На любой вопрос – ответ «банка бобов»

       Я обожал старшие классы. Хорошо ладил с одноклассниками, учился, в основном, отлично и любил каждый день, что проводил в школе. Мне было комфортно, но длиться безмятежности оставалось недолго. В выпускной год к нам перевелся раздражающий новенький, и руководительница, как назло, посадила его со мной за одну парту. Нет, подумал я, нам с ним не ужиться. Никогда и ни за что. Потом ещё оказалось, он живёт в соседнем доме, и банки бобов эти ненавистные... Но обо всём по порядку, пожалуй. Сначала всё было довольно неплохо: не подумайте, что я его просто с первого взгляда невзлюбил. Вовсе нет. Мне, по большей части, было вообще всё равно на его присутствие. Подумаешь, посадили вместе. Он мне никак не мешает, я ему тоже не собираюсь, решил я тогда, однако недолго безразличие продолжалось. В начале сентября на целых два урока подряд учительница задала нам писать пробное сочинение по литературе. Раздала варианты с разными текстами, и все приступили к работе, в том числе и мой новоприбывший сосед по парте – Руслан. А я никогда так не мог – сразу сесть и писать. Мне нужно было время, причем не мало, минут сорок, чтобы я в своей голове всё сочинение построил, придумал вступление, аргументацию, сформулировал вывод. Поэтому сидел, по привычке смотря в одну точку, и никуда не торопился. Человеку незнающему, это, наверное, показалось бы безответственным. И вот, значит, проходила тогда учительница по рядам, а остановившись у нашей парты, выдала: — Повезло тебе, Руслан, сидеть с Даней, ты бы знал... Я только брови вскинуть успел, а он в ответ пробурчал: — Да уж, повезло... Он, вон, сам ничего не написал, сидит с пустым листом и в стену смотрит. И, закатив глаза, вернулся к своему сочинению! Я даже слова вставить не смог, а учительница ему: — Ты уж не скажи, он долго запрягает, но быстро скачет. — Посмотрим. Нет, Руслан, это я посмотрю. Нам с тобой теперь отныне ни за что не ужиться. Уж я-то себя знаю, не из робкого десятка. Конечно, через время я начал писать сочинение, и получил пять, а он, эдакий троечник, свою заслуженную тройку, и эго моё негодующее после этого случая подуспокоилось. До поры до времени. Сейчас мне стыдно это признавать, но в школе я просто ненавидел глупых людей. Я был порой заносчив и высокомерен, осуждал одноклассников за нежелание учиться и развиваться. Приходил в ужас, когда мои сверстники не знали и не понимали элементарных, на мой взгляд, вещей. Я презирал и тех, кто издевался над учителями, высмеивал и доводил до истерики. Однажды в седьмом классе наши ребята, кидаясь предметами на уроке музыки, попали острым углом линейки учительнице прямо в глаз. Она стремительно вышла из кабинета, а через две недели уволилась. И вот это всё я просто ненавидел. Несмотря на то, что эти придурки отсеялись после девятого класса и теперь было довольно комфортно, моя заносчивость стала только укрепляться. Так что я, задетый его комментарием, стал считать таким же и Руслана – тупым и ограниченным. Но мы сидели вместе за одной партой, и общество его, мне неприятное, терпеть всё-таки приходилось. А меж тем уроки продолжались, и в следующий раз мы столкнулись на литературе. Нужно было прочесть первый том "Войны и мира". Мы сильно спешили, якобы отставали по программе, поэтому к каждому уроку учительница раздавала всем индивидуальные задания: пересказ главы из пройденного тома. С первым я справился прекрасно, всё подробно изложил и получил пять в отличие от нерадивого соседа, который ничего не написал, сдав пустой листок. Злорадству моему, бессовестному, не было предела ровно до следующего случая. У меня возникли проблемы. Я читал второй том до четырёх утра! Мне оставалось-то всего пять несчастных глав, три из которых я успел прочесть перед уроком. И что вы думаете? Да, мне попалась именно та, прочесть которую не успел. Я что-то накарябал, но получил два. Не подумайте, что случилось это со мной впервые. Бывали разные казусы, я всего лишь человек, не всегда понимаю тему, ту или иную теорему и не всегда успеваю тщательно выполнить домашнее задание. Просто это случалось довольно редко, потому что я всегда готовился: у меня было небольшое помешательство. Это может показаться странным, но дома я никогда не рассказывал о своих успехах в учебе. Даже если получал "отлично" за каждый из семи уроков в день, дома, на вопрос: "Как в школе?" всегда отвечал лишь "нормально". Я знаю, многие дети стараются учиться хорошо, чтобы заслужить любовь родителей, снискать одобрение или обезопасить себя от ссор, ругани или того хуже. Впрочем, в детстве я это тоже проходил, но не будем ворошить, дорогой читатель. Поэтому, наверное, я так сильно дорожил мнением учителей о себе, старался не подводить их ожиданий, и у меня почти всегда получалось. Я хотел чувствовать себя достойным. Но вот я получил два. Удивлён я тогда не был, скорее как-то скомканно улыбнулся и сразу перевернул лист пустой стороной к себе, чтобы никто не заметил этого позора. Но Руслан-то, конечно, заметил, паршивец. Говорить ничего не стал, но я был уверен, что он ликует, ведь сам умудрился