Плюс четыре

Что нас не убивает, делает сильнее. Если честно, Джимми думает, лучше бы убило. Складывалось происходящее не очень, не подходя друг к другу как бракованные пазлы. Музыка не та, бьёт не настолько, чтобы заставить мысли замолчать. Привкус во рту слишком слащавый, ликёр был всё-таки не кофейным, а каким-то мерзотным. Люди, ненужные прикосновения, от которых тошно, разговоры ни о чём, тупая ноющая боль под ложечкой. А ещё голова тяжёлая, плохо функционирующая. Джимми не знает, как будет возвращаться к сестре, никого не разбудив. Он целует каждый дверной косяк в квартире по пути в ванную. Племянница спит чутко, не простит Джимми лишнего шума, что производит опьянённое тело просто по дефолту. Забывает, правда, кое-что перечислить. Что уже несущественно, затоптанно, но заставляет чувствовать себя полнейшей мерзостью. Налипшей грязной слизью под ногтями. Он остался без парня и отношений, длившихся пару лет, а ещё лучшей подруги. Эти два факта, впрочем, взаимосвязаны вполне прямо и понятно. Особенно подташнивает о мыслях о подруге; парни, всё же, не такая постоянная в жизни. Её он знает с младших классов. Фай стала его перегоревшей первой любовью и одной из самых близких, кого к сердцу подпустить не страшно, а вполне себе хочется. Обнять, прорасти внутрь, остаться навсегда. Вряд ли можно как-то неправильно понять его ладонь в её белье, красивом, кружевном, поглаживания и ярко-алые засосы на ее шее. Фай ещё с минуту продолжала смотреть на пришедшего Джимми, больше сквозь него, с расширенными зрачками, пока взгляд не сфокусировался. Она испуганно отстранилась, хлопнув несколько раз по плечу Рэя; тот был занят застёжкой бюстгальтера и не сразу осознал, на кого смотрит девушка. Его уже осознанный взгляд не был особенно понятным, и, наверное, его можно было описать как чувство досады. Продолжалось это месяц и продолжилось бы. Джимми прекрасно понимал, что поделиться фактом измены никто бы из них не осмелился, а их несомненной близостью к нему очень удобно пользоваться. Поняв, что с газлайтингом — тут сложно всё не так понять, — у него не очень, Рэй лишь сказал, что не может выбрать из них кого-то одного. Джимми сделал этот выбор за него — как едко и больно это было похоже на историю Фила , — и теперь, спустя неделю в полном одиночестве среди стольких людей он все ещё чувствует едкую горечь, но бесслёзную. Ещё болеет старшая сестра, у неё чудесная дочурка, которой очень не хватает ее воскресного отца; тому наконец хватило совести провести с ней выходные, и Джимми, признаться честно, сбежал от всех давящих чувств. Джимми вернулся в Чиангмай из-за сестры и её дочери, чтобы помочь им, пока Джейси болеет, и всё равно уходит, как только представляется возможность. Его грызёт его же эмпатия, видеть болеющую сестру больно и порой страшно. С этим он ни с кем не делится, оставляет грузом, тянущим вниз. Не хочет услышать упрёков, как же он будет тогда работать в медицине. Как-нибудь, спасибо. Бесчувственной сволочью он становится не планировал. В любом случае, всегда успеется. Его душе просто нужна была передышка, немного алкоголя и квартира, полная людьми, которых он не знает; только Гана, разве что, и то из-за общих друзей в Бангкоке. Всё было неплохо, правда, Джимми даже с кем-то обменялся телефонами, чтобы никогда потом не созвониться. Затем накрыло. И самое неприятное, что это не контролируется, просто думаешь беспорядочно и много, настолько много, что плохо. Блять, его опять кто-то касается. Джимми резко вырывает руку, говоря, что ему нехорошо и больше не будет: не знает, чего именно. Алкоголя или всего происходящего. До ванной не больше трёх метров, а они кажутся бесконечно длящимися. Он заползает внутрь, хлопая дверью, и отрезает себя и от музыки, и от душного запаха чужого веселья. Умывается, глядя в собственное отражение. Глаза красные, неестественно суженные и маленькая