(Не)Подвластны стихии

На берегу сидели двое, закинув удочки в темную воду. Взгляды рыбаков были прикованы к появлявшимся на середине озера кругам, которые создавали пескари, поднимавшиеся на поверхность глотнуть воздуха или сожрать упавшую соринку. Почему-то профессиональный прикорм из перловки их не интересовал. Клев не шел. Шумно втянув прохладный воздух, Тилль вытер нос рукой в черной вязаной варежке и, не отводя взгляда от воды, как бы между прочим, констатировал: - Значит, уезжаешь. - Да, пора мне двигать дальше. «А как же я? Бросаешь друзей, Рих…», - но он не мог этого сказать, не имел права. Тут с неба посыпалась промерзшая снежная крупа, припорошив две сгорбленные фигуры на берегу озера. Студеный воздух делал снежинки мелкими и колкими. Они покрывали округу тонким слоем белой пыли, которая долго не задерживалась на предметах. Потому лес вокруг стыдливо застыл в голом виде, и затих, не решаясь о себе напомнить. - Ясно. Звони хотя бы иногда, - Тилль хотел пошутить, но вышла только грустная ухмылка. - О чем разговор – конечно! У тебя номер не поменяется, думаю? – намекнул Круспе на оседлость друга. - Нет, все изменения исключены, - поддержал тот его иронию. Они говорили вполголоса, не нарушая зимнюю скорбь спящего леса. Неподалеку от них, у берега, в бурых сухих камышах, чуть слышно шебуршалось какое-то животное. Может, заяц или глухарь. Иногда над голыми макушками черных деревьев с резким вскриком пролетала ворона. В остальном, здесь царило безмолвие. - В конце концов, до Берлина всего несколько часов на поезде – приезжай, или я к тебе. - Посмотрим. Когда Круспе окончательно определился с переездом, он только и говорил, что о небольших расстояниях, словно дружба измеряется в километрах. Он убеждал себя в том, что ничего не изменится, ведь и раньше он фактически жил в Берлине во время учебы. Парень волновался, что-то грызло его изнутри за свое решение – расставаться всегда неприятно. Но нужно иметь мужество рвать пуповину. Да и, на самом деле, все это лишь громкие слова – они уже взрослые люди, каждому пора заводить свои мирки. Он пытался в это поверить. - Ты же не против, если я на лето буду к тебе выбираться? Подышать свежим воздухом и тому подобное? - Буду всегда рад, сам знаешь. На этом, Тилль, все так же, не отводя глаз от поверхности воды, потянулся за ружьем, которое было брошено рядом. Рихард настороженно наблюдал за ним, а тот, опустив удочку на сухую прибрежную траву, быстро вскинул приклад и прицелился на звук, в кусты. Раздался выстрел, затем вскрик убитой птицы, отчего Круспе нервно дернулся, а Тилль только удовлетворенно улыбнулся от уха до уха и, поднявшись, зашагал туда. - Тетерев! – гордо сообщил он появившись над кустами. – Надеюсь, Цвен, ты нам приготовишь сегодня прощальный ужин? *** После выпуска летом, Рихард окончательно поселился у Тилля. Они репетировали в его домике под камышовой крышей, продолжая раздражать старушку по соседству. Но хозяин съемной части приноровился помогать ей по хозяйству, и только благодаря этому рукастому жильцу, ее хибарка еще не развалилась. Старуха понимала это, и потому терпела. Впрочем, не забывала регулярно докладывать в Штази обо всем, что там творилось. Жизнь у парней забурлила – дипломированный музыкант бил энергией и хотел поспеть всюду и сразу. Выступали много, но все это было только для души. Умудрялись даже иногда давать концерты, если так можно было назвать стихийные сходки панков с готовностью сбежать в любую минуту. Если разрешение играть по барам у них было, то для массовых выступлений приходилось шифроваться. Там комиссия требовала отыграть перед ними полную программу, и если бы они это сделали, то группу быстро бы свернули. С одной стороны, все было классно: они выступали по окрестным городишкам, их тусовка росла, но все