Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

После этого «нет», сказанного Ванькой на автомате, в комнате повисла вязкая тишина. Герман молча буравил Ивана взглядом, его лицо приняло жёсткое выражение. Скулы обозначились чётче, а на лбу отчётливо прорисовалась тонкая морщинка, которая — Иван знал — появлялась не особо часто, в тех случаях, когда Северцев был готов взорваться. Строго говоря, это нет можно было трактовать двояко — нет, времени на размышления, как принцессе средних веков, не требуется. Или же второй вариант — нет как ответ. Но, по-видимому, выражение глаз и общий облик Ваньки оказались достаточно красноречивой подсказкой. Иван не на шутку напрягся и лихорадочно пытался сообразить, что это — стёб, тонкий троллинг, пробный камешек или же внезапно возникшая гениальная идея, которая посетила не совсем адекватный сейчас мозг его парня? Ведь на самом деле то, что Герман время от времени приходил домой под лёгким травяным кайфом, уже не являлось таким прямо неожиданным сюрпризом. Так что да, Герман всё понял правильно. Нет. Трудно сказать, что заставило Ваньку ответить именно так. Тем более если учесть, что внутри себя, очень глубоко… ну что, разве так уж он этого не хотел? Ври, не ври, себя ведь не обманешь — ещё как хотел. Не белый костюм, конечно. И не сраных голубей. И не воплей «Горько!» полупьяных гостей; да и какие на фиг гости при таком-то — мальчик плюс мальчик, раскладе? Мама — только что после инфаркта? Её очумевшие от таких новостей подруги с глазами — мельничными колёсами? Геркин отец с берданкой под мышкой? Его обморочная Руслана? Ебанутый Лёшик? Одним словом, гости здесь мимо кассы. Как и костюм с голубями. А вот привязать к себе Северцева ох как хотелось. Иван относился к печати в паспорте достаточно серьёзно. «Ведь это на всю жизнь», — как говорила героиня какого-то фильма. Её впоследствии, правда, эта самая жизнь жестоко обломала и саму героиню фейсом от забор приложила. Но красивая фраза до сих пор жила в Ванькиной памяти. Видимо, потому, что нашла в его душе отклик. Хотя… если вдуматься, какой такой на веки веков «и в горе и в радости»? Его собственный отец — яркий тому пример, свалил и даже не поморщился. Да и одноклассники его в кого пальцем ни ткни — каждый второй воспитывался мамой и бабушкой. Как это стало теперь модно шутить, в однополых семьях. А что до каждого первого… лучше бы уж они играли в команде вторых. Отцы их представляли собой, за редким исключением, неприятное зрелище. Кто не пил и не сидел, конечно. Так что институт семьи сам по себе выглядел не особо удачной идеей. Тем не менее при мысли о браке под ложечкой предательски щекотало. Что же тогда заставило его выдавить это «нет»? Ещё и головой покачать. У него не было ответа на этот вопрос. Да он его себе и не задавал. Просто сказал первое, что сказалось, не думая. Впоследствии он вспоминал этот момент не раз. И снова не находил ответа. Возможно, в самом глубоком уголке подсознания у каждого человека есть скрытая сущность? Эдакий лепрекон… крохотный, сморщенный и забитый очкарик, который всё знает лучше хозяина? И который почти всегда молчит и не отсвечивает, дремлет и вообще позволяет хозяину чудить во все лопатки и только молча за ним наблюдает? И лишь в редкие мгновения вздрагивает и просыпается? И бормочет невпопад? — Нет, — повторил Ванька. — Ну… ок. — Герка криво усмехнулся. Потом… Иван упустил момент, когда оказался в огромной квартире один. Сперва был вечер как вечер: они спустились вниз, молча перекусили под бубнёж телеведущего. Потом Иван отправился мыть посуду — сегодня была его очередь. Они в шутку распределили между собой дни в самом начале обитания здесь, и неожиданно этот обычай прижился. Когда же на кухне воцарилась чистота, он внезапно понял, что Германа нет. Наверное, вышел проветриться, мелькнула первая мысль. Но её тут же нагнала вторая: вряд ли. Ладно, допустим, просто вышел пройтись, чтобы проглотить обиду. Но, чёрт возьми, Иван не обязан оправдываться и объяснять своё решение, так ведь? И