ссадина на скуле. Джимми знает, что его считают красивым, он нравится что девушкам, что парням, да и человеком он старается быть хорошим. Но этого, видимо, мало, чтобы не разбивать ему сердце. В двадцать два так хочется мудро подходить к происходящему, но он не может перестать думать о случившемся, ему не плевать же. Плёнка застряла на самом больном воспоминании, и, если дёргать, оторвётся и останется там надолго. Он приоткрывает дверь, чтобы вернуться, сразу же закрывая обратно. Не хочется. Не хочется возвращаться к сестре. Не хочется делать вид, что весело. Джимми принимает решение просто лечь в ванную, пока не полегчает; это не так сложно, тело уже давно тянет к положению горизонтальному, а высохшая эмаль холодная, ледяная, что нужно. Он прислоняет колени к груди, обхватывает их руками, несильно покачиваясь. Иногда прикладывается к банке колы, ощущая приятное покалывание в желудке. Тишина — скорее, затишье, через дверь музыка прорывалась усердно, — разрывается резковато, треща. Джимми дёргается, поднимая глаза на дверь, и сталкивается с чужим взглядом. — Тут занято? — парень немного сбит с толку, не особо понимая, кажется, как реагировать. Джимми бы тоже не особо понимал. — Ой, нет. Делай свои дела. Только я не вылезу отсюда, хоть убей, — незнакомец ничего не ответил, лишь хмыкнул, мол, ну ладно. Джимми отводит взгляд, стоит пришедшему расстегнуть ремень и звякнуть молнией на джинсах; какое-никакое личное пространство. Взгляд, однако, возвращает, когда боковым зрением улавливает очертания татуировки на подвздошной кости, где крыло. Он не очень понимает, что это именно, очертания расплываются перед глазами — змея? — но даже столь нечёткое зрелище кажется красивым. Даже под аккомпанемент характерных льющихся звуков. Джимми было доступно не столь много тела для обзора, но всё же смотреть было приятно. Минуту-полторы, не больше. Парень надевает боксёры и застёгивает джинсы. Замечает взгляд Джимми, когда тот уже отвёл глаза на плиточную стенку. — Ты в порядке? — спрашивает незнакомец, моя руки. Чертыхается, не замечая ни одного висящего полотенца. С минуту ему приходится держать руки странным образом, ну, как бывает, когда они мокрые, пока не принимает волевое решение обтереть их об себя. На его зелёном худи появляются влажные пятна. — Не очень. Как думаешь, стал бы я торчать в ванной, будь всё хорошо? — Кто знает, — он едва улыбается, и это выглядит очень мило. Джимми не может не ответить тем же, и впервые за вечер улыбка ощущается искренней. Кажется, ещё и этот парень никуда не собирается уходить: сел на пол, упираясь спиной в стиральную машинку. Ещё смотрит на Джимми почти неотрывно, пронзительно. — Вдруг тебе просто нужна тишина. Да, и это тоже. Но Джимми ощущает, что он что-то недоговорил, наверное, не желая обидеть своим неуместным любопытством. Джимми нравится такое в людях, хотя, если честно, чувствуя себя так паршиво, он бы рассказал обо всём даже парню, с которым знаком не больше пяти минут. — Не хочешь возвращаться туда? — А ты против моей компании? — Джимми отрицательно помотал головой. Будучи человеком закрытым и даже самую малость социофобом, признавать, что ты не хочешь оставаться один, было сложно. Джимми хотелось побыть с кем-то, кто уютно впишется в мягкость ненавязчивого разговора. У этого милого парня были все шансы стать этим кем-то хотя бы на вечер. Возможно, и на чуть подольше, Джимми не ощутил привычное давящее равнодушие по отношению к нему. — Мы с Марком хотели здесь потусоваться, немного выпить, отметить окончание занятий, но у него появились проблемы. Без друга скучно. Джимми окинул пришедшего ещё одним внимательным взглядом. Заговорил о занятиях, значит, студент. Скорее всего, они ровесники, вряд ли он намного старше — тогда бы говорил о работе. Наверное, точные науки или экономика — медиков Джимми чует за версту. — А ты? — тихий голос вырывает из