Зависимость

— Грязнокровка! Цедит сквозь зубы, обволакивая все пространство своей змеиной тьмой. Такой знакомый праведный гнев. Здесь тяжело даже вдохнуть: сырость проникает в ноздри, тянется к горлу, перекрывая дыхание, а чернота душит. Холодно, стена позади отдает берущим за душу морозом. Одна из подземных темниц Мэнора, наверное, самая глубокая и покинутая. Разве здесь может быть иначе? Тело обмякло и все ещё плохо реагирует на команды, лишь камень позади не позволяет плашмя повалиться на пол. Она думала, что пройдет вечность, прежде чем он появится. Он бы обязательно появился. Вглядывается в едва видимый надвигающийся на неё силуэт Реддла. Шаги глухо приближаются, ритм их все нарастает. Вот он — момент истины, час торжества, встреча столь желанная и ей необходимая. Pазделяет ли это чувство он? Наверное, нет. Как только Волан-де-Морт сокращает большую часть спасительного расстояния, тело Гермионы начинает искрить непроизвольными, слабоощутимыми спазмами. Чем ближе он, тем яснее она осознает опасность ситуации, в которой оказалась по собственной воле. Какому риску подвергла себя ради этой встречи. Стоит ли игра свеч? Ответ на этот вопрос — прямо перед ней. Два последних шага, не читаемый в полумраке взгляд — и кровь в жилах Гермионы стынет, подзывая должный страх. Нарастающий ужас скользит по диафрагме, подступает к самому горлу, когда она понимает. Непроницаемая маска на бледном лице скрывает нечто другое, как всегда опасное, жгучее. Он зол. Он в ярости. Вот и ответ. Вольность Грейнджер достигла апогея в тот момент, когда она добровольно пересекла границы Мэнора. Буквально сама сдалась в плен прихвостням Лорда по неведомой им причине. Гадали ли они, почему она здесь? Слепая ярость, затуманившая разум? Нет, хоть она и потеряла в последней битве с десяток союзников, друзей. Расчетливая месть, коварный план? И все еще неверно. Гермиона добровольно атаковала Малфой Мэнор в одиночку не для мести пожирателям. Она шла к нему. Пытается подобрать колени, понимая, что сил встать нет, а сидячая и почти неживая поза лишь усложняет всю «интимность» встречи. Шумно выдыхает, когда мелкий острый камень впивается в ногу из-за тщетной попытки пошевелиться. Она не решается поднять голову и достойно взглянуть в лицо чудовищу, по которому так скучала. Потому вперяет взгляд в полы его мантии. Сложная текстура дорогой ткани. Волан-де-Морт замирает в нескольких сантиметрах от неё, и Гермиона догадывается, с каким презрением он смотрит. — Гермиона. Её имя выплюнуто вперемешку с наигранной учтивостью. Он на несколько секунд замолкает, шелестя длинным рукавом, и заносит палочку над её головой. Тусклый Люмос отзывается режущей болью в отвыкших от света глазах, призывая неприятный зуд. — Что сподвигло тебя проявить такую дерзость? — все тот же сдержанно-надменный тон. Реддл втягивает воздух, опускаясь рядом. Колено упирается в стесненное бедро, а палочка врезается в скулу пленницы. Гермиона пугается и инстинктивно хватается за мантию Реддла, поджимает губы, отмечая нарастающую нервозность. — Беллатрикс весьма воодушевленно рассказала мне о твоем смехотворном поражении, — чеканит он, лениво проворачивая впечатанное в кожу древко. С каждой секундой напряжение в голосе нарастает, — о том, как с упоением слушала твои нескончаемые вопли. Кулак с новой силой душит клок ткани. С побелевших от давления губ срывается сдавленный смешок, такой сейчас неуместный, за которым следует чувство пристального выжидающего взгляда. Гермиона с трудом проглатывает подступивший к горлу ком. — Похоже, это самый теплый прием, который вы могли бы мне предложить, Лорд. Глаза в глаза, настолько твердо, насколько может. Она надеется звучать бесстрастно, но последнее слово предательски срывается с глухим придыханием, больше похожим на рычание. Реддл почти не реагирует, лишь с секунду смотрит своим проникновенным взглядом, затем, словно что-то обдумав, едва заметно ухмыляется. — Единственное, что я хотел бы предложить тебе, — он поддается вперед, — это смерть. — палочка больно давит на подбородок и Гермиона вжимается в стену, неосознанно увлекая Волан-де-Морта за собой, — Твое безрассудство и зависимость начинают раздражать. Не