завернуть любовь в цветочный лепесток, а лепесток в цветок, а цветок в бумагу, а бумагу подарить. 10.3 12:35
мартовские цветы по-особенному хороши. за шиворот крался прохладный ветерок. бин кутался в ветровку сильнее, зажимал рот ладонью и грел лицо, жмурясь от тёплого воздуха. утром на улице спокойно, умиротворённо. небо вдалеке розовое-розовое, поддетое теплотой от вечно горящих огней со стадиона. кое-где одиноко висели дрожащие звёздочки в грязной пелене. он прибежал слишком рано. проснулся ночью от кошмара, сходил в душ, надеясь снять стресс. что-то пожевал из холодильника. был страх того, что опоздает — фел никогда не уточнял временные рамки их встреч, позавчера сказал лишь «встречу тебя на рассвете, у качель во дворе». фел, конечно, всегда ждал, даже если бин опоздывал, но расстраивать его не хотелось. фел очень хороший. бин сунул руки в карманы и потряс кудрявой головой, тихонько промычав ругательство. стресс и ветерок заживо съедали его тело под ветровкой и спортивками: решил не париться, остался в домашнем, лишь сунул в куртку кошелёк, проездную карточку и несколько конфет. для фела. фел хороший. при мысли о нём в кармане откопался счастливый билетик. бин внимательно пересчитал циферки и сунул в пустой отсек в кошельке. рассветало. — привет! — бин неожиданно дрогнул, но тут же собрался с силами и повернулся на голос. фел сегодня выглядел как обычно — по-волшебному.– я проспал, да? — ты то как раз вовремя. фел сиял утренней добротой. от него пахло остатками мятной зубной пасты, фруктами на завтрак и сладким парфюмом с одежды. он брызгал его практически постоянно. или парфюм уже не выветривался. руки фела сжались на бине в объятиях, и бин тепло улыбнулся, прижимая его в ответ. такой простой жест, а фел делает его постоянно. приятно до дрожи в животе. — ты ведь выбрал, что хочешь подарить? — фел отпустил его из рук (бин практически расстроился) и зашагал от качель прочь. они переломаны и недееспособны, а поэтому никогда не использовались по назначению, были только маячком, местом встречи. — цветы. — бин пожал плечами, плетясь следом. его лохматую пушистую макушку поддувал ветер, он был похож на чёрное доброе облачко. — просто цветы. — просто-просто цветы? — просто-просто цветы. фел неожиданно остановился. медленно повернулся и помолчал, смотря взглядом почти опечаленным. — и торт. испечь. поможешь? — бин неловко перемялся с ноги на ногу на месте, пальцами зажав мочку уха. фел редко молчит. обычно он молчит, когда что-то не так. — бин, нельзя дарить просто-просто цветы. — тогда… тогда давай не просто-просто цветы. — смущённый бин покраснел. — какие он вообще любит? — потом расскажу, пошли, — фел с неожиданным энтузиазмом схватил его за руку. ласково, но крепко. он потащил его практически силой, радостно тараторя в тон утренним птичкам: — главное не то, какие он любит, а то, что ты ему хочешь ими сказать!***
в цветочном был небольшой аквариум с черепашками. тут приятно пахло свежестью, летом и утренней ленью. фел с утра делает зарядку, поэтому у него больше энергии, от него веяло радостью и чем-то кислым. наверняка на завтрак были зелёные яблоки. разве завтракать зелёными яблоками можно?.. — здравствуйте! — голос у него звонкий, довольный. он всё ещё сжимает руку бина, бину не больно, тёплая ладошка уже стала привычной. — можно мы сами выберем? фел — очаровательный лягушонок. на его мыльных сожжённых волосах примялась шапка, на ногах были громоздкие весенние сапожки. весенняя ветровка была расстегнута, но под ней прятались водолазка, тёплые-претёплые колготки и белое летеее платье поверх. он сжимает руку бина, тянет его к двери — за дверью светлая холодильная комната. и много-много цветов. бин