Серафим

Кашин не мог совладать с собой. Его разум отключён, глаза не способны с полной точностью распознать бесконечно двигающуюся картинку, а ноги несут вперёд, словно позади настигает что-то или кто-то, представляющий огромную опасность. Даня бежит от самого себя, но не может справиться с управлением, хотя он искренне надеется последние секунды пребывания в сознании, что машина, только что посягающая на его жизнь, заберёт её и позволит быть там, куда бы не отправлялись человеческие души после смерти, рядом с самым близким для себя человеком. К счастью, а вернее сказать, к собственному сожалению, он очнулся, ощущая насквозь пронзающую боль в каждом миллиметре тела, тут же удосужившись осознать, что это не было смертью, не было тем желанным вариантом исхода, о котором Данил мечтал последние несколько дней. Только Бог, и то, если он есть, знает, сколько времени довелось провести здесь - лёжа у обочины моста, который столь отчаянно хотелось преодолеть, а возможно, вовсе с него сброситься. Река здесь небольшая, но нельзя сказать того же о скорости её течения, в любом случае, Дане бы не хватило смелости. Не хватило смелости осознать, что сейчас, впервые за целых девятнадцать лет своей жизни, он свободен. С трудом поднимаясь с холодной земли, юноша стал осматриваться по сторонам, сумрак ещё не поборол рассвет, поэтому, не сумев разглядеть ничего примечательного, Даня остановился. Он по-прежнему на том же мосту, что разделяет дорогу и лес. Лес, где находится кладбище, с которого он столь отчаянно пытался сбежать от правды. Вспоминая о произошедшем сейчас, вновь не может сдержать слёз в глазах, промокну́в их запястьем. Не оставалось ничего, кроме как выдвигаться домой, медленно преодолевая далёкий путь, ведь с таким количеством ссадин на теле, сделать это быстрее практически невозможно. Несмотря на безудержную тревогу внутри, Данил чувствовал, что в мире переменилось что-то значимое, ощущал это как внутренне, так и визуально. "Кажется, на этом месте был ларёк.." - думал он, смотря на пустующий участок земли, где даже в помине не мог подарузмеваться ларёк, а жаль. Хотелось напиться, при том так сильно, что мозги отшибёт. Купить самые крепкие, что ни есть, сигареты, накурившись до помутнения рассудка, как никогда ранее. И стоило Кашину наконец выйти в город, казалось бы, настигнув край родной Москвы, он ужаснулся от увиденного. Место, где он сейчас стоит, смотря на многочисленные улицы поселения, что ранее был его домом, пришлось понимать, что переменилось что-то настолько значимое, от чего Данил, вероятно, сошёл с ума. Обернувшись назад, глядя на дорогу, с которой сошёл, стало ясно одно - он стопроцентно шёл в правильном направлении. Но эти построения.. Эти задания.. не были такими, это он знает наверняка. Храм Василия Блаженного и Варварка, что ранее никаким образом не привлекали внимания, сейчас заиграли иными красками. Словно они стали.. Гораздо более новыми, в отличии от того, какой их видит Москва двадцать первого века. Кашин движется по проспекту, пытаясь понять, каким образом могло всё это произойти. Это точно не злая шутка - у Данила нет друзей, либо неприятелей, да даже просто знакомых, способных затеять подобное. Не прибегая к крайностям, верным для себя выводом он сделал сумасшествие и галлюцинации из-за стресса, хотя искренне сомневается, что это могло реальных лошадей с каретами, рассекающих по московским дорогам. Люди, хотя здесь их было не столь много, смотрели на него странно, перешёптывались, безудержно спеша куда-то вперёд. Можно ли оправдать это странное поведение внешним видом Данила? Он в чёрных джинсах, походящих на брючный пошив, а также кофте, вернее, абсолютно обыкновенном сером свитшоте, в то время как окружающие шли в непонятных тряпках, лишь редкие встречные, либо те, что выглядывали из карет, были одеты в искусные пальто, платья и костюмы из дорогих тканей странного фасона, казалось бы, из средневековья.. Эта мысль недурная, но Кашин ещё не настолько отчаялся, чтобы поверить догадкам о том, что он попал в прошлое. Наконец-то пред глазами вольно-невольно появилось место, куда все эти люди столь отчаянно спешили. Приняв решение чуть сторониться происходящего, он стал наблюдать за заполненной людьми площадью, пытаясь разобрать слова человека стоящего на своеобразной сцене. Вскоре, буквально через минут пятнадцать (видимо мероприятие началось ещё давно, а сейчас окончательно подошло к концу), народ стал расходиться в различные стороны, словно тараканы, которых ночью на кухне застали с поличным. Рыжий продолжал стоять, как ни в чем не бывало, лишь опираясь руками на непонятно для чего поставленные перила позади себя. Взгляд прикован к земле, мысли слишком спутаны, чтобы выразить хоть какое-то логическое объяснение происходящему. Мужчина, идущий с той самой площади явно по душу Кашина, оглядевшись по сторонам, заговорил, - Данила, я не мог подумать, что в такой день ты будешь стоять в стороне.. Должно быть твоему юношескому понимаю ненароком сложно оставаться в