церемонится, значит. — Зависимость? — резко выдыхает. Думает, что вот-вот рассмеется от сковавшего её припадка. — Разве нет? — проворачивает вжатое в скулу древко, распаляя кожу трением и ослепляя глаза магическим светом. — Если так, то зависимы мы оба! Ты не совершишь ошибку, — на мгновение ей кажется, что робость и страх исчезли, уступив место холодному расчету, — не убьешь меня сейчас. Слова дурные. Гермиона говорит это уверенно, вкладывает все силы в свой ответ. Как бы то ни было, в одном она почти убеждена: Риддл не отнимет у неё жизнь, ведь она пока еще владеет… нужной информацией. — Я пришла к тебе, — продолжает, выделяя паузой последнее слово, подразумевая весь тот ужас, заставивший её так нездорово привязаться к своему врагу. Что-то внутри опасно прогибается под тяжестью и начинает, как недовольная старая балка, которой подперли стену Мэнора, трещать. Слезы. Нет, слезам не место, а потому Гермиона их упорно игнорирует. — Грязнокровка, — в голосе читается гнев. — Не полагай, что… Голос Лорда практически срывается на гневный крик, но она резко вскидывает голову, на секунды прерывая грядущие слова, и со всей горечью, ненавистью и досадой смотрит в его почерневшие от ярости глаза. Он снова собирается что-то сказать, но кисть Гермионы с неожиданной для неё быстротой поднимается в воздух и закрывает Реддлу рот. Жар ладони контрастирует с холодом губ, и в живот Гермионы поступает предательски приятный импульс. Сейчас она балансирует на острие: разъяряет Лорда и млеет от обычного прикосновения, от которого раньше её скорее бы стошнило. Не замечает, как неприкрыто демонстрирует свою слабость Реддлу, и теперь в его глазах очевидна не только ярость, но и триумфальное ехидство. Собирает волю в кулак, отгоняя наваждение, и продолжает: — Нет, ты не убьешь меня, — ладонь сильнее давит на губы, пальцы стягивают бледную кожу. — Ты не сделаешь этого, потому что только я знаю, где оно спрятано! — Замолкает на секунду, не решаясь продолжить и не замечает, как ногтевые пластины с большей силой погружаются в кожу Лорда. — Не имеешь права. Будучи бесчувственным куском камня не считай всех остальных такими же! Гермиона заставляет себя замолчать, в миг теряя запал. Смысла в унижении перед Волан-де-Мортом не больше, чем в её болезненной к нему привязанности. Ладонь соскальзывает с губ Реддла. Она отводит взгляд к своим пальцам, замечая капельку крови на ногтях. Обреченно выдыхает. — Чувства? Хотите заявить мне о чувствах, мисс Грейнджер? Люмос меркнет, и последнее, что ясно отмечает Гермиона, это мелькнувший огонь в черных, невообразимо больших змеиных зрачках. Волан-де-Морт полностью сокращает оставшееся расстояние между ними, отнимая палочку от её лица. Она стискивает зубы, пытаясь отвернуться, но скованность движений и теснота не позволяют избежать дурманящего взгляда своего врага. Даже в ядовитом полумраке она все еще видит больше, чем должна. Видит, как собственная память дорисовывает скрытые тенью участки тела и лица Лорда, понимает, что слишком много успела провести с ним времени, чтобы запомнить каждый залом морщин на этом лице. Настолько много, что уже привыкла к любому его обличию, будь то привлекательная человеческая форма или змееподобное чудовище. Она наизусть выучила в нём все то, что хотела бы стереть Обливиэйтом. — Не думай, что держу тебя подле себя из-за твоих фокусов с реликвиями. Шепчет, опаляя дыханием уголок её рта. Одной рукой он обнимает ее за талию, другой — упирается в сырую холодную стену. Он склоняется чуточку ближе и уже намеренно касается дрогнувшей девичьей губы, зная, что это родит тяжелый, шумный вздох. — Я рад нашей встречи, — приглушенный голос вибрирует у нижнего века, медленно разливаясь густой краской по её лицу. — Но обстоятельства, которые ты создала для этого, огорчают. Я думал, ты не из тех, кто обделен интеллектом. Тело начинает бить мелкая дрожь. Кажется, что такая реакция — последствие Круцио, которым её пытали здесь до прихода Темного Лорда. Но дыхание на коже и холодные змеиные губы, что невзначай касаются её собственных, долгая, невыносимая прелюдия, заставляющая чувствовать себя лучше, чем когда-либо, и вместе с этим желать смерти от позора и