четвёрку получить! Позднее выяснилось, что на его счёт я ошибался, но будем честны – он на мой тоже. Самым обидным было то, что книгу я ведь правда читал. Кому-то достался пересказ первой главы, а мне вон как. Но я уже понял суть этого распределения. Учительница вообще никак не перемешивала варианты, и так как мы с Русланом сидели за пятой партой в ряду у окна, а начинала раздавать она варианты с первой парты у другой стены, то мне и доставалась всегда глава с окончания тома. Но рисковать было нельзя, поэтому к следующему уроку я читал третий том с самого начала. Лёг в полпятого утра, не дочитав три главы. Да, я знаю, что вы догадываетесь. Я, дурак, тоже догадывался, сложно было верить в моё везение – мне вновь достался пересказ той главы, что прочитать я не успел. Сдался, тяжело вздохнул и уложился головой на лист, смотря в серое небо за стеклом. Руслан снова писал, чем начал уже конкретно меня то ли удивлять, то ли раздражать, а потом остановился, отложил ручку подальше и в следующую секунду также лёг, только лицом ко мне. Я вздернул вопросительно брови, а он мне прошептал: — Не читал опять? — Я читал! Просто никогда не успеваю прочесть концовку... — нахмурился и зло прощебетал. — Понятно. Помочь тебе? Вот так просто. О какой гордости могла идти речь, о какой вражде? Я открыл рот, а потом торопливо начал соглашаться: — Тебе несложно? Помоги, прошу, тут вопрос про Ростову Наташу и Андрея... Мы оба выпрямились. Сели ровно, как по линейке, и стали очень-очень тихо переговариваться. Между тем, учительница стала как-то косо на нас поглядывать, и ведь непонятно было, кого она подозревает, у нас с Русланом счёт примерно равный – по двойке на каждого! Я стал записывать под диктовку, и тут он мне выдаёт: – И вот, значит, этот Дубровский... — Руслан... — Про любовь истинную... — Руслан. — Что? — Какой Дубровский? Бога ради тебя прошу, вспомни же, это из другой совсем оперы... Болконский? — Точно. Ну да... Так вот... — Слащёв! Я сейчас у вас с Кавериным работы заберу. Слащёв сразу умолк, потому что Слащёв – это я. Руслан тоже стушевался, но я был ему безмерно благодарен, и, когда учительница отвернулась, тихо прошептал: "Спасибо". За пересказ я получил четыре, он тоже. Потом оказалось, что ни одного тома Руслан не прочел, вся тайна крылась в кратком содержании, найденном на просторах интернета. Кстати, так весь класс писал, и последний, четвёртый том, я читать тоже не стал! Нет уж, мне не стыдно, у меня такой неприятный ассоциативный ряд с этими томами сложился: я ведь страдал, не спал, а по итогу получал лишь досадную двойку. Так что к следующему уроку готовился так же, как Руслан, и получил пять. На том наша короткая вражда закончилась, я был спасён и на обиды глаза закрыл. Несмотря на то, что практически все учителя мне симпатизировали, с одним у меня были явные проблемы. Физрук. Я практически никогда не пропускал физкультуру без уважительной на то причины, старался выполнять всё, что от меня требовалось, но у меня действительно иногда не получалось. А моя голова вообще была магнитом для всех мячей. Мне прилетало так часто и так больно, что в какой-то момент я стал просто бояться их. И когда меня ставили играть в волейбол, я просто не мог нормально принять мяч, замирая или отскакивая от него. Стал получать не только шквал негодования от ребят, но и тройки за эти уроки. Мой средний балл понижался, а мотивация таяла. Я и сам хотел бы быть крепче и спортивнее, бегать, как надо, прыгать в длину метра на три и подавать мячи с прыжка, да не получалось. Обидно было, что я ограничен собственным телом. Как-то раз после очередного моего фиаско, я остался сидеть на скамье в раздевалке, уставший и расстроенный своим позором. Руслан, собираясь выходить, обернулся ко мне, помолчал некоторое время, а потом предложил помощь. Он занимался волейболом с тринадцати лет, и с физкультурой у него проблем никаких не было. Я охотно согласился, потому что помощь принимать умел и хотел уже что-то сделать со своим страхом. Руслан был довольно высоким и крепким. Я тоже был высоким, практически одного роста с ним. Не уверен, может, он и выше на пару сантиметров, но я никогда не подходил к нему так близко, чтобы выяснить. Да ещё и босиком. Ну, разве что на тот момент. После уроков в пустом зале он учил меня правильно принимать мячи. Как лучше вставать, держать руки, двигаться туловищем. В целом где-то по тридцать минут каждый день, и у меня стало получаться. Он очень хорошо показывал, совсем не раздражался, когда у меня не выходило. Однажды я принял его мяч своим лицом, закрылся руками в попытке унять боль, а потом вздрогнул, когда он попытался аккуратно убрать мои ладони, чтобы осмотреть, и, в конце концов, тихо выдохнуть, ничего не обнаружив. Думаю, это время нас сблизило. Как-то раз после очередной нашей тренировки, мы вышли вместе со школы, и обнаружилось, что нам в одну сторону. Когда вблизи показался мой дом, я начал смутно что-то подозревать и оказался прав. Они переехали в соседний, и когда это выяснилось, Руслан вдруг предложил мне ходить в школу по утрам вместе. Я вообще в этом плане не