Теория Мультивселенной в Линейной Перспективе

8 апреля 1994 года Майк просыпается от телефонной трели вперемешку с жужжанием напольного вентилятора, он с громким мученическим стоном зарывается лицом в подушку, потому что ощущение такое, будто бы он едва успел закрыть глаза, толком не поспав. Он шарит рукой по прикроватной тумбе, задев нечто, упавшее на пол с жутким грохотом. — Блять, — шипит Майк, подняв голову. На полу валяется его любимая лава-лампа, ударившаяся о разбросанную по ковролину стопку дисков. Майк вытряхивает свои ноги из скомканной простыни, он стоит посреди комнаты в одних трусах, пока из-за незадернутых штор шпарит дурацкое Калифорнийское солнце. Он почесывает голову, вылепляя из волос что-то — он надеется, что это не сбежавший из клетки хомяк Макс. Нет. Это фантик от жвачки Love is. Майк читает надпись: «Любовь это… когда твое будущее необычайно ясно». Он хмыкает, выкидывая фантик к остальной куче мусора на полу — пустым банкам от колы, вырезками из его статей для Cashbox и одноразовым пустым зажигалкам. Одеяло полностью свалено на пол, потому что спать под ним невозможно, а убирать в шкаф — лень, в углу стоит пластмассовый таз с неразобранной стиркой, а под потолком висит липучка для мух. Майк не может найти телефон. Он вообще ставил его вчера на зарядку? У них дома чертов радиотелефон, потому что Ньюберри Парк диктует свои правила — прогрессивность, модерн, понты. И эта маленькая хреновина совсем не то же самая, что мамина коробка с проводом, который можно протянуть через целую кухню. Телефон все ещё трещит. Майк рвёт на себе волосы, ненавидя весь мир. У него рабочий стол, заваленный бумагами, из-под которых едва видна клавиатура, а монитор от компьютера весь в наклейках — спасибо, Холли, он обожает её обсессию на эти пухлые наклейки с мультяшками. Майк скидывает все черновики на пол, телефона там нет. Он ищёт на полу, но отвлекается на звук газонокосилки со двора, случайно наступив на нечто, накрытое толстовкой. Нечто — это его Нинтендо. Майк отскакивает в сторону, держась за ногу и ойкая от боли, пока маленький телевизор на полу загорается и Марио Ворлд предлагает ему начать уровень заново. — Да пошёл ты, — выплёвывает Майк. И он видит. Чёртов телефон, эта беспроводная трубка, скулящая хуже него на последнем приемё у дантиста, когда ему пытались вырвать зуб мудрости. Майк нагибается к открытой дверце комода, достаёт из вороха носков блевотно-зелёного и ядерно-малинового цвета телефон. — У аппарата, — устало выдыхает он, просто садясь на пол, и его пальцы ног зарываются в ковролин, собирая все крошки от чипсов. — Я думала, ты сдох, — хмыкает в трубку Макс, она звучит так, будто что-то жуёт. Майк бросает быстрый взгляд на будильник и понимает, что время уже перевалило за полдень. — Как похмелье? — Какое похмелье? — фыркает Майк. — Я вчера вообще не пил. У них дома, у Майка и Макс, была дикая вечеринка по случаю того, что его наконец пригласили дать интервью на музыкальном радио, а всё благодаря тому, что Майк написал критическую статью со своими впечатлениями от недавнего, мартовского, концерта Нирваны. И это был разгром. Его напечатали на первых страницах журнала Ray Gun, Джейн купила больше десятка выпусков и разослала их каждому, кто когда-либо был знаком с Майком и находился в пределах США. И нет. Майк не пил. Он вычитывал свою статью и корректировал заметки к тому, что хочет сказать на радио, потому что иначе, он уверен — этот эфир превратится в его личный позор и не видать Майку Пулитцера в далеком безоблачном будущем. — Отлично, рада за тебя, — Макс смеётся с чьей-то шутки на фоне, её становится плохо слышно, потому что она прикрывает трубку рукой. — …что? Тони?! Нет, Гвен, мы не можем поставить стенд с пивом, мне плевать, что это напечатали на флаере. О чём он думает? Да там половина гостей — тридцатилетние панки, думаешь, они идут посмотреть на скейтеров? Они напьются и отдирай их потом от рампы! Майк закатывает глаза. Он слушает эту ругань ежедневно, с тех самых пор, как Макс стала организатором соревнований для скейтбордистов и её наняли в промоутерский отдел Birdhouse, той самой компании со штуками для скейтов. — …пошли его в жопу. Мне плевать, что он Тони Хоук, я слепая на один глаз и всё равно могу повторить любой из его задротских флипов, — она стучит пальцами по клавиатуре, значит, сидит в своём офисе, в Пасадене. — Алло, Уилер? Ты тут ещё? — Да, — загробным голосом отвечает Майк, чувствуя, что его желудок начинает есть себя самого. Он встаёт на ноги, направляясь на кухню и одной рукой выпутывает из волос цепочку с медиатором. — Давай быстрее, мне нужно собираться. — Куда собираться? — Макс возмущается. — У тебя эфир вечером, а мне нужна помощь прямо сейчас. Я с утра торчу в офисе и не вижу белого света! — Выкладывай тогда, — он хмурится, спускаясь по лестнице. Кухня за поворотом. Майк открывает холодильник и видит целое ничего из остатков вчерашней пиццы и растаявшего мятно-шоколадного мороженного, которое ест только Макс. — Ты не мог бы, пожалуйста, доехать до Эл-Эй и забрать мою деку? — просит она милым голосом, который настолько несвойственен Макс, что Майк кривится, ужаснувшись. — Алло? — Сама забирай свою деку, — Майк разводит в кружке кофе с порошковым молоком и сахаром, всё в одной упаковке. — Ты хочешь, чтобы я сорок минут пёрся из Ньюберри до Эл-Эй, когда можешь заказать курьера? — Я не доверяю курьерам, ты прекрасно знаешь это, — настаивает Макс. — Помнишь тот раз, когда мы заказали торт на день рождения Лукаса? В форме баскетбольного мяча? — Да, — Майк тихо смеётся, прижав трубку плечом к уху. К ним приехал не просто торт. Это был гигантский тортище, мяч, размером с кресло, внутри которого сидела танцовщица-чирлидерша. Лукас очень долго ржал, Макс возмущалась, а Джейн успела подружиться с девчонкой. — Забери мою деку, — просит Макс снова. — Я не хочу, чтобы вместо скейт-доски ко мне приехала настоящая доска, деревянный брусок из осины размером пятьдесят на пятьдесят на две тыщи. — Ладно, параноик ты гребаный, — Майк хлюпает горячим кофе, и тот стекает по его лицу из-за смеха. — Скажи адрес. — Я люблю тебя, чудила, — радуется Макс. Майк не успевает прибрать в комнате, да и не хочет, но он принимает душ и переодевается в чистую неглаженную одежду. Большая футболка слегка прилипает к телу, потому что высохла не до конца, по шортам с карманами он распихивает предметы первой необходимости — сигареты, зажигалку и запечатанную пачку презервативов. Он не самоуверенный. Просто у него как-то была такая фантазия, типа, вот он идёт по бульвару, сталкивается с кем-то горячим, а из кармана выпадает пачка презиков. И Майк такой, типа неловкий: «Ой, прошу прощения, я не знаю, как она там оказалась…». Ладно. Ему двадцать два и у него не было секса больше полугода, а жара припекает мозги. Сходить с ума позволительно. Уже в коридоре, у двери, Майк надевает солнечные очки, которые покупал вместе со Стивом перед полётом во Флориду, где Харрингтон должен был познакомить Эдди со своими родителями. Это супер-крутые Рейбены. Он выглядит в них, как знаменитость. Майк ищет свой серебристый сидишник от Сони, плеер — его покупка с первой зарплаты, тех денег, которые он получил, продав свою статью через год после того, как вылетел из колледжа. Он идёт через гостиную, зная, что плеер валяется между диванными подушками, случайно наступает ногой на пульт и включает телик. И замирает. — …группы Nirvana, был обнаружен мёртвым у себя дома в Сиэтле, Вашингтон, 8 апреля, на третий день после своей смерти, — говорит телеведущая. Майк оборачивается, уже держа плеер в руках и прижимая его к груди. — Какого… — он делает глубокий вдох. — Через стеклянную дверь оранжереи Смит заметил тело и предположил, что кто-то спит, однако, присмотревшись, он увидел кровь у левого уха и ружьё, лежащее поперёк тела. В 8 часов 45 минут Гэри Смит позвонил в полицию и местную радиостанцию, — девушка смотрит в камеру, сжимая в руках листки, может, просто для вида. — Фанаты уже начали оплакивать потерю, срывая радиоэфиры звонками, а на каждой станции звучит… Майк выключает телевизор.                      