задумчивости. — У меня кое-что случилось, и я думал, что тусовка поможет мне забыться… Так, ладно… В прошлую пятницу я застал своего парня с другим человеком, — Джимми всё равно вряд ли с ним ещё увидится. И вообще уедет, как только сестра поправится. — Да блять, самое обидное, что с моей лучшей подругой. — Страйк, плюс десять очков судьбе, — Джимми пробивает на глупый, но очень болезненный смех. Он буквально заливается, чувствуя, как одновременно накатывает и истерика, и облегчение. Спустя несколько лет он будет вспоминать эту шутку уже только с теплом, потому что лица Фай и Рэя исчезнут из памяти, замылятся, оставив только этого парня и этот вечер. — Было бы смешно, если не было так грустно. Я всё ещё не могу смириться, что остался без самых близких мне людей, — парень ненадолго приподнялся, чтобы легко похлопать по ладони Джимми, вцепившейся в бортик ванной. — Я вернулся в Чиангмай, Ган пригласил немного выпить. Жаль, что стало только хуже. — У меня такого не было, но я правда сочувствую. Никто не заслуживает быть преданным. Вокруг очень много хороших людей, и ты найдёшь тех, кто не будет тебя обманывать и делать больно. Джимми тяжко выдохнул вместо каких-либо утверждений. Да, он прав, только в моменте это не помогает утолить жгучую боль внутри. «Какая, нахуй, жгучая боль, у тебя что, солярит?» — Может быть, хочешь отвлечься? О чем-нибудь поговорить? Но я не хочу тебя доставать, если хочешь посидеть в тишине. — Есть идеи? — Джимми вылез из ванны, сев на её край. — Ну, не знаю. У тебя есть любимый покемон? Смеются. Джимми залипает на его улыбке. И на нём самом. Думает, хоть бы он уже снял этот колпак дурацкий. — Ой, нашёл что спросить… Бульбазавр, наверное, он прикольный. И зелёный, я люблю этот цвет. — Ты назвал его, потому что других не знаешь, да? — Как ты мог так меня оскорбить? — от притворного возмущения Джимми даже запнулся воздухом. — Так-то да. Ну, может, ещё Пикачу знаю. Всё ещё незнакомец слушает внимательно, отмечая детали, на которые сам Джимми бы не обратил внимания, от того говорить легко и спокойно, как с давним другом. Он смотрит артхаус, читает какие-то сумасшедшие книги, тут же шутя приземлённо-низко, и Джимми смеётся до слёз в уголках глаз. У них довольно много общего, и интересов, и взглядов, настолько же много различий, и это ощущается просто потрясающе. Их прерывали пару раз те, кто хотел сходить в туалет, но пара злобных глаз, которую оторвали друг от друга, отбивала всякое желание покушаться войти. Ушедшие недовольно хлопали дверью, и спустя секунду разговор продолжался так, будто никогда и не прекращался. — Ты так мило жмуришься, как лисичка, — Джимми даже самую малость смущён. Улыбается широко, чувствуя теплоту даже на кончиках пальцев. Его зовут Дрейк. Джимми узнает об этом только утром, запивая таблетку от головной боли горячим чаем. И решая, что им больше не стоит видеться. — Я не знаю, что должно было произойти, чтобы иметь право обидеть тебя. Ты такой милый, я бы никогда не изменил тебе. Дрейк, кажется, даже не удивлён, когда лицо Джимми оказывается слишком близко. Джимми удобно на чужих коленях, он чувствует едва заметный запах сигарет и сладких духов. Эти ароматы будто не принадлежат ему, посторонние, въевшиеся. — Ты же не можешь знать наверняка, что я хороший человек. Глаза в глаза, что видно, как подрагивают чужие ресницы. Джимми чувствует, как часто бьётся сердце, и его, и не его, как ритм отдаётся по шее вниз, стопорясь в бёдрах. — Никому нельзя изменять, даже самому плохому человеку. А ты очень даже хороший. Ты переживаешь и думаешь, что виноват, вряд бы кто-то недалёкий и грубый стал заморачиваться, кому он причинил боль. С лица Джимми сходит улыбка, и оно приобретает черты серьезности, сказанное бьёт куда нужно. Он подцепляет кончиками пальцев ненавистный колпак и откидывает его назад, открывая вид на тёмно-русые волосы в немного