Чудеса

1

      Икар жить не мог без изобретений. А Бродяга — без того, чтобы ставить кого-либо на место и подрывать чей-либо авторитет. Поэтому, разумеется, когда Икар смастерил реально работающие крылья, Бродяга нашёл способ стащить их, а затем нарушить работу системы управления браслетами полисян. Браслеты подавляли многое, скрытое в недрах человеческой психики, и тут оно всё рванулось наружу, приводя к массовым беспорядкам. Вскоре, правда, кое-как работу всех систем опять наладили, беспорядки прекратили, Икару за самодеятельность по части расширения возможностей его изобретений и за безалаберность при обращении с опытными образцами очень доходчиво пальчиком погрозили. Бродягу поймать так и не удалось. Хотя, видимо, особо и не старались. Правитель стремился как можно быстрее вернуть жизнь в прежнее русло, а гоняться за одним сумасбродом из числа изгоев посчитал лишним. Всё равно всех самодуров не переловишь, а тому наверняка свои же по капюшону надают за то, что подставил всю их общину перед полисянами, во-первых, и за растрату ценнейших боеприпасов, во-вторых. Вдруг завтра атака неизвестных мутантов, а из-за таких вот правдорубов обороняться нечем? В общем, для рядовых граждан жизнь пошла по-прежнему, а редкие пытливые умы нашли, о чём призадуматься.       Икар теперь был согласен с Бродягой, что так строить общество нельзя, но и вид лагеря изгоев его особо не вдохновил. Много знал среди них только Бард, он же проповедовал идеи свободы для каждого, спокойно давал ему для изучения те книги, что сохранил в своей микро-библиотеке, а потом подсказал, где находится уцелевшая библиотека былых времён. Икар пошёл туда, начитавшись выданных Бардом книг, выцепив из них только ему ведомые моменты, и потому пошёл в поисках ответов на конкретные вопросы. Библиотека была за пределами нынешних поселений, пострадавшая от разных событий, но ещё крепкая, с почти абсолютно целой крышей и неплохо сохранившимися книгами. Оказалось, всю литературу по конструированию машин и механизмов, как и большую часть книг по химии, оттуда уже унесли. По медицине тоже остались только весьма старые издания. Но Икар пошёл искать в других отделах. Вначале — культурология. Забрал с собой несколько книг, после читал их, обдумывал, часто ходил к Барду беседовать, снова думал. И вот вместо былой растерянности вновь обрёл сосредоточенность и особый блеск в глазах, говорившие, что идея уже сформировалась в его голове, остались расчёты, реализация и проверка опытом: удалась задумка или нет. Он взял ещё пару книг по ботанике и руководство для обустройства колхозного хозяйства, что-то выписывал на бумажки, что-то считал и чертил — так же по старинке, на бумажных листах, и однажды пришёл в лагерь изгоев на всеобщее собрание.       — Дамы и господа, пролетарии и пролетарки, прошу вашего внимания! — воскликнул он и, стараясь не обращать внимание на реакцию собравшихся, затараторил:       — Все мы были свидетелями несостоятельности принудительно-классовых теорий Полиса. И все мы являемся свидетелями трудного положения рядового изгоя в нынешних реалиях. Я хочу призвать самых смелых, честных, самых неравнодушных из вас стать мне товарищами в деле построения общества нового типа! Того общества, которое, наконец, подарит нам радостное будущее! Которое учтёт все ошибки и тяготы предыдущих времён и других видов общественного строя, но возьмёт от них лучшее и заложит своей основой то, что есть основа всей жизни и природы: любовь к ближнему своему! Это то, что убережёт нас от катастроф, укажет правильный путь, поможет выжить и взрастить новые поколения воспитанных в любви граждан свободного поселения!       Изгои косились, хмыкали, присвистывали, но некоторые начинали задумываться над словами оратора.       — Не буду я голословен и не буду ложными обещаниями праздности привлекать вас. Я принёс расчёты и чертежи того, что нужно будет изготовить прежде, чем наше поселение будет готово пуститься в плавание по волнам жизни. Ознакомившись с ними, вы убедитесь, что нам предстоит немало труда, труда самоотверженного, но благородного, ибо он направлен на благо общества! Тех, кто готов рискнуть и не боится выглядеть белым волком в серой массе, простите, стае, я призываю с ними ознакомиться, предметно всё обсудить и, если вы согласны, идти добиваться гуманитарной помощи от Полиса: увы, без материалов оттуда нам не справиться. Не занимаю больше общественное внимание, прошу остаться только заинтересованных!       Как ни странно, примерно пятая часть собравшихся окружили Икара, поговорили, немного поспорили, и лишь потом присоединились к курению Трубки мира — этот обряд учредил Бард, им завершалось каждое собрание в лагере. Уходил Икар довольный и воинственно настроенный. Бард на прощание подмигнул ему, махнул трубкой и кивнул.