ограничивалось околошверинскими пределами. Причем, не только географически, но и музыкально. Пожалуй, второе угнетало даже больше. Однажды Круспе поймал себя на мысли, что завяз. Рядом с друзьями было хорошо и комфортно. Ему нравилось возвращаться сельскими полями и лугами домой, после выступлений, встречая новый день в дороге, и ловить безмятежное чувство абсолютного безвременья в эти моменты. Это привязывало, как зависимость, а ему необходимо было быть свободным, как ветер и беспокойным, как горный поток, несущийся со скалы. В парне зудело желание перемен. Как-то они шли из Любца ранним утром. «Трабант» Тилля приказал долго жить, едва выехал на трассу. Заперев автомобиль и забрав самое ценное – гитары, музыканты в абсолютно бредовой попытке намеревались теперь преодолеть больше шестидесяти километров пешком. Впрочем, как Тилль ни играл перед щуплым Паулем мускулами, а даже он, пройдя десять километров, уже надеялся поймать попутку. Вокруг раскинулась золотая нива, а они брели по серому асфальту шоссе навстречу солнцу, почти как в американских вестернах. Вверху голубело небо, на котором, словно размазанные кистью художника, белели перистые облака. Над макушками елей далеко впереди лениво поднималось заспанное солнце. Воздух был свеж и наполнен сухим ароматом полевых цветов. Из колосящейся пшеницы то и дело выныривали жаворонки, дрожа над полем и разливая свои трели. Тилль насвистывал им в такт, и, к удивлению ребят, птицы откликались. В другой раз, он кричал соколом, и тогда пташки моментально затихали и камнем падали в спасительную траву. Его это забавляло, и на лице играла абсолютно счастливая улыбка. - Хорошо-то как! – вдруг воскликнул Пауль, от души потянувшись и широко взмахнув руками. – Подождите секунду, я все-таки это сделаю! Музыканты уставились на него, в недоумении наблюдая, как парень, сунув гитару Рихарду, скинул с себя майку, и вдруг с громкими воплями бросился прямо в пшеницу. Словно шестилетний ребенок, задрав руки, он принялся носиться по ниве, проделывая в ней хаотичные борозды и взметая в воздух стаи птиц, до смерти перепуганных вторжением Ландерса. - Да уж, колхозники не поймут, - серьезно заметил на это Тилль. Наконец, радостный и запыхавшийся, весь облепленный соломкой и зернами, прилипшими на его вспотевшую спину и грудь, Пауль вновь предстал перед ними. - Чувствую себя дитем природы, - довольный, сообщил он им, заткнув сорванный колосок себе за ухо. - Пошли уже, дите, пока колхозники не заметили, что ты с их нивой натворил, - махнул рукой Тилль. – Не то надают тебе по заднице. - Повезло тебе, Тилль – среди такой красоты живешь! - Переезжай, - полушутя, полусерьезно, отозвался парень. - Неее, я – совершенно городской житель, без Берлина со скуки помру, - заключил Ландерс, возвращая гитару. Все рассмеялись, а Круспе неожиданно для себя понял, что было не так все последние дни. Его начала одолевать скука. Это была почти сартровская тошнота, он чувствовал, что знает наперед все, что ему готовит очередной день. Рихард мог предсказать ожидающие его диалоги, перебранки и шутки Тилля, которые раньше всегда казались ему забавными. Нужно было что-то менять, причем срочно, пока все это еще не начало раздражать. Но проведенные в деревне у Линдеманна годы дали ему слишком много, и парень это чувствовал, не в силах согласится перечеркнуть их дружбу одной неосторожной ссорой. Поэтому, дождавшись Нового 1988 года, Рихард решил двигаться дальше. Его целью стал Берлин, где он пытался все это время поддерживать контакты с кое-кем из тусовки и помнил пару телефонов. Он не знал пока, где будет жить и на что существовать, но отчаянно делал вид, что «у него все продумано». Пожалуй, единственным нелегким моментом было расставание с другом. Он звал Тилля с собой, но уже заранее знал ответ, и тот его не