Шот первый. Градус безумия

Дальше до конца дня я был погружен в работу. На обед домой не поехал. Не хотелось терять рабочий настрой. И я был очень благодарен Кириллу за то, что дал мне возможно сделать передышку в отношениях с моим нежным истязателем. Погрузившись в любимое дело, я не заметил, как пролетело время. Очнулся только когда дверь открылась и заглянула секретарша, хорошенькая двадцатилетняя девчушка с курносым веснушчатым лицом и веселыми глазами, обрамленными длиннющими ресницами. Ее мелодичный голосок приятно разбавил тишину моего кабинета: – Герман Валерьевич, я вам сегодня больше не нужна? Я поднял глаза на часы и с удивлением обнаружил, что рабочий день закончился полчаса назад. – Нет, Рита, спасибо. Беги домой. Всю дорогу до дома я готовил речь для моего мальчишки. Старательно подбирал слова, пытаясь донести до невидимого в данный момент собеседника всю полноту моих чувств и эмоций, объяснить причину моего сегодняшнего срыва. Несколько раз проговорил особенно удачные фразы, будто готовил доклад в преддверии совета директоров. Когда я зашел наконец домой, мой поварёнок вовсю накрывал на стол. Я подошёл к нему тихонько сзади и обнял. Вся тщательно подготовленная в дороге речь конечно тут же вылетела из головы. – Привет, – шепнул я в его ушко. – Добрый вечер, Мастер, – ответил он, погладив своими нежными пальчиками мои руки. – Скучал по мне? – Да, Мастер. Опять… Опять это «Да, Мастер». Я развернул его к себе лицом, и его взгляд уперся мне в грудь. – Скажи, неужели ты совсем ничего ко мне не испытываешь? Я приподнял указательным пальцем его подбородок, но взгляд мальчишки так и остался прикованным к моей груди, будто зацепился за пуговицу рубашки. Он молчал. – Скажи, – настаивал я. – Я не понимаю… – Перестань, все ты понимаешь. Скажи мне… – Что ты хочешь услышать, Мастер? – Скажи, что любишь… – Я люблю тебя, Мастер. И я выпустил его из рук. Это прозвучало настолько пусто, настолько фальшиво… точно фраза «я тебя услышал» брошенная вместо «да, пошёл ты на хрен». – Иди ты к чёрту… – выдохнул я и, развернувшись, направился к выходу. Уровень злости зашкаливал, я просто кипел изнутри. Мне надо было срочно выпустить пар, иначе я рисковал взорваться и совершить что-нибудь непоправимое. *** Выйдя на улицу, я отправился прямиком в Апероль, один из ночных клубов неподалёку. Там под непрерывные звуки чужого веселья я проглотил подряд несколько шотов и тупо уставился в барную стойку, поставив на нее локти и сжимая ладонями виски. «Это дьявольская кукла. Всю душу из тебя вынет», – подлила масло в огонь моя память, выкопав откуда-то уже давно позабытую фразу. А главное, я не мог понять, на кого я злюсь. На себя? За что? За что что впервые за много лет ощутил к кому-то столь сильную привязанность? Господи, да кому я вру… причем здесь привязанность. Я влюблен. Как бы дурацки это не звучало, я влюбился в этого дьявольски красивого креола. Да, так бывает. Так на что здесь злиться? Или я злюсь на него? За что? За то, что он не может ответить мне тем же? Я купил его! Купил на аукционе. Как вещь. Как живую секс-игрушку. За что ему любить меня? Можно купить тело, я делал это много раз. Но любовь – нельзя. Но ведь можно заслужить. Разве я не заслужил? Да я за это время сделал для него больше, чем все мои предшественники за всю его жизнь! Хотя… откуда мне знать, кем были мои предшественники, и что они для него делали. К злобе добавился еще и укол ревности. Я вспомнил продавца с аукциона, который чуть ли не со слезами продал мне мальчишку. Ну так зачем продал, если он ему был так дорог? «Это дьявольская кукла. Всю душу из тебя вынет», – снова подсказала мне память. Я стукнул ладонью по стойке и потребовал от бармена еще один шот. Справа от меня невесть откуда материализовалась симпатичная девица. Она томно вздохнула своим глубоким декольте