Infinity

Жизнь - дерьмо. Это непреложная истина. Особенно дерьмовой жизнь кажется, если ты закован и находишься в тюрьме Асгарда. «Жизнь – дерьмо» – в миллионный раз подумал Локи и вновь прокрутил перед глазами всё своё жалкое существование. И пусть Один с его сыном твердят до одури, что он им не чужой, что они семья, что… Да пусть хоть языки сотрут своими попытками наставить его на путь истинный – правду за этим не скрыть. Локи не принадлежит миру Асгарда. Тор ему не брат. Один ему не отец. Все предельно просто и ясно. И слушать ежедневные сопливые истории из их общего с Тором детства у бога лжи не было никакого желания. Но о его желаниях уже давно никто не спрашивал. Впрочем, даже если бы кто-то и спросил, то отвечать через намордник весьма проблематично. А желания у Локи были. И было их много. Очень много. Например, он желал своими собственными руками свернуть шею названному братцу. Или перемолоть до состояния кровавого песка всё человечество. Или вырвать второй глаз Одину. Или подрочить. Особенно тяжко было с утра. Локи, конечно, бог, но и богам нужно иногда заниматься сексом, скидывая напряжение. А, будучи в одиночной камере связанным по рукам и ногам, в наморднике, как шелудивая собака, о сексе или самоудовлетворении можно забыть. И это унизительно вдвойне! Если бы эти идиоты из Асгарда действительно пеклись о его судьбе, ему бы руки освобождали не только для еды и исправления естественных надобностей, которые, кстати, тоже приходилось делать под присмотром. О, неужели небожители действительно верят, что своими речами могут компенсировать такие унижения? Действительно верят, что он, Локи, вдруг воссияет и начнет любить радугу, бабочек и белых облачных барашков? Блажь! Чушь и блажь. Но ни Тор, ни Один не прекращают попыток наставить его на путь истинный. В мире людей Локи узнал про одного парня, что тоже пытался всех наставить на тот же путь - его распяли. «Когда я выберусь отсюда, распну этого тупоголового неотесанного мужлана», – размышлял Локи, рисуя в голове момент смерти Тора. Дни проходили, унижения оставались. Видимо, вдохновляющие речи были частью изощренной пытки персонально для него. На самом деле можно было даже понять, почему именно это. Что для бога физическая боль? А смерть? Для бессмертного? Конечно, даже бога можно убить. Уж во Вселенной точно найдется один-другой способ. Но убивать слишком просто. «Не хочется признавать, Один, но я и сам бы так поступил с тобой. Убийство было бы слишком лёгкой участью для тебя!» – в очередной из дней (а может, это была ночь, в камере понятие времени вовсе не существовало) думал плененный бог. А дни сливались с ночами, секунды с минутами, минуты - с часами. И время действительно перестало существовать. Существовал только Локи, словно подвешенный за ниточки в пустом пространстве космоса… Один и Тор наконец-то оставили его в покое. Но легче от этого не становилось. Локи сходил с ума. Медленно, песчинка за песчинкой, капля за каплей, крупица за крупицей, разум покидал бога лжи. Зато пустоту в голове заполнял черный туман ненависти ко всему и жалости к себе. – Привет. Отвратительные условия содержания. И это тюрьма для богов? Недопустимо низкий уровень сервиса, – тишину камеры просто взорвал звук голоса. Локи поднял красные воспаленные глаза и закричал бы, если бы мог – намордник отлично глушил все издаваемые звуки. Перед ним стоял он сам. Самодовольная улыбка играла на тонких губах, руки были скрещены на груди. – Дай угадаю! Ты сейчас думаешь примерно следующее: я схожу с ума, быть этого не может, мне все это снится, это новый вид пытки от асгардцев. Неправильно, – последнее слово пришелец произнес по слогам. Локи конвульсивно дернулся и попытался отползти к стене. Его била крупная дрожь, а пот заливал глаза. У него явно была паническая