стыда: все это давит на трезвость, проникая сквозь границы её собственных табу. Лорд касается губами влажной щеки, опускаясь к яремной вене. Когда язык жадно и мокро скользит вверх по шее, задевая чувствительную кожу под ухом, Гермиона издает преувеличенно пылкий стон. И рушатся остатки мира и гордости. Она пытается отстраниться и больно ударяется затылком, но выкрасть сантиметры расстояния получается. Отводит глаза к челюсти Реддла, готовая изложить новый содержательный протест. Её рот открывается, но слова комом застревают в горле, когда Волан-де-Морт, ожидая её ответа, проводит языком, на котором, наверняка, еще осталась соль её горячей кожи, по своей нижней губе. Он видит, как она прослеживает этот простой и в то же время интимный жест, и уголки его рта приподнимаются. — Бросилась в схватку, заранее зная, что тебя ждет, — слова сквозят неприкрытой иронией, и Лорд отстраняется, заставляя Гермиону инстинктивно поддаться вперед. — И так безрассудно явилась ко мне, — делает паузу, издевательски оценивая её реакцию, — одна. Тебе пора опомниться и закончить свои игры! — Я не играла с тобой в «игры», — огрызается, пытаясь хоть как-то защитить выпачканную и растоптанную честь, — не обольщайся на этот счет, я ненавижу тебя ровно столько же, сколько… Гермиона сглатывает, чуть не краснея от такой очевидной лжи — в темноте румянца не было бы видно, но он бы его точно почувствовал. Внутри разгорается злость, медленно идущая от груди до кончиков пальцев. Унижает, но при этом ведет себя так, будто они никогда не делили постель. При таком раскладе признать, что она намеренно последовала за пожирателями в одиночку и в сердце рассчитывала на встречу с ним, становится сложнее. — Сколько что? — ему нравится. — Ненавижу тебя, — шепчет, поддается импульсу и снова лишает себя спасения, уничтожая пустоту между ними, придвигаясь ближе. Так близко, что чувствует его дыхание на своих губах. — Но говоришь о чувствах и наверняка хочешь, чтобы я коснулся тебя еще раз. Реддл, наконец, убирает палочку во внутренний карман своей мантии. Подносит мертвенно-бледную ладонь к её лицу, невесомо касаясь горячей кожи, прослеживая, как Гермиона откликается на это. Прислоняется вплотную, шумно втягивая запах её волос и кожи у самого виска. — Твоя ненависть соизмерима с твоей одержимостью, Гермиона. — Нет, — испуг. — Докажи, что я не прав. Волан-де-Морт обхватывает пальцами её дрогнувший подбородок, разворачивая и приближая к себе. Голос тверже, выражение лица растеряло всю иронию и стало угрожающе-серьезным. — Нет! Она мотает головой, пытаясь вырваться из хватки его пальцев, но твердая рука возвращает на место, заставляя смотреть в глубокие черные глаза. — Ты не можешь? — скорее утверждение, чем вопрос. Тело вжимается в стену, но Реддл следует за ней, нависая, как тень, смерть, пришедшая по ее душу. Их лица совсем близко, совсем немного, и сольются в одно, а его губы медленно растягиваются в самодовольный оскал. — Нет… — повержено шепчет Гермиона. Испуганная, проигравшая, ничего не способная изменить. — Нет, нет, нет! Хруст ломающейся внутри балки. Стены Мэнора слишком тяжелые для простого дерева. С ресниц срывается одинокая слеза, когда Волан-де-Морт накрывает её губы своими, погружаясь в горячий рот змеиным языком. И тут все заканчивается. Мысли, ненависть, борьба — ничего больше нет. Гермиона обмирает и охает, когда Волан-де-Морт углубляет поцелуй, окончательно заглушая её протест. Руки девушки взмывают к его плечам в попытке оттолкнуть, но вместо этого пальцы до хруста стискивают мантию. Ладонь врага с силой давит на скулы, заставляя еще больше раскрыть напряженную челюсть. Поцелуй длится недолго, но сердце заходится в ритме столь бешеном, что кажется, будто ей сейчас сломают изнутри ребра. Она вот-вот собирается ответить Волан-де-Морту, но он, сомкнув зубы, властно оттягивает нижнюю губу, пресекая попытку Гермионы вести, а затем снова кусает её, вырывая несдержанный стон, и резко отстраняется. — Ты ничтожна. И так предсказуема. Лицо Лорда снова превращается в каменную маску, он жестом руки отряхивает мантию и собирается встать, пока Гермиона переводит дыхание и понимает, что вот-вот заскулит от обиды и