Огромный зал был полностью забит людьми, все ворочались на своих сиденьях и переговаривались между собой. Шепотки наполняли пространство волнующей атмосферой, словно все были в нетерпеливом ожидании чего-то, что могло пойти либо ужасно неправильно, либо просто на отлично.
Здесь была съёмочная бригада вместе с телевизионными продюсерами, стремящимися к продвижению, и непрестанно выкрикивающими команды о том, как правильнее расположить оборудование. Воздух был пропитан запахами чая и кофе, что в виде паров исходили из бумажных стаканов; напряжённое волнение нарастало всё больше.
За большими зелёными шторами виднелась уже подготовленная сцена. Мужчины и женщины в чёрных униформах суетились тут и там, перетаскивая различные предметы по местам; после чего выслушивая от своих начальников, что какой-то определённый предмет на прошлом месте смотрелся намного лучше.
Молодой визажист являлась единственным человеком, который не был перенапряжён. Её задача была простой: сделать выступающего готовым для камер. Но когда она встретила своего клиента, поняла, что преображение займёт всего пару минут, всего лишь с помощью нанесения светлых и тёмных теней туда, куда надо, и всё будет готово. Так что она решила попробовать узнать того чуть получше.
— И как долго вы играете на альте, Синомия-сан? — вскользь спросила Рейко.
— Четырнадцать лет, полагаю, — ответила её блондинистая “задача”, — я просто всегда занимался музыкой и пел.
— Однако, странный выбор – альт... — отстаивала Рейко, — я имею ввиду, почему не скрипка? Разве это не сделало бы вас по-настоящему известным в мире классической музыки?
Она не понимала, почему кто-то настолько талантливый не выбрал вариант попроще.
— Вы могли бы быть главным в оркестрах, выступлениях и... Как там оно называется?
— Думаю, вы хотели сказать концерты, — парень усмехнулся, и женщина поразилась красотой его лица уже в который раз.
Нацуки Синомия был записан у визажиста в её выходной день. Что бы он ни надевал, любая одежда прекрасно смотрелась на его высокой, крепкой фигуре; он был стройным во всех нужных местах. Форма его лица была идеальной; оно было мягким и дружелюбным благодаря лёгкому выражению, но в то же время линия его подбородка была четко очерчена, шея же была достаточно тонкой (Рейко ненавидела делать людям шеи меньше, чем они есть, так утомительно это было). Его губы были полными и изысканными, ну и, конечно, постоянно улыбающимися; а ещё Рейко не могла отвести взгляд от его красивых глаз. Они светились глубоким зелёным цветом за овальной оправой его очков, словно драгоценные камни в темноте. На данный момент зелёные омуты были спокойными и задумчивыми. Гипнотизирующими.
— Хм... Я думаю, это всё звучание альта, — сказал Синомия бодро, — у него очень необычный диапазон. Есть что-то чудесное в том, что в одном и том же инструменте есть одновременно высокие и низкие ноты, ты так не думаешь, Рей-чан?
— Рей-чан?
До того момента, как Нацуки успел бы объясниться, его вытащили на сцену, а мужчина в чёрном грубо отряхнул его смокинг, и прошипел тому, где стоять, что и когда говорить. К сожалению, он не мог продолжить беседу с Рей-чан. Она казалась такой милой и дружелюбной, как будто они уже были близкими друзьями! Заводить новых друзей Нацуки любил больше всего на свете. Ну, кроме Хару-чан, конечно. Это было само собой разумеющимся.
Будет ли она в зале в этот вечер? Она пообещала, что придёт, и он знал, что Хару-чан никогда не нарушает обещаний.
По всему залу разносились крики – фанаты проводили отсчёт, к концу которого занавеска откроется, и там покажется знаменитый Нацуки Синомия из группы «Стариш», который прямо сейчас выступит с сонатой на своём собственном альте. Толпа в зале усаживалась по своим местам, в то время как гаснул свет. Пакеты сладостей быстро расходились, и бормотание медленно утихало.
Потом, занавеса открылась, и Нацуки низко поклонился под апплодисменты, которые обрушились на него. Он с готовностью улыбнулся, и поднёс альт к своему подбородку, удобно располагая его и настраивая. Это не забрало много времени, и вот, он уже был готов к игре.
