Муки Иова

-Прошу, передай ему кое- что. - Хорошо. - Поклянись мне! -……клянусь. Солдаты на поле боя

Мутно- серая жижа сгустками вытекала на выжженную землю. Мертвец ещё вздрагивал, когда над ним угрожающе нависла темная тень. Холодным голубым глазом она провожала бардовый ручеёк, текший из рассечённой кожи. Осколки черепа омерзительно белели на фоне общей густо- красной массы из крови плоти и мозгов. Медведь перевёл пустой взгляд на иссиня- чёрные бока прекрасного зверя, и, скривившись, отвернулся. Убийца равнодушно отыскал маску среди поблекшей выжженной травы и горстей пепла, мягко раздуваемых ветром. Белый гипс, как вторая кожа лёг на обезображенное лицо, и кинув последний взгляд на два остывающих тела некогда дорогих друг другу созданий, лейтенант развернулся, намереваясь отыскать чуть более разговорчивую компанию. Мысли монстра, что в погоне за божьей милостью опустился до братоубийства, нисколько не тревожил розовый мишка, лежащий сейчас у подножия холма. Чем ниже Азулин спускался в овраг, тем меньше его донимал ветер. Пепел мягко оседал на обгорелой коже солдат двух сторон, а едкий дым огромными столбами устремлялся вверх. Где- то вдалеке слышался жалобный стон последних падающих на обугленную землю многолетних деревьев. От чего- то глядя на столько загубленных душ, в глубине воспалённого мозга рождалось побуждение проводить умерших, словно Отец далёкие месяцы назад. Медведь неуверенно подошёл к раскинувшему руки рыжему солдату, и, словно на пробу, прошептал: «мир вам». Очевидно, это не принесло в его беспокойные мысли и капли удовлетворения, так что он, поджав губы и перешагнув через проткнутое тело, побрёл дальше. Почему ничего не случилось? Был ли это последний единорог? А если он не достоин? Зачем Горди защищал её? Почему Горди бросил его? Почему? Горди? Бросил? Его? Хриплый стон неуверенно донёсся до обострённого в приступе ярости слуха. Беспокойно дёрнув ухом, Азулин заозирался по сторонам, силясь уловить этот тревожный звук. Секунды гробовой тишины, растянутые в долгие часы, и вот снова: протяжный хрип откуда-то сбоку. Лейтенант ринулся на звук. В каком бы удрученном состоянии не находился солдат, он обязан был оказать первую помощь раненым и спасти как можно больше сослуживцев. - Лейтенант Азулин! Медведь беспокойно шарил взглядом по рытвинам и окопам, пока не наткнулся на знакомый желтый мех и вечный розовый берет. Он даже улыбнулся. Небрежно скользнул в углубление, в несколько шагов оказался у одинокой высохшей акации, собираясь поприветствовать победителя и....не смог. Слова застряли в глотке, и все что вырвалось из его окровавленной пасти был жалкий сдавленный вздох. Слипшаяся от бордовой крови шерсть клоками торчала из-под разодранной одежды, а мутные глаза бессмысленно смотрели в небо. Он был мёртв и смерть его была мучительной. - Он погиб несколько часов назад. Лейтенант с трудом оторвал взгляд от обезображенного тела и неловко обойдя его, приблизился к другому солдату. В измазанной сажей морде узнавался Гримальдо – второй сержант, до которого ему было дело чуть больше, чем до остальных. Азулин присел на колено перед раненым, молча приказав продолжить рассказ. Собеседник кивнул, горько вздыхая. - Когда я нашёл его он был еще…он еще мог… Гримальдо умолк, судорожно пытаясь выровнять дыхание. Дрожащей лапой сжал ткань потемневшей от крови униформы, словно ища что-то. Непослушными пальцами залез в нагрудный карман, молча протянул небольшой предмет лейтенанту. В свисающей с ободранной ладони цепочке Азулин узнал милое сердце. - Он… он просил вам передать. Дождавшись, пока собеседник молча примет цепочку, сержант, несколько успокоившись, продолжил: - Я не помню сколько говорил с ним. Его силы угасали постепенно, он выглядел всё хуже и