стыда. Однако гул сердца уже эхом отдается в ушах, и она с вызовом обращается к нему: — Разве ты сам не хотел этого? Разве не ты начал этот ужас? Рывок из последних сил и молитва всем богам о том, чтобы она выдержала эту схватку. Гермиона отталкивается от стены и обхватывает шею Волан-де-Морта кольцом рук, не позволяя ему подняться. Неожиданный порыв сбивает с толку, и Лорд теряет равновесие, падая на спину и увлекая за собой вцепившуюся в него грязнокровку. Она жмурится до белых мушек, боясь увидеть гнев на его лице и нисколько не сомневаясь в неизбежности своего наказания за такую вольность. Поэтому, не дожидаясь словесной реакции, с силой впивается в его губы, крепко-накрепко вжимая свое тело в его. Она давит, сжимает, мнет его рот в неистовом отчаянии ситуации, не останавливаясь от боли впившихся чуть выше пояса ногтей. Кофта ползет выше. Гермиону не отталкивают, да, но ситуацией она не владеет. Досада бьет, подобно холодной воде: она не может лежать и бездействовать, этого ей не позволят, но и целовать себя Лорд не разрешает. Чего же тебе нужно? — П-пожалуйста, — шепчет отстранившись. — Пожалуйста, поцелуй меня еще раз! Ей мерзко от себя. Лучшая подруга Гарри Поттера умоляет о поцелуе злейшего врага всего волшебного сообщества! Лорд прав. Если это не одержимость, то что тогда? Гермиона переносит левую руку и с силой опирается о булыжник пола, отстраняется, замечает ожесточенный взгляд, пробирающий до костей. Её хотят сбросить, но перекинутая через бедро нога не позволяет этого сделать. Она снова тормозит его попытку встать. Задержать, только задержать, выхватить шанс объясниться и воспользоваться им… Последний, пожалуйста! Выжидающий взгляд для нее сейчас — спасение и подарок. — Прошу тебя, Том… Всхлипывает и пристально смотрит на него, понимая, что падать ниже уже некуда. Он молчит, заставляя её отчаяние разрастаться с большей силой. — Позволь мне, — снова льнет к нему, невесомо касаясь уголка губ, — а после убей. — Тебя могли убить уже сотню раз, — цедит он, — как думаешь, почему ты еще в состоянии докучать мне? И тут Гермиона понимает природу его гнева. Она была действительно безрассудной, ведь множество раз подставлялась под удар, не заботясь о его присутствии и помощи, которую только он мог ей оказать. Несмотря на все гадкие слова и угрозы, Волан-де-Морт не раз спасал её от смерти. — Том… Губы трогает едва заметная, но горькая и совсем не живая улыбка. Гермиона неосознанно меняет положение, понимая, что Волан-де-Морт точно дал ей пару минут и никуда не уйдет. — Не называй этого имени, я уже предупреждал тебя. — голос становится тяжелым и приглушенным, — Гермиона, — Лорд шумно вбирает воздух и прикрывает глаза в раздражении. — Ох, — опешив, она чуть ли не падает из-за его резкого выпада. Теперь они оба сидят на полу. Гермиона понимает, что случилось, чувствуя упирающееся в живот твердое тело. Он прижимается плотнее, одергивая девушку за волосы, и врезается болезненным укусом в шею. Внизу все сводит болезненной, сладкой судорогой, импульсами передающей в мозг поистине дикий страх. Она всегда боялась их близости. Да, сейчас Гермионе хотелось его до одури и сорванного голоса, но… каждый раз был броском монетки, стороны которой связывали нити берущей за душу власти и ярости. Варианта, что девушку вознесут на крыльях нежности, не было, а вот предугадать, что именно с ней сделают в следующую секунду: свяжут магическими путами или вновь применят Круцио — было невозможно. Она чувствует, как острые ногти касаются бока, поднимая ткань одежды и оголяя кожу, вмиг покрывшуюся мурашками. Он давит на спину, заставляя прикасаться к нему оголенным животом. Болезненный писк срывается с губ, и Гермиона послушно следует его командам, выгибает спину, прижимается грудью к его ключицам. Он держит её талию и с болезненным нажимом тянет вверх, поднимаясь на колени. Гермиона сильнее впивается в его губы, обхватывая зубами змеиный язык. Кусает с силой, боясь снова потерять с ним контакт. Реддл нервно шипит в её губы, еще выше поднимая над собой и давит на плечо, пытаясь отстранить. Язык выскальзывает из цепкой хватки её зубов и Гермиона заваливается назад, но успевает поймать равновесие и