Говорил он так:

      Он сидел на своей простыни, смотря на мир по всякому. Суть его бытия разъедала его, и даже если поплакал бы он, навряд ли бы нашёл ответ, а потому погрузился обратно в сон.       К нему каждый день приходил не то человек, не то сущность, в одеянии льва, и век бы грузность не отступала, если бы не она.       Это случилось в обычный день, в который он пошёл на работу. Ему улыбался старый, трухлявый пень, и ему вторили отличность всякие пробы. Но ничего не менялось из года в год: он был всё также стар, всё также одинок. Хотя и старость была относительной, как если бы он на самом деле смотрел в календарь, ведь относительность всего бытия — его кредо, его дар.       Документооборот — настоящий обормот. Поедает он всё за собой, как поедает пляж морской прибой. Он к этому не стремился, потому что было ясно: дело пахнет жаренным. Чем-то ненастоящим, круто сваренным. Это ему не нужно было: зачем становиться пылью? Но, как он не старайся, всё также играл отбой. И поедала его эта жизнь, как поедает пляж морской прибой. Морской прибой, который он не видел с самого детства — и если бы не было той, никогда он его и не увидел бы, если бы не было этого чудного средства...       Ему просто пришла СМС. И ничего не предвещало странного, искажённого. К нему подселился бес, как сказали бы святые, и станет он утопленным, в своих грехах, в своих потугах стереть обыденности прах.       Она стала приходить по ночам, не давая сомкнуть и глаза, и всё было бы по плечам, если бы не эта онлайн-зараза... Она присылала фотографии, на которых стояла рядом с ним, и от этого ему становилось не по себе. Ведь не было кого-то вблизи, и это злит: ведь даже не поможет бег. Она была всегда где-то около него, поедая нейрон за нейроном мозг, в попытках стать чем-то столь близким, сколь становится другом дуло, выходящее из расстрельного списка.       И в этом и есть вся суть: человек слишком сильно привыкает, ну и пусть — но ведь он жаждет большего! большего! большего!       Так и он, привыкши к её присутствию в невесомости, почти даже не заметил, как из горести выросла радость, какую организм выработал сладость, когда из фотографий родилась реальность, и исчезла серого бытия гадость.       Он видел её каждый день в своём доме, как если бы она была его женою. Как если бы она была зверем, пришедшим на корабль к Ною. Но она и в деле была зверем: но он был не Ной. Он был иной. И он явно был не первый.       И никуда обращаться не хотелось: как бы всё происходящее не было странно, но было явью оно, а посему жизнь просто была, всё просто пелось. Горячий ужин, заводная постель, что для счастья нужно ещё?       Никому он о своём счастье не рассказывал, выведя простую формулу: всё придёт в свой час, всё будет из пустого к полному.       И жил он так до самой своей смерти, говоря вот так:       1. Просто делай то, что считаешь нужным, оставляй наивного наивным, будь выше этого, будь как злак, но не дай серпу скосить тебя, простак!       2. Не ищи нужное, потому что в поиске проведёшь больше времени, чем будешь этим пользоваться, да.       3. Найти всё несложно, если просто следовать этим правилам, что скрасят будни, будто ноготь — лак.       4.       И таков был его трактат.