любил ни на кого полагаться – в средних классах мне постоянно приходилось ждать друга, и оттого мы всегда опаздывали. Но на предложение Руслана я согласился, грубо было как-то отказывать, да и он мне очень сильно помогал: — Хорошо, давай в двадцать минут встретимся у подъезда. — Но урок же в восемь тридцать, мы не успеем. Давай в пятнадцать. — Какой пятнадцать, ты с ума сошёл? Как я тебе за пятнадцать минут соберусь? — А зачем вставать в восемь, если урок в восемь тридцать?! — возмутился он мне в ответ тогда. — А как же я выспаться должен, если ложусь в три или четыре?! Он выдохнул, присел на лавочку, и я присел следом. Мы спокойно продолжили, словно давным-давно научились разрешать споры, нашли ту самую золотую середину и узнали, как друг с другом надо говорить. Хотя знакомы были всего ничего. — Я тебя не понимаю. Зачем ты ложишься так поздно? — Ну... Уроки же кто-то должен делать, на них часа три в среднем уходит. — Но почему тогда ты начинаешь делать их в полночь? — Раньше я просто не могу, долго объяснять, система сложная, но продуманная. После школы я обычно сплю часа три, досыпаю. Потом ем, смотрю фильмы, сериалы, твиттер, все дела... А к ночи я как раз отдохнувший. И вообще, мне нравится, когда все спят и дома тихо. В общем, я могу только в восемь двадцать, до школы в обычном темпе шесть минут, в быстром — четыре. Успеем, не волнуйся. — Как ты живёшь с таким режимом? Ладно, тогда напишу утром. С утра он уже ждал меня у подъезда, и мы не опоздали. Ходили в школу вместе, сидели в школе вместе, уходили домой тоже вместе. Только не спали вместе, ей-богу. Я видел его пять дней в неделю, и, если честно, меня это не напрягало. Было что-то приятное в этом постоянстве – знать, что будет завтра. Он, кстати, никогда меня не подводил и всегда в двадцать минут ждал у подъезда. Ну замечательный сосед по итогу вышел! Несмотря на то, что в самом начале нашего знакомства я его невзлюбил, считая глупым, узнав лучше, я проникся симпатией к этому человеку. К его добродушию и взглядам. В каком-то роде он всегда был лучше меня. Всегда. Я часто ему помогал с учёбой, подсказывал на уроках, писал сочинения вместе с ним, чтобы сразу на деле объяснить, что да как, поэтому совсем неудивительно, что он много раз бывал дома у меня, а я – у него. Когда он заглянул ко мне впервые, я подумал, что гостя надо непременно чем-то угостить, мы же после школы, с утра не ели нормально! Зашли на кухню, открыл я холодильник, а там – мрак. Пачек пятнадцать сливочного масла в отсеке для овощей, а на средней полке – бобов до отказа. И больше ничего. Я опешил, правда, никогда мы таким не страдали, зачем нам столько бобов, а масла-то столько зачем?! И куда вся остальная еда подевалась? — Бобы любите? – сказал он мне тогда спокойно. Руслан как танк, его вообще ничем не удивить. — Да я их вообще не ем... Ненавижу, можно сказать... Но масло люблю. Хлеб с маслом – не бобы же нам есть. Со сладким чаем было вполне себе по-домашнему. Но эти банки бобов прицепились и стали только нашим общим поводом для шуток. Можно было, например, саркастично отвечать: — Зонт есть? — Конечно! Два. Сейчас, только банку бобов достану. А ещё можно было заменять любую нецензурную брань этими самыми банками. Звучало ещё так филигранно, так что быстро в нашу речь вплелось. Можно было ими, бобами, вообще много что выразить, но об этом позднее. В декабре у нас начались уроки на лыжах – ну просто услада. Для физрука. Я был в этом полный профан, и вот, дошли мы до стадиона, стал я надевать лыжи, но с правой ногой возник казус: ботинок просто не цеплялся. Я, конечно, не биатлонист, но делал всё верно, почти по методичке. И ботинок от снега отчистил, и сами лыжи, но щелчка крепления не было. Нагнулся вновь, но одна нога проехала дальше, и я оказался в попытке сесть на шпагат. Больно, честно, ещё и за штаны переживал свои, а сзади мне донеслось довольное: — Это что за поза из камасутры? А потом "Каверин!" физрука. Я бы посмеялся даже, но мне как-то до другого было. Еле как встал нормально, и продолжил свои попытки. Руслан сжалился и решил мне помочь. Наклонился, приподнял мою ногу, стал вновь от снега очищать, а мне так вмазать ему коленом хотелось, честное слово. И не со зла ведь, отнюдь. Это почти так же, как желание кусаться. Но бить я, конечно, не стал. Услышал щелчок и, отблагодарив, пополз к лыжне. — Одиннадцатый класс, норматив для вас – двенадцать кругов за полчаса! Отлично. У меня осталось пятнадцать минут и двенадцать кругов. А этот сумасшедший – подумал я про Русика – поди, уже двадцатый наматывает. Банка бобов! А после, в довесок, меня затолкали в женскую раздевалку, потому что класс наш страдал этой ерундой каждый урок физкультуры и очередь, видимо, дошла до меня! Впихнули, а я только тяжело вздохнул и сразу отвернулся, пробуя открыть дверь. У меня носки после этих лыж промокли, я безумно хотел переодеться и уйти, услышал позади возмущения, писк, смешки и ехидное: — Да ладно тебе, Дань, чего ты тут не видел? Не видел. Вживую не видел, они меня переоценивали. А затем открылась дверь, меня спас мой золотой сосед, схватил даже