удивил. «Что же, надо чем-то жертвовать», - вздохнул он тогда про себя, тут же одернув: «Сколько патетики! Как будто на Северный полюс уезжаю…». *** По времени, у них вышел скорее прощальный обед, чем ужин. Уничтожив дичь, Рихард сразу засобирался, последний раз проверяя небольшой чемодан с одеждой и, главное – любимую гитару. Правда, с этой крошкой он планировал скоро расстаться. Парень пока ей этого не говорил, но мысленно уже держал в объятиях другую, поновее да пошустрее. Круспе даже раздумывал оставить инструмент Тиллю, но потом отказался от этой мысли – неизвестно, когда он новую купит, да и, честно говоря, было просто жалко. - Дядя Рихард уезжает? – раздался в зале тоненький голосок подросшей Неле. - Да, дочка, дядя Рихард перебирается в большой город, - откликнулся ей отец. - А когда мы поедем в большой город, папа? – не унималась девчушка. - В большом городе не интересно такой маленькой девочке, как ты. Там живут большие грубые дяди. - А дядя Рихард не боится других грубых дядей? - Дядя Рихард ничего не боится, Неле, поэтому и едет, - встрял в разговор папы с дочкой Цвен. - Ну, готов? – сунул Тилль руки в карманы, следя взглядом за Неле, и старательно избегая смотреть в глаза другу. – Тогда поехали, не то твой поезд уйдет. Загрузились в маленькую машину, и та тронулась со страшным тарахтением. Неле уговорила отца позволить ей ехать «впереди», но Тилль настоял, что это только до поворота в город. Потому автомобиль он вел медленно и осторожно, чувствуя ответственность за чужие жизни. С Мари они уладили все официальные бумажные вопросы, и его женщина окончательно перебралась к родителям, а теперь, судя по последним новостям, она учится в Берлине. «И сдался им всем этот Берлин!» - недоумевал парень. Он уже начинал практически ревновать своих друзей к столице. Все его бросали ради «большого города». Зато, бывшая жена без лишних пререканий отдала ему Неле. Она все равно не смогла бы разрываться между учебой и ребенком. Для Тилля дочка стала еще одной отдушиной. С каждым днем, наблюдая, как она растет, он видел, как вместе с этим растет ее привязанность к нему и любовь. Видя этот океан любви и доверия в ее глазах, молодой отец чувствовал свое испуганное счастье. Он начинал ощущать то, какой властью обладает над этим существом, и как дочка от него, на самом деле, зависит. Он боялся сам себя, и изо всех сил старался быть ей хорошим отцом. Неле весело болтала, вертя головой по сторонам. Она уже сто раз ездила этой дорогой, но не уставала находить в ее пейзаже новые диковинные вещи. Сегодня девочку интересовал снег. Казалось, она хотела знать о снеге все, и главным снеговедом считала своего папу. «Почему раньше сыпалась крупа? А когда пойдет настоящий снег? А он будет мокрый? Или сухой? А мы будем лепить снеговика?» - вопросам не было конца, и Тиллю приходилось на них отвечать. Он старался подойти к этому делу серьезно, и всегда сначала хмурил лоб, собираясь с мыслями, копаясь в остатках школьных знаний, а затем, добавив к ним щепотку фантазии и фольклора, рассказывал дочурке диковинные вещи. Неле же слушала его истории, как откровение оракула, чуть приоткрыв ротик и забавно моргая. - …и вот, тогда солнце собирает слезы земли у себя над облаками, и там они становятся твердыми, как лед, но легче воздуха. А потом…Рихард, ты заснул там что ли? – Тилль бросил подозрительный взгляд в салонное зеркало, в котором отражалась коленка друга. Круспе, пользуясь случаем, вольготно развалился на заднем сидении, и последние минут десять оттуда доносилось только мерное дыхание. - Нет, хотя под твои сказки нелегко устоять, - донеслось из-за спинки водительского кресла. – Я тут зачитался. - Неужели? Неле, сегодня точно снегопад будет! Сейчас, проводим дядю Рихарда, и пойдем с тобой снеговика катать. Девочка на это