смотрит и молчит. он абсолютно не разбирается в цветах, он даже не подготовился. он смотрит направо — видит цветочки, похожие на те, что стояли засохшими на столе у фела когда-то осенью. слева букеты большие, торжественные. где-то цветочки стоят кучкой в аккуратных расписных вазочках. — ну так, — фел заправляет прядь за ухо. — ты что хочешь ему сказать? — что я его люблю, — с языка срывается совсем неожиданно. бин тут же смущённо поправляется: — и с днём рождения поздравить. фел отпускает руку и уходит, разглядывая цветочки. бин начинает приглядываться: он знает, что это — розы, здесь вялые остатки чего-то там, а здесь... — может, тюльпаны? фел бледнеет. — только не тюльпаны, — он прыскает и разворачивается. в полупрозрачной вазочке стоят пушистые ромашки. — а эти? — бин тыкает пальцем на огромные, разноцветные цветы, что блестят в холодном свете ламп. — это, кстати, какие? — герберы. — фел наклоняется поближе, проходит взглядом по цветочкам. пересчитывает. — сколько хочешь взять? — девять. давай девять. и они берут. добродушная девушка заворачивает цветы в крафтовую бумажку, натыкивает туда сухоцветы, похожие на запутанную паутину. они оставляют букет до завтра, заплатив. — всё будет хорошо. ему понравится, — фел крепко сжимает руку бина, когда они выходят. солнце уже ползёт наверх, люди бродят туда-сюда. — а теперь пошли. печь торт. на страшной дорогой кухне.***
у бина просто ужасная квартира. во-первых, он живёт на одинадцатом этаже. в подъезде пахло сыростью и уборкой, фел мечтал подняться пешком, но бин сказал, что нет, он не захочет тащиться пешком на одинадцатый этаж. у них часто ломался лифт, бин был сыт этим по горло. почему не переехать? — вопрос оставался открытым. во-вторых, квартира совсем не уютная. есть чистота уютная, как подъездная — она похожа на детство, на что-то невинное, блестящее и весёлое. в квартире чистота была неуютная — ботинки стояли дотошно красиво, в воздухе не витала пыль, а ещё, что за ужас, как так можно, у бина порядок в комнате. все книги на полках в стеклянном шкафу, кровать более-менее заправлена, и – о господи!,— у него аккуратно лежит скрипка. на своём месте. даже не пыльная. фел немного расстроился, пошмыгал носом и завернул за угол, пытаясь не придавать такому значения. фел хороший. он не может вот так сказать, что бин живёт до смерти скучно. фел раскидал чудо по всей кухне. на дорогом (дорогущем) стуле валялся его рюкзак, в воздухе летали его сладкие духи и запах теста. фел был везде — в красных огромных прихватках, в блестящей раковине, в форме для выпечки, в тюле над окном. бин практически дремал. с фелом хорошо и спокойно — он утягивает, усмиряет. лишь изредка бубнит себе под нос весёлые стишки и шумно ищет какую-нибудь поварёшку. корж поднялся хорошо. фел оставляет его на столе, принимается за крем (или что это?), взбивает что-то там с чем-то, что-то ещё добавляет. и пахнет от чего-то очень непонятного очень вкусно. бин тянет нос для того, чтобы посмотреть, и фел показывает ему, начиная увлечённо рассказывать. его ресницы блестят в весеннем солнце, ложка звонко воет и отбивается звуком от стен. — блин, ты классный, — бин смотрит на то, как фел безжалостно щёлкает его газовой плитой, разбираясь с механизмом. — я понял, почему ты нравишься джинни. — ты тоже ему нравишься. бин смутился. уткнулся в сгиб локтя и решил прикинуться задремавшим, пока фел наводил приятного беспорядка и доделывал торт.***