крепко за загривок, прищурился и тихо спросил: — Ну что, счастья полные штаны, наверное? — Ну, разве что как тебя увидел. Пошли уже, прошу. В отличие от меня, он уж точно в этом деле толк знал. Девчонки ему уделяли много внимания, включая даже тех, что помладше. Нет, правильнее сказать: в первую очередь те, что помладше. Могу их понять, возраст и романтические фантазии вкупе с его внешностью могли сделать свое дело, поэтому очень уж часто можно было заметить, как они "случайно" проходили мимо нас на переменах, что-то мило щебетали и красовались. Особо смелые могли даже тихо, но гордо бросить "привет" в коридоре. Милейшая картина, не вру. Я всегда им снисходительно улыбался, а он просто не обращал внимания, но продолжал неосознанно красть детские сердца, придерживая им дверцы везде и всюду. Когда мне было двенадцать, одиннадцатиклассник тоже придержал мне дверь, и я тогда чуть от счастья не умер, так что всецело их понимал. Более взрослые поступали слегка по-иному: например, Яна, наша одноклассница, постоянно пыталась привлечь внимание Руслана. Приносила из дома шарлотку в фольге. Мне, кстати, тоже досталось – было вкусно. Очень часто я заставал их вместе в коридоре, и она увлечённо что-то ворковала. Я был уверен, что они начнут встречаться. Но не все разделяли любви к нему. В нашем классе, который практически весь состоял из бывшего "Б", была небольшая группа ребят бывшего "А", которых ну просто всегда любезно выделяли учителя. Я с ними ладил хорошо, потому что мы друг друга понимали. Они нередко, как и другие, просили списать, но в таких случаях всё было иначе: мне взамен тоже объясняли темы, которые давались с трудом. Однажды я зашёл в кабинет на перемене, и они, как обычно, обедали за последними партами. Я просто молча прошёл к своему месту, но услышал, что они смеются над Русланом. Над его недавней неудачей по геометрии у доски и тем, что он глуп. Я никогда не отличался спокойствием, наша классная говорила всегда: "Самая терпеливая в классе – Яна, самый нетерпеливый – Даня". Абсолютное попадание, Екатерина Анатольевна. Я остановился посреди узкого прохода и разразился, словно гром: — Весело вам самоутверждаться за счёт другого человека?! Это нормально по-вашему? Словно самые умные тут нашлись! Что-то не помню я, чтобы вы с ходу площадь сечения конуса определяли, тут и там речевые ошибки допускаете и до сих пор говорите "нету" вместо "нет", хотя нет такого слова! Они вытаращились на меня как на умалишенного, и Маша зло ответила: — Да ты сам его тупым звал, а сейчас нас упрекать будешь?! — Да потому что я, придурок, ничуть не лучше вас, дураков! — Развернулся и ушёл, позабыв, зачем вообще приходил. Они были правы, мне следовало устыдиться, и я стыдился. Но я хотя бы мог учиться на своих ошибках, а не отстаивать свои ущербные принципы! Конфликт этот тогда за рамки не вышел, и уже через пару дней я снова с ними нормально общался. Больше, конечно, не слышал от них насмешек в сторону Руслана, но мало ли что там было за моей и его спиной. Так к концу подходил декабрь. Я активно готовился к экзаменам, и свободного времени даже на выходных было немного. С Русланом виделся только в стенах школы, а всё остальное время мы лишь переписывались. Вы, наверное, думаете, где же оно самое, Даня? Где любовь и прочие неприятности? Конечно, не буду вас томить. К концу года администрация школы решила устроить для нас, старших классов, новогоднюю дискотеку, а мы, в свою очередь, перед ней организовали чаепитие и сыграли тайного Санту. Мне выпал, конечно, не Руслан, но я решил купить ему небольшой презент в честь Нового Года. Всё шло отлично, заказали пиццу, обменивались подарками, я получил красивый ремень, сам подготовил стеклянный снежный шар для одноклассницы, а потом вручил Руслану брелок в виде волейбольного мяча. Он открывался, и внутри была крохотная фигурка волейболиста. Мелочь, да, но мелочь прелестная. Он очень удивился, даже устыдился, что ничего не подготовил, и сразу прицепил её к своей связке ключей, щедро меня отблагодарив. Я был всем доволен. Пока не наступила дискотека. Сначала были конкурсы, которые, к слову, вёл я, но об этом как-нибудь в иной раз. Потом я спустился в кабинет поставить телефон на зарядку и услышал разговор одноклассницы с Яной, звучавший примерно так: — Боже, да это нормально, семнадцать – возраст как раз, чтобы, ну... — вещала она Яне, пока та хихикала, отнекивалась и краснела. Я притворился глухим, разобрался со своими делами и вернулся. Танцевал и веселился, пока недоделанный диджей не включил чёртов медляк и я не увидел в толпе спину Руслана. Его руки, что держали Яну. Недавний подслушанный разговор и то, что происходит на моих глазах, соединилось в единое целое, и я неожиданно для себя разозлился. Вышел из актового зала, спустился на пустой тёмный этаж, подошёл к огромному окну и только и думал об этом и себе. Вдох. Секунда. Выдох. Чего она цепляется к нему вечно? Вдох. Что же она навязчивая такая... Выдох. Я ведь знал, я был уверен, что они будут встречаться. Вдох. Тогда почему меня это так злит. Выдох. Прислонился лбом к холодному стеклу, прикрыл