атака. Он не знал, чего ждать от копии себя. Мир вдруг стал стремительно сворачиваться в тугую спираль, и Локи потерял сознание. *** Когда бог-предатель очнулся, его двойник сидел рядышком и взирал на него со смесью нежности и сочувствия. Видеть такое выражение на собственном лице было неправильно, отвратительно и противоестественно. От этого желудок завязывался узлом и прилипал к позвоночнику. – Хватит уже так глаза таращить. Никуда я не денусь. Ведь я единственный, кто тебя любит, – голос двойника вырывался изо рта змеей, проскальзывал в ухо Локи и сворачивался железным кольцом вокруг мозга, парализуя его. Каждое слово отдельной змеей струилось в воздухе, обхватывало, душило, проникало, проскальзывало. – Локи, Локи… Неужели ты не понимаешь, что на самом деле тебя любишь только ты сам? Посмотри на меня. Я это ты, – ехидный блеск глаз, тонкая змеиная улыбка и холод в глазах. – Как ты думаешь, кому ты нужен, кроме себя? Кто знает каждый уголок твоей души? Каждое желание. Даже то, что ты еще сам не осознаешь? Кто может читать твои мысли? Кто может сделать тебя счастливым? Только ты сам. Потому что никто и никогда не сможет познать тебя. Никто и никогда. Локи все ещё била крупная дрожь, ладони были потными и холодными, а слова-змеи продолжали держать мозг в своих холодных объятьях. – Я знаю, о чем ты думаешь. Я знаю, чего ты желаешь. Я знаю, как доставить тебе удовольствие и свести с ума. Потому что ты – это я. Понимаешь, о чем я? Локи хотелось смеяться. В голос, громко, до хрипоты и крови в горле. О, он понимал! Он прекрасно все понимал! Он знал эти глаза потому, что это были его глаза. Он знал этот голос потому, что это был его голос. Он знал эту манеру говорить потому, что это была его манера говорить. Сумасшествие? Возможно. Было ли ему дело до этого? А разве могло быть, в маленькой душной камере со связанными ногами и руками, с завтраками, обедами ужинами и испражнениями по расписанию? – Я уже говорил, что здесь отвратительные условия? Даже подрочить нельзя. Давай я сделаю это для себя? – голос двойника звучал, как его собственный голос. И это заводило. Это чертовски заводило. Потому, что заводиться было больше не от чего. Потому, что голова была пустой, как грёбанный сферический вакуум, и наполнять его какими-либо мыслями не хотелось. Локи просто смеялся. Дико и безумно смеялся в намордник, и даже его пустую голову заполнял только смех. Продолжая смеяться, Локи удобнее расположился у стены, чтобы спина не затекала, и раздвинул ноги, предлагая самому себе делать всё, что вздумается. Безумие и фантасмагоричность происходящего его мало заботили. – Мой член – самый лучший член на свете. Ты же знаешь, как простреливает удовольствием от затылка до самых пяток, если сделать вот так, – двойник оголил ещё вялый член Локи и лизнул ложбинку между анусом и мошонкой, потом прихватил губами яички у самого основания. Тело ответило судорогой наслаждения. – А ещё я всегда хотел попробовать кое-что. Кажется, сейчас отличная возможность. Всё ещё мягкий член скрылся во рту двойника, а Локи с жадностью наблюдал за тем, как сам себе делает минет. Как его губы, блестящие и влажные от слюны, поглощают член; как розовый, чуть шершавый язык скользит и массажирует начинающий напрягаться орган, как спускается ниже, касается сжимающегося от страха и прохлады сфинктера, вылизывает тонкую чувствительную кожу, играет с тонкими волосками. – Это совсем не противно, если делать нечто подобное себе. – Ты можешь заткнуться? Знаешь же, что ненавижу разговоры в постели, – мысленно обращается сам к себе Локи, будучи уверенным, что его услышат. – Знаю. А еще знаю, что когда ты злишься во время секса, то становишься очень чувствительным вот здесь, – двойник надавил пальцами у самого основания бедер возле поджавшихся от возбуждения