хуже. Потом он перестал отвечать. Я не хотел мириться с мыслью что он больше никогда… никогда мне не ответит… я… я не смог даже глаза ему закрыть… По мере рассказа сиплый голос солдата дожал всё сильнее, пока он не заскулил, закрыв лицо лапой. Лейтенант тяжело смотрел на дрожащие плечи Гримальдо, порываясь то ли отвернуться, чтобы не видеть такое непривычное проявление слабости со стороны самого стойкого в подразделении, то ли неловко похлопать по плечу, в попытке сделать с этим хоть что-то. Какое-то время между ними царило молчание, прерываемое лишь жалкими всхлипами. Наконец Азулин поднялся на ноги, небрежно отряхнув штанину от грязи. - Вставай, Гримальдо. Нам нужно возвращаться. Мы похороним его здесь. Вздрагивающая ладонь оторвалась от перепачканной морды солдата. Сержант молча кивнул и с трудом встал, пытаясь не опираться на левую ногу. Только тогда лейтенант заметил, что бедро Гримальдо было туго перетянуто кожаным ремнём, а из разорванной штанины потекли новые алые ручейки. Медведь скривился, в отвращении глядя на изуродованную конечность. - Дойти то сам сможешь? – ядовито выплюнул Азулин. Грмальдо неопределённо мотнул головой, и кое-как передвигая раненую ногу, заковылял вслед за командиром. А тем временем на выжженной земле ветер восторженно трепал одежду их мёртвого сослуживца. Внезапный порыв скользнул под воротник армейской куртки, обнажая широкую тёмную полосу на горле погибшего. Чуть более светлая полоса в будущем будет красоваться на бедре Гримальдо, когда его самодельный жгут немедленно снимут в военном госпитале. Их ждали крики. Толпы людей вышли встречать немногочисленных вернувшихся героев. За спинами Гримальдо и Азулина на нетвёрдых ногах стояли еще несколько мертвецки бледных солдат, но большинство возгласов было посвящено им- двум героям-командирам, закончившим войну. Азулин улыбался. Его единственный глаз искрился безумием, когда их подхватили на руки, торжественно внося в город. К сожалению второй герой не нашёл в себе сил на улыбку. Его штанина к тому времени насквозь пропиталась кровью, а все что ниже колена он уже не чувствовал. Мимо проносились восторженные дети и их силуэты расплывались, покрытые цветными пятнами, мир глох, взрывался хохотом, мерк и резко рябел перед глазами, пока картинка не потухла окончательно. Гримальдо провалился в долгое тревожное оцепенение, пока на фоне еле слышно кричали люди. В его голове возникали тусклые видения: треснувшая каска в его трясущихся руках, тяжёлое дыхание зверя, доживавшего последние мгновения своей жизни, жёлтый медведь в смешном берете, чьего лица он не мог разобрать. По мере смены картинки тревога неуклонно росла, пока перед глазами не возник крепкий армейский ремень, и Гримальдо с тяжёлым хрипом вскочил с непривычно мягкой поверхности. Вокруг пахло хлоркой и спиртом. Неприятно-белые стены слепили непривыкшие к свету глаза и от количества резких ощущений солдат скривился, слабо прикрываясь рукой. Через минуту дверь в палату распахнулась, впуская в яркое помещение еще более ярких медиков. Две медсестры окружили койку пациента с обеих сторон, встревоженно разговаривая фразами, которые Гримальдо даже в более вменяемом состоянии не понял бы. Внимание больного же привлёк тёмно-рыжий одноглазый медведь, возвышавшийся за спиной одной из медсестры, менявшей капельницу. - Как вы себя чувствуете? -вкрадчиво поинтересовался (по всей видимости) врач. Солдат глупо похлопал глазами, пока до его мозга доходил смысл фразы. Затем неловко поднялся на подушке, и выдал хриплое: - Курить хочу. Доктора этот ответ по всей видимости не устроил, но тем не менее, что-то было коротко записано в его планшет. - Если вам что-то понадобится- тревожная кнопка справа от вас. - А сигареты считаются? На усталый вздох