глаза, и всё уже понимал. Я бы мог себе соврать, но ведь уже догадался обо всем. Тем более не первый раз влюблялся, чтобы с чем-то спутать. Не понял только, почему именно сейчас меня так на чувства пробило, хотя, если подумать, ничего в этом удивительного не было. Но не было и любви с первого взгляда. Просто со временем я этого человека узнал. Мне было так естественно и просто рядом, что я совсем расслабился и потерял бдительность, я стал открываться, потому что открываться рядом с ним было безопасно. До последних событий. Не удивило меня также и то, что он был парнем. Мне нравились девушки, но и парни тоже нравились. Возвращаться я в тот вечер в актовый зал не стал, собрался и побрел домой, гадая, как быть дальше. Я подумал, что с самого начала понимал: мы всего лишь приятели. Я не надеялся на большее, поэтому решил, что отказываться от него ещё и как от друга – совсем уж не хочу. Как полюбил, так и разлюблю. Может, переключусь на кого, не знаю. В январские каникулы мы не виделись. Он предлагал, но я не стал соглашаться, да и времени свободного, честно, было мало. Когда учёба вновь началась, я вёл себя как обычно. Снаружи. Внутри теперь всё как-то иначе воспринималось. Яна меня неимоверно раздражала, хотя совершенно ничего мне не сделала! Я засранец, чего уж тут. Зато выяснил, что они ещё не встречаются, и мне как-то лучше стало, печали забывались, и я просто наслаждался тем, что имею. И прежде чем закончить рассказ о событиях второго триместра, я хочу поделиться ещё одним любопытным случаем, который до сих пор заставляет меня тихо смеяться. Однажды на уроке английского, на который мы, по обыкновению, делились по подгруппам, наш учитель обратился ко мне с необычной просьбой. Óвес, как мы его звали из-за фамилии, попросил меня после уроков пойти с ним на одно мероприятие в соседнюю школу. На какое именно – не говорил. А затем добавил, что ему нужен ещё один человек, и выбрал Руслана. Мы согласились, потому что Овес пообещал поставить по две пятёрки каждому, и после уроков второпях побрели. Ток-шоу. Самое странное, что мне доводилось видеть в стенах актовых залов. Овес за пятнадцать минут до начала объявил нам, что мы будем выступать в роли приглашённых гостей. Я буду сторонником высшего образования, а Руслан – противником. Я много что хотел сказать Овесу, но время поджимало, и мы оба приняли единственно верное решение – обратились к интернету в поисках аргументов. Смотрели, кстати, на одном сайте. На сцене стояли два огромных фиолетовых кресла и стеклянный стол. Я не имею ни малейшего понятия, откуда у соседней школы на это бюджет. Мы расположились, ведущий представил нас зрителям, и мне передали микрофон. Я так вещал, так уверенно проповедовал эту нашу секту людей с высшим образованием, что сам чуть не уверовал. Стоит заметить, что мне было легче, чем Руслану. Аргументы "за" в этом случае привести куда проще, а ему досталась задачка не из лёгких. Но у него был плюс – он очень обаятелен, с приятным тембром голоса и никогда не спешит в речи, чем и располагает людей. Очередь дошла до Руслана, он мне парировал, а я старался не улыбаться комичности всей ситуации. Но мне было суждено провалиться на поприще моих попыток, потому что настал час вопросов из зала. Какая-то женщина так сильно прониклась актёрской игрой Руслана, что, получив микрофон, стала его донимать: — У меня вопрос к молодому человеку, что против высшего образования. — Руслан. — Да, к Вам, Руслан. А Вы, видимо, тоже не собираетесь его после школы получать? — Не собираюсь, — уверенно соврал он. Конечно, Рус хотел поступать, но вся его аргументация не имела бы веса, скажи иное. Я прикусил губу, думая, что такого поворота она точно не ожидала. — Ну да, понятно, неудивительно, этого и ожидала. А чего после девятого класса не ушли? — Не брали никуда. — Будете в Макдональдсе работать? — Видимо, буду. Я думал, что если он сейчас улыбнётся, я засмеюсь во весь голос прямо там, на сцене. Он повернулся ко мне и улыбнулся. Зал заполонил мой хохот. Я резко прикрыл свой рот рукой и, начиная краснеть, быстро вернулся к теме нашего обсуждения. Ко мне вопросов у зрителей практически не было, а вот бедного Руслана ещё изводили. Он потом, после ток-шоу, недовольно, но весело ворчал: — Прицепилась же, прям не на шутку взбесилась. — Может, ты ей сына напомнил, — я только смеялся, продолжая прокручивать в голове их занятный, короткий, полный ненависти диалог. Никогда его не забуду. Таким милым моему сердцу случаем закончился второй триместр. И начался самый тяжёлый – последний в моей школьной жизни. Я собирался поступать на мировую экономику, причём из доступных мне вариантов – только бюджет. Не то чтобы мы не могли позволить себе коммерции, нет, могли, наверное. Но я не хотел этого бремени и верил в свои силы. Готовился постоянно: по субботам с репетитором по английскому, в среду и пятницу – русский язык, во вторник была профильная математика, а по четвергам – обществознание. В свободное время я часто решал тестовые задания и сейчас, спустя время, удивляюсь своей былой энергии. Будние дни протекали в обычном темпе, мы