яичек и прошелся по коже языком. – Больше никаких разговоров. И действительно, какие могут быть разговоры, когда голова забита липкой сладкой ватой? Какие разговоры могут быть, когда кончик твоего собственного языка толкается так глубоко в уретру? Совершеннейшее, идеальное безумие! Как вообще можно так глубоко засунуть кончик языка в столь маленькую щель, пронеслось у Локи где-то на грани сознания, которое еще не превратилось в сладкую смесь из сахара и сиропа. Теплые губы оттягивали тонкую кожу у головки, и юркий язык проникал под неё, лаская. Член готов был взорваться, но тонкие цепкие пальцы стальной хваткой сжимали его у основания, не позволяя кончить слишком быстро. Никаких излишних прикосновений, никаких лишних ласк. Концентрированное удовольствие в одной точке где-то во Вселенной. В той самой точке, где потом произойдет большой взрыв и родятся время, пространство и материя… А твердый, но гибкий язык продолжал упорно вылизывать каждую вспухшую вену, каждый миллиметр кожи. Раскаленный почти добела рот заглатывал не менее раскалившиеся яички, перекатывал их, покусывал, вылизывал. Тяжелое дыхание щекотало паховые волосы и горячими струйками скатывалось куда-то в промежность. Весь мир вдруг превратился в углеродную звезду с нестерпимой температурой, все плавилось и распадалось на атомы, а потом сливалось и вновь распадалось. Тесную камеру заполнили хлюпающие звуки и хриплое дыхание, без каких-либо намеков на стоны. Голова Локи мерно откидывалась и ударялась о стену. Наверное, когда эта сумасшедшая галлюцинация кончится (если она кончится), на затылке бога будет шишка. Время тянулось, как лакрица в руках маленького ребенка. Дыхание сбилось настолько, что иногда Локи и вовсе забывал сделать вдох или выдох. Тонкая, но сильная рука сжимала и ласкала его член, в то время как горячий язык толкался внутрь узкого колечка мышц, вылизывал, извивался внутри, оплавляя внутренности и заставляя растворяться в удовольствии и забывать о существовании. Его собственный язык сейчас проходился по внутренней стороне бедра, проникал в горячее нутро, щекотал чувствительные стенки, трахал неистово и самозабвенно. Никто и никогда не смог бы сделать этого лучше. Ничто лучше него самого. Потом похотливый язык вернулся к члену. Он доводил Локи до предоргазменного состояния и, когда тот готов был кончить, отрывался от действа. Порочный бог смотрел в свои собственные глаза и не мог думать о чем-либо, кроме того, что хочет изнасиловать свой собственный рот. Трахать его так, чтобы нёбо болело, так, чтобы нельзя было произнести ни слова. Так, чтобы глотать нельзя было без воспоминаний о члене, который упирался в самые гланды. Глаза, больше напоминавшие глаза невменяемого животного, смотрели на Локи, а горячий рот сжимал член. Оттягивать оргазм более было невозможно. Зрачки мгновенно расширились до предела, а кровь заполнилась горячим удовольствием, которого было так много, что оно изливалось прямо из начавшего обмякать члена. Вселенная расширилась до размера атома и резко сжалась до пределов галактики, а Локи утонул в космической темноте. *** Секунды превращались в года, минуты превращались в столетия, столетия превращались в ничто… Локи сидел в углу своей камеры и смеялся в намордник. Его тело сотрясал, ломал пополам и бросал из стороны в сторону дикий и безудержный смех. Как же он не понял раньше? Никто и никогда его не будет любить так сильно, как он сам себя любит. Тор и Один больше не могли достучаться до сошедшего с ума, павшего в пучины безумия бога. Он не видел их, когда они приходили. Не слышал, когда они говорили. Казалось, что он не замечал даже, как поглощал пищу, как несколько раз в сутки с него снимали оковы и позорный собачий намордник. Он был где-то далеко. В том мире, где точно есть тот, кто его любит…