Скорая помощь

С потолка посыпалась пыль, окно от сквозняка с треском закрылось, чуть стекла не повылетали, комочек в ее руках вздрогнул и зашипел, милый, — это Гермиона захлопнула дверь в комнату. Пришлось заколдовать замок, чтобы никто не вошел. Никак не проморгаться: друг с окровавленными простынями в руках, и эти кровавые разводы, как темные пятнышки на сетчатке глаза, никуда не уходили, даже если крепко-крепко зажмуриться. Кот уткнулся мордочкой ей в ямку между плечом и ключицей, а потом пару раз зацепился когтями за ткань домашней футболки. Попытался вырваться. Гермиона понимающе опустила его на пол, и Живоглот, задрав хвост, самостоятельно добежал до кровати и запрыгнул на подушку. Зеркало показало — от скандала щеки, нос и подбородок раскраснелись, так что холодной водой она попыталась прогнать всю кровь из молока. Космический мальчик, конечно, проблемный. Ей стоило помнить, что он взрослеет в два раза медленнее, чем она — маховик не только дарил ей знания, он еще и отбирал у нее время, потихоньку, из-под полы высасывал секунды, как слуга потягивает вино из кувшина через длинную ржаную соломинку прямо под носом у своего слепого хозяина. Сбросила тапочки и камнем, безучастно и безэмоционально, упала лицом в подушки. Если Живоглот съел эту драгоценную крысу, если бы он так сильно нуждался в таурине, его морда была бы в крови. Скорее всего, он выплюнул бы кости, он харкался бы шерстью и блевал. Вероятно, от него бы воняло. Кот, как будто соглашаясь, мяукал в такт ее мыслям. — Ну что, у него уже появились симптомы токсоплазмоза? Она вздрогнула, но продолжила лежать лицом вниз. — Кратковременное расстройство кишечника и незначительный кашель — самое серьезное за последний час, — отозвалась она, и подушки завибрировали от ее голоса. — Как ты вообще сюда попал. Это не было вопросом. Фред взял Живоглота за лапки (постарайся), повертел туда-сюда, поставил на кровать, прощупал лимфоузлы, заглянул ему в ноздри. Гермиона за этим не наблюдала. — Что насчет снижения аппетита, вялости? Апатия, параличи, явный отказ от еды? — Ха, ха. — Давай двигай. Гермиона пододвинулась на край кровати, все еще не поднимая голову. Фред плюхнулся рядом и положил подушку под спину так, чтобы деревянный край кровати не упирался в позвоночник. Гермиона молчала, но ее локоны, витийствуя, шумели, и с тяжким грохотом подходили к изголовью. Фред смотрел на нее сверху вниз. — Далеко сижу, высоко гляжу. — Выучи текст еще раз. Жду тебя на пересдаче. Его красные пижамные штаны шершаво касались ее локтя. С празднования победы команды он притащил пустячок — невинный и вкусный: фрукты и булочки с лимоном, финики, леденцы из Зонко, кислый мармелад. В двух кружках остывал чай. — Я принес поесть. Хочешь апельсинов? Сладкие. Гермиона резко повернула к нему голову. — Как ты сюда попал. — Как по волшебству. Мы с первого курса знаем, как пройти через лестницы. И даже твои гениальные заклинания забвения не смогли остановить меня от входа в твою комнату. С удовольствием бы посмотрел, как Лаванда раз за разом, как энписи, не вписывается в текстуры, забывает, чего она здесь хотела, возвращается в гостиную. Но меня-то таким не возьмешь. Апельсинов? Чай? Заходящее солнышко слепило ему глаза. Он был только из душа. Белая футболка была местами мокрая, волосы от воды потемнели, а еще он зачесал их назад, и напоминал теперь Майкла Корлеоне; Гермиона улыбнулась своей ассоциации. Сил отчитывать не оставалось. — Ты как… — Как журавлиный клин в чужие рубежи. Я не застал сцены, которую устроил Рон, но он, естественно, мне пожаловался, — Фред передал ей в руки дымящуюся кружку. — Если Живоглот реально приложил к Коросте лапы, я готов их ему пожать. Но Рону проще сделать тебя козлом отпущения, само собой, ведь это дружба, блядь. — Это все, что он может себе позволить. Фред продолжил: — А я в принципе не уважаю крыс как домашних животных. Разве они