Хот-дог

Поежившись, Криденс сунул одну руку в карман пиджака, чтобы согреть пальцы. Был уже конец ноября, и в Нью-Йорке начинало холодать, а ему все еще приходилось торчать на улице без подобранных по сезону теплых вещей. Прохожие уже давно облачились в пальто и шляпы, но Криденс продолжать таскать свой поношенный костюм и жилетку, мерз на улице, пока выполнял распоряжение матери. Сегодня Мэри Лу как обычно выдала стопку листовок как своим детям, так и беспризорным ребятишкам, которые за еду были готовы выполнять поручения — распространять среди прохожих информацию об опасности ведьм и их тлетворном влиянии на общество. Не то, чтобы Криденс не верил своей матери… Он никогда не задумывался до определенного момента о том, заблуждается ли она, но всегда старался исправно выполнить то, что она велела. Но не сейчас. Криденс знал, что магия реальна. Единственное, в чем ошибалась Мэри Лу Бэрбоун — она не представляет вреда для людей. Магия удивительна и прекрасна. И мистер Персиваль Грейвз был живым тому подтверждением. Мистер Грейвз был волшебником и не имел ничего общего с карикатурными шабашами, прославляющими Сатану и Антихриста. Он был красивым, вежливым, всегда аккуратно одетым, даже элегантным. Один тот факт, что Криденс имел с ним знакомство, уже можно было счесть за чудо. Они встречались на улице, пока Криденс раздавал листовки с изображением голых танцующих ведьм у костра или лозунгами филантропического общества «Новый Салем», которым руководила его мать. Мистер Грейвз не выказывал брезгливости или презрения, хоть и был волшебником. Ему было любопытно. Когда пачка листовок в руках Криденса немного поредела, хоть прохожие и неохотно брали у него листовки, у перекрестка возник мистер Грейвз. Он не показывал, что узнал Криденса, просто шел вперед. Криденс понимал это. Мистер Грейвз был волшебником и не должен был привлекать к себе внимание жестами, улыбками. Но он улыбнулся, когда приблизился к Криденсу, встал перед ним, заслоняя собою всех остальных. — Здравствуй, Криденс, — с теплотой в голосе сказал он, и на душе Криденса тоже стало теплее, несмотря на ноябрьский холод. — Добрый день, сэр, — робко подняв на него глаза, ответил Криденс. — Ты совсем замерз, — подметил мистер Грейвз, нахмурив густые темные брови. — Вовсе нет, — зачем-то соврал Криденс. Ему не хотелось, чтобы мистер Грейвз беспокоился. Мистер Грейвз полез во внутренний карман расстегнутого пальто и достал оттуда небольшой сверток из грубой коричневой бумаги, а потом протянул его Криденсу. — Это тебе. Зачарованный Криденс протянул руку за подарком, думая о сладких угощениях, которыми его баловал мистер Грейвз, но в свертке точно была не еда. Это он сразу определил на ощупь. Развернув бумагу, Криденс увидел пару черных кожаных перчаток. Он погладил их замерзшими пальцами, чувствуя, как внутри все замерло от восторга. Он был признателен мистеру Грейвзу, боготворил его. Эти печатки были самым ценным даром, что Криденс получал за всю свою жизнь. — С-спасибо, сэр, — запинаясь, пробормотал Криденс. — Пожалуйста, мой мальчик. Улыбались не только губы мистера Грейвза, но и его глаза — темные и теплые, как расплавленный шоколад. Криденс уже пробовал пару раз шоколад и пришел от него в полнейший восторг. Он мог бы есть его хоть каждый день, если бы имел такую возможность. — Надень их. Так будет значительно теплее. Я зачаровал их согревающим заклинанием. Кажется, Криденса он тоже зачаровал. Отчего же ему иначе вдруг стало так тепло посреди улицы в конце ноября?.. — Ты голоден? Пойдем, куплю тебе хотя бы хот-дог, а заодно погуляем где-нибудь в сквере. Послушно натянув перчатки, Криденс отправился вместе с мистером Грейвзом в сторону голых крон деревьев, торчащих между высоких