спокойствии, - говоря это, мужчина смотрел в глаза Кашину и кажется, он совсем недавно плакал, хотя выглядел статно, явно являлся одним из тех, что выглядывают из карет. Данил стал всматриваться в его лицо, понимая, что ранее он никогда этого мужчину не видел, - Извините, я.. - начинал говорить, но незнакомец в миг его перебил, - что Вы, Данила! Это я должен милости Вашей просить, я могу представить, как трудно лишиться батюшки в таком юном возрасте! И коль я обязан ему жизнью, точно приточно о Вас позабочусь, это я ему пообещал, а это обозначает, если с делами своими Вы здесь кончили и смотреть больше не на что, нам нужно скорее ехать в поместье, погода сегодня, ох.. Где моя карета?! В голове Кашина образовалось слишком много вопросов на счёт происходящего. Кто этот мужчина? Почему он извинялся? Кого имел ввиду подразумевая отца рыжеволосого и что с этим никогда ранее не присутствующим в жизни Дани человеком случилось? Желая получить ответ на все эти насущие вопросы, не оставалось выбора, кроме как безукоризненно согласиться на приём в чужом доме, как этим неизвестным мужчиной и предполагалось изначально. Если Москва столь резко переменилась, а вернее будет сказать, вернулась в прошлое, вероятно, квартира, где жил Кашин всё это время, ему вовсе не принадлежит сейчас. И даже если это и вправду невероятно правдоподобная игра разума, стоит плыть по течению, поэтому сейчас, сидя в карете, каковых никогда в жизни не видел, Данил всматривается в лицо напротив сидящего незнакомца, представивший ему ночлег и, кажется, пожизненную поддержку. Иначе что он имел ввиду, разбрасываясь словами по типу "обязан жизнью твоему отцу"? Сидели они молча ровно до тех пор, пока рыжий не вымолвил краткое: - год.. Мужчина, словно опомнившись, глянул на Даню, не совсем понимая контекста слов. - который сейчас год? - дополнил юноша. - первое апреля 1823, - выпалил незнакомец чуть удивлённо, а после уткнулся в свои ботинки виноватым взглядом, - зазря назвали дату эту днём смеха и забав.. Таких людей казнят, а им всё весело.. "Не то слово" - подумал Кашин, благополучно пропустив мимо ушей слова о казни, думалось ему о похоронах, о попадании в IXX век и всём прочем, во что невозможно поверить никакому благоразумному человеку. - прибыли, сударь, - прокричал кучер, хлыстом останавливая лошадь. В роскошном поместье Кашину выделили небольшую комнату на верхнем этаже и тогда он стал пытаться ненавязчиво разузнать, что же всё таки здесь происходит. Как оказалось, тот самый мужчина и по совместительству владелец этого особняка - Тушенцов Иван Иванович, статный дворянин, вдовец без наследников.. Хотя, имеется у него единственный племянник по имени Руслан, он и без наследства дядюшки парень отнюдь не малоимущий. Уже через несколько дней по всему персоналу дома пошли слухи о том, что тот самый племянник в ужасном одеянии ночью прибыл в дом и сегодняшним вечером в честь него состоится целый бал. В своё время Даня неоднократно зачитывался литературой британских авторов, которые ещё даже не родились, мечтая попасть на один из балов, и когда выдалась такая возможность, он непременно согласился, даже в качестве обыкновенного помощника. Вовсе не скудный фуршет. Бокалы белого сухого вина, натёртые до отблеска собственного отражения белой матерчатой тканью. Нежный аромат слегка замороженной вишни. Движения, словно расправляющиеся ветви сакуры элегантно открывают дверь правой рукой. На удивление бесшумные шаги, передвижение в пространстве сравнимо лишь с высшими ангелами, отличный экспонат для наблюдения за смертными - всё это Данил Кашин. Рыжий серафим преподносил гостям закуски, вплотную ухватившись пальцами за сложенную сервировочную скатерть левой рукой. Он пролетал меж людьми, словно в лабиринте, не вглядывался в лица, а возможно и вовсе не видел их. Но в один момент удалось уловить нечто иное, выделяющееся из всей этой суматохи. «Не в своей тарелке? Нет. Совершенно чужой среди "своих"» - думал Даня. Незнакомец изо всех сил старается не подать виду, но язык тела невозможно надурить. Он дрожит, мурашки проецируются также, как и на белой коже Кашина. «Кто же ты такой?» Некто чрезвычайно громкоголосый неумело присвистывал и кричал неразбериху, никто так и не понял, он в достаток опьянел, или же просто напросто хочет позабавиться, что на таком мероприятии было бы очень не к месту. Рыжий не может свести глаз и движется в его сторону, в какой-то момент оступаясь и падая прям в ноги того самого юноши - Тушенцова, племянника. Руслан спохватился помочь и протянул Кашину руку. « Я уставился на несколько секунд, бегая зелёными глазами в попытке разглядеть хоть что-то сквозь замыленную пелену, не отпускающую меня всё это время. Мы вместе замерли. Я видел, как карие глаза неизвестного буквально прилипли к моим. Никто из нас не осмелился моргать, в то время как нескончаемый шум на фоне звучал в унисон. Вдвоём мы стали одним целым, вот, вот же оно, то самое, поистине родное» - Ты.. ведь тоже не из этого времени? - единственное, что смог вымолвить Кашин.