не странные. Разве не ужасно класть крысу с собой в кровать — а что, если она самоопределяется как сорокалетний жирный мужик. Теперь очередь Фреда не задавать вопросы. Гермиона пожала плечами. Он привстал и сказал: — Прости, но я зашторю балдахин. Все-таки пришел на тебя посмотреть. — А я не главный экспонат. Иди праздновать, пожалуйста, я знаю, как для тебя это важно. Свет, просачивающийся через ткань, залил кровать бордовой тенью. — Я не хочу, чтобы меня жалели, Фред. — Когда ты бегаешь к Хагриду, тебя это не останавливает. — Вот болтун, — Гермиона закрыла глаза и положила ладонь на лоб. Потом спохватилась и нашла ироничный ответ. — А, ты ревнуешь? — Во-первых, я не узнал от него ничего нового. Только умственно отсталые не заметят, что с тобой делает Рон. Во-вторых, — он невзначай сплел их пальцы, смотря ей в глаза, а не на руки, — не ревную. Здорово, что ты нашла свою вторую половинку в хижине великана. Гермиона закатила глаза и так же осторожно отодвинула его руку ему на бедро. — В-третьих, — сказал он, кусая яблоко, — не надо считать себя вправе указывать, что мне делать. В гостиную не пойду, имею право тут посидеть. Живоглот, мурча, взобрался ему на ноги, прошелся по коленям и лег на бедра, цепляясь за велюр. Фред почесал его за ухом, а вторую руку с яблоком положил на изголовье, занимая вокруг Гермионы больше пространства. — Да вообще-то не имеешь. Он ничего не ответил на это. Откусил яблоко, предложил финик, булочку, мармелад, леденцы. Она от всего отказалась, только потянулась за чаем. Разлила себе капли на подбородок, шею, на грудь, зарыдала. Он забыл про палочку, салфетками начал вытирать с нее воду, наткнулся на маховик на груди. — Ого, а что это, — он не дождался ответа — пазл сложился. — Я видел такие. Это очень нехорошо, Гермиона. Она вопросительно на него посмотрела — такая реакция Фреда на нарушение правил подействовала как шоковая терапия. Она сказала ему об этом. — Я не признаю шоковые терапии, — ответил он. — Только шоколадновые. — Нет такого слова. — На, поешь, — он протянул батончик из Зонко. — Надо набраться сил перед завтрашним днем. Или как там говорят обладатели маховиков времени? Перед завтрашними днями? — Ты что, возмущен тем, что я иду против правил? — Я восхищен тем, как Макгонагалл идет против здравого смысла. Теперь ясно, чем объясняется твое нереальное расписание. Если бы Рон и Гарри смотрели в книгу, и видели там не фиговое дерево, они бы не вели себя так с тобой. Ты заслуживаешь всего, — он замолчал, а потом пробормотал, — самого прекрасного. Рон — натуральная смоковница. За все три года он принес что-нибудь кроме горьких листьев? Гермиона смотрела на него с открытым ртом и не знала, что ответить. Все еще лежа, она поставила ноги на ступни и хлопала коленями. — И много ты читал про перемещения во времени? — Когда-то я обещал Рону переместиться с ним в прошлое, чтобы доказать, что его взяли из приюта, — кивнул он и добавил, — собачьего. Гермиона подавила смешок. — Я часто смотрел на карту и не понимал, каким образом ты сидишь сразу в двух классах. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. — Чего? Зачем? — То есть ты говоришь, что Лаванда «не вписалась бы в текстуры», делаешь отсылки к маггловской мировой поэзии и при этом не погружаешься в изучение фразеологии? Совсем? Фред подумал, похлопал указательным пальцем по губам, посмотрел на потолок и ответил: — Да. — Хорошо. Фред посидел еще немного, доел яблоко, бросил огрызок на тарелку. Он спустился на кровати ниже и лег на бок. Живоглот лежал около его живота. Пришлось убрать Гермионе волосы за ухо, чтобы смотреть на ее профиль. Хорошо, что она выпустила пар — охладила свой пыл на сто процентов, — но вода все еще стояла в уголках глаз, он смахнул ее большим пальцем. И оставил руку рядом с ее щекой. Помолчали. Фред потянулся в к карману и достал коробочку, но не Настасью Петровну, а