домов. Они шли плечом к плечу, и по пути мистер Грейвз ненавязчиво расспрашивал о том, как у Криденса дела дома, не обижает ли его мать. Криденс не хотел расстраивать мистера Грейвза и говорил, что дома все в порядке, подсознательно пряча покрытые шрамами руки, которые оставил ремень после наказаний матери, пока не сообразил — в перчатках не видно его ладоней. А еще в них было невероятно тепло. Мороз покалывал пальцы, отступая, и Криденс на пробу согнул суставы, чтобы оценить подвижность заледеневших рук. Дойдя до уличной палатки с хот-догами, мистер Грейвз купил две штуки — Криденсу и себе, — и повел его в небольшой сквер рядом с городской мэрией неподалеку от станции Сити-Холл. Сунув оставшиеся листовки в карман, Криденс стащил перчатки с невероятно горячих ладоней и принял от мистера Грейвза хот-дог. Сочная сосиска еще немного исходила паром, не успев остыть, пока они шли. Криденс аккуратно держал теплую булочку пальцами и откусывал небольшими кусочками, стараясь не перепачкать руки и лицо горчицей. Мистер Грейвз стоял напротив него, уплетая свою сосиску, и Криденсу невольно хотелось улыбнуться, наблюдая за ним. Мистер Грейвз был слишком… просто слишком, слишком для хот-дога посреди облезлого осеннего сквера в своем дорогом пальто и с идеальной укладкой. Ему бы больше пошло сидеть в роскошном ресторане и пить вино, есть изысканную еду под звуки джазовой музыки, чем быть здесь. Но он был здесь. Вместе с Криденсом. Оберегал его, был ему не просто знакомым или другом, а кем-то большим… Кем-то таким особенным, что от этого становилось даже не по себе. Ощущения немного пугали, но еще они пробуждали в душе какое-то удивительное чувство, хоть Криденс не мог до конца понять, какими именно словами выразить свои эмоции. И потому он молчал, украдкой поглядывая на мистера Грейвза и тщательно пережевывая еду, как учила мать. Этикет за едой никто не отменял, даже если эту еду ели под открытым небом. Покончив с хот-догом быстрее, чем Криденс, мистер Грейвз рассказал ему, что в городе сейчас небезопасно, а потому просил быть осторожным и внимательным, смотреть в оба и обязательно рассказать обо всех странностях, что он заметит на улицах. Криденс кивал, соглашаясь помочь, не совсем понимая, что именно мистер Грейвз от него просит. Он был волшебником и видел столько невероятных вещей, что и не снилось Криденсу… Странно для мистера Грейвза и странно для Криденса — это могут быть совершенно разные вещи! И все же одна мысль не отпускала его. Отчего-то ему казалось, что он обманывает мистера Грейвза, а заодно и мать, скрывая от них нечто темное и пугающее, похороненное в глубинах его души. К этому ощущению он тоже не мог подобрать верных слов, оно жило где-то на периферии его сознания, на границе между сном и явью… Может, мама понимала это, видела в нем какой-то изъян, и потому была так строга с ним, надеясь вытравить эту черноту из его души? Доев хот-дог и скомкав бумажку, в которую тот был завернут, Криденс увидел, что все же умудрился перепачкать пальцы горчицей и жиром. Мистеру Грейвзу известны всевозможные заклинания, но ведь не просить же его очистить ему руки магией? Волшебство в понимании Криденса было священным даром, слишком великолепным, чтобы тратить его на такие обыденные глупости. Мистер Грейвз и так исцелял раны на его ладонях, снимал боль одним магическим движением руки в считанные секунды, и это уже было больше, чем Криденс мог бы мечтать. — Следи в оба, мой мальчик. И береги себя, — сказал на прощание мистер Грейвз, которому нужно было спешить назад на работу. Как и Криденсу, между прочим. Листовки все еще жгли внутренний карман пиджака. — Вы тоже, сэр… Спасибо. — Криденс очень старался не запинаться в словах. — Спасибо за все… за перчатки