у дома фела всё как всегда: хорошо, светло и по-жёлтому. и в коридоре летает пыль, но её не видно, ведь солнечного света мало. джинни любит шторы, а сегодня его день. а пульс бина диктует ему о том, что сегодня день его гибели. он волнуется. очень. он плохо спал, пришёл в цветочный к самому открытию и забрал вчерашний букет. притащил его домой, поставил в вазу на время. как-то не догадался, что его стоит забрать к тому моменту, как он пойдёт в гости. ближе к обеду бин достал торт (всё такой же очаровательно красивый. было видно, что дело рук фела, это немного огорчало) из холодильника, поставил в коробку. со звёздами. сам красил. перевязал лентами, завязал бантом, как фел и учил. на часах двенадцать пятьдесят девять. он боится дышать в этой квартире. было очевидно, что справлять будут у фела. в целом, джинни практически всегда тут. сегодня тут даже кками – поводок висит в прихожей. джинни всегда берёт его с собой, но почему-то к собаке никогда не привязывает. кками не любит ходить на поводке, он и без того весьма послушный. и слишком превередливый для того, чтобы стать проблемным на улице. дверь в звёздную комнату была приоткрыта. сегодня в целом двери не закрывались, даже входная оказалась открыта. за этим просто не следили, ведь в день джинни не может произойти что-то плохое, да и до этого не было дела. в звёздной комнате бормотали. ждали празднования — скорее всего половина из них уже ночевала здесь, а остальные притащились пораньше в ожидании сладостей и улыбок джинни. бин уловил гудёж джи и, кажется, мина. разговоры сматывались в клубок слов и призвуков. а потом фел прокрался в коридор из кухни. вскрикнул, как маленький цыплёнок, и побежал обратно на кухню. а потом в коридор вышел джинни, и у бина остановилось сердце. — привет. — джинни начал первый, боязливо, осторожно. подошёл поближе. на нём красивыми складками свисала безразмерная рубашка, голубенькая. праздничная. видно, что мягкая на вид, но бин не знает названия ткани, он вообще ничего не знает, он ничего не знает, он так близок к тому, чтобы взвыть от того, насколько он глуп… джинни сложил руки перед собой. на руках какие-то кольца, а волосы собраны в хвостик красной ленточкой. он такой красивый, матерь божья, а бин такой идиот, что скоро начнёт читать молитву. — привет, — бин наконец-то отмирает. пытается делать вид, что не волнуется. не получается. неловко тянет коробку и букет, растерянно улыбаясь: — это тебе. с днём рождения. джинни тоже улыбается. сбоку шмыгнул фел. он выслал им воздушный поцелуй и тут же скрылся за звёздочной дверью, прихлопнув её. фел хороший. знает, когда надо смыться. они неловко помолчали, после чего джинни что-то пробормотал и пошёл на кухню. бин стянул кроссовки и рванул за ним, чувствуя, как в груди медленно растёт режущее, сильное чувство. любовь. она режет сильнее всего, но это тяжело заметить, ведь любовь режет грудь до ужаса приятно. — это торт? — джинни учтиво интересуется про коробку. он находит более-менее не пыльную банку на шкафу, наливает туда дребезжащей воды из-под крана и, поддев ленточки паучье-тонкими пальцами, обнажает букет от обёртки, ставит его истинную красоту отмокать. — пахнет шоколадом. ещё гуашью, но это естественный запах звёзд. — да. — бин молчит. — да, торт. это торт. — он обводит коробку взглядом и вновь молчит. очень глупый. глупый, глупый, глупый. — тебе нравятся цветы? — очень. джинни разворачивается. в жёлтом цвете стен его лицо кажется тёплым, мягким. на его губах растянута безобидная улыбка. знал бы бин, как у него в груди стреляет. любовью. они целовались медленно и до жути стеснительно. смущенный джинни чуть сгорбился, прижавшись сильнее, схватив бина за щёки с такой нежностью, что внутри задрожали органы. бин поддался вперёд, жмурясь. лизались, как котята: всего какие-то две секунды, а уже весь рот мокрый, живот горит, грудь вся в дырках от того, как простреляло, ноги косятся, лёгкие не дышат. а потом они разлепились