с Русланом продолжали общаться, как и раньше, но иногда он устраивал мне невыносимые пытки. Я сам не замечал, как очень часто напрягал и приподнимал плечи, из-за чего потом страдал от мышечных болей: шея затекала, а спина жутко ныла. Я не замечал, а он очень даже замечал. Проходя на свое место позади меня, постоянно клал руки мне на плечи, сжимал наподобие массажа, и восклицал: — Ты деревянный, расслабься! Я только сжимался больше, честно. Иной раз, на перемене, это истязание могло длиться не секунду, а добрых несколько минут. Со стороны я казался очень нетактильным и колючим: убирал его руки, просил не маяться ерундой и извивался, убегая от его касаний, потому что это было невыносимо. Знаю, что уши мои краснели, шея, где он натирал кожу пальцами – краснела. И весь я не понимал, куда себя деть, старательно это скрывая. Время проходило, а чувства мои оставались неизменны, но я подавлял их, как мог. В суматохе вечного стресса и ожидания экзаменов непосильной ношей для меня это не было, наоборот, остановиться и всё обдумать – вот что несло в себе куда большую опасность. Но времени осознать эту самую опасность тоже не было. Наступил апрель с его тёплыми дождями. Нашему классу должны были устроить экскурсию в отделении МЧС, что находилось за лесом, у берега реки. Мы отправились после седьмого урока, изрядно уставшие, но настроенные вполне позитивно, однако посреди пути внезапно начался не просто дождь, а какой-то тропический ливень. Поверьте, я не преувеличиваю: я промок насквозь за считанные секунды – крупные капли били по ткани моей одежды, волосам, просачивались в кеды, а с кончика носа текла дождевая вода – просто сумасшествие! Развернуться и уйти домой нам просто не позволили, и мы, мокрые и мерзнущие, шагали дальше. Экскурсия длилась минут сорок, в помещении было очень холодно, и я весь продрог. Руслан был тоже промокшим, на нем даже куртки не было, всего лишь футболка, поэтому, смотря на его оголенные руки, мое сердце сжималось, а брови неосознанно хмурились. Яна крутилась где-то рядом, обнимая себя за холодные плечи. Девчонку было правда очень жаль, но так и хотелось отодвинуть её куда подальше с глаз долой. На обратном пути дождь перестал, и мы разбрелись по домам. Волосы начали высыхать, и он, удивлённый, сказал: — Ты кудрявый?! Я схватился за пряди, и понял, что, намокнув, они приняли свою естественную форму. Кивнул, добавив, что обычно я их сразу сушу и укладываю. — Зачем? Это выглядит мило. — Пришёл как-то раз в школу. Ко мне, пока я дежурил, завуч подошла, потрогала волосы и спросила: "Ты их расчёсывал?". Конечно, нет! Как она себе это представляет? Я буду похож на одуван, но ей сказал, что, мол, само собой, расчёсывал. Странная тётка... Руслан засмеялся и покомкал мои волосы, а я слегка отвёл голову. Мы подошли к моему дому, я уже доставал ключи, собираясь прощаться, но он взял меня за запястье и как-то иначе, совсем не как обычно, попросил посидеть у него. Я посмотрел на железную дверь подъезда, что была в шаге, вернул взор к нему и, сам не зная – зачем, согласился. В квартире он сразу включил чайник, достал печенье и предложил мне переодеться в сухую футболку. Я молча её принял, стал как-то машинально надевать, а чувствовал себя и вовсе странно – будто всё это происходит впервые, будто я никогда тут не был, будто я – вообще не я. Это обратное чувство дежавю. Я поднял взор на его оголенную спину. Он снимал свою футболку, чтобы затем надеть чистую и сухую, и я, ощущая в этот несчастный миг всё и сразу, не выдержал. Всё было неправильным. Всё было нормальным, хорошим, всё было в порядке, но всё было неправильным, а в особенности – Я. Надев вновь свою мокрую рубашку, быстро поднял с пола рюкзак и направился в коридор, крикнув, что мне пора. Он глядел ошарашенно, уже полностью одевшись и не понимая, что со мной произошло, а я ушёл, не позволив ему себя остановить. Несколько метров от дома до дома, лифт, ключи и абсолютная тишина в пустой квартире. Я медленно разулся, застыл на пару секунд, а потом швырнул рюкзак. Вещи, что лежали внутри, выпали, и я подбирал их, продолжая отчаянно ими швырять. Снял порывисто одежду. Всю, кроме нижнего белья. Раскидал её по комнате и кричал. Плакать не мог. Хотел безумно, но не мог. Год уже не плакал. Меня охватила сухая ярость. Я злился на себя, на него, на дождь, на ручку, что выпала из моего чертова рюкзака, пока я его пинал, и на свои кудри, что ему казались милыми. Я искренне себя пугался, но перестать никак не мог. Заигрался. Думал, что всё контролирую, что всё нормально, а на деле только хуже себе делал, и осознал только в тот день. Сейчас, вспоминая былые события, мне себя очень жаль. Я был истощен. Учился как ненормальный, спал кое-как и ел тоже — кое-как. Я устал, я намок тогда, замёрз, голодный был, спина эта его красивая... и всё на меня, ребёнка, свалилось и вылилось вот в такой невроз. Длилась истерика недолго, может, минут семь. Но полностью меня обессилила, и я, выжатый, уснул. Проснулся только к вечеру. Голова сильно гудела, а в комнате стоял беспорядок, словно Мамай прошёл. Я был спокоен. Взял