*
— Аль-Хайтам, — она встречает его коротким взглядом, в котором сквозит лёгкое нетерпение. Быть может, это немой вопрос о том, чем он сможет заинтересовать её на этот раз?.. Но нынче аль-Хайтаму нечем похвастаться: его душа сама полна немых вопросов и нелепых надежд. — Властительница Кусанали, — негромко, но звучно молвит он, по обыкновению склоняя голову и прикладывая ладонь к груди. Напротив самого сердца.***
Уста той, что восседает на оплетëнном лозами троне, трогает лëгкая улыбка, и аль-Хайтам на миг переносится в те времена, когда ему приходилось быть тайным почитателем властительницы Кусанали. Десять лет назад им понадобилась вся мудрость маленькой Нахиды, вся самоотверженность таинственной путешественницы и всё бесстрашие самого аль-Хайтама, чтобы уничтожить зловещий порядок вещей, созданный мудрецами Академии. Вслед за тем могущество властительницы Кусанали возрастало из года в год вместе с нею самой. Теперь она находилась в расцвете сил и красоты — которые, впрочем, обещали и дальше умножаться год от года. Как и преданность аль-Хайтама. Он медленно и почтительно — о, как это непохоже на него в обычной жизни!.. — подходит к зеленеющему трону, чтобы упасть пред ним ниц. — Властительница Кусанали, — тихо произносит он. — Мне не следовало бы занимать ваше время; но моя душа становится пустой, как перекати-поле, если я долго не прихожу засвидетельствовать вам своё почтение. Он слышит, как её ноги легко ступают на каменные плиты. — И в перекати-поле можно отыскать орехи аджиленах, — почти смеясь, произносит она, прежде чем сделать несколько быстрых шагов. — Мне следовало принести с собой орехи в дар, — сокрушëнно бормочет он. — Аль-Хайтам, — мягко возражает Нахида. — Не волнуйся об орехах. Сегодня я уже приготовила большую порцию халвамазд. — Халвамазд, — эхом срывается с его губ; и глаза закрываются сами.***
Аль-Хайтам не любит сладкое. Аль-Хайтам предпочитает мясо летучих змеев из Хадрамавет, пироги с зеленью и фруктовый салат, сдобренный терпкими специями… …у аль-Хайтама кружится голова, стоит ему вообразить, как его уст касается кусочек халвамазд из рук самой властительницы Кусанали. Он не успевает стыдливо отделаться от сладкого виденья, прежде чем её маленькая, немного пухлая ладонь с аккуратными нежными пальцами ложится на изгиб его поясницы, скользит вдоль идеально ровного хребта, оглаживает крепкие мускулы, будто отлитые из белого железа… — Аль-Хайтам. Сперва он замирает; но вскоре его тело будто оттаивает, стремясь вобрать как можно больше её тепла, её присутствия… еë самой, если бы это было возможно. Он расправляет плечи, усаживаясь на пятки; его поясница изгибается уже в другую сторону, и Нахида, на прощание проведя по ней ладонью, отводит руку. — Поднимайся, — ободряющим тоном приказывает хозяйка храма; и гость — пусть и почëтный — с усердием повинуется.***
Аль-Хайтам с пружинящей лëгкостью встаёт на ноги и — по неистребимой привычке — оглядывается вокруг. С мимолëтной улыбкой он замечает, что Нахида ростом всего-то ему по плечо. На голове у неё сложная причёска, обрамлëнная украшениями; но куда важнее для аль-Хайтама чувствовать аромат растопленного масла, дроблëных орехов и сумерской розы, что исходит от светлых волос. — Я вижу все твои мысли, — хитро улыбается Нахида. — Похоже, ты проголодался? У меня есть чай с закатниками… и много-много халвамазд. Тебе хватит. Он вновь прикладывает руку к сердцу, совершая лёгкий поклон. — Ваше приглашение — закон для меня, о властительница, а ваше общество — непревзойдённая отрада. Его лицо вновь приобретает своеобычное выражение, в котором любопытство сочетается с иронией, а интерес к тому, что происходит вовне, — со всегдашней лëгкой отстранённостью. Одной лишь Нахиде известно, что в потайных уголках души аль-Хайтама так и осталось желание попробовать халвамазд из рук властительницы Кусанали… …с тем, чтобы после нести в себе эту сладость — через писания прошлого и упования будущего, через суету Академии и барханы пустынь, через дневные странствия и ночное забытье.Сквозь всю свою жизнь.
*