маленькую, картонную. — Для тебя. — Не взорвется? — Открывай. Она шмыгнула носом, достала из коробочки шкатулку. — Ого. Это была тяжелая шкатулка с ножками, на ней были египетские рисунки и иероглифы. Гермиона приоткрыла ее, заиграла тихая, но звонкая мелодия. Фред сказал, что привез ее из Египта. Для нее. — Улыбнись хотя бы. А то важная, как хуй бумажный. — Я беру назад свои слова насчет твоих познаний в области фразеологии. Она улыбнулась и повернулась лицом к нему. — Почему не самые близкие мне люди обращаются со мной лучше, чем мои друзья. Фред нахмурился на ее утвердительную интонацию. Рон взял за образец Нергала, видел в Гермионе Эрешкигаль, а может быть, южная Месопотамия не имеет никакого отношения к делу, может быть, это просто пубертатная моровая язва накрывает его с головой, застилает глаза, и он не знает, куда ему деть свои чувства — и решает дергать Гермиону за косички, вместо того чтобы гладить ее по волосам, как прямо в этот момент поступал Фред. — А я разве не друг? — Я тронута, но эту шкатулку ты купил, потому что понял, что Рональд даже магнитик мне не привезет. Я не права? — Это обстоятельство я хотел использовать не как причину, а как оправдание для подарка, — Фред уткнулся ей носом в плечо. — Мальчики взрослеют позже. Вычитай из возраста каждого знакомого парня лет десять, и поймешь, с кем имеешь дело. Сейчас ты говоришь, — он задумался, — с пятилеткой. Учитывая твое увлечение маховиками, я совсем не удивлюсь, если тебе уже двадцать пять. А вот Рону по этой формуле три года. И если ты внимательно слушала Трелони, то должна знать, что существовал в начале века профессор Фрейд, известный своей системой предсказаний на основе сновидений. Гермиона закатила глаза, вздохнула и рассмеялась, поворачивая в руках шкатулку. Фред продолжил: — Если Рону три, то по Фрейду он находится на анальной стадии развития. Он только учится сдерживать позывы к испражнениям. Разве можно злиться на малыша, который хранит свое говно и бросается на каждого, кто на него позарился. Живоглот утвердительно мяукнул. — Что до меня, — вздохнул Фред, — мы с Джорджем как раз в самом расцвете фаллической фазы, поэто… — Все, все, я схватываю на лету. Фред не закончил шутку, и они лежали в тишине. Слышали только крики из гостиной, — там собрались гриффиндорцы, их победа, улыбки и смех. Это была не их вечеринка, там собрали всех, но не тех, кого они любили. — Спасибо за шкатулку. — Угу. Он трогал ее волосы, наматывал на палец, водил большим пальцем по ее щеке. Взял кислого мармеладного червячка, пошутил, что сейчас его заморит. Надрезал апельсин, почистил его, Гермиона смотрела за руками, спрашивала, почему он не пойдет праздновать дальше. Он отвечал, что его отсутствия не заметят — в этом Гермиона сильно сомневалась; она знала, что и он пару раз слышал свое имя, доносящееся из гостиной. Ему все-таки удалось накормить ее апельсинами, она похвалила его игру на сегодняшнем матче, сказала, что сильно за них болела. Фред вспомнил, как на первом матче в этом году она заколдовала очки Гарри, и как в тот момент на нее смотрел Вуд — как будто был готов расцеловать. Фред сказал, что если бы это произошло, то он вырубил бы его битой до объявления конца тайм-аута. Почему? Не ответил, набил рот мармеладом. Прожевался. — Помнишь, ты в «Дырявом котле» показывала свой любимый мультик. Гермиона села на кровати. Фред сел на колени перед ней и взял разноцветную мармеладную полоску зубами за кончик. Гермиона схватилась за лицо и засмеялась, потому что вспомнила, что они смотрели очень старый диск с «Леди и Бродягой», и картинка постоянно зависала, и Фред теперь выглядел точь-в-точь как главный герой (когда мультфильм завис на моменте со спагетти). Она толкнула его в плечо и покачала головой. — Не-е-е-ет, нет-нет-нет. Пора в свою комнату, Фредерик. — Дай мне шанс! — Не-а. Он приблизился к ней; мысль о поцелуе с Фредом снова вызвала