Уилл просыпается на полу, сначала не понимая, где он вообще находится. Высокие стены из красного кирпича, пустое пространство без всякой мебели, ни одного окна, но зато — стеклянная крыша, через которую бьёт убийственно яркое полуденное солнце. Уилл обнимает подушку, мокрую наверху от его слюней, протирает глаза руками и умирает. У него ломит спину, ведь, как оказалось, после двадцати у тебя находят сколиоз и плоскостопие — это как обряд посвящения в первую четверть жизни. Плюс ко всему: он спал на полу. Какого чёрта? Уилл встаёт, осматриваясь по сторонам, по-тихоньку к нему приходит осознание — это выставочный зал клуба художников-авангардистов. У него сегодня выставка. Все картины стоят вдоль стены, пока что накрытые белыми простынями. Он прилетел в Эл-Эй вчера утром, вместе с Джейн, и весь день они носились по городу, потому что организаторы выставки чуть ли не кинули их с деньгами, но всё обошлось. На монтажников и прочих бюджета не хватило, они смогли только заплатить грузчикам за перевозку картин в целости и сохранности, а всё остальное — сами. Макс помогает им с рекламой последний месяц, созваниваясь со своими многочисленными знакомыми. Уилл не ждёт, что придёт много людей, только самые близкие, которые смогут добраться. Дастин недавно вернулся из Канады: они со своей колледжной исследовательской группой полгода жили в лесах Квебека, изучая миграцию американских черных медведей. Но он обещал прилететь, как только сможет, выставка всё равно будет идти две недели. Лукас пытается пройти отбор в основной состав Индиана Пэйсерс, но он будет проездом, потому что тренер тащит их посмотреть на Стэйплс-центр здесь, в Эл-Эй. А насчёт остальных — как получится, так получится. Уилл разминает спину, пробираясь в комнатку, спрятанную под металлической винтовой лестницей, ведущей наверх, к балкону. В комнатке есть рабочий стол с компьютером, радио и, самое главное, кофеварка. Он включает радио, выкручивая звук на полную, и подогревает в кофейнике кофе. Неизвестная ему песня, какой-то попсовый хит, быстро заканчивается, голос ведущего врывается в эфир. — У нас звонок от слушателя, — немного тоскливо произносит мужчина. — Привет, как вас зовут? — Эшли, — девушка громко шмыгает носом, звуча так, будто уткнулась в носовой платок. — Я… Можете, пожалуйста, поставить песню Нирваны? — Конечно, Эшли, — соглашается ведущий. — Что ты хочешь услышать? Уилл не понимает, что происходит, он хмурится, наливая горячий кофе в кружку, рискуя умереть от жары. Кофе на вкус оказывается отвратительным, словно смесь болотной воды. — Smells Like Teen Spirit, — просит Эшли. — Да, — ведущий вздыхает. — Мы с удовольствием послушаем её седьмой раз за день… Всего доброго, Эшли! А сейчас звучит бессмертный хит Нирваны, уж простите за каламбур. Ближайшую неделю мы будет прощаться с Куртом, оставайтесь с нами… Уилл с грохотом опрокидывает чашку в раковину, ложка звенит, ударившись о стол. Он подходит к рабочему столу, загружая компьютер, долго вводит адрес новостного сайта в строку и одновременно с этим набирает номер на стационарном телефоне, прижимая трубку к уху. Долги гудки, за которыми не следует никакого ответа. Новостной портал заполнен статьями, посвященными смерти и памяти Курта Кобейна. Уилл хочет дозвониться до Эдди, потому что тот был на последнем концерте Нирваны в Мюнхене, он ездил туда со своей группой, чёрт, он знаком с ребятами, которые выступали на разогреве! Он бы и сам смог выступить в следующий раз! Уилл не знает, почему хочет позвонить именно Эдди, ведь он — даже не самый большой фанат Нирваны из всей их компании. В любом случае, Эдди не берёт телефон. Уилл кладёт трубку, но поднимает её заново через пару секунд, чтобы ответить на звонок. — Проснулся? — Джейн ласково смеётся в трубку, но всё же он слышит легкую усталость в её голосе. — Да, — Уилл хочет улыбнуться, но он все ещё жутко растерян, от нервов начинает дергать серьгу в левом ухе. — Ты слышала новости? — Да, — Джейн вздыхает. — Со всех сторон, с самого утра. Ты в порядке? — Я? — Уилл тормозит, маленький камушек на серьге холодит ему пальцы. — Конечно, я в порядке. Я имею в виду… Чёрт, забей. Где ты? Он осматривается по сторонам, замечая свою оранжевую футболку с логотипом Pink Floyd, подаренную ему Макс в качестве извинения, потому что она обманом затащила его в гей-клуб на Рождество в прошлом году, когда они пересеклись в Вегасе, после череды странных событий, включающих в себя: почти свадьбу Робин и её девушки, операцию на аппендицит Джонатана и две ночи в тюрьме после соучастия в попытке Эдди выкрасть знак-стоп. Это был дикий год. — Я разбираюсь с этими табличками, заказными, знаешь, намного легче было бы прилепить на стену стикеры с подписями к картинам, — бурчит Джейн. — Артхаус, — соглашается Уилл. — Не видела мою панамку? — За компьютером, — быстро реагирует Джейн. — В общем, я разбиралась с табличками, а потом решила позвонить в ту студию, которая делает рамку с драконами для главной картины, и они попросили приехать и забрать её лично. — Почему лично? — Уилл тянет провод через комнату, собирая футболку, панамку и свою поясную сумку, набитую цветными маркерами и жвачками. — Они не хотят выплачивать компенсацию за ущерб, а рамка, она же… — Джейн вздыхает. — Пиздец дорогая, Уилл. Он смеётся, прикрыв рот рукой. Да, уж. Два бедных художника-студента — он и Джейн, которая учится на дизайнерском. И рамка весом в пять с половиной килограмм, ручная работа. — Я заберу её, не переживай, — обещает Уилл. — Просто скажи адрес… — Боже, блин, спасибо, — Джейн улыбается в трубку, он это чувствует. — Обожаю тебя.                      Майк выходит из автобуса на остановке Кауэнга, температура на улице поднимается до семидесяти семи по Фаренгейту, но это вполне терпимо. Ему нужно сделать пересадку, чтобы доехать до Эл-Эй, в нужный район, но перед этим он решает зайти в Старбакс за кофе со льдом и заодно взять себе сэндвич. На глазах очки, на голове наушники. Он сжимает провод, тянущийся к плееру, пока Кобейн орёт ему прямо в уши, живее всех живых. After dinner I had ice cream I fell asleep and watched TV I woke up in my mother's arms…               Эта песня входит в его личный топ пять из всех песен Нирваны. Когда альбом Incesticide появился на свет в девяносто втором, Майку было двадцать, а значит пускать его в бары было нелегально. Но это не помешало Эдди взять его с собой в Чикаго, на выступление в задрипанном рок-клубе, с которого группа Bats and Nails начинала свой путь в индустрии. Он поставил Майка вторым басистом, всего лишь на одно выступление, потому что… — Как ты можешь писать о музыке, если никогда не стоял с гитарой в руках на сцене, малой? И он был прав. Впервые Майка пробрало с ног до головы это ощущение предвкушения и липкой тревоги, его не волновало внимание толпы, его волновало то, что внимания как раз не было, всем было плевать на очередных грязных металлистов из глубинки. Но стоило Эдди вдарить по струнам, а Гаррету захерачить по установке, как Майк ощутил ебаное возбуждение, мурашки покрыли всё его тело. Он сжал пальцами гриф, а затем коснулся струн баса, подстраиваясь под ритм. Полумрак перебиваемый красным светом неоновых ламп, запах дешёвого портвейна и куриных крылышек, какой-то накуренный чувак, пытавшийся забраться к ним на сцену. Майк ощутил всё это сполна, и с тех пор его статьи стали в разы лучше, пикантнее, ведь описывать музыку так, чтобы читатель смог не просто услышать её в своей голове, но ещё и ощутить на вкус или запах — это тяжелый труд. В тот день, когда Эдди купил ему в баре пару шотов водки, Майк засмотрелся на милого парня. У парня были большие чайные глаза и родинка над губой, на секунду сознание даже спутало его с давним знакомым, но мозг отчаянно кричал — Это не он. Это не он! Парня звали… То ли Чед, то ли Чад, он был старше на год, а может на три. Они почти трахнулись в туалете, а Майк в конец убедился, что он не гетеросексуал. Он проплакал всю ночь, сидя в фургоне, пока они ехали в другой город, а Гаррет материл его и успокаивал. Он плакал, потому что совершил так чертовски много ошибок. Но осознал это слишком поздно. В ту ночь по радио в фургоне крутили все хиты из Incesticide Нирваны, совершенный неформат для публики.               Майк забирает свой заказ, расплачивается на автомате, забывая про сдачу, и выходит из кофейни в сторону остановки.                      