и… — Пожалуйста. — Лучезарно улыбнувшись, мистер Грейвз неловко сжал его локоть и направился прочь в сторону Бродвея, так ни разу и не обернувшись. Криденс отчего-то был уверен, что он не стыдился его, нет. Ему казалось, что мистер Грейвз всегда уходил так поспешно и без долгих прощаний, будто думал, что малейшее промедление, и вот он уже не сможет уйти никогда. Не сможет оставить Криденса в холодном одиночестве посреди равнодушной тогда. Во всяком случае, Криденсу нравилось воображать именно это. Мистер Грейвз был тем, с чьим именем он просыпался по утрам, а не с молитвой во славу Отца Небесного. Он был для него целым миром, волшебным миром, заточенным в одном единственном человеке. При мыслях о ним невольно хотелось улыбнуться. И Криденс улыбался втихаря, пока его никто не видит, фантазируя о том, как пах бы синий шарф мистера Грейвза, если уткнуться в него носом. Когда спина мистера Грейвза растворилась в толпе, Криденс взглянул на свои покрытые шрамами ладони, на пальцы, на которых остался соус и жир от сочной мясной сосиски, стекший с края булочки… Боже, что ему теперь делать?.. Если он возьмет в руки листовки, то перепачкает их. Как после этого он сможет предлагать их прохожим? Ма потратила столько денег и усилий на то, чтобы купить печатный станок и бумагу… Вытереть руки об одежду было непростительно по отношению к труду матери, стиравшей его вещи. Он вытер бы руки об носовой платок, но его у Криденса сегодня не было. Его он бы еще мог втихаря постирать, чтобы никто не узнал… У груди зашелестела бумага, цепляясь кромкой за жилет. Листовки матери, которые она доверила ему… Криденс не раз видел, как прохожие, получив от него листовки, комкали их, разобрав наконец, что там написано, и бросали в урну или просто на тротуар. Другие же прохожие наступали на них ногами, пока бумага не становилась мокрой и грязной, превращаясь в мусор. Эти люди, они не жалели труд его матери, но Криденс ведь должен был. Он должен быть хорошим мальчиком… Сунув руку за лацкан пиджака, Криденс осторожно выудил из оставшейся стопки один листик, стараясь не зацепить грязными пальцами остальные. «Нам нужен Второй Салем» гласила надпись. Скрепя сердце, Криденс принялся промакивать жир с рук, стирать горчицу, чтобы очистить руки от следов своего преступления. Он тер, поначалу только больше размазывая, так что понадобилась еще одна листовка, чтобы окончательно вытереть руки, и они не пачкали остальную бумагу с пожеланиями о суде над ведьмами двадцатого века. Криденс был плохим сыном, испорченным, проклятым, как бы он ни старался вести себя прилежно. Так что две испорченных листовки уже не сделают его жизнь хуже, даже если бы кто-то увидел его сейчас, а потом доложил матери. Его бы ждал грандиозный скандал, но даже он вряд ли сумеет превратить существование Криденса в настоящий Ад. Иногда ему казалось, что он уже в Аду. Но теперь с Криденсом был мистер Грейвз, а значит, дальше уже не может стать хуже и не должно быть так страшно. И тут Криденс ясно понял, что возможность испачкать листовки не так сильно пугает его, как то, что он мог бы надеть новенькие перчатки, подаренные мистером Грейвзом, на грязные руки. Его грязным рукам не место в тепле зачарованных перчаток, согревающих холодным ноябрьским днем. Возможность надеть их вновь стоила того, чтобы испортить листовки матери. Ведь этот подарок тянулся от самой души мистера Грейвза тоненькой ниточкой, на другом конце которой находилась душа Криденса, которого в негодование приводила лишь одна мысль о том, что он может запятнать и испортить подарок. Он не покажет их ни одной живой душе — ни холодной Частити, ни непомерно любопытной Модести. Будет хранить бережно и аккуратно, каждый раз мыслями возвращаясь в этот день.