2

      Чудеса для наблюдавших за Икаром только начинались: он действительно «выбил» у Тесея немалый объём стройматериалов и в придачу ещё всякого-разного, потом организовал заинтересованных в его проекте изгоев на работы; он на глазах повышал свой уровень дипломатии и навыков прораба, уже прекрасно обходясь без Брута; он приветливо, но без заискивания пригласил на празднование торжественного открытия «ячейки цивилизации будущего» через пару недель после окончания строительства всех нужных по его плану сооружений и Бродягу (как ни в чём ни бывало обитавшего в родном лагере), и Тесея, и Барда, и упомянутого Брута (слегка задетого тем, что, будучи раньше лучшим товарищем, правой рукой и обеспечителем реализации всех идей Икара, тут он не только оказался не при делах, но и был даже не в курсе планов старого друга).       В назначенный день Брут хмыкнул, надел не самый лучший свой костюм (кто мог знать, что ждёт там, в этой «ячейке цивилизации будущего»?) и отправился оценивать гениальность очередной мысли приятеля-изобретателя.       Вместо забора «ячейку» окружал низкий плетень. Над множественными проходами в нём на высоких жердинах красовались пучки разноцветных лент и транспаранты в духе «Да здравствует свобода!», «Люби, живи и дай жить другим!», «Все мы — дети природы! Все мы равны!». Кругом были странные символы вроде вышки для передачи сигналов в колечке. О смысле их Брут предпочёл не задумываться. Но вот что странно: за плетнём у каждого входа стоял стол, заваленный какими-то мелкими разноцветными вещицами, а над ним плакат гласил: «Каждому новому члену общества — его собственный браслет!» Это заставило Брута только усмехнуться: недалеко же от системы родного Полиса ушёл Икар в этом своём изобретении. Но тут до слуха его донеслось начитываемое через громкоговоритель: «Товарищи строители светлого будущего! Гости нашего праздника! Все получаем браслеты, без браслетов сегодня не уйдёт никто! Можно брать два, три — сколько хотите, хоть десять, хоть двадцать, если найдёте, куда их вязать! Наши браслеты все разные, они мягкие, и, уверяем, они никак не воздействуют на ваш организм! Они лишь радуют вас и окружающих своим видом, помогают проявить себя, показать, что вы за мир, любовь и творчество, а также завязать, во всех смыслах слова, дружбу! Обменяйтесь браслетами с вашим другом — и отныне всегда, глядя на них, вы будете вспоминать друг друга! Мягкие, красочные браслеты, каждый неповторим — как и вы, мои друзья! Бесплатно! Только экологичные материалы».       Брут подошёл к ближайшему такому столу. Две смеющиеся девушки, в бесконечных тесёмках, казалось, на всех частях тела, неустанно треща, помогали новым гражданам подбирать и повязывать браслеты. Брут взял один из них в руки. Он оказался тоже тесёмкой, сплетённой из разноцветных толстых ниток. Брут покрутил его в руках, помял, понюхал даже, потом поднёс к уху, но ничего не услышал и так ничего и не понял. Хотел было уже опустить браслет назад в общую кучу, но одна из девушек, моментально обогнув стол, стала завязывать браслет на запястье инженера быстрее, чем он успевал отслеживать её движения, с жуткой скоростью тараторя, какой правильный выбор он сделал, какой он молодец, что решил присоединиться, как тут он наконец-то вздохнёт полной грудью и не будет тяготиться никакой конкуренцией, дыша атмосферой свободы и любви! А чтобы не быть таким угрюмым (неизбежное влияние сурового мира пустошей и жестокого мира Полиса) и скорее почувствовать всю прелесть братской любви в этом рае на земле, ему надо пройти к столику поодаль и получить там волшебную бумажку, тоже бесплатно! Только бумажки строго по одной каждому, больше нельзя.       