и, приблизив ко мне ярко накрашенные пухлые губки, прошептала мне в ухо: – Привет. Коктейлем угостишь? «Рабочий рот», – мелькнула у меня уже не совсем трезвая мысль. Спустя еще несколько моих шотов и два ее коктейля, она уже стояла передо мной на коленях в туалете клуба, и я с остервенением вколачивал ей в этот самый рабочий рот. Время от времени она начинала захлебываться, приходилось останавливаться и ждать, когда откашляется. А после я снова продолжал срывать зло на случайно подвернувшейся путане. Через несколько минут, слушая эти чмокающие и хлюпающие звуки, я понял, что не испытываю ничего, кроме отвращения. Увидел в зеркале свое лицо, искаженное гримасой брезгливости, и вдруг остановился. Одним рывком я поднял девицу с пола, сунул ей в декольте самую крупную купюру, застегнул ширинку и пинком открыл дверь. Она что-то крикнула мне вслед. Но я не расслышал, мне было пофиг. Я шел обратно к барной стойке, чтобы продолжать пить, прижигая алкоголем глубокие раны на моей истерзанной в кровь душе. Вскоре весь клуб закачался, поплыл. Звуки музыки, смеха и голосов смешались в единую какофонию. И я понял, что мне пора домой. Выгреб из кармана весь кэш, что был у меня с собой, сунул бармену, по его округлившимся глазам понял, что этого достаточно и направился к выходу. По дороге из клуба меня стошнило, что только усилило никуда не девшиеся злость и обиду. Моя вылазка не только себя не оправдала, но похоже еще и усугубила мое состояние. Поэтому добравшись до коттеджа, я был уже точно взбесившийся Халк, готовый крушить все на своем пути. С силой распахнув дверь, я направился прямиком на кухню, где все на том же месте, словно и не сходил с него все это время, стоял мой раб. Я схватил его за плечи и встряхнул. – Что? – выдохнул я ему в лицо смесью слюны и перегара, – Не любишь меня? Не любишь, да? Тогда зачем это? Зачем вот это все? – алкоголь не давал подобрать нужные слова, и я лишь беспомощно тряс руками, показывая на что-то неопределенное. – Зачем ты вот так? Привязать меня к себе хочешь? Да? Чтоб не продал? Ты думаешь, если привяжешь, я тебя не продам? Продам, сучонок, еще как продам. Может, другой хозяин тебе будет по душе. Тебе же все равно, кого облизывать? Да? – я вцепился пальцами в его подбородок и рывком задрал вверх, так чтоб видеть лицо своего раба. – В глаза смотри! Я сказал, в глаза мне смотри. И он посмотрел. Своими изумрудными креольским глазами, полными слёз, которые он изо всех сил старался сдержать. Кончик носа и кожа над верхней губой стали трогательно розовыми, а нижняя губа дрожала, как у ребёнка. Я на секунду замер. Потом слегка попятился назад. И окончательно растеряв все слова и мысли, вдруг задрал голову вверх и заорал. Во все горло. Будто пытался выорать из себя всю боль и отчаяние, терзавшие меня. Мой бедный и без того напуганный раб рухнул на пол и, в ужасе забившись под стол, закрыл голову руками, словно боялся, что внутри меня сейчас разорвется какой-то механизм, и я разлечусь на тысячи осколков, уничтожая все на своем пути. Я орал, пока в моих легких не закончился воздух. Потом смолк. Внутри меня сразу стало как-то пусто. Тихо. Я поискал по кухне пьяным взглядом мальчишку и не найдя решил, что он сбежал. – Ну и пусть. Пусть бежит. Мне уже не надо. Я устал. Пошатываясь, я направился в спальню, где, едва добравшись до кровати, упал на нее как есть в одежде и обуви. Алкоголь сделал свое дело: я выпустил пар, сорвал зло на всех, кто попался мне на пути, а теперь впал в блаженное забытье. Позже, сквозь сон, я чувствовал, как кто-то ворочает мое тяжёлое тело, стаскивая одежду. Я лишь неловко отмахивался и бубнил: – Не старайся. Все равно продам. Завтра. Прямо с утра возьму и продам. Не любишь меня? Значит продам. Мне не нужен такой, который не любит. Потому что я-то люблю. Я же люблю тебя, придурок. Люблю…