В четвёртом ряду напротив, в самом краю слева, какая-то маленькая девочка задержала дыхание за него. Она выводила пальцами на своей ладони кандзи “человек” снова и снова, чтобы успокоить свои нервы. Она собиралась услышать его игру на альте в первый раз, и чувства настолько переполняли её, что она могла взорваться, она была уверена, что она
взорвётся, когда его смычок коснулся первой струны.
Но она не взорвалась.
Нацуки был в гармонии с музыкой, его пальцы проделывали танец вниз и вверх по грифу; но наполовину, мысли Нацуки были вовсе не о музыке. Он знал, что это случалось, когда он старался играть изо всех сил; когда он был настолько растворён в музыке, что он мог сам занести себя в пучину своих мыслей. Он играл всем своим сердцем; трюк был в том, чтобы никто не смог понять, как много работы было вложено в это.
Поэтому, вместо этого он начал думать о Хару-чан. Лёгкая мелодия так хорошо запечатлела её невинность и детскость, вращаясь вокруг таких фраз, как её смех. Когда во втором фрагменте замедлился темп, Нацуки мог обрисовать её образ глубоко у себя в воображении, возможно, чем-то обеспокоенной. Он надеялся, что воображаемая причина её беспокойства была не в нём. И, с последним фрагментом, любимое Нацуки: Хару-чан влюблена. Этот фрагмент, на самом деле, не предпологал Харуку, влюблённую в кого-то; это было больше выражением чувств Нацуки к ней, и что бы он чувствовал, чувствуй она то же самое.
Время от времени Нацуки казалось, что Хару-чан узнала о нём что-то, что напугало её. Несмотря на его взбалмошность, он был очень наблюдательным, когда дело доходило до той девушки, в которую он был влюблён. Он знал, что в один день он узнает, что это за страх, и она будет тем, кто расскажет ему.
Финальная фраза подошла к концу, и Нацуки ещё раз поклонился толпе, улыбаясь улыбкой до ушей и думая о том, как они все были добры и милы. Когда он заметил детей и малышей в аудитории, он помахал им, борясь внутри себя с тем, чтобы не спуститься и не сжать их за то, что они были такими хорошенькими!
Девушка могла видеть всё это, и даже больше. Она подметила каждый его жест, сделанный им; каждое слово, что он сказал, и которое она могла услышать настолько четко, насколько он был близок к ней. В один день, она скажет ему, как много может видеть в нём, как сильно она ценит и любит его. Но, не сегодня. Она просто продолжила хлопать.
Когда все люди вскоре ушли после всего, Харука проделала путь к двери, что вела к сцене. Это был холодный вечер; светящиеся жёлтым фонари придавали залу странную, лёгкую гармонию света и тени, что были смешаны в одно единое. Большинство зрителей не заметили этого, так как они прожили всю свою жизнь в городских районах, но для Харуки эта “светящяяся темнота” была чем-то новым.
Какой-то мужчина стоял, оперевшись о дверь, и покуривая сигарету, и она вежливо спросила его, где она могла бы найти Нацуки. Он пожал плечами и сделал очередную длинную затяжку, перед тем как полностью погасить окурок и выйти за дверь.
Харука вздрогнула, и слегка кашлянула после того, как он оказался вне зоны слышимости. Она всё ещё ненавидела курение, даже несмотря на то, что она уже привыкла к этому после переезда в город; это было слишком привычным зрелищем, видеть группу молодых работников, кашляющих дымом, как дымоход, и это заставило её опечалиться за них.
«Кашель всегда так болезненно звучит» – подумала она.
— Хару-чан! Ты пришла, это так мило с твоей стороны! О, вау, твоё платье такое милое, не так ли?
Внезапно она оказалась захваченой в медвежьих объятьях Нацуки. Он крепко сжал её, будто он был маленькой девочкой со своей новой тряпичной куклой; Харука чувствовала, как она становится очень красной, но не была уверена, можно ли это было разглядеть: под этими лампами, всё, каким-то образом, выглядело желтоватым.
— Ваша игра была поразительной, — сказала она как только, как он позволил ей снова вдохнуть воздух, — я и не знала, что вы писали и классическую, и поп-музыку, Синомия-сан!
Она склонила голову в один бок, из-за чего половина её рыжего каре слегка подпрыгнула в воздухе.