непонимающе глянуть на Волан-де-Морта, прежде чем он снова толкает её и в этот раз она действительно падает. Приземляется на что-то мягкое и не сразу понимает, что Реддл трансфигурировал под ней какой-то матрас. Мысленно благодарит, ведь это лучше, чем холодный камень пола. Лорд садится сверху, подобно заправскому наезднику, пока Гермиона прожигает взглядом едва видимую стену сбоку от неё. Не рискует смотреть в глаза. — Юная отважная грязнокровка, — склоняется, сжимая волосы, — умнейшая ведьма столетия, — усиливает хватку и поворачивает её голову в свою сторону, — сейчас скулит и просит близости с врагом! Последние слова должны были прозвучать по-привычному ехидно, но он говорит это с упоением, возбужденно, так, словно подтверждает неопровержимый и лестный ему факт. Гермиона не находит слов и просто молчит, но стыдливый румянец опаляет лицо, и даже сковывающий их полумрак не скрывает её поражения. Лучше бы он сломал ей шею, чем так унизительно озвучивал горькую правду. Она вонзает взгляд в точку на переносице Риддла и все так же молчит. Оправдывать свое вероломное поведение, лежа под врагом и желая его каждой долей естества, слишком даже для Гермионы Грейнджер. Его руки везде. Они собственнически скользят по всему телу, безбожно лапают, залезая туда, куда никто не мог залезать. Ладони сдавливают бюстгальтер, пальцы забираются в чашечки, сжимая сосок до несдержанного рваного вздоха. Белье поддается и рвется с тихим треском, слишком уж подозрительным, чтобы быть рожденным лишь силой. Применил магию, потому что белье только мешало. Оно всегда мешает. Девушка практически обнажена выше пояса, нежную кожу все больше захватывает холод. Лорд слишком близко, оставшиеся вещи никак не могут помешать Гермионе чувствовать его твердость, его возбуждение. Преграда, которая только раззадоривает, раздражает: не позволяет войти, но дает телу отзываться наслаждением и на каждое его смелое движение. Он тяжело дышит, пытаясь справиться с пуговицей магловских джинсов, и, когда раздражающий элемент одежды с треском покидает тело, гневно впивается взглядом в её лицо. — Зачем ты явилась, Гермиона? — касается губ, задевая тонкую кожу острым клыком, — Истинная цель? — цокает языком, вталкивая слова в её рот. Она чувствует подступающую к горлу желчь: несмотря на возбуждение и жажду его горячего тела, Гермиона никак не может расслабиться. Напряжение, подобно барьеру, поглотило все её тело, а принудительные допросы Волан-де-Морта лишь усугубляют. Набирает больше воздуха и старается успокоиться. Получается паршиво. — Меня схватили, — медленно и тихо говорит правду, но понимает, что Реддлу интересно не это. — Если бы не хотела, тебя бы не схватили. От сильного давления возбужденной плоти Реддла на живот испускает короткий писк, пока рука Лорда спускается ниже — туда. Гермиона напрягается сильнее, вжимаясь в тонкий матрас, когда ладонь проскальзывает между прижатых друг к другу ног. Реддл с силой давит, уводя бедро в сторону и перекидывает его через свое, делая девушку максимально открытой для него. Максимально непристойная поза. — Я догадываюсь, моя маленькая грязнокровка, — задирает подбородок и смотрит на неё из-под опущенных ресниц, — но ты должна сама сказать мне это. В голосе чувствуется нетерпение: он на грани. На грани раздражения и возбуждения. Пальцы касаются чувствительной кожи больших половых губ, раздвигают их. Гермиона прикрывает глаза от резкого маленького взрыва где-то внутри, который в миг разливается по всему телу и вынуждает поддаться вперед, к руке Реддла. Она мысленно ругает себя за такую открытость и несдержанность, а едва слышимая усмешка Волан-де-Морта злит еще больше. Он явно ждет ответа, подтверждая свои намерения резким нажимом на влажную плоть. Гермиона сдерживает стон, пытаясь подобрать менее обличающие слова. Интуитивно жмурится и закусывает губу, слышит сдавленный рык и понимает, что ходит по краю: сейчас Реддлом овладевают гнев и возбуждение, превращая его терпимость в ядерную бомбу. Он больно тянет за волосы и до упора вводит в неё пальцы, заставив мышцы сокращаться и сжимать. — Ох… Громкий полустон срывается с губ, лицо накрывает тень боли от оттянутых прядей, а руки хватаются