...и видеть сны, быть может

      В ординаторскую Цинь Су пришла к концу обеденного перерыва: осень и весна — время обострений не только у пациентов психиатра, но и взлёта неизбежных детских заболеваний и сглазов. Дни становились короче, солнце светило меньше, иммунитет, что магический, что физиологический, неизбежно падал у всех. С последним пациентом она провозилась почти два часа: кто-то смазал детскую соску слюной оборотня и, если бы не категоричное требование Цинь Су держать в сейфе аргентумно-аконитовую сыворотку на случай вспышки эпидемии, для ребёнка всё кончилось бы очень плохо.       — Кто мог сотворить такую подлость?       Мать мальчика не верила собственным ушам. Цинь Су вздохнула.       В последние полгода она жила в плотном сером коконе из безразличия и бесчувствия.       — Не знаю. Мой совет: покиньте город. Хотя бы месяца на два       — Так долго?       Точно почувствовав беспокойство матери, ребенок заплакал.       Завыл. Цинь Су заговорила быстро и чётко:       — У вашего сына спонтанная волчья губа. Нужно вывести из крови токсин, стабилизировать иммунную систему, чтобы она не сожрала сама себя, проверить костный мозг… Когда появились симптомы?       — Неделю назад.       Боги… Простота хуже воровства.       — Так долго?! Вы понимаете, что у малышей до трёх лет метаболизм бешеный?       — Ну… я думала, это режутся зубки и колики, и только когда Цзинь-эр укусил меня за грудь…       Цинь Су подавила желание встряхнуть женщину за плечи. Вместо этого она выписала направление в тайваньский госпиталь нервных болезней, где служил её старый друг.       — Идите к иммунологу и сами сдайте пункцию красного костного мозга. Прошу вас, не пренебрегайте советом. От этого зависит ваша жизнь и жизнь вашего сына. Скажите оформить анализ по тринадцатой форме. Системные заболевания крови. Они поймут и помогут.       — Разве они не обязаны… донести?       — А вы думаете, так много людей хотят оказаться в шкуре доносчика и убийцы?       По закону Цинь Су полагалось вызвать «Ночную стражу» и сдать бестолковую мать с ребёнком им…       Но ещё в день принесения клятвы Цинь Су поклялась, что ни одного своего больного не отправит на верную смерть.       Естественно, по закону ребенку полагалось лечение. Дорогое, сложное, болезненное.       Естественно, дорогая коммунистическая партия дала негласную установку на искоренение вырожденцев, вроде лис, волков и змей.       — Но как же…       — Госпожа Чжу, у вас времени до следующей Луны. Через две недели изменения станут необратимы. Возьмите сыворотку и колите вашему мальчику два раза в день. Утром и вечером. Это поможет продержаться.       Оставшись одна, Цинь Су долго смотрела в одну точку.       «Ещё один день, — подумала она, — и было бы поздно».       Во всем мире таких детей лечат, социализируют и ставят на ноги, но только в Поднебесной… только в Поднебесной говорят одно, а делают другое, и превращают врачей в соучастников казни.       Через полгода лечения антиликанитами первого поколения — тяжёлыми, со множеством побочек — лечение признали бы бесперспективным. Ребенку бы сделали последний укол, мать — отправили в психиатрическую лечебницу закрытого типа. В исправительный лагерь, из которого она бы уже не вышла.       — Бицао, — позвала она свою самую старую и опытную медсестру, — прокварцуйте кабинет и простерилизуйте все инструменты. Биообразцы в утилизатор. Меня в ближайшей час нет.       До ординаторской Цинь Су дошла на деревянных ногах. В ней доктор Вэй — самый добрый и самый опасный из людей, которых она знала — метался, как птица, одновременно собирая сумку для внезапной командировки и упрашивая Сяо Синчэня — чудесного мальчика и очень толкового психиатра — посидеть с котами.       — Мне нужно срочно лететь в Нанкин.       — Очередное кладбище после японцев?       Сяо Синчэнь спросил с большим сочувствием, но доктор Вэй лишь отмахнулся.       — Если бы! Расследование серии убийств. На свиноферме.       Цинь Су представила это в красках и поняла, что сегодня она не ест.       — Доктор Вэй, а зачем вы просите коллегу Сяо? Мы живём в одном доме, а он — на другом конце города. Я с радостью пригляжу за вашими котами. Они такие славные. Особенно Яо.       Доктор Вэй широко улыбнулся.       — Ваша мама аллергик, а у меня вся одежда в котах, и у вас будет тоже.       — Мама поймет.       Цинь Су торжественно вручили ключи и, прежде чем унестись в аэропорт, сказали, где что лежит.       — Не давайте Яо вертеть собой!       Именно это Цинь Су и собиралась сделать. После кофе, разумеется, которое ей налил Сяо Синчэнь.       — Доктор Вэй, — с теплом и уважением заметил их юный гений, — очень хороший человек.       — Он замужем, — мягко пошутила Цинь Су, — за прокурором.       Как у Сяо Синчэня загорелись щёки.       — Я не в этом смысле, коллега.       — Я никого не осуждаю, если люди искренние. Доктор Вэй… умеет производить впечатление.       Вечером Цинь Су купила всей котостае игрушек и отправилась прислуживать божествам.       — Вы мои хорошие! Мои замечательные! Мои красивые! Мои чудесные!       Котостая лезла к ней бодаться, разговаривала и лишалась. Особенно Яо, который лег на спинку, выгнулся и призывно посмотрел бездонными аквамариновыми глазами.       — Ма-ва! — укоризненно сказал он. Цинь Су со вздохом взяла его на руки.       — Прости, что бросила тебя. Я неживая совсем.       — У-у-у-у! — нежно пропел Яо ей в ухо и устроился на груди мурлыкать.       Это чудовище обожало любовь, внимание и рассказы о том, какой он невозможный, прекрасный и чудесный кот. Цинь Су никогда не отказывала ему.       Слова любви слетались с языка сами, Цинь Су гладила шёлковую шерсть и сама не заметила, как уснула и будто провалилась в другой мир.       … Велик Благоуханный дворец владык Ланьлин Цзинь, истинно прекрасен.       Пионы всех сортов Поднебесной благоухают в садах его, лучшие художники расписывали его стены.       Стоит посреди богатого купеческого города, сверкает, словно жемчужина в драконьей короне.       «Вот бы быть здесь хозяйкой», — думала маленькая Цинь Су, кормя вместе с отцом золотых карпов в пруду. Не из жадности, из восхищения красотой.       Она так замечталась, что невольно уронила жемчужную серёжку в воду.       Её тут же слопала рыба, а отец засмеялся:       — Загадывай желание, пташка!       — Серёжка упала!       — Пустое. Матушке скажем, что на счастье.       Это желание сбылось, как и многие другие.       Дом Цинь Су был полная чаша. Муж любил и почитал её настолько, что не взял ни второй жены, ни наложницы. Сын её родился ласковым и любящим.       Ей нечего было желать.       ….Счастье её оказалось золотой клеткой в паутине лжи.       Жизнь её разлетелась на тысячу осколков.       Один из них обернулся кинжалом, и, падая в полный тьмы и безмыслия колодец, Цинь Су услышала нежный голос:       — Ты моя матушка? Матушка, почему отец дал мне макового молока? Матушка, я боюсь!       Цинь Су бросило в холод.       Она открыла глаза точно в тот миг, когда с тихим щелчком повернулся замок входной двери.       Сказать, что она испугалась, значило ничего не сказать.       Яо вздыбил шерсть и зашипел, а остальные… Призрачный Генерал, Чифэн-цзунь, Белое Величество высыпали в прихожую и распелись радостно, будто встречая дорогого гостя.       У гостя оказался мягкий, ласковый голос.       — Молодые господа коты, я вам не верю. Вы ели.       — И гладили их тоже.       Цинь Су вышла в прихожую и застыла.       Она знала эти совершенные, будто из нефрита высеченные черты, эту нежную улыбку.       Лань Ванцзи, её сосед и второй хозяин лучших в мире котов, был очень похож на своего старшего брата.       Вот только Лань Ванцзи никогда бы не стал спать с чужим женихом, почти мужем. Какой стыд, какой чудовищно невозможный стыд…       Лань Сичэнь, человек, разрушивший её без пяти минут брак…       Человек, разбивший все её иллюзии, Цинь Су не узнал. Он улыбался по-прежнему мягко и располагающе.       Ну да, конечно, как бы он её узнал, когда, когда…       Когда это он был жеребцом, которого объезжали.       