смех. — Фред. Со мной не то что целоваться, со мной нынче даже говорить не модно. Она пыталась привстать, отвернуться, в общем, закопошилась. Знала, что в любой момент может заехать кулаком по его смеющейся роже, потому что уже несколько дней вынашивала в голове план по избиению Малфоя, знала, что Фред ее поймет, даже если она просто скажет ему уйти — серьезно и по-настоящему, без шуток. И не сделала ни того, ни другого. — Думаешь, мне слабо. Фред пожал плечом и наклонил голову. Хорошо, он взял ее на понт, они поцеловались и завели кучу детей, и на этом все сказочно завершилось, и все были счастливы, и я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало. Такое развитие событий посетило мозг Фреда и улетучилось сразу же, как и все остальные мысли, когда первый пункт действительно оказался выполненным. Гермиона все-таки взяла зубами полоску мармелада. Когда Фред опомнился, она была почти на середине. Он ее не поцеловал — не тогда, когда у нее полный рот мармелада. — Ты умудрилась разрушить безумно красивую сцену. Я разочарован и мой день разрушен. Гермиона дожевала, запила все остывшим чаем и рухнула обратно на кровать. Фред упал рядом. — Лучше? — Лучше. Фред приподнялся и положил голову на ладонь, как на очень скучной лекции. Смотрел в сторону, на балдахин, за которым стало темно — ночь висела у края гор, на потолок, на изголовье кровати. Посмотрел на ее губы — там все еще оставалась кислая посыпка, поэтому он забрал ее своими губами. Немцы говорят: сердце упало в штаны. Английская пословица о сердце, застрявшем в горле, не имеет никакого отношения к реальности, когда понимаешь, что орган с аортой упал прямо в пижаму. Чем заслужил я рай земной? Волосы тоже повели себя странно — встали дыбом прямо у кончиков. Своим ртом он взял ее верхнюю губу и укусил. И, разумеется, засмеялся. Гермиона взяла его двумя руками за лицо, чтобы прекратить это баловство, и ответила на поцелуй. Но видеть его лицо так близко к своему было очень непривычно и смешно. Все закончилось тем, что они смеялись друг другу в лицо, совсем не целуясь, а только касаясь друг друга кончиками носов, будто под веселящими чарами, если вы не поняли, а, вы все поняли. Фред выругался и зарылся носом в волосы Гермионы, чтобы просмеяться. — Неужели я так ужасно целуюсь? — Это был мой лучший поцелуй, — ответила Гермиона, и Фред ничего не мог с собой сделать — вздрогнул. — Я ставлю ему десять баллов, хотя бы за то, что он поучаствовал в конкурсе. Она говорила это очень спокойно, очень уверенно, как будто бы это не было для нее каким-то поражением. Но Фред все равно в ответ не засмеялся. Он лежал на животе и смотрел на нее сверху вниз. — И слава богу. Никогда не было желания косвенно поцеловаться с Роном. Если только, может, с Поттером. И потом он поцеловал ее еще и еще, следы слез на заплаканном лице пропали совсем, потом они поцеловались еще немного, Фред трогал ее за плечи и талию, осторожно задевал за мочки ушей, очерчивал контуры уха, видел себя в ее карих глазах, покровительственно целовал в щеки и нос, она из-за этого смеялась. В гостиной все разошлись. Патил и Браун, наверное, остались у соседок. Гермиона засыпала. Фред как раз досматривал сон, в котором Фрейд, выпуская клубы дыма, отчитывал его за нудистское дефиле в библиотеке, когда по всей башне раздался крик и ноги гриффиндорцев затопали по лестницам. Гермиона подскочила, Фред тоже. Молча она показала ему на дверь. Он спустился первым, и след навек пропал; в гостиной уже была куча народу, но никто не обратил внимания на то, что Фред появился со стороны комнат девочек. Рон стоял посреди толпы и что-то кричал. — У нас что, продолжение банкета? — спросил Фред, широко улыбаясь. На лестнице появилась Гермиона; потом пришел Перси, Макгонагалл, а Рон продолжал демонстрировать публике, с какой гримасой и с какой бесчеловечной жестокостью этой ночью на его жизнь покушался Сириус Блэк.