за плечи Лорда, до хруста фаланг сжимая мантию. — Не игнорируй меня, — медленно вытаскивает пальцы и затем жестко вводит, вызывая сдавленный всхлип и новую судорогу внутри, — Гермиона! — Не надейся, — старается звучать уверенно, но выходит плохо. Гермиона приподнимается, удерживаясь за мантию Реддла, и приближается настолько, насколько позволяет поза, — я никогда не скажу тебе то, что ты хочешь слышать. Взыгравший адреналин подталкивает на дерзость, и она этим пользуется. — Даже будучи одержимой, я все равно презираю тебя! Цедит сквозь зубы, но не верит в то, что говорит. — Будь из тебя хорошая актриса, Гермиона, я бы сломал тебе хребет, — толкается внутрь, делая движение мягче, — пожалуй, ты уже готова. — мокрые пальцы покидают разгоряченное влагалище. Реддл заносит ладонь под мантию и в секунду освобождает возбужденную плоть, переносит руку на бедро опешившей Гермионы и заводит его выше. — Стой! — вскрикивает, понимая, что еще не готова, — нет, подожди. Гермиона ерзает на матрасе, но сильная мужская ладонь придвигает ближе, больно давя на бедро. Чувствуя горячее тело Лорда, сильно кусает губу, готовая к ужасу преждевременного соития. Эрегированный член скользит вверх и касается клитора. Реддл ухмыляется, попутно двигая бедрами и наблюдая, как меняется выражение лица Гермионы. Как из сосредоточенно-выжидающего оно становится просящим. Морщинка на переносице разглаживается, а брови ползут вверх, пока острые ровные зубы Грязнокровки впиваются в искусанную нижнюю губу. Он делает возвратное движение, спускаясь к преддверию влагалища и замирает. — Посмотри на меня, — требует, чтобы она открыла глаза. Гермиона нехотя разлепляет веки и сталкивается с чернотой полуприкрытых глаз. Собирается сказать что-то, но не успевает, ведь Реддл резко, без предупреждения, входит, выбивая из легких Гермионы гортанный, звонкий крик. Сам прижимает к себе до хруста в позвонках, утыкаясь в худое плечо. Рычит сквозь зубы, ощущая тесное и тугое давление. Мышцы вокруг него болезненно сокращаются, и Реддл отстраняется, выскальзывая наполовину. Томный стон Гермионы сопровождает его едва слышимый выдох. Чувствует давление внутри, непроизвольно сокращая мышцы, и понимает, что это конец. Она опять дерзнула нарушить свои же правила, переступить черту и… В память врезаются лица погибших союзников, заглядывающие в душу глаза Гарри и бесконечная вера в ее преданность. Почему именно сейчас, в темноте, сырости и разврате в ее разум перманентно въедаются эти образы, упорно напоминая, на чьей стороне она воюет. На чьей должна воевать. В надежде прогнать из головы панический ужас, Гермиона опускает голову в поиске спасительного утешения и вроде бы находит. Взгляд Лорда практически выжигают кожу лица так, что даже яркая зелень глаз лучшего друга уступает место темному раскаленному металлу. Но она все еще скована, и Реддл не мог этого не заметить. Делает поступающее движение, внимательно смотрит на реакцию Гермионы. Повторяет, немного меняя угол, а она шипит от противоречивой борьбы между удовольствием и физическим неприятием Лорда. — Я… я… — сглатывает, — Я не знаю, почему так трудно… Шепчет, прикрыв веки, теряя связь с окружающим пространством от приятной истомы, но не может сосредоточиться на этом до конца, ведь удовольствие все еще не перекрывает прежнюю боль и неестественную зажатость. Риддл обхватывает ее лицо ладонью, поглаживая большим пальцем скулу. — Гермиона, — складывает губы в трубочку и дует на её влажные от пота щеки, — ты просто отвыкла, — надменно шепчет, но голос сквозит едва уловимым успокоением, — расслабься. — Я не могу, не могу, — Гермиона хнычет, пытаясь высвободиться и избавиться от болезненного спазма внутри, но ей не позволяют. — Я сказал тебе, — голос твердеет, а ладонь скользит к затылку, деликатно сжимая мягкие волосы. Реддл изначально понял природу её отчаянного сопротивления: девчонка настолько загнала себя в пучину мучительных волнений, изуродовав то последнее в ней — голос собственных желаний и их дозволение, что теперь не контролирует свое истинное лицо. Совершает опрометчивые поступки, не в силах дать трезвый отчет действиям. Он снова толкается внутри, расслабляя хватку на женском