восторженно захлопала в ладоши. -Ты даже не спросишь, что я читаю? – со странным намеком в голосе, спросил, в свою очередь, Круспе. - Валяй, выкладывай, если это пригодно для ушей Неле. - Конечно. Я книжку про тебя читаю. «Черт! Совсем забыл, что бросил ее там!», - поздно спохватился Тилль. *** На днях они с Неле ездили к ее деду. Нужно было поздравить старика с Рождеством, да и он сам настаивал на регулярном общении с внучкой. Тилль, разумеется, не мог ему в этом отказать. Неле обожала деда, его большой двухэтажный дом, с цветастыми занавесками на окнах в гостиной и вечным запахом книг. Линдеманн - младший и сам испытывал щекочущее чувство ностальгии по проведенным здесь дням. Пусть, не всегда безоблачным, но это была его история, его семья, его отец. Где-то там, в прошлых днях детства, потерялся взлохмаченный темноволосый мальчик, получавший нагоняй за каракули на обоях. Но он был и тем мальчиком, которому отец каждую ночь оставлял у кровати дольки апельсина с шоколадом, пел старинные песни и для кого расставлял по всему дому творческие капканы из листков бумаги со строчками стихотворений. Да, и где-то там, в навсегда утраченном времени, забыт маленький испуганный Тилль, зажмурившись и забившись в угол, слушающий перебранку родителей. Но о грустном, в первые дни Нового года, думать было нельзя, и он усилием воли загнал часть своих демонов обратно в темную комнату души. Вернер в тот день был как-то особенно напряжен, и, заняв Неле игрушкой, позвал сына на кухню. Там он без конца пил кофе и даже с какой-то завистью смотрел на своего выросшего мальчика, который расслабленно курил, развалившись на стуле. У Тилля в голове даже появилась на миг мысль, что тот снова взялся за бутылку, но через минуту выяснилось, что его беспокойство вызвано зависимостью иного рода. - Я готовлю новую книгу, - отвернувшись к окну, Вернер отхлебнул кофе. - Поздравляю, - равнодушно бросил на это Тилль. - Пока еще не с чем, - пряча улыбку в бороде, тихим голосом отозвался мужчина. – Тебе никогда не нравилось то, что я делаю, верно? - Зачем спрашивать, если и так знаешь ответ, - пожал плечами его собеседник, вертя в пальцах очередную сигарету. – Но, знаешь, я только сейчас понял, что ты – счастливчик. При этих словах, Тилль бросил на отца настороженный взгляд из-под упавших на лицо черных отросших прядей. «Никогда не пострижется, если ему не сказать», - заметив это, вздохнул про себя отец. – «А теперь рядом с ним нет даже хорошей девушки. Кто ему будет напоминать?». Но последняя фраза искренне удивила старика. Не ожидал он услышать от своего сына что-либо подобное. В ответ, он лишь удивленно вскинул брови, ожидая продолжения. Взглянув со стороны, в этом жесте, Тилль мог бы с легкостью узнать себя. - Да, я, правда, так думаю. Ты делаешь то, что любишь и получаешь за это деньги. Просто рок-звезда, - не удержался от иронии парень, почему-то вспомнив своего друга Круспе. - Это не так сложно, как кажется, - Вернер не знал, что еще ему на это ответить. Он считал, что сын сам убил в себе талант, противясь его развитию. – Так вот, моя новая книга… Тилль сделал слишком серьезное лицо, красноречиво говорящее о том, что слушать он собирается в пол уха. Но сказанное затем его отцом вызвало в парне куда большую бурю эмоций, чем он мог предполагать. Вернер Линдеманн был писателем и, как считали критики, мог заслуженно называться таковым с заглавной буквы. И на этот раз, он решился извлечь из стола на свет общественности свое очередное творение, над которым работал последние несколько лет. Только книгу он посвятил никому иному, как собственному сыну. И даже имя не потрудился изменить на менее созвучное. Но нужно отдать должное, перед публикацией Вернер решил взять «добро» у прототипа его главного персонажа, и потому так волновался в тот день на