Толмач

Он снова грязно ругается и насмешливо смотрит на Гриму. Давай, мол, переводи. Приближённые вокруг него скалятся, видно, что вот-вот загогочут, да, верно, выучил он их не ржать, а то испортят же всё. Черти. Грима невозмутимо отворачивается и исправно переводит князю монгольскую речь. Опускает все бранные слова, оскорбительные обороты, выдумывает вежливости, словом, выуживает из околесицы необходимые сведения. Чувствует спиной смешки, взгляды тёмных узких глаз, словно прорезанных на плоских смуглых лицах. Особенно остро жгут янтарные очи, жгут, как прямые лучи солнца, как языки пламени. Дьявол татарский. Грима на издёвки не поддаётся. За время переговоров князь Теоден ни разу не вышел из себя, и это значит, что в этой игре победа за Гримой. Это значит, что в следующий раз будет сложнее или хан выкинет что-нибудь сейчас, и Грима не знал, чего боялся сильнее. Но стоило только раз взглянуть на хитрое лицо хана — и всё стало ясно. Следующих переговоров он ждать не будет. Оставалось только молиться. Молиться. Глупо это, конечно. В рай ему всё равно путь заказан, так что просить помощи у святых даже по мелочи бесполезно. Да и не отмолишь таких грехов, как бы не каялся. И что теперь, к идолам обращаться? К поганым богам, духам, демонам, которым поклонялся тайно старый волхв Саруман? При воспоминании о нём и его обрядах передёргивало. Но у кого, у кого тогда просить мысленно защиты, понимания, прощения, когда смотришь в эти медовые очи? В эти греховные пылающие глаза, в которых вязнешь и утопаешь, в которые стоит только взглянуть — и не забудешь никогда то сладостное чувство, что возникает, когда эти глаза глядят на тебя в ответ. Да не у кого! Ни одна сила не сможет спасти теперь душу, что всецело принадлежала монгольскому хану. — Отчего, толмач, не веселишься? — Грима вздрогнул, будто пытаясь разорвать пелену глубокого голоса, мгновенно окутавшего с ног до головы. — Не ешь, не пьёшь и не танцуешь. Или замучал я тебя? — Нет, великий хан, — пробормотал Грима, не поднимая головы. Там, среди пляшущих и смеющихся, кружилась Эовин, и Грима старался сосредоточить внимание на ней, внушал себе тягу к любованию ею. Такое же бессмысленное занятие, как молиться, но советник был согласен даже на это, лишь бы отвлечься от нависшего над ним монгола. — Нравится? — вдруг спросил хан, кивая головой в сторону княжны. — Хороша девка, да больно светленькая. Ты краше её будешь. Будь ты девицей, в жёны бы тебя взял. Грима вздрогнул. Он что-то не так понял? Хан опять издевается? Это какой-то монгольский речевой оборот, который Грима ещё не знает? Может, хан попросту пьян? Грима вскинул голову — о, лучше бы он этого не делал! Глаза хана сверкали, как золото, и точно как золото манили. Стало жарко, будто на солнце, но по спине пробежал холод. — А что, Грима, пошёл бы ты за меня? Советник впал в ступор, молчал и благодарил небо за то, что из всех соотечественников монгольский язык знал лишь он один. — Приедешь ко мне в улус, обряжу тебя в женское платье, и будешь одну из жён моих изображать, — пророкотал хан, накручивая на палец локон по-восточному чёрных волос Гримы, и вдруг дёрнул на себя, заставляя его приблизиться. — А откажешься — казнить прикажу, — на мгновение хан замолчал, смакуя страх в чужих глазах, а после медленно протянул. — Нет, прикажу на Роханское княжество напасть, а тебя оставлю. Больно красив. Выхватить кинжал и отрезать чёртову прядь — таким был первый порыв Гримы. Но Грима был хитрее. Грима выйдет победителем, даже из такой ситуации. Он улыбнулся несколько змеиной улыбкой, нежно скользнул рукой по богато расшитому рукаву монгола и разжал его пальцы. — Как лестно слышать это после столь удачных переговоров, великий хан. Я буду только рад такому прекращению распрей между нашими землями, — пропел Грима и поцеловал костяшки пальцев не ожидавшего положительного, да и вообще какого-либо ответа хана. — Пришлите мне свой перстень, чтобы я мог знать, какого размера делать обручальное кольцо. Не дожидаясь ответа, Грима развернулся и растворился среди празднества. Ладонь, касавшаяся монгольского правителя, горела, будто Грима совершил сделку с самим дьяволом. Не иначе как он обрёл облик во плоти хана Лурца.