вольная птица

Ангелина длинными когтями сгребает остатки порошка на столе так же исскусно, как и строит глазки проходящим мимо отцам своих одногодок. Расчёсывает волосы, никогда не вычищая расческу, бьёт себя по коленям, чтобы ноги не дрожали, впивается зубами в пухловатую губу с засосом в углу и никогда не говорит спасибо. Делает всё, чтобы оттолкнуть, ругается матом, замазывает шею плотным консиллером и продаётся, раз за разом выгибаясь на клавишах рояля. Она, быть может, мечтала стать певицей. Кира не знает и знать не хочет. Ей интересно узнать, как у Гели прошёл день, посмотреть укоризненно, пройдя вдоль огромного зала съемной квартиры и вывалить пакет со смесями и кашами на стол. А потом молчать, долго, грузно. Хмыкать время от времени, сжимая ладонями дерево детской кроватки, на маленькую и ни в чём невиновную душу глазеть, рассуждая, когда он последний раз ел. Геля твердит, что она хорошая мама. Кира верит, потому что она плохой человек. Она выбирает закрывать глаза на то, что творится по ночам съемной квартиры на Цветочном бульваре и отмазывать ненаглядную Гелю от ментов. Выбирает ухаживать за годовалым Денисом, таскать пакеты с едой, чинить мебель и возить Ангелину к подругам. Ей сладостно, приторно-душаще нравится Ангелина — её личная привычка, которая выстанывает сотню имён в короткие промежутки времени. А иногда одновременно несколько. И Геля, наивная, глупая, молодая и безолаберная наслаждается Кирой, выжимая из той всевозможные соки. У них из общего привычка кусать щёки, цвет глаз и нежелание смотреть правде в глаза. Когда Гелечка лазит на коленях по ковру в чужой квартире, пытаясь отыскать последние гранулки, случайно высыпавшиеся из пакета, а потом набирает до жути знакомый номер в истерике, Кира приезжает, потому что таких слабых и беззащитных стоит оберегать. У Гели мягкий характер, ямочки на щеках, когда она улыбается, голос дрожащий, а часто и томный — просто потому, что с работы забыла переключиться. И Киру ведёт от каждого прикосновения. Ей нравится думать, что она фонд по спасению непутёвых. И ей хочется верить, что Геля платит честно. Когда пускает в свою квартиру и разрешает спасти от непутёвой матери своего сына. Когда Кира, от роду не умеющая следить за детьми, кормит чужое годовалое чадо и убаюкивает спать. И ещё по врачам с Гелей ходит, планы прививок соблюдает и качает, когда тот ревёт от болей в животе. Кира ненавидит детей. Кроме тех, у которых в роду карие глаза и ямочки на щеках. Ей хочется Гелю оберегать. В квартире на Цветочном бульваре, когда она сладко спит после тяжелой ночи. Хочется кормить с рук её любимыми круассанами, носить на руках и говорить, что выбрала за ум. Пусть это совсем и не так. Но Гелечка — вольная птица на вольных хлебах. Она твердит, что живёт для себя, тащит в квартиру на Цветочном бульваре постоянных клиентов и выстанывает их имена на старом рояле, пока Денис в соседней комнате спит. Кире гадко, но она продолжает тешить себя мыслями о том, что с Гелей у них ничего нет, кроме странной связи и желания сдохнуть, одного на двоих. Но разница лишь в том, что Ангелина бы умерла на очередной тусовке от передоза, а Кира в одной ванной с Гелей. Чтобы похоронить их дурную связь и свою тупую любовь. Она даже не знала, что такое бескорыстность, пока не встретила непутёвую Новоселову. И заходя с пакетами еды и смесей снова, Кира открывает дверь собственным дубликатом. Быть может, потому что у Ангелины больше никого нет. — Спит? — Спит. И молчание. Осмотр, который Геля улавливает. Едва заметный, потому что Кира никогда не покажет, что выглядывает новые засосы и синяки. Гелечка просто снимает длинную футболку, оставаясь нагой. И тоже смотрит, пока по телу бегает выпытывающий взгляд. Она понимает всё. И новые багровые метки на теле Кире открываются с другой стороны — той, что режет по сердцу, оставляя рубцы. Ангелина всё видит, а потому говорит насмешливо: — За это доплачивают. — Знаю. И она уходит на кухню. Готовить кашу, пить кофе, сжимать столешницу, пока не посинеют руки и стискивать челюсти. А когда Ангелина, сидящая на рояле, видит её снова, Кира даже не кидает взгляда в её сторону. Проходит в другую комнату, потому что единственная светлая душа, которая в этой квартире есть, спит в детской кроватке. И кормит. У Гели ребёнок послушный — тихий, только изредка плачущий. И Кире кажется, что Новосёлова не заслужила такое счастье. Она на него смотрит, гадая, а есть ли тот самый хвалённый материнский инстинкт? А когда возвращается в зал, непутёвая Гелечка уже сидит на старом потрёпанном рояле, который остался от старушки, живущей здесь несколько лет назад. Курит красиво, глазки строит, улыбается. А Кира всё так же укоризненно пялится, подходя ближе. — Вчера трубку не брала. — Занята была. Усмешка. И Кира, выхватывающая окурок из руки. Она её за подбородок хватает, с прищуром огдядывая лицо. — Отхода? — Да, — Гелечка становится серьёзней и глупую улыбку убирает. — Почему не позвонила? — и Кира вздыхает устало от глупой и непутёвой Ангелины. — Всё равно приедешь. И Гелечка растворяется в чужих карих глазах, чувствуя, как по