кухне, причем не зря. Факт того, что совсем скоро в литературных кругах начнут подвергать филологическому препарированию мотивы поступков отца-рассказчика и его молодого сына, совсем не радовал Тилля. - Ты это опубликуешь, - пробежав текст черновика глазами, обреченно утвердил прототип главного героя. - Сначала я хотел узнать твое мнение на этот счет. - Ты его знал, еще когда только выводил первую строчку, - Тилль раздраженным жестом сунул в рот сигарету. - А тебе не кажется, что на этом жизненном примере многие семьи по-новому взглянут на свою ситуацию? Может, даже наладят отношения между собой? - Не кажется, - Тилль сунул пачку сигарет в карман штанов и резко встал из-за стола. –Делай, что хочешь, Тургенев! Мое мнение тебе все равно было не нужно. - Эта книга необходима… - чуть слышно проговорил Вернер, печально глядя в широкую спину его такого взрослого сына. Тот уходил, в очередной раз, но в руке у него был небрежно зажат, свернутый в трубочку, черновик рукописи. *** - «У сына нет никаких ярко выраженных способностей. Он любит ковыряться в машине, умеет барабанить несколько простых мелодий, любит детективы по телевизору», - зацитировал Рихард. – А твой отец тот еще фрукт! Написать такое… - Мне было девятнадцать, и мы с ним никогда не находили общего языка, - словно оправдываясь, напряженно проговорил Тилль. - Понимаю, у самого та же беда. - Ты живешь с отчимом, это разные вещи. - Ну, не скажи – он вечно меня доставал, словно отец родной. - Когда есть отчим, ты, по крайней мере, можешь мечтать, что твой настоящий отец окажется лучше. - Ладно, закрыли тему, - Рихард недовольно поморщился. – Давай лучше о тебе, - хитро улыбнувшись, он снова уткнулся в печатные листы. – Тут в самом начале было кое-что любопытное…ага, вот, нашел: «Тимм – дитя города». Что же случилось с нашим городским жителем? Почему не хочешь со мной в Берлин, засранец? – он шутливо стукнул его листами бумаги по макушке. - Переоценка ценностей, - только усмехнулся на это Тилль, внимательно следя за дорогой. – Если бы не деревня, в конце концов, не было бы нашей группы, а может, даже и мы с тобой не общались бы. - Ага, это точно – у кого еще я бы прятался от предков? Ребята рассмеялись, а Неле все это время внимательно следила за разговором, улыбаясь вместе с ними. - Так-так, продолжим… «Дочь нашего друга В. Стройная, тёмно-русая девушка ждёт Тимма с работы, ждёт до ночи. Я спрашиваю Тимма: “Расстался с M.?” Ответ: “Надо знакомиться и с другими девушками”, - на этом, на Рихарда накатил приступ дикого смеха. – А вот тут, смотрю, ничего не меняется! Респектую, кстати, - употребил он модное словечко, только начавшее входить в оборот. – Мне в твоем возрасте далеко было до таких успехов. - Сам знаешь мое отношение к...гм, - Тилль покосился на Неле, которая сидела рядом, наивно распахнув глаза. – К этому вопросу. - Да уж, ты скоро опять на кого-нибудь западешь, - отмахнулся Рихард. - Нет - плавали, знаем, - парень дал себе залог больше так сильно не увлекаться, как это было с Марайке. Слишком уж мучителен потом процесс отвыкания. Несмотря на то, что их развод прошел на удивление тихо, и он сам, еще раньше, начал ей изменять, а все-таки эта девушка, мать его ребенка, оставила в душе выжженный след. Ему до сих пор ее порой не хватало, и по ночам Тилль частенько звал Мари по имени, в вязких кошмарах, слепо шаря руками по пустой кровати. - Я тебе завидую – тебя девушки прямо ждали вон, у порога, - махнул головой Рихард. – И откуда только все берется? – подозрительно вскинул он бровь. - Только не забывай, что они же меня сами и бросают потом, - горько усмехнулся его друг, закручивая руль в крутом повороте. - Ты сам виноват, - пожал плечами Круспе. - Ну да, - смиренно согласился Тилль. - «Роясь в старых папках, я нахожу…», - продолжил было