— Вы пишите оба жанра одинаково, или что-то одно даётся вам сложнее другого?
— Я люблю писать и то, и другое! В наши дни людям нравится выбирать что-то одно, но что бы они ни выбрали, они всё равно упускают многое, — ответил Нацуки, всё ещё сжимая её руки в своих, что Харука очень хорошо чувствовала.
— Самое лучшее, что можно сделать – это найти музыку из каждого жанра, который тебе нравится, потому что всегда есть что-то особенное, даже если это только одна песня. Я всего лишь изучаю то, что мне нравится, но, я уверен, мне нравится много чего!
— Говоря о поп-музыке, — добавил он, его лицо просветлело, когда одна идея посетила его мысли, — совсем недавно я закончил работать над кое-чем из твоего! Я бы хотел, чтобы ты послушала это, Хару-чан.
— Конечно!
Что ещё она могла ответить парню своей мечты, который держал её за руки и улыбался вместе со своими сверкающими зелёными глазами? Она знала, то, что он написал, ей понравится больше всего на свете. Кроме самого Нацуки, конечно. Но это было само собой разумеющимся.
Он провёл её через короткий коридор к выходу на сцену, и от вида у Харуки перехватило дух. Ощущение пребывания на поднятой сцене, смотреть на зал — это было совершенно другим, нежели наблюдать за выступлением. Она чувствовала себя полностью выставленной “напоказ”, и, если бы там был хоть один человек, она не отважилась бы выйти из занавесок.
— Как вы справляетесь с этим? — спросила она вслух, — каждый раз, когда вы выступаете прямо здесь, перед большим количеством людей… Почему вы все продолжаете это делать, каждый вечер месяцами?
Её голос зазвенел, ещё более слышимый из-за специального акустического оборудования, и Харука слегка отступила.
«Здесь слишком громко, люди могут услышать!.. Разве ты хочешь, чтобы они услышали?»
— Я всё ещё не знаю ответ на этот вопрос.
— А?
— Почему мне нравится выступать, — сказал Нацуки задумчиво, — я до сих пор не знаю. Отчасти, потому, что хочу делать зрителей счастливыми, по большей части. Ещё потому, что выступающим нравится внимание, но Сё-чан говорит, что это не всегда так.
Харука посмеялась с его озадаченного выражения лица. Нет, Сё определённо не фанат слишком большого внимания, или же любви, со стороны Нацуки.
— Хотите, чтобы я вам подыграла? — спросила она, чувствуя себя гораздо более свободной, — я не против, если у вас есть музыка.
— Это очень мило, Хару-чан, но я решил, что продолжу играть для тебя в этот вечер. В любом случае, у меня нет музыки, — добавил он тихо, вытаскивая свой альт из чехла, — это песня, которую я всегда буду помнить.
Она смотрела, как он прикладывает смычок к струне, и лёгкая дрожь прошлась по её позвонку, когда началась музыка. Песня была проста, с добавлением аккомпанементов альта и с гармонией в голосе Нацуки; Харука, не сдержавшись, начала хлопать в такт песне, после того, как прослушала несколько строк.
This is a song that I wrote for you,
For the bells up above and the melody too,
Because I wanted a song that I could use to say
This is the tune and I made it up,
I hope you like it; it's not that hard,
But every time I play it, I want to say:
I haven't had much time to tell you
Just how long ago it was that I fell in love with you,
It hasn't been so easy,
But I thought that you should know, because after all,
It's you that I'm in love with.
Remember when and remember how?
I do each day and I'm writing down
Each minute that I spend here in my head,
You may not even understand,
But that's ok for the waiting man,
It's enough to know that you heard me when I said,
I haven't had much time to tell you
Just how long ago it was that I fell in love with you,
It hasn't been so easy,
But I thought that you should know, because after all,
It's you that I'm in love with.
I haven't got a word to tell you
Just how glad I am that I fell in love with you,
It's never felt better,
And I wanted you to know, because after all,
It's you that I'm in love with.
Like I said, I am the waiting man,
I'll stay beside you for as long as I can.
The purple skies and golden eyes are
What I'll miss the most
If you say no,
Before you say no, just know:
I haven't had much time to tell you
Just how long ago it was that I fell in love with you,
It hasn't been so easy,
But I thought that you should know, because after all,
It's you that I'm in love with.