нельзя же вот так ошарашивать человека! Спустя пару часов, когда стало ясно, что Север не придёт ночевать — а он иногда так делал, ничего особенного, мы же не на привязи, верно? — Иван расслабился и попытался заснуть. Не тут-то было. Всего каких-то три часа тупого втыкания в телефон — Гера, естественно, был вне сети, да и в Ватсапе засветился последний раз пять часов назад — и Ванька решил, что только хороший глоток коньяка поможет ему заснуть и вообще выгонит все посторонние мысли из головы. Он прошлёпал босыми ногами по лестнице вниз, добрёл до фальшивого декоративного камина, возле которого располагался бар — родительский, разумеется, но Герка давно уже его постепенно опустошил и заполнил вновь — и замер. На мраморной каминной полке обнаружился незнакомый предмет. Небольшая прямоугольной формы бархатная коробочка тёмно-синего цвета. Её раньше тут не было, он готов был в том поклясться. Коробочка не была ни заклеена, ни перевязана лентой — просто коробка. Просто футляр. Просто… Он осторожно приоткрыл его, словно опасался, что оттуда выпрыгнет чёртик. И очумел. Блядь! На тёмно-синем бархате красовались два кольца. Таких… скромных. Никакого тебе золота и алмазов. Простые кольца из серебра с почти незаметным узором. Пацанские кольца на пацанские пальцы его и Геркиного размеров. Он без сил сделал шаг назад и опустился в кресло. Значит… Думать об этом оказалось неожиданно тяжело. Значит, эта идея не возникла внезапно в Геркином мозгу? Значит, он обдумывал её, готовился, кольца вон купил. Чёрт. Волновался, старался виду не подавать — это ж Северцев? Скорее всего, и травы-то курнул лишь для того, чтобы плыть на расслабоне без особых загонов. Для храбрости. Стало быть, из уст Ваньки это нет прозвучало хм… приговором? Вряд ли. А вот обидным отказом — это точно. Не переставая думать об этом, он сделал, что собирался — налил себе полную рюмку коньяка и залпом выпил. Рюмку взял первую попавшуюся и мельком подумал о том, что Герка наверняка бы обсохатил его, назидательно постучал пальцем по пузатому стеклянному боку подходящего для коньяка бокала и сказал что-то вроде: «Ну ты и лох. Деревня Нижние дойки. Вот же специальная тара для бухла. Букет, аромат, маслянистая структура, послевкусие и всё такое». В любом случае, коньяк — он и в стакане коньяк. И подействовал как надо — Иван заснул. Отключился, правда, не мгновенно, а предварительно поворочавшись и отгоняя от себя тяжёлые мысли. И проснулся утром с дурной головой и в пустой постели. Следующие два дня Ванька метался как тигр в клетке. Неважно, что по факту клетка была открыта — выходи в супермаркет, к маме, в интернет, в универ, одним словом, развлекайся. Он и выходил. Он и «развлекался». Он и механически делал все повседневные дела. Всё это не имело никакого значения. В клетке металась его душа. Он даже работать не смог, только вышел в чат, написал пару слов, что временно будет вне доступа, не забыл вывести все активы в кэш — типа законсервировался, и закрыл программу. — Всё норм? — успел прочитать прилетевшее от Эль — своего невидимого приятеля. — Да, всё ок, — ответил Иван не задумываясь. На самом деле соврал. Он даже есть толком не мог — не лезла еда в горло. А вот коньяк очень даже лез. И расслабиться помогал, и засыпать с ним оказалось легко. Ну почти. Герка на его звонки не отвечал, а общих знакомых у них не было. Женька не считался, да Иван и не смог бы ему признаться, что настолько раздавлен, ведь этого же не скроешь, а по тону Женька мигом его раскусит. А уж если учесть то, как Покровский относится к Герману — сдержанно и с холодком, его реакцию легко просчитать. Телефон же козла Лёшика у Ивана, конечно, был — если порыться, его вполне можно найти. Но звонить этому уроду? Впрочем, пару раз он был близок к тому, чтобы наступить на горло собственной гордости и позвонить. Одёргивал себя в последний момент. Чуть успокаивало лишь то, что телефон Северцева всё же нет-нет да и светился в сети. И тут же вырубался. Герка появился на третий день. Иван, сидя в кресле, тупо