без-пяти-минут столичный житель экскурс в прошлое Линдеманна – младшего, но тот его прервал. - Круспе, давай не будем дальше, пожалуйста. - О…, ну, как хочешь. А почему ты больше не пишешь, кстати? Этот опус про щипцы забавный. - Мне было семь, а это было домашнее задание. Больше я такой ерундой не занимался, - скривил тот душой. Иногда на него находило настроение для бумагомарательства, но все выливалось лишь в отдельные не связные между собой строчки. Сначала бывал образ, и в груди парня словно что-то вспыхивало, но затем видение сразу ускользало, как ни цеплялся за него разум. Растворяясь в сознании, впечатление меркло и потихоньку теряло свои краски, больше не подпитывая душевный огонь. Тогда Тилль о нем забывал, плевался, сминал листок, бегло исписанный синими хаотичными фразами, не отражавшими и сотой доли охватившего его волнения, и отправлялся на работу. - Ну, хоть в нашей группе с текстами помогаешь. Что бы мы без тебя делали? - Кстати, о группе, - проигнорировал тот его похвалу. – Ты уезжаешь, значит, больше не будет у нас лид-гитариста? - Почему это? – сразу всполошился Рихард. – Я буду приезжать, выступать с вами обязательно! Мое место еще не вакантно! - Посмотрим, - скептически поджал губы Линдеманн. Из Берлина еще никто так просто не возвращался. Пауль с Флаке не в счет – они вели кочевой образ жизни. Да и то, эти двое были настоящими берлинцами, и жить не могли без родного асфальта под ногами. - Знаешь, Тилль, а все-таки хорошо, что у меня нет отца-писателя, - задумчиво протянул Рихард, когда они подъехали к повороту в город. – Когда я стану рок-звездой, никто не сможет прочитать о том, как я выгуливал баранов. - Ну, мне твои опасения не грозят, - рассмеялся Тилль, заглушив мотор и помогая Неле перебраться на заднее сидение. - Почему ты такой пассивный? Нужно идти к своей мечте! – Рихард вылез из машины, и при разговоре, из его рта вырывались облачка пара. - Возможно, у нас с тобой разные желания, - опустив глаза и сделав вид, что изучает царапины на ветровом стекле, в полголоса проговорил Тилль. *** Поезд отходил через двадцать минут. Рихард, какой-то весь взъерошенный и потерянный, расстался со всей своей бравадой. Он молча оттягивал лямки рюкзака и, поджав губы, раздувал щеки, то и дело поглядывая на табло с расписанием. Парень не знал, что сказать на прощание. Прощаться он не умел. Его друг чувствовал себя так же неловко, и, словно ища поддержки, крепко держал за руку дочь. - Ладно, тебе уже пора, - выдавил из себя Тилль. - Да, да… - рассеянно закивал головой Рихард. – Ты звони, пиши… - Пришли адрес, как устроишься. И, да, ты тоже звони. «Черт, мне страшно», - на самом деле, билось в этот момент в голове у Круспе. Еще бы – ехал в никуда. Без жилья, связей, работы и фактически без денег. У него были с собой только мотивация, харизма и надежда на свой талант. «Не бойся, ты справишься, ты сильный», - мысленно отвечал ему Линдеманн, который прекрасно чувствовал внутреннее состояние друга. Но Шолле всегда был таким – нацепит на себя маску и уверен, что никто не заметит его настоящего. Тилль знал, как его друг любит вживаться в роли, но суть остается одна, и тот не любил, когда о ней напоминали. Сухие объятия на прощание: у обоих парней вмиг стали слишком серьезные лица. Человеческая мимика проделывает такое с мышцами обычно перед тем, как искривить их в смехе или в плаче. Шмыгнув носом и тут же закашлявшись, словно у него остаточная простуда, Рихард присел на корточки перед Неле. Он взял маленькую ладошку девочки в свою, и поболтал ею в шутливом рукопожатии. Искренняя улыбка на лице ребенка невольно заставила Круспе отразить ее, а затем парень чуть приобнял девчушку: «Следи за папой, хорошо?», - прошептал он ей на ухо и, получив в ответ заговорщицкий кивок, потрепал Неле по голове и энергично