Уилл останавливается на взятом на прокат велике, съезжая с Уодроу Уилсон Драйв на Кауэнга, он паркуется возле Старбакс, придерживая панамку на голове и снимая с руля велосипедный кодовый замок, но пока крепит его к колесу, то роняет бумажник куда-то на дорогу. Он чертыхается, слыша на фоне дверной колокольчик, и нагибается, чтобы поднять кошелек. В Калифорнии он бывает редко, с тех пор, как они с Джейн вернулись в Хоукинс ещё в восемьдесят шестом, им редко выпадала возможность оказаться где-нибудь в Эл-Эй, а тем более в Леноре — она осталась в прошлом. Но Уилл довольно неплохо разбирается во всех этих дорогах, пересечениях и бульварах, он тут, как свой, поэтому проехать через полгорода на велике за рамкой, которую он, непонятно как, будет крепить на багажник — легкотня. И он рассматривает вариант вызвать такси из студии к выставочному залу. Уилл входит в Старбакс, надеясь купить нормальный кофе, и тут же различает Smells Like Teen Spirit, которую, кажется, собираются крутить весь день из каждого утюга. Бариста за стойкой принимает заказ, перед кассой выстроилась маленькая очередь, Уилл занимает место, хмурясь, потому что за одним из столиков плачет девушка. У девушки красные волосы, размазанная под глазами тушь и футболка с логотипом Нирваны, её подруга сидит рядом, держа в руках коробку с салфетками. Он вздыхается. Потому что… Какого хрена вообще?               В девяносто первом году, когда вышел самый популярный альбом группы — Nevermind, Уилл уже учился в школе искусства и дизайна Херрона, в Индианаполисе. Они с Джейн жили в общежитии, но на разных этажах, оба отказались от помощи родителей с арендой квартиры, потому что хотели прочувствовать обычную человеческую жизнь, слиться с толпой после всего того дерьма, что с ними произошло. Изнанка осталась далеко позади, но это не значит, что исчезли проблемы и сюрпризы. Одним из таких сюрпризом стала Макс. Макс заявилась к нему на порог в начале ноября, с рюкзаком за спиной, комната Уилла была украшена дурацкой гирляндой с тыквами, на кровати лежал пластмассовый мини-скелет, а сосед ушёл на тусовку. Он открыл дверь и встретил её с красными от слёз глазами, растрепанную, как и всегда, но в этот раз волосы девушки выглядели так, будто она пыталась их выдрать. Уилл пропустил её внутрь, усадил на кровать и дал воды, уже наворачивая круги по комнате от нервов. Он порывался привести Джейн, но Макс его останавливала. Она залезла в рюкзак и вытащила оттуда положительный тест на беременность. Уилл был в таком дичайшем ахуе, что растерял все слова поддержки. — Лукас? — спросил он. — Конечно! — Макс долбанула его по руке. — Это вышло случайно, я клянусь, мы просто очень долго прощались перед отъездом. Макс собиралась улететь в Калифорнию, там остался жить её двоюродный дедушка, который держал свой магазин спорт-товаров. Она больше не могла оставаться в Индиане, слишком много плохих воспоминаний, а Лукас почти без слёз согласился попробовать отношения на расстоянии. — Ты должна была улететь через неделю, — напомнил Уилл. — И мы хотели пересечься… Чёрт, Макс, это полнейший… — Пиздец, — закончила она за него, судорожно вздыхая из-за истерики. — Я не знаю, что делать Уилл. Если… Если я реально беременна, то что теперь? Мне придётся остаться, как минимум, чтобы сделать аборт, но где я, блять, сделаю аборт так, чтобы никто не узнал об этом? Я ебала всё это. — Тише, — Уилл присел с ней рядом, прижавшись плечом к плечу. — Сколько тестов ты сделала? Макс громко шмыгнула носом, вытирая его салфеткой. — Один, нашла у мамы в ванной, увидела, села на автобус… — Ты поехала в Индианаполис на чертовом автобусе? — удивился Уилл. — Я испугалась! — заявила Макс. — Я не знала, кому рассказать! Первым делом подумала о тебе, а потом всё как в тумане, Уилл, я так боюсь. Он крепко обнял её, поглаживая по волосам. Он и сам боялся, когда плакала Макс: она делала это очень редко, тем более после того, как всё стало возвращаться к норме в их жизни. Она плакала только от счастья. И он не хотел, чтобы это изменилось. Уилл отстранил её от себя за плечи, строго заглянув в глаза. — Мы сейчас пойдём искать аптеку и купим, как минимум, ещё два теста, — сказал он. Макс кивнула. В тот день они мялись, как малолетки, у кассы, положив на прилавок вместе с тестами на беременность ещё и какие-то витамины, жвачку и зубную нить. Фармацевт посмотрела на них без осуждения, скорее насмешливо. — Хорошо прошла вечеринка на Хэллоуин? — хмыкнула она. Уилл покраснел, Макс нервно смеялась, поправляя волосы. Они зашли в первый попавшийся Бургер Кинг, Уилл ждал её у дверей женского туалета, держа в руках пакет с комбо из двух бургеров и большой картошки. Девушки, выходившие из туалета, странно косились на него. Макс вышла довольная, радостная она светилась счастье, налетая на Уилла с объятиями. — Я не беременна! — вопила она, пока их комбо мялось, зажатое между телами. — Давай напьёмся, Байерс! Это надо отметить… Они напились, сидя на лавочке у музыкального магазина, недалеко от общежития, Макс сжимала ногами рюкзак и лопала бургер, запивая его уже второй банкой пива. Уилл измазался в соусе, возле него стояла пустая бутылка из-под коктейля сок-плюс-водка. Каждый раз, когда открывалась дверь в магазин, оттуда доносилась эта долбанная Smell Like Teen Spirit. Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello! — Майку нравится Нирвана, — пьяным голосом сказала Макс, продолжая жевать. Уилл ничего не ответил.               Сейчас он берёт свой кофе и выходит из кофейни прочь, оставляя песню позади.                      Майк доезжает до магазина Birdhouse на бульваре Сильвер Лейк, возле Таргета. Он стоит, привалившись спиной к стене, и курит уже вторую сигарету, пока упакованная дека лежит рядом на теплом асфальте. Кажется, рядом стоит младшая школа, потому что он замечает поток детей с родителями и без. Даже как-то неловко, что он курит. Майк жмурится от яркого солнца даже под очками, но рассматривает двух пацанов лет восьми или девяти — они идут вдоль тротуара, пиная мяч и весело пихая друг друга локтями, на одном смешная панамка, а у второго ободранные коленки и стремные носки. Майк ненавидит вспоминать, но, видимо, сегодня реально день памяти. В наушниках играет Something in the Way. Underneath the bridge The tarp has sprung a leak…               Чуть больше полугода назад, перед тем, как Дастин уехал в экспедицию, а Джонатан и Нэнси наконец решили пожениться, не зная, что вместо свадебного подарка жених получит операцию по удалению аппендицита, они арендовали небольшой, но уютный зал в Канзас-Сити, Миссури, где потом и осели. В зале были светлые паркетные полы, высокие окна и каждый угол был украшен цветами. Весь вечер шериф Хоппер кружил на руках Джойс Байерс, до тех пор, пока его не оккупировала Холли, заставив катать на спине. Лукас и Дастин отбились от группы, играя со Стивом на деньги в покер, Джейн и Макс хихикали, выпив уже по четыре коктейля каждая, а Майк стоял на улице. Он стоял на улице, курил, и объяснял Эрике Синклер, почему Кобейн — гений, а гранж-рок — это музыка, идущая от сердца, и вообще она спасёт мир. Он тоже был пьян. — Ты просто прикинь, этот хер с горы, Эксл Роуз, подговорил своих дружков перевернуть фургон, внутри которого была маленькая дочка Курта! Это ж полный пиздец... — Майк трясся от передозировки эмоциями, это был хороший день, он даже заплакал пару раз, пока Нэнси шла к алтарю с отцом, державшим даже в такой ситуации каменное выражение лица. — И, типа, сначала Эксл был кумиром для Курта, но потом, после всей херни, после того, как выяснилось ис... Истинное! Отношение Эксла к фанатам, то Курт его невзлюбил. И правильно, я считаю. Эрика отобрала у него сигарету, игнорируя возмущения, и затянулась, выдохнув дым с абсолютно равнодушным выражением лица. — То есть, — хмыкнула она тогда. — Один вылизанный панк налетел на другого грязного панка, и они пособачились? Майк зажёг вторую сигарету, ослабив галстук на шее. — Это гранж, ты не понимаешь. — О, Уилл, — Эрика обернулась, махая рукой Байерсу младшему, который шёл с парковки, держа в руках что-то, что он достал из фургона Аргайла. — Иди к нам! Уилл остановился рядом, натянуто улыбнувшись Эрике, даже не смотрел в сторону Майка. — Меня ждут молодожёны, — он показал камеру, которую держал в руке. — Фотик Джонатана уже сел, а зарядка в номере. — Тогда подожди меня! — Эрика докурила и обвила свою руку вокруг руки Уилла, стуча каблуками, пока они возвращались в зал, на праздник. Майк не успел поймать его взгляд, он успел лишь почувствовать слабый запах одеколона и заметить маленький след от крема на щеке. Они больше не разговаривали. С момента отъезда Уилла в колледж Индианаполиса, пока Майк работал у отца, чтобы переждать год после школы — они не пересекались нарочно, не звонили друг другу и не писали, иногда здоровались, если уж приходилось, обменивались скупыми — как ты? как жизнь? как учёба?               