смотрел в экран телевизора, не вникая в то, что там блеют ведущие и вообще что за картинка высвечивается и кто все эти люди, что мелькают перед ним. Щёлкнул замок, и входная дверь почти беззвучно открылась. Иван уловил тихий шорох — вот Герка снимает куртку, вот стаскивает кроссы, вот неслышными шагами проходит по комнате. Иван как сидел спиной к двери, так и оставался, не чувствуя сил, чтобы обернуться. Да и сказать ничего не мог — мешал ком в горле. Герман тем временем приблизился, обнял его сзади, положил голову на плечо. — Привет, — пробормотал в шею. — Не сердись. Сердиться? Да Ванька впервые за эти дни вдохнуть смог полной грудью. Но ответить не получалось, он только головой качнул. Как ответишь, если слёзы подступили, и в носу защекотало? Так и сидел истуканом, не кидаться же на шею с рыданиями. Герка между тем присел на широкий подлокотник. Иван искоса на него взглянул. Тот выглядел не лучшим образом: тёмные тени под глазами, заострившиеся скулы. Ванька подозревал, что и сам он тоже не мятный пряник, хотя в зеркало сегодня не смотрелся. Но вот то, что не до бритья ему было в последние дни, это верно. Герман кивнул в сторону телика и вдруг засмеялся, хрипло и отрывисто. — Это можно считать согласием? Ванька продрал глаза. На экране телевизора, который он слепо врубил часа три назад и всё это время буравил взглядом, не вдупляя, что там происходит, и гипнотизируя один-единственный пиксель где-то в верхнем углу, оказывается, сейчас вовсю закатывалась соловьём Гузеева с подружками. И всё это на фоне ядовито-розовой с дебильными сердечками надписи. И тут Ивана прорвало. Словно пыльное покрывало сорвали с его жизни, и она вновь засияла чистыми красками. Он заржал, упав лбом на колени, и долго не мог прийти в себя, вздрагивая от смеха. Внутри него как нарыв вскрылся, и влажные от слёз колени делали это чувство стопроцентным. Когда он наконец нашёл в себе силы поднять голову, то пересёкся взглядом с Геркиным. У того веки тоже чуть покраснели, будто пыль попала. Герман опустил глаза ниже, туда, где Ванькины пальцы вцепились в обивку кресла. — Это… да? На пальце Ивана серебряным ободочком красовалось кольцо. Он бездумно примерил его в самый первый день, как только взял в руки, да так и не нашёл времени, чтобы снять. Вросло… …Даже по ускоренной процедуре им пришлось пробыть в Датском королевстве почти две недели. И это были такие две недели… Для Ваньки это было сравни тому, как слетать на Марс. Всё другое! Строгие линии фасадов, улицы, цветы, набережная. Архитектура. Фонтаны. Он бродил разинув рот, и даже на подколы Германа не реагировал. Тот, к слову, успел побывать в большинстве европейских стран, ещё учась в школе, — ездил с родителями или же вдвоём с Русланой. И сейчас с ленивой небрежностью комментировал все восторги, которые Ванька, как ни старался, не мог сдержать в себе. Ему нравилось всё, даже ветер, который к вечеру поднимался с завидной регулярностью. — Тут всегда так, — скучал Герка. — Пошли в отель. Дубак. И спать охота. В итоге Ванька гулял один — бродил по пустым безлюдным улицам уснувшего города и воображал, что он в средневековье: булыжная мостовая под ногами, мрачный рисунок улиц. Только фонари выбивались из стиля — слишком красивые. В древности наверняка здесь горели факелы, покрывая копотью каменные стены зданий. — Поехали на мост Мальмё взглянем? — приставал Ванька. — Тачку напрокат возьмём и вж-ж-жух! — Да был я там, — равнодушно отзывался Герман. — Железка и есть железка. Не стоит того. Вань, ну ты прям лошарик на двух копытах. Нигде не бывал, ничего не видал. Успеется ещё. Ванька не обижался — чего на правду злиться? Да и счастье не хотелось разбавлять мелкими обидками. Ну и ладно. В следующий раз попадут, жизнь только начинается, так ведь? И без того впечатлений хоть половником хлебай. Процедура в Ратуше прошла до обидного быстро. Ванька себя одёргивал, ну а что? Сам же голосовал против голубей и воплей «Горько!». Впрочем, улыбки и поздравления работников ратуши были вполне себе