поднялся. - Все, пора в путь-дорогу! Шутливо отсалютовав, Рихард развернулся и запрыгнул в вагон. Тилль следил через полуовальные окна, как он, уже сосредоточенный, идет сквозь вагон и ищет свое место согласно билету. Ни разу Круспе не бросил взгляд в сторону перрона, не махнул, с улыбкой, рукой, как это делали остальные уезжающие. Парень уже сменил роль, приноравливая свои душевные ритмы к колебаниям большого города. Но гитару он поправлял на плече все тем же неуверенно-нервным жестом. - Пап, пошли домой, - потянула его за штанину Неле. – Дядя Рихард уехал уже, а я замерзла. Тут папаша спохватился, и мигом подхватил дочь на руки, прижимая ее к груди, чтобы малышка согрелась. - Дорогая, прости, ты сильно замерзла? – с озабоченным лицом бормотал он, покидая здание вокзала и направляясь скорее к машине. - Нет, не очень, - девочка руками в варежках терла папины красные от мороза щеки. Малышке, и правда, было не холодно, и она бы еще постояла там, разглядывая красивые вагончики и паровозы, если бы не почувствовала, как папа дрожит. Его куртка была заметно тоньше, чем у нее, и шапку он не носил. По наитию, Неле решила, что нужно скорее увести отца в тепло. - Папа, у тебя есть шапка? - Ты так сильно замерзла? Ушкам холодно? Конечно, доченька, сейчас, подожди…, - он остановился, посадив ребенка на одну руку, а другой копаясь в кармане. Наконец, выудил оттуда вязаную лыжную шапку с бубоном, и попытался, было нахлобучить ее Неле поверх еще одной. Но девочка тянула руки, требуя: «Я сама! Сама!». Смирившись, он отдал ей головной убор. Девчушка деловито пробежала по краю пальчиками, нащупав шов, затем растянула шапку, и резко нахлобучила ее папе на голову. Тилль даже опешил от неожиданности. - Папа, ты замерз, - довольная результатом, выдала она. – Так тепло? - Да, дочь, так тепло, - эхом откликнулся он и, нежно обняв не по годам заботливую дочку, поцеловал ее в лобик. Теперь он это отчетливо почувствовал. Ему было тепло, как никогда. На обратном пути, Тилль все равно разогнал печку в салоне на всю мощность. В автомобиле запахло чем-то противным, и Неле демонстративно морщила носик. За это время небо словно очнулось, и стало осыпаться на головы шверинцев. Снег валил стеной – большие, мягкие и влажные хлопья его тихо ложились на землю, прикрывая ее стыдливую наготу. Через считанные минуты лес на горизонте практически сравнялся с полем по белизне, только кое-где проглядывали зеленые ветви елей. Неле радовалась снегу и без конца твердила, что они слепят двух больших снеговиков возле дома, и просила папу сделать ей огромного снежного кота, которого можно потом раскрасить акварельными красками. Но, когда подъезжали к дому, девочка уморилась и заснула. Для ребенка и без того было много впечатлений на сегодня. Бросив «Трабант», Тилль взял спящую дочку на руки, и поднялся на веранду. Там его уже ждали. Несколько ребят, среди которых были Йорг и Лу, почти окоченели от холода и зло сверлили хозяина дома взглядами. - Тилль, где ключ? Где ты был? Мы тут чуть не подохли на морозе, - возмущенно затараторил его согруппник. - Во-первых, давай потише - видишь, ребенок спит. Во-вторых, я провожал Шолле, он свалил в Берлин. И, в-третьих, ключ я больше не оставляю, чтобы не получилось, как в прошлый раз, - Тилль многозначительно поднял брови. В прошлый раз, как-то перед зимой, они вернулись с Неле из леса, где собирали каштаны и разноцветные листья. Дом, который был заперт перед уходом, оказался на распашку, а в гостиной уже валялся взвод пьяных парней. Кто-то сказал им, что у Линдеманна всегда можно найти приют. Неле тогда испугалась, и Тилль решил, что ребенка в такой фривольной обстановке воспитывать не годится. Когда он отпер дверь и первым зашел внутрь, за ним следом ввалилась толпа желающих согреться. Он строго приказал