Уилл признался ему в любви на выпускном, но не так, как это делают в романтических комедиях. Они вышли из украшенного шариками и конфетти спортзала, оказавшись у шкафчика Майка, чтобы выпить припрятанный мамин бурбон. Майк открывал замок трясущимися от адреналина руками, а Уилл не мог перестать смеяться, повиснув у него на плечах. Они были почти в таких же костюмах, как на свадьбе. Уилл сделал глоток, его глаза горели, отражая блики со стороны спортзала. — Знаешь, я рад, что всё в итоге так вышло. — сказал он. — О чём ты? — Майк улыбался, когда ему передали бутылку, и сделал большой глоток. — Просто, — Уилл пожал плечами, убрав руки в карманы. — Мы справились, вы выжили и даже выпустились из школы, экзамены закончились, теперь можно… Можно что угодно! И я реально, блять, рад, что всё так. И мы с тобой. Майк занервничал, ощущая, как вспотели его ладони, когда он наблюдал за тем, как Уилл делает новый глоток и его горло дергается. — Мы с тобой что? Убили Векну? — Майк ухмыльнулся. — Что мы друзья, — Уилл отвёл взгляд. — Теперь я могу это сказать, потому что всё в прошлом, я ведь думал: неужели он никогда не догадается? Он — это ты, если что. Я был влюблён в тебя, наверное, — Уилл фыркнул, — лет с десяти? Может, немного по-детски, но… Майк перестал слушать на момент, когда прозвучало слово «влюблен». Он стоял в полной прострации, алкоголь жёг горло, из спортзала громко играла музыка, он даже слышал весёлый визг Джейн, которую перед этим заставили толкать речь. — …когда всё стало серьёзно, но я подумал, что это скоро пройдёт… — Уилл прервался, заметив его выражение лица. — Прости, я вот так вывалил это на тебя? Чёрт. Просто знай, что всё закончилось, Майк! Теперь всё круто. Мы можем быть друзьями, да? Майк не заметил того, как Уилл без остановки дергал пуговицу на своем пиджаке, как от нервов бегал взгляд друга, он слышал лишь собственное колотящееся сердце, его накрыло ощущением того, что всю свою жизнь он продолжал из раза в раз совершать неправильные поступки. И вот, наконец, он понял, где проебался. Майк прижал Уилла к шкафчику, навалившись всем телом, и впечатался своими губами в его, даже не целуя, а просто дыша в закрытый рот. Он был пьян и понятия не имел, что делает, а может — наоборот. Может, у него просто сорвало тормоза. Потому что Уилл собирался уехать в колледж и оставить его одного, а Майк в душе не ебал, что будет делать со своей жизнью — куда он пойдёт? с кем в итоге окажется рядом? Может, он застрянет в Хоукинсе, тут же и помрёт однажды, а всё, что ему останется — это вспоминать те дни, когда они были все вместе. Когда Уилл был рядом. Уилл пытался оттолкнуть его, мыча что-то в рот, но Майк его не слушал. Он прижимал парня, держа за плечи, губы едва шевелились, но он отчаянно ждал, что на поцелуй ответят. Уилл расслабился, прекратив вырываться. Он дал Майку то, чего он хотел. Майк отстранился от него, ища в глазах хотя бы маленький признак того, что он поступил правильно в этот раз. Уилл влепил ему пощечину, злобно поджав губы. Его глаза больше не горели весельем, в них было испепеляющее пламя, жар которого Майк был не в силах вынести.               Теперь же, когда они сталкивались взглядами, Уилл смотрел на него так, будто видит впервые. Не знает вовсе.               Майк докуривает сигарету, выбрасывая бычок в мусорку, перехватывает деку покрепче и щелкает кнопку плеера, меняя песню на другую.                      В ожидании Уилл подкидывает в руках панамку и жует фруктовую жвачку, зависнув у стойки в арт-студии Глендейла, где работают молодые мастера. Ему приносят рамку «70×90», с лепкой ручкой работы — длинными фигурками драконов, оплетающих края, словно змеи. Рамка черная, матовая, он касается краев пальцами и ощущает приятную прохладу, почему-то думая, что драконы оставят на коже следы, как от угля для рисования. — Это лучшая работа Стэнли, — говорит парень, похожий на хипстера, стоя по ту сторону и пересчитывая наличку. — Так что если будут фотки, то мы бы с удовольствием глянули… Внутри прохладно из-за сильно работающего кондиционера, стены выкрашены в темный, а натяжные потолки отражают беспорядок, в который превратились волосы Уилла, пока он ехал на велике. — Приходите на выставку, — хмыкает Уилл. — Голливуд Хиллс, съезд с Малхолланд драйв на Аутпост. — Чувак, — парень удивленно округляет глаза. — Шутишь? — Не-а, — Уилл гордо прижимает рамку к себе в последний раз перед тем, как её упакуют. — А какая тема выставки? — Парень облокачивается на стойку, перекатывая незажженную сигарету из одного уголка рта в другой, он смотрит из-под ресниц, откровенно флиртуя. Уилл все ещё удивляется тому, насколько всё проще в Калифорнии.               Когда ему впервые пришла в голову идея о том, какой он хочет видеть полноценную выставку своих работ, какую картину в целом он хочет собрать из этих маленьких деталек паззла — он тут же позвонил Лукасу. Джейн уже спала, на часах была половина третьего ночи. — Боже, Уилл, — Лукас выслушивал его концепцию на протяжении почти часа, это был поток из слов, не слишком связанных друг с другом. — Это просто вау. — И, знаешь, как бы каждая картина будет маленькой частью из прошлого, — Уилл стоял в коридоре общежития, замотанный в одеяло, переминаясь с ноги на ногу в тапочках, он говорил максимально тихо, чтобы комендант его не услышал. — И потом они все сольются в одну большую, как вывод… Или нет. Это слишком тупо, да? И слишком сентиментально, скажи? Я будто большой ребёнок. Такой дипломный проект не примут. — Ты хочешь использовать выставку в качестве дипломного проекта? — Лукас звучал сонливо, но заинтересованно. Он находился в самом эпицентре вечеринки с другими членами баскетбольной команды, которые чуть ли не выносили окна, играя в клубном общежитии с мячом. — Комиссия сказала, что у них есть три места, типа для студентов с самыми высокими баллами, — Уилл вздохнул, набрав побольше воздуха. — И они предложили мне место Калифорнии. Для выставки. Это была одновременно самая тонкая его идея, но в то же время самый жирный намек, с неприкрытым посылом о том, чему именно посвящена выставка. И Уилл был уверен, что Лукас всё понял. — Ты, кстати, читал статью? — спросил друг, зевая в трубку. — Нет, — ответил Уилл. — В другой раз, может быть.               Кто-то включает стереосистему, другой парнишка, возможно, тот самый Стэнли, на нём футболка с лицом Курта Кобейна и, конечно, он врубает Dump из альбома In Utero. The day is done, But I'm having fun, I think I'm dumb Or maybe just happy…               Сразу после того, как Джонатана положили в больницу на операцию, Уилл оказался в Нью-Йорке на концертом туре группы Эдди Мансона Bats and Nails. Это был один из самых больших клубов Гарлема, фигуры ребят были скрыты сценическим дымом, плывущим по сцене, а от варлока Эдди глянцем отражался свет софитов. Сцены и пол вибрировали от звуковой волны, передающейся через усилитель. Уилл пил уже третью смешанную в бутылке колу с виски, стоял за кулисами и качал головой в такт. Как только концерт закончился, Эдди вытащил его на улицу, чтобы покурить. Гаррет выскочил через заднюю дверь и прокричал, что если они сейчас же не предпримут хоть что-нибудь, то фанатки разнесут охрану, лишь бы пробраться к ним. Эдди долго не думал. Они с Уиллом ушли и вернулись, вдвоем потащив к гримеркам дорожный знак «Стоп», потные и грязные. Эдди поставил знак перед фанатками. Уже через пять минут приехала полиция и задержала их с Уиллом за вандализм. — Никогда бы не подумал, — сказал тогда Эдди, развалившись на скамье за решёткой. — Что окажусь в обезьяннике с Уиллом Байерсом. Уилл смотрел на полицейских, перешептывающихся из-за Эдди, конечно, они знали его — лица ребят, а главное, фронтмена, сияли со всех Билбордов, их показывали на Тайм-Сквер. Но Эдди не страдал от звездной болезни, он страдал, потому что у него отняли пачку сигарет, запретив курить в камере. Уилл начал трезветь, но голова все ещё кружилась, поэтому он прижимался к холодной стене щекой и разглядывал Эдди. В первую очередь в глаза бросалась новая татуировка. — Это змей, — пьяно бурчал Уилл. — Я его