медика Гримальдо хрипло хохотнул. - Через два часа перевязка, почувствуете сильный дискомфорт- вызовите медсестру тревожной кнопкой, вам сделают укол обезболивающего. Убедительно прошу не пытаться самостоятельно передвигаться по палате и за её пределами, у вас повреждены мышцы, могут разойтись швы. За сим оставляю вас. – коротко проинструктировал доктор. - Ах да. Моё имя- Аксель, на случай, если вас спросят о лечащем враче. Медведь коротко кивнул несколько озадаченному такой серьёзностью Гримальдо, и удалился вместе с медсёстрами. - А имя его даже ни разу не спросили! Я ж говорю- одни понты. К сожалению, долгое нахождение в изоляции приводит к тому, что даже на столько нелюдимый солдат, как Гримальдо начнёт пытаться завязать диалог со всяким, кто хотя бы открывает дверь в его палату. Не поймите неправильно- поначалу он был несказанно рад тишине и одиночеству, но на шестой день без контакта с людьми нервы начнут сдавать у кого угодно. За неимением родственников и друзей единственными его собеседниками был несчастный персонал госпиталя. К великому неудовольствию военного и женский, ни на худой конец мужской вышеупомянутый персонал не собирался тратить своё рабочее время на общение с сомнительными личностями с (предположительно) криминальным прошлым. А потому, единственной жертвой армейских баек стала добродушная уборщица, вынужденная общаться (или скорее слушать и периодически кивать) с безнадёжно одиноким Гримальдо. Вот и сейчас, пока эта чудесная девушка протирала пыль с тумбочки у койки больного этот самый больной не упускал шанса пожаловаться на так ненавистного ему травматолога, который «зажал мне сигареты, представляешь?» - Душа моя, мне бы очень хотелось и дальше слушать твои речи, но боюсь, что я не смогу работать в таком шумном месте… - прервала гневную тираду несчастная медведица. - Неужели тебе так не нравится мой голос? – обиженно спросил насупившийся солдат. - Вовсе нет, дело не в твоём голосе, а скорее…в его количестве. Я никогда не встречала таких говорливых больных. Неужели у тебя совсем нет посетителей? Больной отрицательно помотал головой, резко помрачнев. Раньше, будучи в подобном настроении, он спешно брал сигарету и крепко затягивался, но его подруга, тайком передавшая ему сигареты, убедительно просила не курить в её присутствии. А потому, не желая лишиться единственного собеседника, Гримальдо послушно выполнял мягкую, но настойчивую просьбу уборщицы. Впрочем, дулся он недолго. Примерно через два часа после спешного ухода его подруги, палату посетили во второй раз (к большому удивлению пациента, лежащего в ней). Каким же огромным было его изумление, когда посетителем оказался его лейтенант. Азулин жестом приказал сопровождающим остаться за дверью, подчеркнув конфиденциальность этой встречи. Не спеша подойдя к кровати раненого, командир присел на край его кровати, словно навещая не подчинённого, а старого друга. К облегчению обоих не последовало ни неловких расспросов о его состоянии, ни еще более неловкого молчания после. Крепкое похлопывание по плечу и короткое: «Ты теперь лейтенант.» Было первой фразой, сказанной им. Именно подобную прямолинейность Гримальдо, большой ненавистник пылких и грандиозных речей, и уважал в своём начальнике, но порой совершенно не знал, как на неё реагировать. - А… а вы тогда? Азулин самодовольно хмыкнул, и похлопал по погонам на плече. Новоиспечённый лейтенант с изумлением увидел там знамя полковника, и, неловко улыбаясь, протянул руку в жесте признания, которую внезапный посетитель незамедлительно пожал. - Завтра твоё официальное награждение и вступление в должность, будь готов. И с этими словами Азулин удалился, оставив потрясённого солдата в одинокой палате среди белых стен и чрезмерно растянутого времени.