бедре. Чувствует микроскопический импульс с её стороны и продолжает незамысловатый алгоритм движений. После тягостно-долгого изуверства на уровне чувств, она наконец ломается, гонимая физическим истощением и моральным страхом только в одном направлении — к нему. Затем убеждает себя, что это всего лишь придурь, недопустимая прихоть для нынешнего положения. Отгоняет навязчивые мысли, перебивающие друг друга окрасами ненависти и желания, тем самым разрывающие голову изнутри. Она винит себя и ненавидит, слой за слоем накладывая новые и, к глубочайшему сожалению, честные ярлыки. Сердечный ритм учащается вместе с нарастающей скоростью движений. Реддл теряет власть над телом и уже вколачивается в неё с напором. Сильно, дерзко, хаотично. Горячее, липкое, общее естество переплетается в режущий глаза запах смегмы. Что сказал бы Гарри Поттер, знай он, в чьей власти и контролем его золотая подруга? Что бы сказали все остальные? Она знает, что предаёт, полностью сознаёт ничтожность ситуации, за которую она больше не отвечает и отказывается нести ответственность. Знает и сходит с ума почти всегда, скучая по неправильным прикосновениям, неправильной боли и неправильному союзу. Сдаётся, не в силах разрывать сердце на две стороны одной войны и испускает последний здравый дух, который упрямо сдерживал напор сумасшедшего соблазна. Стоны заполняют темницу, больше не холодную и не мрачную: яркую и жаркую теперь в её сознании. Лорд — не страх, Реддл — не погибель. Теперь ей лучше, намного лучше, и совсем не больно, совсем не страшно. Он наваливается сверху, прижимая мокрое тело к матрасу, и Гермиона упускает момент исчезновения его мантии. Она упускает все, кроме него. Гермиона стонет, развратно и невпопад, а когда член Реддла задевает чувствительную зону, и вовсе кричит, вонзая уцелевшие ногти в его горячую кожу. Поддается вперед, двигая бедрами в такт ему и растворяется — в нем, в твердости пола, в запахах и звуках, порожденных их совместным безумием. Лорд не сдерживаясь рычит, отпуская из хватки зубов побагровевшую кожу шеи, выбивая, пусть не навсегда, все отравляющие мысли из головы грязнокровки. Он знает, почему ей так невыносимо. Почему она безрассудно бросается в лапы его последователей, почему не спит ночами и почему глаза её теперь еще чаще украшают темные круги. Сломана, изувечена и по-настоящему проклята, но всецело готова принять все последствия действий, продиктованных сердцем. Он понимает её протест. И принимает его. Горячие движения ощущаются не как прежние вторжения, сковывающие тело, а так, будто сейчас они — то, что должно быть. Все внутри переворачивается, когда сладкая истома разливается кипятком по всему телу, захватывая каждый сантиметр. Взрывной разряд нервно-мышечной напряженности в высшей точке её возбуждения вырывается громким отчаянным стоном. Непроизвольные, быстрые, сильные сокращения мышц стягивают и сжимают Реддла. Он протяжно выдыхает и не сдерживает хриплого стона, больно хватая Гермиону за волосы. До белых пятен сжимает их в кулак, немного дергает плечами, обильно наполняя её липкой и жгучей влажностью. Вязкая жидкость стекает вниз по бедрам, и Гермиона снова непроизвольно сжимается. — Dormio *** Он еще с минуту смотрел на расслабленное, чистое лицо, обрамленное легкими, волнистыми и где-то спутанными прядями, прежде чем вернуть все к реальности. — Финита. Теплый воздух проникает в легкие, подобно живительной силе. Свежий воздух. Гермиона сонно жмурится, пока сознание, окутанное дурманом, не до конца понимает происходящее. Свет отовсюду стремится пробраться под дрогнувшие веки, умоляя её проснуться и открыть глаза, а ветер, странный легкий ветер приятно скользит по коже, не причиняя холода глубоких подземелий. Никаких подземелий и темниц. Она резко распахивает глаза, встречаясь с ярким дневным светом. Щурясь, пытается сообразить, откуда это раскинувшееся перед ней небо. Воспоминания быстрым потоком врезаются в голову, и картина всего произошедшего с ней проявляется так четко и живо, что буквально выбивает из груди громкий удивленный выдох. Замечает фигуру, сидящую рядом, но из-за слепящего солнца не видит отчетливо. — Где мы? — хрипло проговаривает Гермиона, приподнимаясь