телефон, написал, что с утра меня ждать не стоит, я в школу сам пойду, один. Пора было отдирать этот пластырь и перестать врать самому себе. Я ведь знал, что ничем хорошим это не закончится. Он отличный друг, прекрасный человек, а из меня товарищ вышел паршивый. Хотя бы потому, что мои мотивы не были так чисты, что и другом-то я ему не был и его таковым не воспринимал. Он всегда был лучше меня. Наутро Руслан всё же меня ждал. Я вышел в двадцать две минуты, специально, чтобы он наверняка ушёл, но он стоял у подъезда и ждал. Я тяжело вздохнул, и спросил, почему он не ушёл, а Руслан лишь плечами пожал, ответив, что вчера я вёл себя странно, и теперь он беспокоится. Мы молчали всю дорогу, молчали на уроках, а после них я задержался специально, чтобы он ушёл. Предупредил, что теперь буду задерживаться постоянно, а по утрам идти один. Вот и всё. Не самое достойное решение, не взрослое.  Трусливое, быть может, но я был на нуле. Я любил его. Руслан был обижен, я знал, видел это. Но все равно мой нежный дурак иногда ждал меня по утрам или после школы. Недели через две всё же отошёл от обиды, и мы начали понемногу переговариваться. Меньше, конечно, чем раньше, но чужими мы не были, и прервать эти взаимоотношения одним лишь случаем было невозможно. Но я, сам того не понимая, не сдавался и рушил всё к чертям. В начале мая, пока я сидел на перемене, ко мне подошла Яна и попросила поменяться с ней местами. Я хотел послать её. А потом решил, что так, наверное, будет лучше. Мы и так через два месяца с ним окончательно распрощаемся, и сколько ни дыши перед смертью – не надышишься. Руслан, завидя издалека ее на моем месте, недовольно нахмурился, подошёл сначала к ней: — Здесь сидит Даня, — безэмоционально и достаточно громко, чтобы я мог услышать. — Он поменялся со мной. А потом, подойдя, сказал уже мне, и здесь я его эмоции почувствовал с лихвой. Он злился, и я снова его задел: — Почему ты пересел? — Она попросила. — Сказал я нарочито ровным тоном, совсем к нему не оборачиваясь. — И это всё? Попросила, и ты сразу стал исполнять? — А какие у меня причины не пересаживаться, если она хочет к тебе? — Я развернулся и, почему-то, стал злиться в ответ. Он сжал губы, хлопнул по моей новой парте и ушёл к себе. Да что же такое, думал я. Вот Яна, вы с ней весь год на грани отношений балансировали, вот тебе подарок от меня, радуйся. Чего ты злишься, радуйся же, ну, потому что если не будешь радоваться, я начну жалеть. А жалеть мне никак нельзя. Но я жалел. Был отличником, но в жизни столько ребяческих ошибок делал. Ушел с головой полностью в учебу. На носу, к тому же, был последний звонок, на котором я должен был быть ведущим. Время превратилось в бешеную карусель, мы репетировали очень много, и если остальные могли уделять репетициям минут двадцать, то я, в силу своей роли, должен был присутствовать постоянно. Парни готовили танец для женской половины преподавательского коллектива, и включал он в себя сменяющие друг друга стили. Было несколько секунд, когда музыка – точь-в-точь начало фильма про стриптизеров, честно. Там ещё движения такие, сложно словами передать, но я попытаюсь: они, выгибаясь, делали выпад одной ногой, дальше туловищем плавно вперёд, и рукой вдоль лица, волос, словно оттягивая себя за них назад. Умереть можно, это вообще разрешено? Но то полбеды, я ведь наблюдал за всем этим зрелищем позади сцены и смотреть мог только на него одного. А классная им постоянно: — Стоп! Ещё раз, чтобы синхронно... В какой-то момент я просто ушёл, потому что тело семнадцатилетнего юноши было сложно контролировать лишь силой воли. После того, как я уступил Яне, мы перестали общаться. Видел, как она вечно что-то ему рассказывает, жестикулирует, жмется ближе, а на его лице – скука и раздражение. Взгляда от меня он не отводил, если сталкивался, смотрел в упор и придушить, наверное, хотел. Так прошёл май, прошёл последний звонок, и наступили экзамены. Весь июнь – как в тумане. Я был опустошен и просто рад, что всё это закончится. Русский я сдал на девяносто восемь баллов. Один первичный балл равнялся двум вторичным. Я допустил одну, одну-единственную ошибку, и был ею разбит. Вы, быть может, подумаете, что я дурак, но поймите, для меня это значило безумно много. Для меня, где-то глубоко внутри неуверенного ребёнка, который строил себе твёрдый фундамент в виде знаний и успеха в учебе. На экзамене по математике задания оказались куда сложнее, чем то, к чему мы готовились весь год, и я получил всего лишь шестьдесят три. Больше не было и речи о мировой экономике, я бы просто не прошёл. Было обидно, но ничего, с этим уж я бы справился. Остальные предметы мною были сданы хорошо, и, в конечном итоге, я решил стать преподавателем. Самому было забавно, видимо, я слишком сильно любил школу – не готов был прощаться. А потом, в конце июня, та кульминация, к которой мы шли одиннадцать лет, — вручение аттестатов и выпускной. Я выбирал между синим и чёрным костюмом, и остановил свой выбор на втором. Надел галстук, туфли, и единственное небрежное, что позволил себе в последний раз в стенах этой школы, — оставил кудри. Мы