искренними. Если честно, то он до самого конца воспринимал всю эту затею как игру, такую себе параллельную реальность. Но как только кольцо засверкало и на руке Герки, как только служащая вручила им свидетельство с печатями, сердце у него словно перевернулось в груди. «В горе и в радости… на всю жизнь… пока смерть не разлучит нас». Эти слова, попервоначалу легковесные, после короткой церемонии регистрации наполнились глубоким содержанием. А голуби всё ж таки были. Едва они вышли, отворив массивные двери, на Ратушную площадь, стая сизых и пёстро-белых птиц вспорхнула у них из-под ног и, хлопая крыльями, разлетелась в разные стороны. «На окладе они, что ли», — фыркнул Иван. Но это было приятным фокусом и показалось ему хорошим знаком… …Реакция Женьки на кольцо была ожидаемой. — М… — протянул он, когда Иван продемонстрировал ему при встрече обручалку. Он, кстати, специально на этом внимание Женьки не акцентировал. Но и скрывать не собирался. Да и что греха таить — покрасоваться хотелось. Не перед мамой же хвастаться. — М… Ну ты и дебил, — сделал неожиданный вывод Покровский. — Завидуй молча, — хмыкнул Иван. Он, вообще-то, рассчитывал если не на взрыв восторга, то хотя бы на элементарное «поздравляю». — Да было бы чему, — высокомерно фыркнул в ответ Женька. — Ну да, ну да, — покивал Иван. Типа верю. Но продолжать не стал. Когда он пришёл к Покровскому, тот сидел на кухне один. И не в самом хорошем расположении духа. Иван отнёс это на счёт того, что Никита пару дней как не показывался. Со слов Женьки, который нехотя ответил на закономерный вопрос, тот якобы свалил ненадолго. Вроде как и дел у Ника накопилось достаточно, да и отца с братом он давно не видел. Ну это объяснение удивления не вызвало. Хоть Ванька и недолюбливал Женькиного хмурого парня, однако его чувства к семье вполне себе заслуживали уважения. Если бы у него самого был брат или сестра, он бы, наверное, тоже тянулся к ним. Ну и к отцу, конечно. Долго он у Женьки не задержался — посидел минут двадцать, хотя изначально собирался подольше. Слишком уж велик оказался контраст между тем ощущением безмятежности, которое его переполняло, и Женькиной хандрой, что периодически на него накатывала, а сейчас так и вовсе затопила по самые уши. Ивану показалось не к месту светить своим счастливым таблом в такое время. Он лишь поинтересовался: — Ты сам-то как? Дождался вялого Женькиного: — Да норм всё, забей. И распрощался, всё же напоследок спросив, уже стоя в дверях: — Слушай, тебе точно ничего не надо? — Да всё в порядке, чего пристал? Женька сказал это с едва заметным раздражением, потом наткнулся на внимательный Ванькин взгляд, вздохнул и добавил уже другим тоном: — Ну правда, Вань, мне сейчас лучше одному. Всё как-то навалилось в один момент. Да не загоняйся, я правда норм. — Ну как знаешь. Давай, на созвоне. — Ок. По итогу Ваньку с его новым статусом никто не поздравил. Впрочем, он и не рассчитывал на поздравления. Хотя… Появившись в ленте после долгого перерыва — а две недели для рынка это ох как много, особенно в преддверии последнего месяца весны, — он быстро пробежался по новостям, оценил обстановку, наметил планы на ближайшее завтра и только тогда показался. Поздоровался со знакомыми никами, перекинулся парой-тройкой фраз и словил от LT короткое: «Го в лс». — Привет, как сам? — Стандартное от Эль ждало его в личке. — Норм. Как ты? — Ок, всё путём. Ты в отпуск сорвался, что ли? — Ну… можно и так сказать. Набрав это сообщение, Иван задумался. Продолжать? Сказать? Нет? Потом всё же решился. Быстро сфоткал, загрузил изображение, прикрепил и отправил. С полминуты его невидимый собеседник разглядывал картинку — фотографию Ванькиного безымянного пальца с серебряным кольцом. Потом принялся набирать сообщение. Иван ждал. LT печатает… печатает… Внезапно строка исчезла, с тем чтобы появиться вновь через пару секунд. LT печатает… печатает… печатает… На экране высветилось одно-единственное слово: «Поздравляю». «Спасибо», — ответил Ванька. На этом их короткий диалог завершился.