на локтях, — Это сон? Теперь ей легче разглядеть Реддла и понять, что говорит с его уже человеческой формой. Даже не удивляется смене внешности, потому что выучила эти смолистые мягкие волосы, проникновенные глаза и полные красивые губы наизусть. — К сожалению нет, — отвечает живой мужской голос. — Что произошло? Ты аппарировал со мной? Но как? — Как обычно аппарируют волшебники? Его рука приближается к отдохнувшему за такой короткий период лицу, легко касаясь указательным пальцем. Лорд поглаживает нежную кожу и продолжает: — Твой последний шанс здесь, Гермиона. — Палец замирает у виска, когда голос твердеет на её имени, — Твоя свобода в твоих руках. Она поднимается и осматривается по сторонам. Видит, как в нескольких сотнях метров от них маячат человеческие силуэты. Волан-де-Морт аппарировал в какой-то полуоживленный парк, скорее всего, где-то на окраине магического Лондона, и причина смены образа теперь понятна. Но непонятно, о чем он говорит. Трава под ними тихо шелестит, когда Гермиона полностью садится и возвращает взгляд к красивому взрослому лицу. — О чем ты? Начинает потихоньку соображать, что Реддл говорит о том волшебном артефакте, который она скрыла под сотнями заклинаний, часть из которых древнее некоторых магических родов. Об артефакте столь для него важном. Когда-то ей посчастливилось обнаружить еще один крестраж. Воспользовавшись непревзойденной интеллектуальной силой умнейшей ведьмы столетия и приложив множество усилий, она упрятала его так далеко и надежно, что даже сами-знаете-кто не сумел разгадать этот идеальный магический ребус. Стоит артефакту попасть в руки Волан-де-Морта, и сила его возрастет вдвое, а то и втрое, весомо сократив шансы Ордена и Поттера на желанную всем магическим сообществом победу. Поэтому она ни за что не вернет часть темной души её владельцу. Как бы не была теперь от него зависима, не позволит себе переступить черту и сделать неверный выбор. Гермиона решила, что всегда будет сражаться бок о бок с Гарри Поттером, навсегда останется стороной добра. Есть мир и есть Волан-де-Морт. Есть она и Том Реддл. Да будет так. Гермиона замечает, как долго она уже молчит, исследуя гладкую кожу сообразно выделяющихся скул Реддла. Следы желанной близости и наилучшего оргазма яркими вспышками отзываются в памяти и теле. Реддл ухмыляется, отводя подбородок в сторону и устремляет взгляд к виднеющейся вдали роще, открывая взору Гермионы свой картинный аристократический профиль. Она так давно не видела этого мужчину, что готова глазеть, не отрываясь. Но легкомыслие никогда не было её больным местом поэтому, тряхнув волосами, повторяет жест Реддла, награждая ту же рощу, вероятно, кедровую, неоправданно повышенным вниманием. Так и сидят недолгое время, пока Лорд не прерывает тишину первым: — А в прочем, — интонация более отрешенная, — неважно. Он поднимается, отряхивая полы мантии, и делает несколько шагов прочь. — Постой, — бросается следом, чуть ли не хватая за руку, но вовремя себя одергивает. — Когда… — задумывается, нерешительно опуская голову и буравя поросшую травой землю смущенным взглядом, — когда мы снова увидимся? Реддл с минуту молчит, обдумывая свой ответ. — Я обещаю, что больше не потревожу тебя просто так, — делает робкий шаг к нему, — только скажи, что это не последняя наша встреча! Определенно не последняя. Они увидят друг друга еще много раз, пока война не унесет жизнь одного из них. Только Гермиона не имеет в виду военные битвы. — Наши встречи никогда не были последними, — отвечает он, слегка поворачивая голову, — ведь ты еще жива и вполне здорова. Треск аппарационных чар появляется так же неожиданно, как и исчезает его обтянутое мантией тело. Гермиона издает чуть слышный стон, горько вбирая воздух. В носу щиплет, глаза жжет. Она сильно сжимает карманы своей мантии, стараясь сосредоточиться только на приятных физических ощущениях, оставленных в её теле Реддлом. Не хочет снова предаваться сердечным страданиям, сжимает карманы сильнее и сразу же расслабляет ладони, отпуская ткань. Гермиона разворачивается, оставляя место, где секунды назад был Том Реддл. Уверенно шагает прочь, исчезая в ярком белом свете осеннего холодного солнца.