уже видел. Эдди повернулся к нему, ухмыльнувшись. На нём была майка без рукавов, он провёл пальцами по своему плечу, татуировка выглядела совсем свежей, края кожи ещё были розовыми. — Уроборос, — сказал Эдди. — Цикл. Вечность, бесконечное перерождение. Уилл одобрительно поджал губы, почему-то рассмеявшись. Тексты песен Эдди всегда были очень глубокими, потому что были личными, но Уилл не ожидал, что старший набьёт что-то такое. Необычное. — Она значит для тебя что-то? — негромко поинтересовался Уилл. Эдди вздохнул, убрав с лица волосы, в камере было тихо, слышно только их двоих. — Мне хочется верить, что у жизни нет конца, — он пожал плечами. — Типа, знаешь, мы все однажды умрём, но мои версии из других Вселенных продолжат рождаться, проживать свою жизнь и так по кругу. — Это же так скучно, — хмыкнул Уилл. — Проживать одну и ту же жизнь из раза в раз… — Разве? — Эдди завис взглядом на своих руках, на пальцах с кучей колец. — Я смотрю с позиции того, что в каждой из этих версий буду встречать одних и тех же людей, в каждой из этих Вселенных я буду любить их, а они будут любить меня. Для счастья многого не надо. У Эдди уже была огромная квартира в Бостоне, а ещё парочка домов на восточном побережье, у него были деньги, были контракты и такая огромная семья, что запаришься объяснять новым знакомым, кто есть кто. Уилл в эту семью входил тоже, но самое главное… — Стив, например, — улыбнулся Уилл. Эдди засиял, словно маленький ребёнок, которому сказали, что на выходные он поедет в Диснейленд. — Например, Стив, — он кивнул и посмотрел на Уилла. — Что насчёт тебя? Уилл обнял себя руками, ежась от холода. — Вы все, — сказал он. — Конечно, я бы хотел встретить вас в следующей жизни… — Абсолютно всех? — поддел его Эдди. Уилл не знал, что ответить. Эдди издал радостный вскрик, когда один из полицейских, его фанат, протянул парню пачку сигарет через решётку. Эдди упал обратно на скамейку, закуривая. Он курил те же самые сигареты, что и Майк. — От этой херни не убежать, Байерс, — загадочно сказал Эдди, выдохнув дым через рот и нос. — Пока ты продолжаешь думать о нём, Уроборос тихонько ждёт за углом, чтобы цапнуть тебя за зад. — Я не думаю о нём, — устало сказал Уилл, прикрыв глаза, он незаметно втянул запах дыма, задерживая его внутри, вспоминая. — Ну и дурак, — пробубнил Эдди. — Он только о тебе и думает… Уилл укусил себя за язык.                      Майк наконец добирается в Пасадену, проехав на трамвае до остановки Аллен, а оттуда пешком к бульвару Сан Габриэль, где и расположен офис организаторов соревнований по скейтбордингу. На удивление, именно здесь никто не катается. Офис просторный изнутри, у каждого сотрудника есть свой стол без этих картонных перегородок. Макс сидит в самом конце, как главная, её стол самый большой, возле него крутятся какие-то подростки, одетые в широкие штаны. Майк приносит ей деку, торжественно держа её над головой и вручая лично в руки. Макс улыбается, поправив свои новые очки, которые помогают снизить нагрузку на её единственный видящий глаз. — Спасибо! — говорит она, снимая с деки упаковку — там, под бумагой, красуется гигантский дракон, оплетающий доску покругу вместе с цветками лотоса. — Она прекрасна… И, вроде бы, ты даже её нигде не подбил. — И не поцарапал, — кивает Майк. — Хотя удержаться было тяжело. — Придурок, — фыркает Макс. — Ты не видел Тони, пока сюда шёл? Чёрт, он вечно где-то гуляет. — Тони Хоук? — восторженно спрашивает один из мальчишек, он тоже держит скейт в руках, бережно прижимая его к себе. — Так, свалите отсюда, — Макс машет на них рукой. — Кыш-кыш!.. Майк. — Да? — Майк отмирает, наушники висят на шее, но из них все ещё играет музыка, он нажимает кнопку и останавливает песню. Макс смотрит на него своим ясным взглядом, один глаз все ещё ярко-голубой, а второй почти полностью белый, но от этого она не стала менее красивой. Всё та же Макс, надоеда, которая порой его бесит, но они уживаются вместе, у них получается. — Как ты? — спрашивает она. — Я только недавно узнала. Эта идиотская работа, как в танке сижу… — В норме, — Майк хмурится. — Брось, рок-звезды умирают каждый день, на то они и рок-звезды. Макс вздыхает. — Скажешь это на сегодняшнем эфире, — говорит она. — И тебя прибьют фанаты. Выследят и расчленят. — О, они могут, — Майк уверен. Вдруг весь офис оборачивается, чтобы проводить взглядом парня, чуть старше Майка и Макс, который идёт себе не спеша, летая в облаках, он держит в руках внушительных размеров бумбокс. — Это Тони Хоук? — неуверенно спрашивает Майк. — К сожалению, — Макс закатывает глаза. — Эй, босс! Мы будем сегодня дела решать или как? Тони останавливается рядом с Майком, оказываясь выше на целую голову, у него длинные светлые волосы, худые тонкие руки и гигантские наколенники. — Сегодня выходной, — мрачно говорит Тони. — Мы должны почтить память Курта. Он ставит бумбокс на стол и нажимает плей. Meat-eating orchids forgive no one just yet Cut myself angel's hair and baby's breath…               Когда Уилл вернулся из Калифорнии, они пытались наверстать упущенное. Поначалу было тяжело притереться друг к другу, такое ощущение, что они начинали всё заново. Но чем больше они проводили времени вместе, чем усерднее старались работать, как одна команда, чтобы победить Векну, тем легче им давалось понимать друг друга. Им было шестнадцать. В августе они собрались небольшой кучкой в поход, чтобы выпить без присмотра взрослых, жарить зефир у костра, ночевать под звездами и пугать друг друга идиотскими историями с фонарем в палатке. Майк в первый раз в жизни взял в руки гитару, которую ему отдал Эдди перед тем, как уехать из Хоукинса. Это не был варлок, само собой, это была акустика для начинающих, которая долгое время пылилась в углу трейлера. Майк коснулся струн, наигрывая единственные выученные аккорды — любимую песню Уилла. Конечно, он знал его любимую песню. Они все знали любимые песни друг друга. Уилл сидел напротив костра, его волосы колыхались на ветру, нос был измазан в кетчупе после горячего хот-дога, он так широко улыбался, что это обжигало. Желание, с которым Майк хотел его коснуться. Он надавил пальцами на струны посильнее, лишь бы почувствовать боль и привести мысли в порядок. Им было семнадцать, они выбрались к озеру, чтобы порыбачить, потому что порой хобби Стива становились откровенно старческими и максимально спокойными — так он восстанавливал потраченные нервы. Эдди, вернувшийся на пару недель, сидел на берегу с удочкой, Стив разглядывал червей в банке, а Робин пыталась загорать рядом, улегшись на старый красный плед. Это был май, ещё холодная вода и прохладный ветер в Индиане, особенно в Хоукинсе. Майк с разбегу прыгнул в воду, потянув за собой Уилла. Дастин пытался разобраться с гитарой при помощи Джейн, они даже сыграли одну песню, больше работая на энтузиазме и делая упор на пение, струны совсем не попадали в ритм. Уилл выныривает, покрываясь мурашками с ног до головы, его губы дрожат в улыбке, а волосы облепляют лицо, майское солнце ласково гладит его плечи. Майк замирает. А затем ныряет поглубже, надеясь задохнуться хоть на минутку. Им восемнадцать. Майк целует его на выпускном, чтобы доказать себе что-то, чтобы проверить, чтобы сделать больно другому человеку. Музыка грохочет со стороны спортзала. Что угодно, на гитаре или проигрывателе, на колонках или магнитоле в фургоне Эдди, все эти годы — Led Zeppelin, иногда Motley Crue, очень редко The Smiths, когда рядом Уилл, то обязательно The Cure, если Макс и Джейн сильно попросят, за компанию со Стивом, то даже Wham!. Тогда ещё не было Нирваны, о, нет. Она появилась в жизни Майка намного позже. Это увлечение стало первым, что он не смог разделить с Уиллом. Нирвана никогда не должна была стать чем-то, что свяжет их вместе. Нирвана всегда была лекарством, которое заполняло дыру от потери в сердце.               