Стой! Хватит об этом думать.       Радуйся, что вовремя сбежала.       Не получалось. Не выходило. Сердце до сих пор сводило злостью и обидой.       — Вы, должно быть, молодая госпожа Цинь. Брат мне не сказал, что вы присмотрите за этим разбойниками.       — А когда, — Цинь Су с трудом вытолкнула слова из рта, — вы договаривались с братом?       — В два тридцать.       — А я с господином Вэем в четыре. Они просто не успели созвониться. Или забыли.       — Так и есть. У брата тяжёлое дело. Хотите чаю?       Цинь Су согласилась.       Она не могла не отметить, что у её бывшего жениха превосходный вкус: Лань Сичэнь был невероятно красив и обаятелен, коты так и льнули к нему, особенно Яо. Стоило старшему брату Лань Ванцзи сесть, как кот взлетел ему на колени. И целоваться полез. С языком.       Вот же изменник! Цинь Су торопливо отвернулась.       — Я думала, он такой только со мной.       Яо растекся на чужих коленях и подставил под ублажение кремовый животик.       — Я тоже так думал. Яо, я только на той неделе заходил! Веди себя достойно!       — Няу! — гордо сказал лежащий счастливой лужицей Яо, тронул острый подбородок мягонькой лапочкой и переместился на плечи к Цинь Су, сладострастно ткнувшись ей в ухо. Он был всецело доволен собой и ни о чем не жалел. Остальная банда этот разврат всячески осуждала.       — Ну-ну, — Лань Сичэнь взял на руки Белое Величество, — не надо ревновать. Это не игра с нулевой суммой. Всех погладят.       Призрачный Генерал притащил наркорыбу и уставился на неё с самым трагическим видом: его вечно затирали более харизматичные старшие коты. Цинь Су села рядом с ним на колени и почесала за нежными ушами.       Её захлестнула тихая радость.       Зачем все эти войны, скандалы, интриги, разборки бывших бедных родственников и жертв, когда можно просто любить и гладить котов.       — У вас необыкновенное лицо, — Лань Сичэнь улыбался так, что Цинь Су не могла не него злиться, — можно я напишу ваш портрет?       — У меня самая заурядная внешность.       — Нет. Вы настоящая и живая. Это самое важное, верно, Генерал?       Естественно, вечно голодный до внимания Яо попытался оттолкнуть товарища задницей. Цинь Су на него нашипела.       — Как не стыдно!       Яо изобразил страдание. Лань Сичэнь покачал головой.       — Нет, Яо. Нам нужна утонченность и нежность. А от тебя можно получить либо эротику, либо пин-ап.       Вопреки своему предубеждению, Цинь Су представила Яо в характерной пинапной позе с надутыми губками и не удержалась от смеха.       — К тому же, — продолжил Лань Сичэнь, — ты украдёшь картину. Дай и другим побыть в центре внимания.       — Вряд ли я выдержу долгое позирование…       — Обещаю вас не слишком утомлять.       Через пару часов позвонил смущённый доктор Вэй, со словами, что они откопали нечто. Это значило, по меньшей мере, недельную задержку.       Целую неделю с четырьмя восхитительными засранцами и, так уж и быть, старшим братом их кожаного.       На следующий день Цинь Су пришла с работы и первым делом пришла общаться с котами. От увиденной картины она уронила ключи.       Лань Сичэнь вдохновенно играл всей котостае "Песни гор и тумана", а Яо вдохновенно разевал розовую пасть и пел, требуя то ли любви и ласки, то ли тунца. Цинь Су собралась открыть консервы, но вовремя увидела полные миски. Лотки Лань Сичэнь уже вычистил.       Играл он превосходно, одновременно очень интеллигентно и эмоционально. Цинь Су аж заслушалась, правда, на особенно высокой ноте от Яо вздрогнула. Сирена скорой помощи орала тише.       — Нас проклянут соседи. Здравствуйте, госпожа Цинь.       — Здравствуйте, молодой господин Лань. Ваше превосходительство, — обратилась она к Призрачному Генералу, — готов послужить искусству? Смотри, что у меня есть!       Цинь Су достала из сумки перчатку-расческу, до которой Призрачный Генерал был сам не свой.       — Сядьте на пол. Да, у окна. И поверните лицо в три четверти…       Сначала Цинь Су пробовала молчать и гладить Генерала, который в большой семье был на положении вечной Золушки, но Лань Сичэнь… Лань Сичэнь, рисовал, конечно, с упоением, но не забывал расспрашивать её о любимой музыке и книгах.       — Я мало читаю, — поколебавшись, ответила Цинь Су. — Сил нет.       — Госпожа Цинь много работает.       — Не только, — Цинь Су и сама не знала, зачем высказывает тайное и наболевшее постороннему человеку, — в книгах нет места таким, как я.       — Почему?       — Потому что я вечная тень, — во рту сделалось горько, — я скучная и невзрачная. Меня хорошо поместить в романчик, ну, знаете, молоденькие девочки кропают их контейнерами, об изломанной и болезненной любви негодяя и подлеца к его чистому и светлому. От меня бы требовалось быть удобной и не мешать. Я никому не интересна, меня полагается довести до самоубийства или сварить в молоке за какую-нибудь провинность. Но… — закончила она с внезапной, захлебывающийся яростью, — никто не думает, каково быть мной! Мной быть страшно и скучно, молодой господин Лань. Да и добро в любой книжке плоско и скучно. Такие, как я, всю жизнь делают красиво другим. О таких, как я, не печалятся, не плачут, только презирают за то, что их любимый герой вдруг вздумал переживать из-за бледной немочи.       Не стоило выливать на постороннего человека свои обиды.       Как и лезть на место жертвы, это унизительно, это не хорошо..       — Вы ошибаетесь, — мягко возразил Лань Сичэнь, — в жизни зло скучно и неинтересно, а у добра множество лиц и море имен. Нашим барышням следовало бы научиться любить себя и уважать себя, но это, — на колени к нему запрыгнул Яо, — делается не за один день. Вы — это вы. Вы живёте для счастья, а не для чужого развлечения. Поверните голову чуть влево.       Цинь Су так и сделала.       — Наверное, тяжело работать с детьми.       — Неправда. Дети отличные, а вот их матери и бабушки… Вот где ужас! Они всегда все знают лучше.       Само собой Цинь Су рассказала несколько историй в духе "Помогите, умирает". Лань Сичэнь внимательно её слушал и рисовал.       — Вы очень любите свою работу.       — Да. Иначе бы я давно сбежала!       Цинь Су было с ним легко. Больше того, она понимала, что в этом человеке нашёл Яо: Лань Сичэнь умел потрясающе ненавязчиво заботиться о чувствах окружающих. Коты его обожали. Даже Чифэн-цзунь, хотя тот не слишком жаловал людей. Симпатию он выражал через залеживание насмерть светлого пальто и через героическую попытку поделиться стащенной курицей.       — Голодное детство. И характер бойцовский.       — У меня… — неожиданно поделилась Цинь Су, — у меня была такая бабушка. Она пережила голод. В деревне, откуда она сбежала, было людоедство. Её саму чуть не убили собственные родители. Она… она ударила отца по голове костью соседа и сбежала в город. В детский дом. Всю жизнь она прятала рисовые шарики и кричала, если мама выбрасывала еду.       — Это ужасно.       — Ужасно не это. Она всю жизнь обожала товарища Мао и правительство, как… хороших родителей.       — И такое случается. Мы в своей голове лишь гости.       Призрачный Генерал ткнулся ей под руку, утешая.       — Вы сейчас о чём?       Лань Сичэнь тяжело вздохнул.       — О своём. Трагедии и история перемалывают людей. Иногда человек не в силах справиться с ужасным опытом или своей ролью в этом опыте и ломается. Вашу бабушку предали родители, и она, как многие дети, не смогла помирить своё желание жить с тем, что она плохая и непочтительная дочь.       — Я это понимаю.       — Верно. Но что такое почтительность и покорность детей без родительской любви? Это насилие.       — Это вся наша культура и история, — грустно пошутила Цинь Су. Увидев, что у них перерыв в позировании, к ней на колени тут же влез Яо и бархатно заурчал.       Лань Сичэнь вздохнул.       — В любви, не суть важно, родительской, дружеской или супружеской, нельзя только брать. Нельзя дать человеку только жизнь и тело, и требовать от него беспрекословной верности и уважения. Ваша бабушка решила, что будет звать своим отцом председателя Мао. Сколько ей было? Десять?       — Восемь.       — Вот видите. Откуда девочке восьми лет, которая едва умела читать, понять, что председатель Мао — точно такой же людоед?       — Странно слышать такие слова от дипломата.       Снова улыбка, печальная и нежная.       — Я был советником по культуре. Я в отставке. Лучше буду рисовать котов. Они хотя бы придают жизни смысл.       Цинь Су так и разбирало спросить, что этот мягкий и учтивый человек нашёл в Яо. Вместо этого она сделала себе и ему чаю.       — Спасибо, — ее поблагодарили с такой сердечностью и теплотой, что Цинь Су сама всё поняла. Когда ты заботишься о чувствах окружающих, то радуешься каждому проявлению заботы о себе.       — Не хотите взглянуть на то, что получилось?       Лань Сичэнь безмерно ей польстил. Чёрно-белая графика должна была выглядеть строго, но на деле текучая линия и мягкий свет превращали Цинь Су в редкую красавицу, а ведь она была в лучшем случае хорошенькой.       — Боюсь, в жизни я не столь хороша.       — Нет, вы именно так хороши. Просто вы этого не видите. Не умеете видеть.       Цинь Су хотела возразить, но её губ ласково коснулись чужие. Она не смогла не ответить, а потом оторопело поняла, что лучшая подруга не наврала: у флейтистов и впрямь были очень мягкие и ласковые губы. Нельзя было не податься навстречу, не подчиниться сильным рукам, не выгнуться…       И не упасть на самое дно от осознания, что этот человек вот этими самыми губами целовал Яо. Да и не только целовал.       Она отстранилась и постаралась сохранить достоинство.       — Молодой господин Лань, что вы делаете?       — Целую вас.       — Зачем? — по-дурацки спросила ничего не понимающая Цинь Су.       У Лань Сичэня от смущения покраснели скулы.       — А зачем нормальный мужчина может целовать женщину, которая ему очень нравится? Мне казалось, наш интерес взаимен. Неужели я ошибся?       Лицо Цинь Су залило жаром. Очень, просто невыносимо хотелось провалиться сквозь землю.       — Мне казалось… мне казалось молодой господин Лань предпочитает мужчин. Я… видела вас с Цзинь Гуанъяо. Это был… мой жених.       Теперь Лань Сичэнь побледнел от ярости.       — Какой стыд. А-Яо… госпожа Цинь… меня заверили…       — Дайте угадаю, Яо сказал, что невеста нужна ему как борода и ширма?       Теперь к обиде примешалась очень горькая солидарность.       — Он ни слова не сказал, — боги, разве можно краснеть вот так, пятнами, — что у него есть невеста. Я не тот человек, который станет уводить чужого мужа или жениха. Интрижки — это мелко. Я терпеть не могу вранья в личных отношениях. Это всё же близость, а не политика.       Цинь Су затрясло от смеха. Она упала на пол и не могла остановиться, только смеялась всё громче и громче. "Мы, мы оба так долго были обмануты", — это всё, о чем она могла думать.       Яо, хвостатый проходимец, тут же бросился к ней с утешениями. Цинь Су ткнулась ему в лоб.       "Зачем тебе все эти двуногие неверные мужчины, когда есть я. Меня приятно гладить, я ласковый, а ещё хожу гадить в лоток, а не в душу".       Лань Сичэнь опустился рядом на пол и протянул ей стакан воды.       — Выпейте. Мне жаль, что так вышло.       Цинь Су сделала глоток, другой, а потом с недоумением уставилась на кусок стекла, который случайно откусила.       — Могло быть и хуже, — сказала она, продышавшись, — наш общий… Яо мог оказаться маньяком-убийцей с подвалом жертв.       — Я бы этому не удивился. Давно ли вы были у врача?       — Я сама врач.       — Кузнец без гвоздя. Госпожа Цинь, это не моё дело, но я прошу вас дойти до врача. Возможно, я знаю вашу болезнь в лицо. Не дайте ей себя съесть.       Сначала Цинь Су посчитала это вздором, а потом сложила два и два.       Вечную усталость, тоску, полную неспособность порадоваться… Раньше всё было по другому.       На то, чтобы набраться храбрости, понадобилась неделя. Сяо Синчэнь отправил её на анализы, увидел просевший витамин D с железом и сказал ожидаемое:       — Депрессия, коллега Цинь. Препарат мы вам подберём. Так, а это у нас на томограмме? Было сотрясение?       Цинь Су стало неуютно.       — Полгода назад.       — Что произошло?       — Возвращалась через парк. Попала под машину.       В тот день ей в we chat сбросили фотографии Яо. Вместе с Лань Сичэнем. Цинь Су была вне себя.       Она решила, что это фотошоп, что это провокация и удар по Яо. С трудом она дождалась окончания рабочего дня и поехала на другой конец города, а там…       Там Яо брал штурмом чужую крепость.       Цинь Су захотела устроить скандал, дать этому подлецу пощечину… а потом поняла, что чувство собственного достоинства дороже. Она написала Яо, что все видела, что не потерпит вранья, что разрывает помолвку, и вышла из подъезда. Муть в её душе, гнев и отвращение требовали выхода. Её стошнило и прошибло потом. Она ушла сидеть в парке, а потом представила разговор с отцом и матерью, и все те обвинения, которые ей неизбежно бы высказали, ведь если женщине изменили, то это всегда её вина, а не мужа, который не умеет держать своего удава в штанах, когда вокруг столько соблазнов. От этого Цинь Су захлестнула новая волна злости, она побежала через парк, что есть сил…       …И не заметила, как из-за поворота вылетела машина. От боли Цинь Су потеряла сознание.       Очнулась она в койке.       Водитель оказался нормальным человеком и отвёз её в больницу, да и она отделалась лёгким сотрясением.       Головную боль Цинь Су списывала на последствия травмы, а затем — она начала видеть сны. О себе. О Яо. О чужой, но в то же время её жизни, где была любовь, нежный и добрый сын, положение первой жены… А ещё враньё, предательство и сыноубийство мужа и малодушие матери. Цинь Су боялась сойти с ума.       Потом она взяла себя в руки и сказала, что сейчас у неё есть эта жизнь. Но свой разум она отныне делила с той, другой. Та, другая, много знала и помнила и, за исключением своей розовой любви, хорошо разбиралась в людях и очень любила детей.       Когда же Яо спутался с террористами, Цинь Су порадовалась, что дёшево отделалась.       Вот только теперь она не представляла, как ей с этим и нынешней собой, одновременно двадцатипятилетней и сорокалетней, помнящей две жизни, жить.       Когда мама попыталась устроить скандал, Цинь Су решила, что не станет терпеть упрёков.       — Хватит, — сказала она твердым хозяйским тоном. Мама опешила.       — Ты как с родителями разговариваешь?! Я твоя мать.       — Я твоя дочь. Это моё решение и моя жизнь, мама.       — Кто на тебе женится? Ты не красавица, не блещешь умом, пропадаешь на своей работе! Ещё и ребенка собралась из приюта взять! Да кому нужна женщина с детьми?!       — Себе. У меня есть чувство собственного достоинства. Я не стану терпеть измен.       Цинь Су ушла. Она хотела найти А-Суна, ведь не мог её сын не переродиться в этом мире, и либо участвовать в его судьбе, либо дать лучшую жизнь. Это куда лучше, чем убиваться по тому, кто с самого начала не стоил ни её, ни Лань Сичэня.       Интересно, а тот, другой Лань Сичэнь… как он сейчас? Цинь Су уважала и ценила побратима мужа, которому, как и ей, был важен А-Яо, и который, как и она, сроду не упрекал его позорным происхождением. Здесь человек вовремя соскочил, а там? Это же должно было его совершенно уничтожить, растоптать! На свете нет ничего хуже поруганной любви и преданного доверия. Хотя нет, есть. Вина за свою бесконечную слепоту.       Сяо Синчэнь прописал ей астрамил: хороший и дорогой препарат. Цинь Су дисциплинированно его пила.       Через неделю Лань Сичэнь позвонил ей и пригласил на "Новых богов".       — Мультфильм?       — Госпожа Цинь вряд ли захочет смотреть драму о снайперах и где все умерли.       — Вы правы, я плохая патриотка.       Больше всего аниматорам, конечно, удались пейзажи, а на остальное следовало закрыть глаза. Удовольствие Цинь Су получила и даже на три минуты почувствовала радость.       — Пожалуйста, — сказал ей Лань Сичэнь на выходе из кинотеатра, — помните, что это не навсегда. Это рано или поздно кончится.       