бедру рука ползёт. И аккуратно гладит. У Ангелины, на самом деле, больше никого нет. Только Кира, способная зализать её раны и помочь забыть очередного мерзкого клиента. Готовая приехать в любое время суток, подставить плечо для слёз и соплей, ухаживать за её ребёнком и укоризненно смотреть. Геле кажется, что Кира давно смирилась с её ямой и нырнула следом. — Завязывай. Я дам тебе денег. Она это говорит каждый божий день, подразумевая нормальную человеческую жизнь. А Ангелине такой не хочется, ей больше по нраву выстанывать чужие имена за деньги и искать на коврах остатки от дозы. — Ты же знаешь, — и слёзы нечаянно появляются, то ли от отходов, то ли от стыда. — Ты вольная птица, да, — Кира снова сдаётся. Лишь вздыхает и смотрит укоризненно. И тянется чуть ближе, хватая её за бёдра. Носом в шею зарывается, пытаясь контролировать пульс, потому что Гелечка пахнет сладкой ванилью с примесью шоколада. Новосёлова её добивает, гладя пальцами шею. Позволяет обнять себя крепко, дышать чужим парфюмом и наслаждаться нежностью, которой не сыщешь обычно в Кире. Та сильными руками сжимает ноги, дышит горячо, опаляя кожу. Кира касается языком венки на шее. И целует осторожно каждый миллиметр, проходясь по синякам и засосам. Зализывает раны, а рукой медленно гладит по животу снизу-вверх. Гелечка одобрительно выдыхает, прикрывая глаза. И беспрерывно гладит по волосам, изредка зарываясь. Ангелина ногами её притягивает ближе. Мычит неразборчиво, выгибается навстречу и ёрзает. А Кира без слов заглядывает в глаза, и наклоняется. Целует так, что у Новосёловой непроизвольно подкидываются ноги, и она чужое лицо сгребает в охапку, притягивая и сжимая. Языком проникает глубже, вылизывая чужой рот. — Пожалуйста, — шепчет еле-еле, отрываясь, и дрожит, смотря Кире в глаза. У той зрачки расширены так, что цвет глаз рассмотреть невозможно. Медведева лишь выжидает чего-то, с учащённым пульсом и красным лицом. И подносит к чужому рту два пальца. Их покорно облизывают, похабно открывая рот, а Геля брови хмурит, ведь ждать невтерпёж. Умоляюще ёрзает, выгибается и хнычет. Кира её бёдра устраивает удобнее. Свободной рукой зарывается в копну фиолетовых волос, натягивая почти до боли. Но только почти, потому что сделать больно хочет всегда, но никогда не решается. И раздвигает половые губы, пальцами касаясь грубовато. А в ответ слышит тихий стон в шею, чувствует смазку и горячее дыхание на коже. От ощущения под собой слабой и жаждущей Гелечки, Медведеву ведёт. Она двумя пальцами без раздумий входит, тут же сгибая, и слышит всхлип. Ангелина вздрагивает, прикусывая бледную кожу на чужой шее. Хрипит, пальцами сжимает волосы на макушке и часто дышит. В своём тихом бреду выстанывает: — Продолжай, — совсем не своим голосом. Кира резче становится, пальцами двигаясь быстро, и звук, разносящийся по комнате, сводит её с ума. Как и Геля, которая грудной клеткой стонет, откидывает голову, позволяя целовать себе шею и мычит. Кира знает, что ей мало. Выучила. Она опускается на одно колено, даже не прекращая движений. Рыцарская натура. И тут же Гелечка укладывает ноги на её плечи, пока та касается языком клитора. Англелина резко вскрикивает, протяжно, коготками впиваясь в Кирину голову. Язык и пальцы двигаются в такт, и у неё крыша едет от искр перед глазами. Кира нарочно так хороша, нарочно языком работает усердно и без перестанку, нарочно пальцами почти подкидывает чужое тело. Ангелина успевает лишь простонать несколько раз её имя, а потом рефлекторно свести ноги, содрогаясь и громко дыша. Кира поднимается, притягивая её ближе, смотрит в глаза, хватая за подбородок. А там благодарность и тепло. У Киры в глазах ненависть к себе и досада. Гелечка сама притягивает её к себе. Сама мягко целует, позволяя снова обнять, прикрывая глаза и вдыхая запах ванили с примесью шоколада. Кире гадко, но она тоже не святая. Да и найти такую непутёвую, как Гелю, невозможно. Они лежат в её кровати ещё около часа. Медведева просто наслаждается, обнимая, гладя по волосам и разглядывая. — Ты такая красивая, — и самой себе хочется зарядить чем-то потяжелее. Геля только льнётся ближе, целуя её в нос. И шепчет в губы: — Спасибо тебе за всё. Кира прикрывает глаза от того, как сильно щемит сердце. Обнимает ещё крепче и целует в уголочек губы, где красуется засос. А потом идёт к Денису, пока её личная привычка засыпает. Она ещё не знает, что ночью Гелечка снюхает вдвое больше привычного. Что будет звонить в истерике и просить забрать из отеля. И Кира приедет, видя, как её привычка умирает вдвое быстрее всех остальных. Она ей поможет, как и всегда, всю ночь провозится с Денисом, уложит спать и заставит выблевывать ужин. А потом не выдержит. И будет плакать над детской кроваткой, хороня всю тупую любовь и понимая, что от привычек нужно избавляться. А когда наберёт номер, и вовсе себя возненавидит. Потому что на утро, когда Саша Дениса заберёт, Геля посмотрит разочарованно. И будет кидаться в неё расчёской, на которой копной спутанные фиолетовые волосы. — Зачем? — Ты не вольная птица, Гель. Ты шлюха обычная. И она уйдёт, ища того, кто залижет ей раны.