Уилл готовит зал к выставке вместе с Джейн, они вооружаются стремянками, молотком и гвоздями, шуруповертом, чтобы повесить под картинами таблички, и огромным количеством пива. Он где-то на второй бутылке, когда понимает, что вся эта идея — полное дерьмо и вообще ни одна из картин ему больше не нравится. — Успокойся, — Джейн цыкает, убирая свои длиннющие волосы в хвост. — Ты не считаешь так на самом деле, ты любишь эти картины. Уилл уже не уверен в этом. Но он думает — будь, что будет. В конце концов, всё это отражение его самого, оно необязательно должно нравиться другим людям. Открытие состоится совсем скоро, за полтора часа до него к ним приезжает Макс, одетая в спортивный костюм, с мешками под глазами, но бодрым выражением лица. Она крепко обнимает Уилла, затем бросается на Джейн, не отпуская подругу, пока та не начинает вздыхать так тяжело, будто ей сейчас переломают рёбра. — Как же тут красиво, — Макс почти визжит, бегая по залу из угла в угол, они повесили почти все картины. — О, пиво. Когда они заканчивают работу, сойдясь на том, что минимализм — это круто, и им больше ничего не надо, кроме искусства, ребята сидят в кружке на полу, потягивая алкоголь, а рядом играет радио — спасибо, станция, на которой не включают сегодня Нирвану. — На флаере написано, что можно приносить алкоголь с собой, — говорит Джейн, развалившись на коленях у Макс. — Может, притащит кто… — Дастин прилетит на третий день, — говорит Уилл. — Напьются все. — А потом полетят вон с той лестницы, — Макс указывает на металлическую винтовую лестницу, высокую и скрипучую. — Выглядит, как аттракцион смерти… Когда Лукас прилетит? Джейн смотрит на неё с подозрением. — А ты не знаешь? — спрашивает она. — Ну, — Макс пожимает плечами, убрав выбившуюся прядь волос за ухо. — Мы, вроде как, сделали паузу. — И ты только сейчас рассказываешь?! — Джейн подскакивает на месте. — Мы только вчера с ним об этом и поговорили, — вздыхает Макс. — И чего ты кричишь на меня? — Прости, — Джейн ложится обратно, устроившись поудобнее. Уилл задумывается о том, когда и кто сможет прилететь на выставку. Если Дастин на третий день, то Лукас только на четвертый, со своей сборной, потом он будет ждать Нэнси и Джонатана, уже позже маму и Хоппера, родители Майка обещали заглянуть, но скорее всего приедут только Карен и Холли, вопрос — когда им ждать Эдди со Стивом? Эдди снова в туре, а у Стива горячий сезон в его риэлторской компании, ещё он созванивался с Робин на прошлой неделе — она сказала, что сможет приехать уже на второй день и остаться на подольше, привезёт с собой свою девушку, чтобы заставить ревновать Нэнси Уилер, глубоко замужнюю. Когда Уилл думает о том, что вся его семья в итоге окажется здесь, почему-то сразу же становится плевать на то, насколько успешной выйдет выставка. Понравится ли она критикам, дипломной комиссии, ему самое важное — донести мысль, показать всё то, что он хочет. — Можно я переключу станцию? — спрашивает Макс. — У Майка как раз эфир. — Давай, — Джейн улыбается. Уилл ничего не отвечает, не потому что он всем своим видом хочет показать недовольство, а потому что он бы так или иначе не стал препятствовать девчонкам. Майк — их друг, Уилл не может заставить их дуться за компанию и встать на его сторону. — …всего лишь двадцать два года. Наши слушатели в восторге! — говорит ведущий, мужчина с хриплым и прокуренным голосом, но приятной поставленной речью. — И я слышал, что статью даже хотели перекупить Rolling Stones, это правда? Кто-то шуршит о микрофон волосами, Уилл закатывает глаза, понимая, что это — Майк. — Эм, ну, да! Я тоже это слышал, — парень нервно смеётся, а Уилл прикрывает глаза, вслушиваясь в чужой, такой знакомый голос. — Но я давно писал для Ray Gun, хотя они и очень локальные, потом всё как-то разошлось, потому что теперь мы живём в эпохе интернета. Ты знаешь… И вот, моя статья есть на сайтах, понятия не имею, легально это или нет, но мне нравится. — И нам нравится, — смеётся ведущий. — Это чудесная статья, но, ты сам понимаешь, она тронула сердца, наверное, сотен тысяч человек, которые прочли её уже сегодня или прочтут чуть позже. Так уж совпало. Такой это день. Некоторое время в студии царит тишина, перебиваемая лишь задумчивым мычанием Майка. — Может, я рад в какой-то степени? — неуверенно говорит Майк, пока Макс цокает, Джейн хмурится, а Уилл обнимается себя руками. — Прости? — спрашивает ведущий. — О, нет, не поймите меня неправильно, — Майк вздыхает. — Я… Я, блять, фанат Нирваны. А материться можно?.. Можно? Окей. Я фанат Нирваны. Я был на их последнем концерте, даже не зная, что это их последний концерт, я видел Курта Кобейна на сцене, это был мой третий раз, когда мы с ним находились в одном помещении. Я видел своими глазами Дейва Гроула и Криста Новоселича — я, блять, понятия не имею, что они сейчас чувствуют, но я надеюсь, что они понимают: миллионы фанатов по всему миру разделяют это горе. Он делает паузу, откашливаясь, стучит стаканом о стол, наверное, пьёт воду. — Вы же в курсе, что говорят по новостям? — спрашивает Майк. — С одной стороны дикий ор, что Курта убила Кортни, с другой стороны люди, кидающиеся на рельсы, под поезда, режущие себе вены, потому что хотят отправиться вслед за Куртом. И это ужасно. Это просто ужасно. Его прорывает, Майк говорит так быстро, что язык заплетается, он теряется в словах. Уилл вслушивается в каждое, прижав руку к колотящемуся сердцу, ему кажется, что рёбра начинают болеть от того, что он не дает себе вздохнуть. Джейн грустно смотрит в сторону радио, делая звук громче одной силой мысли. Макс держит её за руку. — Думаете, Курт хотел этого? — усмехается Майк. — Чувак, который всю жизнь горел своей музыкой, тот, кто не видел без неё смысла своей жизни, он был одиноким ребёнком, в нём с самого детства копилась эта боль, чувство потери и потерянности, только с Нирваной он смог найти в себе силы, выплеснуть эту боль. И, если верить предсмертной записке, а я ей верю, потому что я видел Кобейна лично, в тот день в Мюнхене, на сцене — он перестал любить музыку, его больше не торкало. Поэтому он совершил такой поступок. — Майкл, — ведущий неловкой откашливается. — К чему вы ведёте? — Я веду к тому, — Майк вдруг становится зажатым, теряя половину запала. — Что я буду рад, если слушатели или фанаты прочтут мою статью и смогут перенестись в тот день, на концерт, я буду рад, если слушая свою любимую музыку — Нирвана это или нет, они испытают чувство, что они не одиноки, что кто-то их понимает, даже в этой скорби они не одиноки. Уилл чувствует, как в уголках глаз скапливаются слёзы, он запрокидывает голову, не позволяя им стечь дальше. Джейн кусает губы, тоже стараясь не заплакать, не потому что она такая уж фанатка, а потому что Майк говорит всё это таким живым голосом, таким, что каждый чувствует его боль, как свою. Ведь правда. Музыка объединяет. — …процитировать пару строчек из статьи? — спрашивает ведущий, получая согласное хмыканье со стороны Майка. — Отлично. Читаю… «И стоя здесь, в паре шагов от сцены, я смог разглядеть его всего. Это был не грязный панк, торчок Курт Кобейн, о котором пишут в новостях. Это был парень, уже мужчина, но с душой настоящего ребёнка, вы знаете о чём я, если слушали Sliver. Я видел его глаза, они горели, когда он стоял на сцене, но стоило свету софитов переместиться в другую сторону, как они тускнели. Там был он настоящий. И каждый раз, стоило Курту сжать микрофон посильнее, завесив лицо волосами, я видел, как робко он качался из стороны в стороны, как едва ли его держала спина. Я видел, как он устал». Уилл в первый раз слышит что-то из статьи Майка, весь месяц он игнорировал её, стараясь вообще стереть из своей жизни любое напоминание о былом. — «И я думаю», — продолжает ведущий. «Я думаю, как много боли потребовалось вложить самому Кобейну, чтобы я перестал чувствовать свою собственную. Я слушаю Dump и думаю — это про меня, я тот ещё придурок и засранец, я так много раз в своей жизни проебывался, думая, что следующего шанса никогда не будет. Мне легче было думать, что упустить момент, позволить ему раствориться — самый безопасный способ, чтобы облегчить боль на сердце. Но Курт бы меня не понял. Курт бы сжал моё плечо своей сухой рукой с торчащими венами, с облезлым лаком для ногтей, и сказал — Мужик, кто ты такой без этой боли? Кто ты такой, пока бежишь от неё? И каждый раз, стоило мне услышать песню, доводящую до слёз, типа Lounge Act и строчки… And I've got this friend, you see Who makes me feel and I Wanted more than I could steal …я понимал, что хочу прочувствовать её всю, зарыться в неё головой и проникнуться сполна, я хочу чувствовать боль до тех пор, пока я живу, ведь пока я её чувствую — моё сердце бьётся, кровь циркулирует по моему телу, ресницы и волосы продолжают расти. Я продолжаю любить» Раздается скрип стула, ведущий взмахивает журналом, шелестят страницы. Кто-то снова стучит стаканом. — Почему именно