Заземление провалено

Этот ясный и солнечный день не мог быть яснее и солнечнее — тени таяли под полуденным солнцем июля как первая стипендия студента из провинции: бесполезно, красиво, но слишком быстро. Валерий, подающий надежды патологоанатом тридцати лет отроду, как раз спешил на медосмотр к своему бывшему и, как бы ни хотелось остаться дома и перележать с температурой после укуса какого-то грызуна из зоопарка, но семейных врачей выбирают только раз и до их увольнения. Ну, как спешил? Для тридцатилетнего человека бодро идти вверх по склону дороги в жаркий солнечный день уже было испытанием, но больница, родное и ненавистное место работы, уже маячила в двухсот с кепкой метрах от него. По натуре своей Валерий Щуплов был добрым, терпеливым, сочувствующим человеком, умеющим слушать, как и подобает патологоанатому, но удачей он наделён не был — самый сложный билет на экзамене? Запросто. Открытый люк с обварившейся собакой? Его соседи по общежитию и не такое едали. Ограбление внутри полицейского участка? Да его ещё и виноватым сделали. Раньше ему казалось, что самое страшное, что с ним произошло это проигрыш в беспроигрышной лотерее. Кто же знал, что сахарная вата испарится, пока пьяный заведующий отделением будет пародировать Аллу Борисовну? Ту, которая из бухгалтерии и с усиками, которым нужны или бигуди или экзорцист. В один момент сомнения медика развеяла Танечка — сильная и добрая девушка с задержкой психологического развития, которая полезла в речку за мячиком, а теперь сама же его и напоминала. Возможно, всё дело было в том, что в той речке было подозрительно-много рыбы и насекомых из-за стока мясокомбината. Как гражданин Щуплов узнал, что это Танечка? Очень просто. Ей было недостаточно одного мешка и на летней жаре то, что не склевали рыбы, быстро превратилось в серую жижицу, которую лучше было бы перевозить в нескольких трёхлитровых банках или вообще в бидоне, а не в клеёнчатом мешке, который протёк, выскользнул из рук грузивших это непотребство людей и с удвоенной скоростью понёсся прямо на запыхавшегося медика! Валерий было отошёл в сторону как истинный джентльмен, но камешек на дороге сменил траекторию движения Тани и каталка, нисколько не сбавляя скорости, лихо вошла в дрифт, отбросив несчастного недолеченного специалиста на проезжую часть. На миг дезориентированному медику показалось, что он впервые в жизни поймал девушку, которая сама просилась в его объятья, но лица прохожих выражали смесь смущения, отвращения, паники и восторга. Некоторые даже фотографировали. Вид галдящей улицы пронёсся перед медиком за пару секунд, а потом его будто легонько хлопнули по поджелудочной и мир перевернулся. *** Автобус, привёзший в больницу нескольких анорексиков, оказался настолько лёгким, что едва ли не подпрыгивал, как рассказал Щуплову Юрий Крупнов, его бывший парень, коллега, семейный врач, сожитель и бабка-гадалка в одном лице. — Ты даже не представляешь, как тебе повезло! Вот если бы Танечка докатилась до набережной, решение задачи о всесокрушающем ядре и несокрушимом столбе осталось без одного слагаемого. — Распинался хирург. — А так тебя просто легонечко стукнуло. Подумаешь, запястье сломал, с кем не бывает? Ты пока полежи тут, отдохни, подумай о рыбках, о птичках, о мышках, о том, как ты ещё назвал мою маму на Песах, о моём ковре, по которому ты топчешься в ботинках, когда снова приходишь домой в нетрезвом виде. Крупнов почти во всём соответствовал своей фамилии, кроме пары моментов: его заработная плата была несколько ниже, чем у Щуплова, да и взятки в гнойной хирургии были не ахти какими большими. Если Валерию было достаточно пару раз подтвердить, что чья-то бабуля самостоятельно выпила двадцать таблеток снотворного, видит Амосов, она перепутала их с виагрой. Второй мелочью Крупнова