собрались вечером, часам к восьми, надели красные ленты через плечо, расписались в каких-то бумагах и ждали вручения. Родители, бабушки с дедушками, учителя и чьи-то младшие братья и сестры – собрались все, смущая нас своим взором. Я вручил директору букет, она очень смачно поцеловала меня в щеку, поблагодарив за отличную учебу, а в зале раздался тихий смех на этот семейный с её стороны жест. Мы где-то теряем, но где-то находим. И, наверное, примерно так жизнь наша выстраивает свой баланс. Я не получил максимальный балл за русский, не проходил по конкурсу на желаемую специальность, но я получил красный аттестат, а вместе с ним – золотую медаль. Стоял на сцене, вытаращившись на нее, и не мог поверить, что всё закончилось. Всем хотелось на медаль посмотреть, поэтому её, простите уж, пустили по рукам. Церемония закончилась прощальным вальсом. Места в актовом было не так уж и много, поэтому я в этом не участвовал. Отошел только отдать свой аттестат и грамоты маме, повернулся, и смотрел на него, танцующего с ней. Пары выбирала классная руководительница и отметила, что смотрятся они хорошо. Я поймал его взгляд случайно и поспешил перевести взор, радуясь внутри, что все сейчас слегка грустные, девчонки, вон, плачут, и я даже никак не выделяюсь на их фоне своей печалью. Надеюсь, я не слишком вас растрогал. Это был правда хороший вечер, после вручения мы отправились в ресторан, ели и танцевали там практически до рассвета. Учителя закрыли глаза на алкоголь на нашем столе, и я тоже выпил. Отбросил всё на пару часов и отдался веселью. Смотреть в его сторону даже не пытался, знал, что мог бы так делов наворотить, а потом, в четыре утра, я побрел на крышу школы, куда многие пошли встречать рассвет. Он не был розового или алого оттенка, как на самых красивых картинках. Еле-еле персиковый, если так можно его описать. Развернулся, собираясь уйти, и увидел его, уже без пиджака и галстука. Он понял, что я ухожу, и без лишних слов просто поднял руку, как раньше, когда: "Дай пять". Я прошёл мимо и последний раз хлопнул по ней, сжав его пальцы на секунду дольше, чем должен был. — Банка бобов, — прошептал я, вкладывая в эту фразу всю благодарность и все извинения, которые мог. Он усмехнулся, и я ушёл. В голове не было ни единой мысли. Весь год я стремительно бежал, и сейчас, достигнув финиша, оказался опустошен и вымотан. Присел на качели у незнакомого дома, оперся о железный прут и стал легонько раскачиваться. Меня охватила добрая грусть, мне бы следовало радоваться из-за медали, аттестата и будущих возможностей, но стало досадно, что время это закончилось. Хотел заплакать хотя бы сейчас, но не мог. Я не плакал уже почти год, когда-то решив, что больше ничто не сможет меня ранить до слез. Дурак дураком, а как же слезы от счастья? Встал и побрел домой и, не доходя метров двадцать, увидел его. Сидел на лавочке и листал что-то в телефоне, а услышав шаги, поднял голову. — Долго ты, вроде раньше меня ушёл. Разве не шесть минут в обычном темпе? — Я качался. Почему ты здесь сидишь? — Тебя ждал, хотел поздравить, там так и не вышло. — Вот как... Он подошёл, просто обнял и тихо проговорил: — Я горжусь тобой. Я знаю, ты сильно старался. Больше, чем все мы, даже если каким-то придуркам кажется, что всё у тебя легко получается. Самый умный парень, спасибо, что ты сидел со мной, помогал мне, проводил время и просто был рядом. — Он остановился на короткий миг, а потом вновь продолжил. — Но ты исчез слишком резко, ничего не сказав, заставив меня думать, что я сделал что-то не так. И, может, я тупой и правда напортачил, сам того не понимая, но всё же мне обидно, Дань. Потому что я тебя люблю. Вроде плакать я не плакал, но слеза бежала. Ещё со слов о том, что он гордится мной. А чем дальше, тем сильнее мокло лицо. Я его утирал руками, но без толку. Порывисто вдыхал и выдыхал, а он, удивленный, не знал, что делать. Стал извиняться, отчего я только сильнее заплакал. Мы молча присели на скамью, и я стал размеренно дышать, приходя в себя. А потом долго, очень долго говорил. Прямо с самого начала, ничего не тая, чтобы в конце, завершить так же, как и он: потому что я люблю тебя.                               *** — Я, кстати, в педагогический пойду. На факультет физкультуры и спорта. Я сначала не понял, а потом, осознав, забавно вытаращился на него. Мотнул головой, как бы говоря, что он меня поражает. Ведь я тоже пойду в педагогический. — Погуляем завтра? — вытащил меня Руслан из раздумий. — В двадцать минут у подъезда? — Как скажешь, — он усмехнулся, и, неловко приблизившись, остановился, едва касаясь кончиком носа моего. Выждал короткий миг и поцеловал, аккуратно просунув большой палец под рукав моей рубашки, огладив запястье. Я потянулся второй рукой к нему, но в нерешительности остановился, а когда поцелуй прервался, потупил взгляд и поспешил домой, услышав в спину: — Ты цвета своего аттестата, Дань. — Банка бобов! — прикрикнул я, прячась в подъезде. Подошёл к окну и все же одарил его смущенной благодарной улыбкой. Он засмеялся, указал на телефон, как бы говоря, что ещё напишет, и побрел в соседний дом.