I haven't got a word to tell you
Just how glad I am that I fell in love with you,
It's never felt better,
And I wanted you to know, because after all,
It's you that I'm in love with.
After all this time,
It's you that I'm still in love with.
Харука уставилась на него с приоткрытым ртом. Конечно, она ожидала красивую песню, Нацуки был великолепным композитором, но она и мечтать не могла об этом.
На мгновение, он взглянул на неё, улыбаясь своими глубокими зелёными глазами, прежде чем опустить свой смычок и убрать альт в чехол в умиротворяющей тишине. Он наконец сказал ей это, сказал ей всё.
Но Харука не чувствовала себя хоть малость удовлетворённой. Она ужасалась того, что могло случиться. Что, если она разрушит этот момент, сказав что-то глупое, или что, если они поцелуются? Что, если они
не поцелуются? Он, очевидно, обдумал уже всё, но она не имела понятия, что насчёт
неё. Она, наверное, откладывала слишком долго, чтобы сказать хоть что-то, но было так много того, чего она слишком боялась сказать…
И потом, она увидела это.
Одинокая слеза упала на чехол с альтом Нацуки.
Он потянулся к очкам, чтобы вытереть её, но, сделав это, очки упали на пол, слегка клацнув.
Харука задержала дыхание в то время, как Сацуки Синомия поднялся с колена и сузил глаза на неё.
— Что ж, похоже, что Нацуки добрался до тебя первым, Нанами Харука, — прорычал он, медленно шагая прямо на неё, изумрудные глаза вспыхнули угрозой.
— Сацуки-сан! — пискнула она, чувствуя себя ещё более взволнованной, чем она была с его милым двойником.
Быть влюблённой в Нацуки – это одно дело, но иметь дело с его тёмной стороной было чем-то другим…
— Давай тогда посмотрим, как сильно ты его любишь, — сказал ужасающе Сацуки, захватывая Харуку в свои руки и прижимаясь к её лицу своим. С одной стороны, она ощущала странный восторг от того, что Нацуки(как будто) обнимал её, но с другой, она знала, что это был Сацуки, так близко к ней.
— Ты же знаешь, — сказал он резко, глядя на неё, — ты недостаточно сильна для Нацуки. Только я могу защитить его. Ты уже расстроила его, ещё даже ничего не сказав!
— Я собиралась! — запротестовала она, выталкивая себя из его рук, — я влюблена в Нацуки! Он один из самых сильных людей, что я знаю!
Её щёки вспыхнули красным, пока она смотрела прямо в глаза Сацуки.
— Он хороший, добрый, и очень смелый, чтобы спеть такую песню, и он больше не нуждается в тебе!
— Ты ничего не знаешь! — выкрикнул Сацуки, пребывая в бешенстве прямо сейчас, — ты не знаешь, о чём он думает! Я тот, кто беру весь удар за него на себя, когда ему грустно, или когда он злится.
— Ох да, — перебил он Харуку, — он так часто бывает грустным, что сложно подсчитать разы, когда ты разбивала ему сердце. Это случается каждый раз, когда он видит тебя, что-то разрывает его внутри. Но тебе ведь неинтересно; по факту, ты слишком занята для него. Ты его совсем не любишь!
Разрывает внутри? Харука была в ужасе. Через что прошёл Нацуки? Её любовь к нему была сильна, но мягка и восторженна; она не могла представить себе другой вид любви, в любом случае, не по отношению к Нацуки…
— Нет! — прокричала она, внезапно став уверенной в себе.
Она бросилась к чехлу с альтом и схватила очки, прежде чем Сацуки успел понять, что она делает.
— Нацуки сейчас больно, но я могу изменить это!
Харука, с неожиданной вспышкой самоуверенности, подошла к её худшему кошмару, Сацуки Синомии, и поцеловала его прямо в губы, на протяжении целых трёх секунд.
Он был настолько поражён, что, когда они отстранились друг от друга, он не поднял палец, чтобы остановить Харуку, возвращающую очки на место.
Нацуки моргнул, и выдал лёгкое, растерянное «Хару-чан?», прежде чем она снова начала целовать его; его руки медленно потянулись к ней, чтобы прижать её ближе. Наконец, они поняли друг друга.
After all this time,
It's you I'm still in love with.
