить Регину. Та разочарованно вздыхает, подхватывает меня на руки, делает один круг, на который хватает сил, затем аккуратно опускает на кровать. Приземляется рядом и лихорадочно шепчет на ухо: — Сейчас поедем, но я должна кое-что сказать. Прости меня, моя девочка. Я поступила как сволочь, я знаю. Но я не могу тебя потерять и сделаю для тебя всё, что ты захочешь, только попроси. Больше никогда… Отрываюсь от постели, наклоняясь над Региной, осторожно беру её лицо и выговариваю в самые губы: — Давно простила.