эти строчки? — спрашивает ведущий. — Ты выделяешь Lounge Act, а в самом начале статьи, которое мы не зачитали, ты выделил All Apologies. — Так совпало, — хмыкает Майк. Стул скрипит, голос ведущего слышно ещё лучше. — Она ведь посвящена кому-то, не так ли, Майкл? — Да, — Майк звучит расслабленно, словно ему уже плевать. — Да, я написал её, хотя знаю, что человек, которому предназначены все эти слова, её не прочтёт. Уилл срывается с места и бежит, вверх по винтовой лестнице, наступая на каждую скрипучую ступеньку, толкает дверь на балкон и выбегает, вцепляясь пальцами в перила со всей яростью. Кто-то на улице слушает Lithium Нирваны, на полную громкость, на припеве Уилл орёт вместе с Кобейном, надеясь, что оглохнет настолько, что больше никогда не услышит ни одной их песни. Он ненавидит Нирвану. Уилл начал слушать её из-за Майка. И теперь Майк отнимает у него личное право: не чувствовать, что каждая песня связана с ним. Он стоит на балконе так долго, как может, пока не видит, как подъезжают машины, одна за другой, как люди входят внутрь, чтобы посмотреть на его выставку. Если бы Уилл курил, он бы сейчас обязательно закурил. Но он жует фруктовую жвачку, валяющуюся в поясной сумке. Дверь скрипит и к нему входит Джейн. Она тихо встаёт рядом, положив руку ему на плечо, поглаживая так, как умеет только она. — Там люди ждут, — говорит девушка. — Ждут тебя… А ты стоишь такой грустный. — Я не грустный, — хмурится Уилл. — Мозги мне не делай, — Джейн тянет его за мочку уха с серёжкой. — Уилл Байерс! — Ай! — вскрикивает Уилл. — Не говори, как мама! — А ты перестань вести себя, как рёбенок, — строго говорит она. — И тогда мне не придётся брать на себя роль Джойс, в самом деле, Уилл. Прошло уже сколько, четыре года? А вы все ещё не разговариваете. Я не понимаю, что такое страшное могло… — Да ничего, — Уилл вздыхает, зарываясь пальцами в волосы. — Ничего страшного, знаешь, просто он ранил мои чувства… — Чем? — давит Джейн. — Тем, что поцеловал тебя? Его порой удивляет, как легко она говорит о своём бывшем парне. — Да нет же, чёрт с ним с этим поцелуем, — он успокаивается, когда Джейн обнимает его, прижавшись макушкой к щеке Уилла. — Я просто всегда думал, чувствовал, что между нами какая-то связь, понимаешь? Что всё не так просто. А оказалось, для него это игра. Он целует меня тогда, когда я говорю, что готов наконец отпустить. А потом годами появляется рядом, мельтешит перед глазами… И пишет эту статью. И что я должен теперь делать? — Уилл, — зовёт Джейн, подняв на него взгляд. — С чего ты решил, что всё это игра? Почему ты не думаешь, что он запутался так же сильно, как и ты?               Уиллу был двадцать один год, когда он оказался на почти свадьбе Робин и её девушки в Лас-Вегасе, немного нелегальной, но в Неваде свои законы. Робин и Мишель обменялись кольцами, светящимися в темноте, поцеловались и случайно облили себя и половину игровых автоматов шампанским, когда открывали бутылку. Так что из казино в отеле их выгнали, но Макс быстро придумала другой вариант. И они оказались в гей-клубе. Уилл не любил гей-клубы, несмотря на то, что он гей. Ему нравилось иногда потанцевать, да, выпить с друзьями, но когда к нему клеились парни в коротких топах или даже юбках, он, при всём уважении, терялся и не знал, как реагировать. Ну не такой он открытый! Робин быстро уладила проблему, напоив Уилла двумя голубыми лагунами, после которых его так сильно понесло, что парень превратился из тихони в звезду танцпола. Робин и Мишель пили у бара, Макс отжигала на сцене с двумя Драг-Квин и Лукасом, которому нацепили парик, как у Долли Партон. Уилл стоял посреди всего этого хаоса, вскинув руки вверх, биты пульсировали под его ногами, возникло чувство, будто он плывёт вместе с музыкой, а сердце подстраивается с ней в такт. Это была попса. Под попсу не нужно думать, нужно просто чувствовать. И он выкладывался на полную, пока вдруг не заметил среди парней знакомую фигуру, как он тогда подумал. Уилл прикусил губу, совсем не ощущая боли, будто в его коктейле было нечто, кроме ликера. У фигуры были черные вьющиеся волосы и худая сутулая спина. Уилл фыркнул и ушёл обратно к бару, выпив залпом Текилу Санрайз, пока Мишель и Робин смотрели на него с легким осуждением. — Милый, — позвала его Мишель, её голос был высоким и нежным, с сильным австралийским акцентом, а рука, которой она коснулась его мокрого лба была загорелой, усыпанной родинками. Он видил каждую деталь четче, чем обычно. — Мне кажется, тебе хватит. Уилла пошатнулся, пробормотал, что всё с ним в порядке и вернулся к танцам. Теперь фигур с черными волосами стало вдвое больше, у каждой были схожести с одним человеком — тонкие запястья с торчащими косточками, паучьи пальцы, пыхтящий, как у ежа, но визгливый смех. Уилл закрыл глаза, следуя простому правилу — с глаз долой, с сердца вон. Он протанцевал полпесни, пока не ощутил чужие руки на своей талии. Эти руки были определенно мужскими, но тоже изящно-тонкими, так что, если сильно постараться — можно представить кого угодно. Руки скользили горячими прикосновениями по его животу, задирая футболку, тело прижималось сзади, а шумное дыхание парня согревало шею. В следующее мгновение он уже был в туалете, стоял в кабинке, привалившись к стене, пока незнакомец был снизу. Уилл держал его за волосы, но не слишком грубо. Волосы были светлыми и легко скользили сквозь пальцы, но если закрыть глаза… — Брось, Уилл, это самое идиотское имя для персонажа! — Уилл, ты в порядке?! — Мама сказала, что в школу лучше не идти завтра, там эпидемия гриппа… Хочешь, приходи, зарубимся в нинтендо? Я притащу тебе спальный мешок! — Уилл, это чудесная картина. Я… Я никогда такого не видел. Он даже не понял, кончил вообще или нет. Из-за алкоголя всё вокруг казалось отвратительно ярким, размытым, а время будто текло в пять раз быстрее. Уилл лежал головой на ободке унитаза, когда Робин нашла его и помогла привести себя в порядок. Она поставила его на ноги возле раковины, умывая парню лицо, но, когда Уилл посмотрел на своё отражение: блестки все ещё были на нём. Как ебаная ёлочная игрушка. На глазах, на щеках, даже на губах — он весь был покрыт этой блестящей хренью. Робин заставила его выпить воды. — Почему, — Уилл держался за раковину, его голова кружилась, а колени подгибались, он чувствовал, что скоро снова стошнит. — Почему я вижу его… Блять! Везде? Робин дала ему сделать ещё один большой глоток, поглаживая по мокрым от пота волосам. Уилл растаял, потому что она была такой хорошей, а он не заслуживал сейчас этой доброты, он чувствовал себя грязным, словно предал себя. — Куда бы ни пошёл, — громким шепотом произнес Уилл, уставившись в яркие глаза девушки. — Там его идиотские волосы… Эти, кудряшки, мать твою. Носки стремные его, ты вообще видела, что он носит? Уилл осел на пол, держась за раковину руками, Робин снова подняла его и повела в кабинку, заставив избавиться от алкоголя в желудке. Она сидела рядом, на кафельном полу, с игрушечным обручальным кольцом на пальце. — Почему люди так любят изливать душу в туалетах? — спросила она. — В прямом смысле, — рассмеялся Уилл, икнув, как самый настоящий пьяница. Он накрыл унитаз крышкой, положил на него руки и прилег головой, бубнив себе в сгиб локтя. — Ненавижу его кривое выражение лица, — на выдохе сказал Уилл. — Ненавижу то, как он дует щеки, как маленький ребёнок. — Пора составить список? — усмехнулась Робин. Музыка играла в клубе, но в туалете были лишь её отголоски. Робин поправила свою испорченную прическу, выпутывая конфетти из волос, у неё были ярко накрашенные ногти, от неё пахло чем-то сладким, как весна или молочные коктейли. — Это будет очень длинный список, — Уилл замер, уставившись в одну точку, даже не моргал. — Почему я продолжаю всюду его видеть? Он почти заплакал, только плечи тряслись, а вот слёзы не хотели литься. Робин погладила его по волосам, массируя кожу головы, отчего сразу становилось легче. — Может быть, Майк — твой момент абсолютной ясности? — спросила она. — Это как… — Уилл растерялся. — Ну, знаешь, — Робин вытянула ноги, устало вздохнув. — Мы приходим в этот мир, чтобы познать момент абсолютной ясности и потянуть его следом на всю жизнь. Уилл хмыкнул. Ох, он бы в последнюю очередь хотел, чтобы Майк был его моментом абсолютной ясности, но, так или иначе, все дороги ведут к нему, будто линии сходятся в одной точке, в каждой из версий, в каждой из Вселенных, сколько бы он не убегал — конец предопределен. И Уилл бы с радостью бросился в этот омут, провалился на дно и остался там жить, как рыба-удильщик. Но он не знает — нужно ли это Майку? А каждый раз, когда задумывается о том, что для другого это значит совсем не то же самое, что для одного, его бьёт дрожь.               