Цинь Су грустно улыбнулась. Она лучшее всех знала, что депрессия — это больно, дорого и навсегда. Эта тварь всегда с тобой и только и ждёт, чтобы выпить из тебя последние силы. Но даже если получится выйти в устойчивую ремиссию, куда девать личный опыт, куда девать вторую себя, куда девать память о кинжале — похитителе душ, оказавшимся порталом в другой мир, куда девать… куда девать вину перед сыном?       Есть вещи, которые нельзя отменить.       — Спасибо, что верите в меня, молодой господин Лань. Простите, что вам приходится возиться со мной и терпеть мое плохое настроение. Вы мне не врач и не родитель. Вы не обязаны.       — Я ваш друг. Я в состоянии сам позаботиться о себе, госпожа Цинь.       О своих нежных чувствах или об их зачатках Лань Сичэнь больше не упоминал, он вообще вёл себя поразительно деликатно. В следующий раз он предложил съездить в питомник тибетских мастифов.       — Боюсь, доктор Вэй этого не оценит.       — Мы ему не скажем. Знаете, я всю жизнь мечтал обняться с большой собакой.       — Вы искушаете.       — Это вы ещё не видели подушечки из лап. Они приспособлены, чтобы лазить по горам.       Надо ли говорить, что Цинь Су влюбилась по уши. Она всё детство мечтала о собаке, но разве заведёшь такого гиганта в городскую квартиру?       — Вы зло, — сказала она Лань Сичэню, — ужасное зло. А эти их лапочки вообще оружие массового поражения.       Лань Сичэнь взмахнул ресницами.       — Стараюсь.       Как-то раз Цинь Су не выдержала и спросила, каково жить вот так. Она прошлая спокойно относилась к тому, что женщины могут любить женщин, а мужчины мужчин, чего только в жизни не бывает. Она нынешняя не жаловала бисексуалов и считала их двудушными подлецами: мужчины для удовольствия, женщины для семьи, рождения детей и правильной картинки. Лань Сичэнь её путаных объяснений и вопросов не понял.       — Мне нет разницы, кого любить, только и всего.       — Что, даже осьминога?       — Ээээ, не знаю, не пробовал. Они, конечно, очень умные и красивые, но живут так мало!       Воображение, шустрая тварь, подбросила картинку, где весь из себя такой великолепный молодой господин Лань извивается в истоме под здоровенным осьминогом. Фиолетовым.       — Пойдемте-ка в океанариум.       В океанариуме всё стало только хуже, потому что у Цинь Су теперь был исходник. А говорят, антидепрессанты отбивают либидо. Ну да, конечно.       — Нет, боюсь осьминоги — не моё счастье.       Стоило Лань Сичэню произнести эти слова, как огромный спрут, развлекавший детвору синхронной игрой на музыкальных инструментах, окатил их водой и сунул за шиворот мелкую рыбёшку.       У Лань Сичэня был такой торжественный и мокрый вид, что Цинь Су расхохоталась. Тот начал смеяться в ответ и отправил рыбку в аквариум.       — Сложный, сложный морской этикет.       — Что взял — положи на место!       На обратной дороге Цинь Су задумалась, что возможно, была бы не против продолжения. Лань Сичэнь ничего от неё не требовал и не ждал, не ставил условий, и будь она чуть больше живой….и не помни она о том, что в той жизни А-Яо звал этого человека братом… нет.       Не надо всё ещё больше усложнять. Ей довольно хорошей дружбы.       Цинь Су думала так, пока не увидела у своего дома Цзинь Гуанъяо.       Он осунулся и похудел.       — Что ты здесь делаешь?       Она сама не ожидала от себя такой ярости. Лань Сичэнь оцепенел.       — Есть тебе, что сказать перед смертью?       Какой трагический вздох и несчастный вид, как она могла вестись в той жизни на этого страдальца! Да так и велась, потому что любила больше жизни.       — Есть. Я подлец, свинья и шпион. Эр-гэ, я могу всё объяснить. А-Су, пожалуйста, выслушай меня. Я тебя всегда ценил и уважал.       Внутри Цинь Су с горной вершины сорвалась ледяная глыба.       Эту историю следовало закончить.       — Объясняй, что хочешь. Меня это не волнует.       — А-Су!       — Дай, пожалуйста, пройти. Мне нужно покормить котов.       Цинь Су зашла в подъезд и поднялась по лестнице к лифту.       Достоинство стоило дороже любви. Она во всех своих жизнях устала от чужого невыносимого вранья.       Послышался звук открываемой двери. Лань Сичэнь вошёл следом за ней.