небрежной укладке. Красивые. Пальцы Джимми порхают в миллиметре от кожи, не касаясь. А хочется сильно, до дрожи. — Ты со мной флиртуешь, а у меня разбито сердце. Не боишься, что понравишься мне? Если тебе нравятся только девочки, это будет проблемой. Джимми прикасается к его шее играючи, скользя по открытой коже, где худи ещё не может скрыть. Между их лицами не больше пяти сантиметров, от чего чувствуют дыхание друг друга. Дрейк, будто набравшись смелости, кладёт руку на талию, притягивая ближе к себе. — Не, не только, — то, что чувствует Джимми, вряд ли может передать словом «облегчение». Просто ему не нужны запутавшиеся в себе, с внутренней гомофобией, он этого уже наелся, спасибо. — Если ты хочешь меня поцеловать, то я не чтобы умею. — А ты хочешь меня поцеловать? Дрейк на секунду замолкает. Джимми уже кажется, что он сдрейфил; это не было бы чем-то плохим, но поцеловать Дрейка правда хотелось. Слишком красивыми и нецелованными выглядели его губы, слишком бледно-розовыми, а не алыми. — Да. Я очень хочу, — наконец-то отвечает он, отмирая. Взгляд концентрирует на ямочке ключиц, где у Джимми поблескивает красивый кулон. — Расслабься, милашка, — Джимми проходится ладонями по чужим плечам, легко массируя. Это помогает не так хорошо, но всё же эффект есть: волнение в глазах Дрейка стихает. — Просто повторяй за мной, хорошо? Дрейк кивает, проводя языком по пересохшим губам. Джимми ловит этот жест, зацикливает его в своей памяти, прежде чем прижаться к чужим губам своими. Это так необычно невинно, мягко, чувствуется волнительно. Джимми впервые за два года целует не своего уже бывшего, и это странно, правда, но мозгу приятно, он перестимулирован и алкоголем, и красивым парнем. Который так мило старается делать то же самое. Джимми ласково перебирает его волосы на затылке, прижимая к своим губам трепетно и немного жадно. У Дрейка неплохо получается, но практики не хватает. Исправить это не так сложно. — Приоткрой рот, — тихонько просит Джимми, вновь припадая к покрасневшим губам, стоит тем распахнуться. С языком не спешит, вначале лишь играясь прикосновениями к губам и к кромке зубов. Это прощупывание почвы похоже на некую игру. Дрейк отвечает, хоть и неумело, пытается дразнится, скользя своим языком по чужому. В Джимми всё отзывается напором, он берёт все, что может взять. Ощущать себя желаемым до безумия приятно, чувство, схожее с чем-то божественным. Дрейк немного побаивается сделать что-то не так, прикосновения довольно сухие, ненавязчивые, и Джимми просит уже наконец его потрогать, быть смелее, пока сам оставляет полузасос на шее. И Дрейк лапает. Несмело, но всё опускается к бёдрам, заднице, проникает под кофту, надавливая кончиками пальцев по линии позвоночника. Заставляет сбавить пыла только чувство провокативное, сексуального азарта, от которого сворачивает все внутренности. Проблема была, впрочем, не у одного только Джимми. Он сидел на бёдрах другого парня, тут не скроешь ничем, потому что ощущаешь. До секса, однако, уж точно не дошло бы, Джимми отдавал себе отчёт — они едва знакомы и пьяны, пусть и несильно, это уже плохая затея. Он раздражённо хлопает дверью и придерживает, когда кто-то хочет зайти, потому что отрываться от поцелуев не хочется. Немного ёрзает, чувствуя себя той ещё сволочью, но не делать этого выше его сил. В глазах Дрейка искринки, и это просто прелестно. — Да блять, хватит стучать, — почти рычит Джимми. Его рука дёргается от несдержанных ударов в дверь с той стороны. — Может, продолжим целоваться в горизонтальной плоскости? Кажется, кому-то очень нужно сюда. Дрейк о чём-то задумывается на секунду, затем кивает, поднимаясь вслед за Джимми. Парень, что тарабанил в дверь, оглядел их хмурым взглядом, но ничего не сказал, влекомый низменными потребностями. У Гана в квартире свободная комната со свободной кроватью, и это кажется благословением после пола