Уилл выходит к людям, в свет, кто-то жмёт ему руку, кто-то даже обнимает и расхваливает работы, но также он замечает парочку снобов — то тут, то там, они хорошо одеты, как-то эксцентрично, уж явно круче, чем он в своей панаме. Уилл её снимает, оставляя висеть на лестничных перилах. Дипломная комиссия остаётся в восторге, хотя приехала только одна наставница, другие, возможно, заглянут позже. Его всё расспрашивают — а в чём смысл этой? а в чём смысл той? А Уилл им всем отвечает — смысл в том, чтобы вы нашли его сами. Для себя. И они одобрительно кивают, проникнувшись какой-то надуманной глубиной мысли. Джейн хихикает с Макс, стоя у самой знакомой для них картины, тут их много, больше двух десятков — маленькие, средние и большие, Уилл копил их годами, пока наконец не понял, что вместе они рассказывают одну и ту же историю. Толпа галдит, пивные бутылки со звоном ударяются друг о друга, по радио играет тихая музыка… Уилл оборачивается, увидев у одной из картин Майка. Он случайно проглатывает жвачку. Ему и гадать не приходится, и галлюцинации он точно не ловит. Самый настоящий Майк, его идиотские волосы отросли ещё сильнее, ноги, торчащие из-под шорт, чуть загорели под калифорнийским солнцем, а темные очки свисают с ворота футболки. Майк носится от одной картины к другой так, будто его кружит на карусели. Уилл наблюдает за ним молча, стоя в отдалении, ждёт, выслеживает реакцию. Картина в углу, в самом темном месте — гараж Уилеров, легко узнаваемый, серый с темно-синим, размытый дождём и акварелью. Майк долго у неё не задерживается, его ладони сжимаются в кулаки всего на секунду. Вереница из маленьких иллюстраций — стол для игры в Подземелья, заваленный фигурками, а на его краю стоит пирог с персиками, потом рисунок спального мешка, разложенного на полу, внутри него подушка с цветастой наволочкой, чьи-то носки, валяющиеся скомканными рядом… Ладонь, лежащая поверх другой ладони. Маленькие детские руки. Экто-система для сдерживания призраков из фильма Охотники за приведениями. Майк подходит к следующей: она небольшая, но вытянутая, там — бутылка бурбона, лежащая на полу, разлитый алкоголь, смешанный с праздничными конфетти, отблески света на лужице. Гитара, лежащая на траве, переливающаяся бликами от огня. И венцом, кульминацией истории служит та самая, заключенная в рамку ручной работы с фигурками драконов, следующих друг за другом, цепляясь за хвосты зубами. Майк встаёт напротив неё, а Уилл тихо подходит, останавливаясь за спиной парня, чтобы увидеть, как дрогнет хоть один мускул на его лице. Качели возле детского сада. Безмятежная мягкая погода, зелёная трава на лужайке с едва заметными маргаритками, лучи солнца, подхватывающие капельки росы. Самая большая его картина. Самая противоречивая, потому что передает лишь детские воспоминания, нежные, но эта рамка — мрачная и грубая, совсем не подходит ей. Пустые качели. Одиноко качающиеся взад-вперед. Если Уилл закроет глаза, то он даже сможет услышать… — Ты сказал да, — голосом Майка. — И это была самая лучшая вещь, которую я когда-либо делал. Он открывает глаза. Лицо Майка напротив, взволнованное, в глазах чуть странный блеск, тоскливый. Толпа снует вокруг, но никто не обращает на них внимания. — Я слышал твою речь по радио, — Уилл старается сохранять спокойствие, держать себя в руках. — Впечатляет. Майк дергает плечом, возвращая свою кривую усмешку. — Я знаю, что ты не поклонник… — Кто тебе сказал? — Уилл немного злится. — В смысле, я никогда не говорил тебе, что мне не нравится Нирвана. Он вообще ему ничего не говорил последние четыре года, если уж на то пошло. — Это не твой жанр, — хмурится Майк. — Ты любишь легкий панк, новую волну и экспериментальную альтернативу… — Я люблю Нирвану, — Уилл отводит взгляд. — Майк, когда я услышал, что Курт… И я знаю, что ты его любишь, что он едва ли не твой кумир, а я должен был, наверное… — Нет, — Майк берёт его за руку, в глазах плещется тревога. — Всё в порядке, Уилл. Я имею в виду, что ты не был обязан звонить мне. Но то, что он умер… Да. Я все ещё в полном шоке. Просто пиздец в каком. Он нервно смеётся, а Уилл за ним повторяет. Сегодня нашли тело Курта Кобейна, уже три дня, как мертвого. Уилл притягивает Майка, крепко обнимая, он вдыхает родной запах сигарет, чего-то исключительно принадлежащего ему самому, вроде кисло-сладких спелых слив или маленькой травянистой горечи. Он зарывается лицом в чужую шею, сжимает чужие плечи, а Майк почти не шевелится, нерешительно устроив руки на спине Уилла. — Представляешь, — говорит Майк. — Я пересекся с каким-то парнем сегодня, на автобусной остановке, так он мне говорит — день хуйня полная, что теперь делать, когда не стало Кобейна? Я думаю, блин, тяжело всё-таки быть фанатом. Хотел поддержать, поговорить о любимых песнях. А он мне назвал свою любимую… — И какую же? — Уилл прижимается губами к его волосам. Майк громко фыркает ему в ухо, заставляя вжать голову в плечи. — Говорит And I love her, — он цокает. — А я ему: And I love her — это кавер на Beatles! Чмо необразованное… — Ты нормальный? — Уилл закатывает глаза. — Не знает и не знает, не всем же быть фанатами. Они отцепляются друг от друга, Уилл хватает его за запястье и тянет в комнатку под лестницей, совершенно пустую. В коробке метр на метр, с напряженной тишиной впридачу, сразу становится некомфортно. Уилл хочет сделать все ещё более неловким. — Какая картина понравилась тебе больше всего? — спрашивает он, загнав Майка в угол и заставив вжаться спиной в тумбочку. — Ну, — Майк смотрит на его руки, ловит каждое движение. — Конечно, качели. Ещё стол для Подземелий вышел хорошо. Уилл сокращает расстояние между ними, Майку отступать некуда. Уилл обнимает его руками за шею, притягивая ближе, но, конечно, не целует. Он все ещё злится. — А как же гараж? Или бутылка с бурбоном? — хмыкает Уилл. — Ты бы ещё сразу нарисовал, как мы ссоримся, — раздраженно заявляет Майк. — Чтобы до меня точно дошло. — До тебя всегда долго доходит. — А от тебя долго отходит… — Аргумент.               Майк смотрит на Уилла в полумраке какой-то подсобки, он кладёт руки на талию парня, сжимая пальцами мягкую кожу. Уилл тихо наблюдает. Майк подаётся вперед, но останавливается в миллиметрах. — Просто хочу быть уверен, — Майк шепчет, едва касаясь своими губами чужих. — Что не получу по лицу снова. Уилл прикрывает глаза, сглатывая и его кадык дергается. — Зависит от того, понравится ли мне, как ты целуешься… Майк вжимает его тело в себя, ловя губами удивленный вздох, который быстро переходит в стон, стоит ему проехаться коленом между чужих бёдер. — Знаешь, сейчас я максимально серьёзен, — говорит Майк, тяжело дыша. — И точно знаю, чего хочу. Уилл плавится в его руках, превращаясь в настоящее месиво, полнейший беспорядок. Майк поднимает руку, касаясь пальцами чужого подбородка, надавливает, заставив приоткрыть рот, и проникает внутрь своим языком. Уилл не знает куда деть руки, уже не контролируя их, он то цепляется за одежду Майка, то за его волосы, то за карманы шорт… Майк скользит руками под его футболку, горячая кожа, подрагивающие мышцы живота… Что-то с тихим грохотом падает на пол. Уилл отрывается от Майка. — Это что? — спрашивает он, злорадно ухмыляясь. — Ты резинки с собой таскаешь? Майк, наверное, очень долго ждал этого момента. Сейчас он просто стоит, как истукан, шлепая губами, пока тело не понимает, почему вдруг его лишили приятного тепла. — Это не моё, — уверенно отвечает Майк. — Не знаю, откуда они… — Майк, — Уилл закатывает глаза. — Ну что?! — Майк краснеет, прикрыв лицо волосами. Уилл отпихивает презервативы в сторону ногой и возвращается, чтобы обнять его ещё крепче. Он смотрит прямо в глаза, своими, чайными. Он улыбается и родинка над губой поднимается куда-то к носу. Майк наклоняется, они прижимаются друг к другу лбами. — Я так обожаю твои дурацкие волосы, — тихо говорит Уилл, зарываясь пальцами в чужие кудряшки. — Ещё бы, — хмыкает Майк. — Знаешь, сколько я трачу на шампунь?.. — Майк! — Я опять не то сказал?.. Нет. Вот сейчас всё было правильно.