была тяга к собирательству, накопительству, загребательству всевозможных долго хранящихся продуктов, медикаментов, мелких гаджетов, столового серебра, средств личной гигиены, которые обязательно вываливались из шкафов, тумб, имелись в изобилии под кроватью и в холодильнике. О третьей мелочи в приличном обществе было принято неловко молчать и доказывать обратное всеми возможными средствами — Юрий Моисеевич был жмотом. — Юра, я уже сто раз извинился за то, что назвал Тамару Федосьевну муреной, курицей и окоченевшей ондатрой, а твой ковёр уже давно уполз бы своим ходом, если бы я не вытаптывал в нём чистопородную персидскую моль. А ты, кровохлёбка альпийская, даже Дупловым меня назвал за порчу антиквариата. И вообще, почему здесь так тихо? Где тот дядя с ключами и бородой, который любезно предлагал пройти? — Ты про Аллу Борисовну? Она подержала дверь, пока мы тебя закатывали сюда. Юрий натянуто улыбнулся и сделал широкий жест рукой, чего лежащий на спине и глядящий в потолок Щуплов не увидел. Его подташнивало, лихорадило, он устал, хотел спать и на ручки. Резюмируя свои капризы, патологоанатом пришёл к тому выводу, что он желал стать котом. — Если это морг, то в холодильнике, в ящике с отходами, осталось немного коньяка с новогодних взяток. Крупнов кашлянул, прикрыв руками пах и застенчиво поковырял пол носком ботинка, что вновь осталось незамеченным. — Это гинекология, дорогой. Если поправишься, мы могли бы вспомнить молодость. Я мог бы назвать тебя Валери и говорить по-французски или побыть твоей свиньёй-копилкой, которую тебе нужно разбить… — В каком смысле «если поправлюсь»? И какого чёрта я не у тебя? — У меня нельзя, там анорексики. Ты же знаешь, какие они хрупкие! Потому пришлось класть тебя туда, где есть место. Тут как раз так светло, легко дышать, тепло, всё новое. — Ага, потому что весь асбест отодрали и выкинули, а дырки залепили гипсокартоном. Ты думаешь, наш Аристархович сам, одной лошадиной силой своей зарплаты до такого состояния допился? Тут ещё пилить и пилить. Лицо Юрия ненадолго стало невинным как у младенца-херувима. — О, кстати об этом. Тебя было очень сложно реанимировать. Если бы ты не был должен мне денег, я бы сдался на третьей минуте, а тут ещё и Аллочка поставила на то, что откачаю, так что я три добрых дела одним махом совершил! — Дай угадаю. Ты откачал меня, озолотил Аллу Борисовну за счёт Аристарховича и тот выжрал мой коньяк, а потом заблевал хирургию? — Та-да… — Крупнов медленно развёл руки и повернулся так, что с ракурса Валерия солнце играло его намечающемся вторым подбородком. — Сюрприз. — Фанфары хреновые, а ещё ты должен мне триста пятьдесят миллилитров коньяка. — Триста пятьдесят? А где остальные сто пятьдесят? Бутылка была полной. — О, если ты о той пол-литровой, то я из неё протираю предметные стёклышки после гистологии. Это очень удобно. Брови Юрия слегка приподнялись. — Уважаю. Ты давно так делаешь? — Года два. — Неопределённо повёл рукой пострадавший от Тани. — С марта. С двадцать второго числа, когда ты решил, что слесарь из «муж на час» действительно притворяется слесарем. За окном пробежала пара окровавленных санитаров, преследуя шустрого кадровика, причём туда и обратно, но бывшие любовники не обратили на произошедшее никакого внимания. — Твоя память стала даже острее после произошедшего, дорогой! Ты идёшь на поправку. И мы тогда уже разбежались. — Да, тогда мы неделю как поставили перегородку посередине кровати, кобелина. — Вот теперь ты точно поправишься. И зачем я тебя откачивал? — Оплата коммуналки. — Грустно вздохнул Валерий с мягкой улыбкой, а потом, поморщившись, потянулся. — Оплата коммуналки. — Согласился хирург. А тем временем Алла Борисовна, хрупкая девушка за шестьдесят, уже в шестой раз начисляла зарплату нейрохирургу Мозговой.