им не шуметь и понес укладывать Неле в кроватку. Когда вернулся, все уже расположились в гостиной с кастрюлей горячего чая. Лу хозяйничала на кухне и, судя по пряным запахам, готовила глинтвейн. Разговор между ребятами тек плавно и чуть слышно, многие просто зачарованно пялились в окно на парящие над землей снежные хлопья. Растопили печь, и тогда домик окончательно застрял в капкане безвременья. Тилль, как всегда, сидел один в кресле-качалке и разглядывал собравшихся. Казалось, все уже согрелись, да и температура на домашнем термометре ползла вверх. Только одна девушка, сидя на полу по-турецки, как-то жалась, и все пыталась натянуть на кисти рукава своего объемного светлого свитера. - Может, водки? – Тилль подошел к ней и спрашивал на полном серьезе. - Э…нет, я по глинтвейну лучше, - удивилась она. У незнакомки был красивый мягкий голос, успокаивающий и какой-то домашний. И сама девушка казалась мягкой и уютной. Начиная от каре каштановых волос, по-детски пухлых щек и заканчивая этим невыносимо большим свитером. - Глинтвейном будешь растирать? – хмыкнул парень. - Расти…а, так вот о чем ты. Да, я очень мерзлючая, но это нормально, - весело улыбнулась она. - Значит, давление пониженное, - процитировал парень Флаке. – Давай, помогу – не то еще обморозишь. Он взял ее ладони в свои, и принялся растирать. Без капли смущения и намеков на что-то другое. Сосредоточенно, он старался согреть замерзшую девушку. Девчонка только краснела и чувствовала себя неудобно. Она была подругой Лу и знала, что та сейчас с этим парнем, и ей не хотелось, чтобы кто-то подумал что-то неправильное. - Теплее хотя бы становится? – требовательно спросил Тилль, глядя на покрасневшие кисти рук незнакомки. - Да, уже все, спасибо, - с искренней благодарностью в глазах, закивала она, поспешно отстраняясь. - Обращайся - меня Тилль зовут, - небрежно бросил он. - А я – Аня. - Развлекайся, - радушно улыбнулся и поднялся, присоединяясь к Йоргу и паре других парней. Те что-то горячо обсуждали. Идея была о выступлении, которое неплохо было дать в честь Нового года. Ребятам хотелось расслабится и покутить, они требовали любимых музыкантом на сцену. Конечно, без Рихарда теперь буде малец посложнее, но, может, удастся уговорить Пауля приехать. Насколько было известно, те все равно пока засели у себя в Берлине. - Есть идеи насчет шоу? – вклинился Тилль в диалог. - Куры, боюсь, замерзнут, - хохотнул кто-то. - Ракетницы и петарды еще с рождества остались, можем раздать людям в толпе и скажем, когда запускать. - Вы еще скажите бенгальские огни на палочки привязать, - хмыкнул их барабанщик. – У меня вот что на уме. На этом, Тилль демонстративно кивнул головой в угол, где, прикрытые картонкой, стояли несколько бочек с бензином. Один тракторист притащил их ему в благодарность за починку цепи. - Устраиваемся на свалке, находим брошенный автомобиль и поджигаем. Гореть будет долго и красиво, а народ заодно согреется. - Тилль, я тебя порой боюсь, - пожал плечами Йорг. – Но ты крут! Лишь бы полицаи нас не сцапали. - Не бойся, мы зашифруемся для комиссии сильнее обычного, они и не подумают пойти проверять. - Кем будем на этот раз? Кинотеатром под открытым небом с показом фильма «Морозко?», - прыснул один из парней, который помогал обычно достать трейлер, на котором можно было быстро смотаться в случае облавы. - Нет, тогда уж выставкой современного искусства, а горящая машина, если что – урбанистическая инсталляция! - Ага, огонь символизирует вечный свет коммунизма! В честь удачного почина, парни, смеясь, чокнулись стаканами с глинтвейном. Отхлебнув горячего напитка и почувствовав, как он, обжигая горло, растекается приятной пряной волной по всему телу, Тилль притянул к себе Лу и зарылся носом в ее волосы. Ему было спокойно и тепло, и жизнь шла своим чередом.