в ванной. Джимми ложится на неё, утягивая Дрейка за собой, на себя. У него красивые подкачанные руки, опирается на них, чтобы не придавить парня. Они скрыты худи, но Джимми чувствует, прикасаясь, каждую напрягшуюся мышцу. Блять, если всё сложится, он очень хочет почувствовать эти руки на своих обнажённых бёдрах в порывах стараний. Он очень хочет, чтобы всё сложилось. Целоваться приятно, но Дрейк, кажется, уже клюёт носом. Он ложится рядом, полубоком, борясь с предательской сонливостью, закрывающей глаза. — Ты правда очень милый. Давай познакомимся утром? — говорит это, прикасаясь ладонью к щеке Джимми. Поглаживая нежно-нежно. Уснул лишь тогда, когда Джимми кивнул. Он тоже задремал, хоть и не планировал оставаться на ночь, и это было довольно странно: спать на одной кровати с парнем, с которым и дружбы нет, но ещё и нет чего-то любовного. Да, они целовались, но это не совсем то же самое. Но Джимми было вполне себе комфортно, так что по боку все эти условности. Он уже больше по привычке проснулся в восемь, не в силах сомкнуть глаз. До половины девятого лежал, посматривая на мирно сопящего Дрейка; в квартире начались шевеления, видимо, проснулся кто-то ещё, и Джимми, стараясь никого не разбудить, прошёл на кухню. Хозяин квартиры в трусах и футболке, опираясь на кухонную тумбу, смотрел на льющийся из кофемашины кофе. Джимми сел за свободный стул, поджав ноги. — Завтракать будешь? — спросил Ган, открывая холодильник. Вообще, пи`Ган, но у них разница была в несколько месяцев, Джимми не заморачивался. — Да, если несложно. Через десять минут перед Джимми стояла тарелка с омлетом, салат и чашка горячего чая. А ещё блистер с обезболивающим. — Спасибо, выглядит вкусно. Ган? — Ась? — его лицо было скрыто за чашкой кофе. — Можешь рассказать про парня в зелёном худаке? Он сказал, что пришёл сюда с Марком. Я подумал, что ты его знаешь, раз у тебя все тусовались. — Дрейк, что ли? — Джимми пожал плечами. — А, знаю. Одноклассник моего брата. Джимми давится чаем. Кажется, одной таблетки обезболивающего было мало. Он выпивает ещё одну, будто та может помочь. — Блять, он в школе учится? — старается держать голос ровным, хоть и получается ровным счётом дерьмово. — Подожди, сколько тогда ему лет? Шестнадцать? — Не ручаюсь, но, думаю, лет семнадцать. Моему брату почти вот восемнадцать. А что случилось? Трахнул мальчика? — Типун тебе на язык, — цыкает Джимми, чувствуя себя безумно виноватым. Они не сделали ничего плохого, но это кажется таким неправильным. — Мы просто целовались. Слушай, Ган… можно попросить не рассказывать обо мне, если он спросит? Джимми уходит через пятнадцать минут. Дрейк всё ещё спал. На съёмках «Заклятого друга» Джимми узнаёт его первым, почти сразу, стоит только касту познакомиться друг с другом. Дрейк иногда хмурится в задумчивости, глядя на него, но, кажется, воспоминания не складываются в общую картинку, блёклую и неправильную. Выглядит он так же, как и тогда, до безумия милым и заботливым, каждому уделяя немного внимания и любви, теперь разве что более взрослый и мужественный, решительный. Взгляды острые, руки сильные и свое особенное обаяние. Джимми проводит с минуту, считая, сколько ему лет сейчас — чувствует себя идиотом, понимая, как легко считать двухтысячный год рождения. Слова Гана не были идиотской шуткой, а если бы были… Джимми был бы разочарован. Интернет услужливо выдает похожее, ещё и со списком всего, где снимался Дрейк. Он выглядит таким хорошим, и Джимми не хотел бы так его отталкивать, но в свои двадцать два не придумал ничего лучше, чем исчезнуть. Не то что ничего не изменилось за четыре года, но о Дрейке думалось часто. Джимми не думал, что это влюбленность, просто с ним было безумно комфортно, и потому вспоминать о таких людях приятно, хоть и есть солинка сожаления. Удар о перекладину стенда отдается тупой головной болью. Джимми держит пакет со льдом