Брут, недоумевая, прошёл к указанному столу, на ходу вытаскивая из нагрудного кармана ручку. Он думал, что «бумажка» — это анкета, которую нужно заполнить для облегчения работы местной службы безопасности. Оказалось, вовсе нет! Бумажки были совсем крохотными, без текста. Заведовал ими голопузый детина с гирляндой из цветов на шее и пинцетом в правой руке.       — Что, красавчик городской, на привидение похожий, хочешь, наконец, почувствовать, как прекрасна жизнь? Подходи ближе, не стесняйся, тебя верно ко мне направили! Ну-ка, ну-ка, ближе! Ротик! — голопузый левой рукой сжал щёки Брута, от неожиданности и вправду приоткрывшего рот, и пинцет с быстротой змеиного языка метнулся туда и обратно, оставив в этом рту бумажку. Брут похлопал глазами под радостный хохот детины, закрыл рот и пошёл дальше — осматривать прочие диковинки этого места. Вскоре он чувствовал себя так же спокойно и уютно, как в Полисе. Он вдруг чётко осознал, что ощущение было именно таким. Точно таким же, как у него взрослого под куполом благоволившего ему Полиса. В приютском детстве он такого не ощущал, а вот созрел, открылись новые перспективы — ощущение поменялось. Он отошёл к нарядному, увешанному ленточками и теми же символами радиовышки, дереву, сел на траву, прислонился к стволу, прикрыл глаза и задремал.       — Эй, Брут, дружище, ты спишь? Привет! Привет-привет! Не узнаёшь? Солнышком, что ли, напекло? — Икар махал рукой перед глазами вяло соображавшего Брута.       Брут попытался промычать приветствие, но сам не разобрал, что у него получилось спросонок.       — Так, встретили тебя, как я понимаю, радушно, а ты к такому и не привык, надо тебя водичкой напоить.       Икар отбежал куда-то в сторону. Невесть откуда возникла Муза с бутылкой прохладной воды и подала питьё Бруту. Платье на ней было, как всегда, странное и бесформенное, но теперь почти белое, а не тёмное. Вверх голову поднимать было лень, и Брут, прихлёбывая из запотевшей бутылки, уставился на непрерывно кружившие и семенившие туда-сюда босые ноги Музы. Вот чудачка, даже местный браслет она повязала на ногу. Видать, до такой степени ей претил, по старой памяти, браслет на руке. Ну да ладно.       Вода оказалась необычайно кстати и была очень приятна. Брут зажмурился ещё раз покрепче, а затем широко открыл глаза. А Муза, подумал он, коренастая. Он раньше и не замечал как-то этого. А у неё внушительный живот и одутловатое, вытянутое лицо напоминали две капли: побольше и поменьше. Волосы как-то незаметны были сейчас, кроме чёлки. А Икар, оказывается, похож на неё телосложением! Только чёлки нет. Не, ну, тростинкой он никогда не казался, но чтобы так… На изгойских продуктах его, что ли, так разнесло? Брут потихоньку поднялся на ноги, порадовался, что ощущает себя по-прежнему лёгким и стройным (не то что эти увальни с бредовыми идеями!) и отправился дальше, сжимая в руке бутылку. У палатки поодаль Бродяга в зелёной широкополой шляпе и с трубкой во рту разговаривал с существом в подобном же одеянии, но уже ссутулившимся ввиду больших прожитых лет. Знакомый, казалось, голос говорил:       — Сынок, я так же презираю всевозможные запреты и тех, кто следит за их соблюдением, но главное в жизни — дружба, она не гаснет с годами. Вот страсть, как спичка на ветру, быстро потухнет, потому я и не вспоминаю твою маму, и ты её не помнишь. А дружба — это то, что никогда не кончается, как песенка весеннего ручья. Как бы ни расходились наши дороги, как бы долгая суровая зимняя ночь ни разделяла нас со старым другом — настаёт, обязательно настаёт в своё время в нашей жизни весна, и я возвращаюсь к другу, мирно спавшему под крышей своего домика всю эту полную тревог и забот — для меня — зиму, и он выходит меня встречать, и вот мы опять вместе с Тесеем на берегу реки, где так любим рыбачить. И это прекрасно. Да, для него больше бескрайней свободы ценны комфорт, вещи и воспоминания (как, смешно сказать, хранящийся в его сейфе стародавний трамвайчик из пенки! Почему-то он думает, что