с позорным чмоком. стыдоба. целовались редко. практически только по праздникам, но иногда могли неловко клюнуться в подъезде, или под деревянной пристанью. ещё сбегали с озера и целовались в овражке. лучше с каждым разом не становилось. джинни смущается, бин требует… и никто не жалуется, вроде как всем нравится. по крайней мере бину нравится джинни, а джинни нравится бину. они вместе разорвали звёздочную коробку. джинни с ювелирной точностью порезал торт пополам. половинку оставил на холодильнике. до туда дотянется только джинни, возможно — мин-мин (но ему не надо, у него брекеты, он лишний раз язык боится пожевать), а все остальные не смогут. будут греметь стульями, таская их по всей кухне, и их поймают с оружием прямо на месте преступления. они донесли кусок до звёздной комнаты: бин тащил, джинни держал дверь и угрожал кухонным ножом тем отважным, кто решит напасть первыми. торт ели все. хо тянул воду из трубочки, отмазавшись тем, что не любит шоколад. фел заботливо вручил ему барбариску. знает, что от одной ничего не будет. джи пообещал съесть кусок хо за него, но это было совместно проигнорировано. ночь была тяжёлой. мин-мин, как самый настоящий умный лягушонок, подарил джинни настолку, и её решили растерзать по полной. хо вырубился первым. он примостился к джи, тяжело на него дыша и иногда бормоча что-то непотребное. не со зла. случайно. джи краснел и даже перестал кричать и дёргаться. хо слишком хорошо спит для того, чтобы его будить. выигрывать продолжал мин-мин. они все решили обидеться на него и он ушёл ночевать, положив голову на рюкзаки. потом ушли звёздочные брат и сестра: оли и фел, уже качаясь от дремоты, забрались комком тел на кровать и засопели. чан, как самый настоящий друг семьи, вклинился между, и его приобняли за руки. чан тёплый и мягкий. и компактный. а потом уже стало не интересно играть. на пустую кровать фела утащился джинни, там его законное место. к его ногам приклеился нини, завёрнутый в звёздочный плед, и свернулся клубочком. кками поместился где-то в сбитом одеяле. джи, сдавшись, уснул с хо в обнимку. на утро он отлежит руку и будет верещать, что не хочет ампутацию, но без неё не может. бин был прямо у двери, прямо как цербер у врат. джинни проснулся практически к рассвету, проспав всего ничего. поглядел в белёсый потолок, с любовью помучил собаку сонной нежностью. кками заворчал. джинни оставил его в покое и, вытащив из наволочки пачку тик-така, пошёл на кухню курить. в коробку помещалось ровно три джинневские сигареты. таким образом он пытался бросить на последней, но потом всё равно по новой клал ещё три, обещая бросить теперь уже на этой последней. джинни пробирался через бездыханные тела, по-тихому наступая на обрывки снов, путая их на своих лодыжках, скрепляя их в один длинный и непонятный, переносил от одного лягушонка к другому. хо не спал, лишь смотрел на спутанную нить сновидений, тяжело дыша. джинни мягко кивнул ему, получив долгое, как у кошки, моргание. джи спал крепко, всем телом сжавшись в хо. лица мина не было видно, но его джинни тоже безупречно обошёл. а бина он задел, встрепенув покой. бин отклеился от пола уже тогда, когда джинни сбежал. повертел кудрявой головой, тяжело выдохнул, как бык, приподнялся. тоже кивнул хо и смылся, ковыляя следом за джинни. какой послушный пёс. бин приложился щекой к спине, обхватил тощие бока горячими спросонья руками, чмокнул в лопатку, выдохнул в позвонки. лицом врос в спину, приклеился тёплым животом к пояснице, впился своими корнями в чужие рёбра. между ними стрельнуло. любовью. джинни длинно затянулся и выдохнул в гудящую вытяжку. кухня была поддернута предрассветной синей пеленой. — я тебя люблю. рассвело.