на затылке, прикрыв глаза, вслушиваясь за происходящим вне гримёрки. Разговоры, шаги, звук работающего оборудования — всё, как и обычно, но вместе с этим по-другому, отдалённо. — Пи`, как себя чувствуешь? — Дрейк треплет по плечу, обрывая мысли как паутину. Почти что впихивает в расслабленную ладонь Джимми бутылку минералки. — Прости, я не хотел так сильно толкнуть. — Так всё и должно было быть, не твоя вина, — Джимми едва улыбается, не очень зная, что он имел в виду: сценарий или карму. Вода касается сухого горла, вызывая приступ нескрываемого блаженства. Джимми опустошает бутылку наполовину. — Сам как? Синяков не останется? — Не, вряд ли, — Дрейк всё ещё без футболки . Оглаживает местами грязную кожу на предмет ушибов, но на теле только участки красноты. — Пи`Джимми? — Что такое? — Вначале я не обратил на это внимание, история всё же про Пата и Прана, о том, как они приходят к пониманию друг друга, но после того, как мы сняли несколько эпизодов, я чувствую некоторую грусть, что у Корна и Вая нет своего финала. Ну… есть, будет, точнее, но не такой. Ощущение такое, будто они не смогли друг до друга достучаться, а им давно уже стоило быть вместе. Джимми с минуту не сводит взгляда с Дрейка, думая, что стоит сказать. И стоит ли вообще что-то говорить. За тяжелым вдохом — даже немного больно от удара в грудь ступнёй, — следует такой же выдох. — Ты же в курсе, что нам необязательно играть Вая и Корна, чтобы поцеловаться? — А? — Дрейк выглядит потерянным котёнком и почти думает, что ослышался. — Ну, я всё ещё помню, как ты целуешься. И разговор о покемонах. Всё ещё Бульбазавр. — Пи`Джимми, ну ты и говнюк, — Дрейк пихает парня в плечо, и тот, притворно обороняясь, немного отстраняется. — Я полтора месяца ходил и думал, что мне кажется. И давно ты вспомнил? Почему только сказал? — Я сразу тебя узнал, но не вываливать же на тебя этот факт со знакомства. А потом как-то не до этого, съемки, плохая погода, разъезды… — Струсил? — Струсил. — И каково быть моей первой любовью? — Дрейку же говорить такое несложно. Прямой как шпала человек, выражает свои чувства чётко и понятно, от того, наверное, люди так тянутся к нему. Как к солнечному свету. — Я несколько месяцев не мог тебя забыть. Как назло никто не знал, как тебя даже зовут. Кто-то из стаффа заглянул в гримёрку, чтобы забрать грязные после съёмки вещи. Дрейк замолк на полуслове, не говоря ничего, пока девушка не вышла. Щёлкнул задвижкой замка, чтобы наверняка. Разговор обещал быть может и не долгим, но явно важным. — Я поступил не очень правильно, но я тогда не догадывался, что ты намного младше меня. Ты правда мне очень понравился, и это было бы проблемой, так что я не придумал ничего лучше, чем просто уйти утром, пока ты не проснулся. — А сколько тебе тогда было? — Дрейк буквально на пальцах отнимает от двадцати шести четыре. Потом ещё раз. Сначала пришлось, конечно, вспоминать, какой был год тогда, потом неловко спрашивать, сколько лет пи`Джимми сейчас, приводя наконец все расчеты к одному результату. — Ладно, я даже на тебя не злюсь. Ты поступил правильно, но мог мне сказать хотя бы? Я бы не надумывал лишнего, понял, что сейчас не время. Это не самое приятное чувство, когда просто так исчезают. — Мне жаль, что я не был таким же разумным человеком в твои годы, — Джимми сдвигает какие-то бумажки подальше, освобождая на диване местечко. Дрейк садится рядом. Выжидает с минутку, задумчиво глядя на Джимми, затем стискивает в крепких объятиях. Тот едва не пищит, как детские игрушки, от тесного контакта и сжатых в грудной клетке лёгких. — Пи`Джимми? — он издаёт невнятный звук, говорящий, что весь во внимании. — Тебя сейчас не отталкивает, что я младше? Комфортно? Если ты второй раз продинамишь меня на четыре года, не обещаю, что злиться не буду. Джимми смеётся. Дрейк целует его в уголок губ, прежде чем по-настоящему забрать украденное.