это приз за его необыкновенно творческий ум. И не думает, что великий ум должен быть свободен от жажды подтверждения его призом). Но мы дополняем друг друга. И то, что ты, сынок, с твоим умением выживать всегда и везде, подружился с Икаром, сыном Тесея, — это тоже неоценимое сокровище, которое поможет тебе не искать совсем уж отчаянных приключений и будет напоминать, что есть и среди ценителей комфорта дорогие твоему сердцу существа. Постепенно ты в привычной для них части земли научишься видеть прекрасное, как видишь его в дикой природе и слышишь его в мелодии, наигрываемой у костра. Кстати, я и тебе бы советовал освоить какой-нибудь музыкальный инструмент, простенький и небольшой, чтоб всегда можно было уместить в кармане.       Это был Бард! А к нему плавно двигался от дальнего холма Тесей, тоже обрюзгший пуще Икара. Вполголоса Бард поучал Бродягу:       — Тесея тоже можно понять, поразмыслив. Его такая тётка в детстве растила… Чего только от него не требовали! Так что его самодурство и попытки всё контролировать по сравнению с тем, что творила она, детский лепет.       Брут, не дожидаясь встречи с Правителем, побежал к морю. Он уже знал, кого там встретит. И правда, тонконогая, с роскошной гривой, резвилась там в брызгах пены Лия, сверкая светлыми подковками. Когда-то по ночам ею любовался на каком-то острове Икар, но это было давно и совсем недолго! И она всегда над ним посмеивалась, называя морским огурцом. А теперь, в сиянии солнца, ею любовался Брут, они смеялись, она просила вновь показать ей при случае его коллекцию гаек (которая была даже больше, чем у его отца!). И, лишь когда она скрылась за горизонтом, он нехотя побрёл обратно.       Под тем же деревом с ленточками, ощутив, что ноги устали, Брут снова сел и зажмурился. Вспомнил Лию. Отхлебнул из своей бутылки, но тут же резкий удар ладонью по спине и возглас Икара «Поторапливайся, Брут, скоро танцы!» заставил вылететь наружу, разбрызгавшись фонтаном вокруг, весь неудавшийся глоток и, возможно, что-то ещё.       — Меня вытошнило! — с досадой воскликнул Брут.       Ощущения были уже не те, настроение стало скверным. Брут проковылял домой и провалился в сон.

3

      Наутро Брут, несмотря на уют Полиса, был смурен. Он обдумал вчерашнее и, прибыв в лабораторию, заперся в отдельной комнате, достал набор отвёрток, коробку с прочим инструментом и вскрыл браслет. Не сразу, конечно, но он ведь был не рядовым инженером…       Теперь он всё понимал, и увиденное только подтвердило его предположения. Вот датчик пульса. Вот маленькая внутренняя антенна для связи с сервером Купола. Микропроцессор. Термоэлемент и хитрая мембрана. А между ними — кусочек вещества, который Брут изъял и собрал браслет обратно.       Неуютный, давящий и душный большой город, казалось, отвлекал от мыслей о чём-то важном, пока Брут добирался до приёмной Тесея. Правитель как будто уже ждал инженера, вид имел усталый, осунувшийся и чуть опухший. Когда дверь за спиной надёжно закрылась, Брут достал из кармана так интересовавший его кусочек и показал Правителю:       — Что это, скажите, пожалуйста?       Тесей вздохнул и опустился в кресло.       — Брут, ты и сам всё понял. Да и пора бы уже понимать. К чему эти вопросы?       — Понял пока не всё.       — А что тебе тут непонятно?       — Если я правильно разобрался в назначении всех узлов браслета, то результаты мониторинга пульса постоянно поступают в компьютерную сеть Полиса, она, в соответствии с уровнем возбуждения носителя браслета, генерирует сигнал, в ответ на который меняет степень нагрева термоэлемент. И нагревает он этот кусочек. Пары от которого через мембрану выходят наружу… И дальше? Обладатель браслета их вдыхает?       — Да. Так мы и корректируем степень агрессии и творческое начало, способность видеть то, что не видят другие.       — То есть вы признаёте, что в браслетах…       — Наркотик. Основная сдерживающая сила и генератор лёгких галлюциноподобных образов у людей, имеющих к этому некоторую природную склонность.       — Но ведь это бесчеловечно и зловредно.       — Бесчеловечно и зловредно, Брут, требовать приветствовать начальство в строго определённой позе. Но это практиковали ещё в том приюте, в котором рос я. А тут всё давно проверено и неплохо рассчитано.       — И разные браслеты различаются количеством этой дури?       — Не столько количеством, Брут, сколько качеством. Для «медных» — самая дешёвая, седативная, воображение не будоражащая. А чем выше статус — тем дороже сырьё для браслетов. И помогает мозгу генерировать нечто такое, особенное. У тебя сырьё шикарное, Брут. Так что вставь, пожалуйста, этот кусочек на место, а то у меня система оповещения уже обзвенелась, что твой браслет непоправимо испорчен. Ещё полторы минуты будешь без действующего браслета — и я вызываю наряд полиции.       Брут, посопев вместо вздоха, достал из дипломата инструменты (которые, разумеется, захватил с собой) и водворил наркотик на место.       Дождавшись завершения этих манипуляций и прекращения оповещений от системы безопасности, Тесей, начинавший потихоньку приходить в лучшую форму, указал:       — Как ты теперь понимаешь, при сбое в работе генератора проблема была в том, что наши браслеты не автономны. Ты переработай нам конструкцию под современный уровень научно-технического прогресса. Микропроцессоры теперь принципиально другие. Промежуточную стадию разрешаю сделать на батарейках, а цель наша — чтоб они нужное для своей работы количество электроэнергии генерировали от движений, биения пульса и тепла обладателей. Займись этим, Брут. Немедленно.       — Простите, Правитель… Но если мы эти пары просто вдыхаем, то на окружающих они тоже должны воздействовать?       — А они и воздействуют, только слабо. Но потому в нашем обществе и бывают так сильно разделены по социальным классам должности и места. И потому представитель более высокого класса, попадая в окружение представителей класса низшего, сам деградирует. Так со временем происходит почти у всех непосредственных руководителей «медных». Ну и у воспитателей приютов, ведь у детей нет браслетов, и концентрация нужного вещества в воздухе несколько снижается. Но под Куполом она всегда больше, чем была бы на открытом воздухе, и это помогает, кстати, бороться с детской и подростковой преступностью и мыслями о суициде. А пары от «золотых» позволяют редким «медным», оказавшимся рядом, почувствовать, как благородное общество их самих возвышает.       — И как вы только до этого всего додумались…       — Вместе с Бардом, Брут. Вернее, начало заложил он… Что такое, по-твоему, та Трубка мира, которую изгои курят после собраний? Потому они после этих собраний никогда не бунтуют, что бы им Бард ни сказал. Так что это — самый мощный инструмент сдерживания самых разных слоёв общества. Но у них одна дешёвая трава, вообще никак образы в мозгу не подстегнёт. Ну, а у нас всё сложнее, изящнее…       — Да уж, это верно…       Брут вышел из кабинета Правителя. Мир вокруг опять стал уютным и спокойным. Вдруг Брут развернулся, позвонил и опять вошёл в приёмную.       — Позвольте уточнить?       — Что, что-то по техзаданию?       — Нет… Это правда, что у вас есть статуэтка в виде старинного трамвайчика?       Правитель, заметно посвежевший, улыбнулся:       — Да. Сейчас покажу.       Он открыл сейф и достал оттуда трамвайчик из какого-то старинного материала.       Показал Бруту, не выпуская из рук, и убрал обратно.       — Память о приключениях молодости… — мечтательно сказал он.       В кабине лифта Брут думал о схожести ощущений от собственного браслета и от вчерашней бумажки.       — Что курили эти изгои? — думал он. — И что курили создатели этого мира?