— Ты опять?
Дэнни недовольно вздергивает бровь, перехватывая руку Фрэнка. Наивный, он пытался просто отмахнуться. Поджимая губы в немом укоре, мужчина легко тянет рукав домашней спортивной кофты, обнажая кровавые подтеки. Ведет пальцами по бледной коже. Вдоль алеющих царапин, порезами назвать
это язык не повернется, надавливая. Фрэнк молчит, только недовольно хмурится. Оскалился бы, если бы не продолжал свои ничтожные попытки контроля. Противится чувству, борется с самим собой.
Вновь.
Пальцы в кожаных перчатках скользят ниже по предплечью, оттягивая рукав, обводят контуры очередного тату. У Фрэнка их слишком много, он никак не остановится. Размазывают кровь.
— Опять ранишь себя, — Дэнни недовольно цокает языком. — Тату испортишь.
— Это не так работает, — Фрэнк недовольно дергает губой, отводя колкий злой взгляд. Ему стыдно, как бы он ни противился. И Дэнни видит это. Каждый раз видит, не
вовремя оказывается рядом. — Шрамов не будет. И тебя ведь не это волнует!
Он отдергивает руку, нервно разминая пальцы. На бледной коже, даже сквозь размазанную кровь, видны алеющие следы от пальцев. Хватка у Дэнни просто стальная, особенно когда он зол. Либо когда в хорошем расположении духа, дела это не меняет. Он
знает, как оставить свой след. В истории, в газете, на теле. Всегда так делает, заставляет шарфом кутаться, перчатки натягивать повыше.
Каждый грёбанный раз.
Фрэнк только крепче сжимает нож, с трудом сдерживаясь, чтобы не перехватить его за лезвие. Послушно отступает, вжимаясь лопатками в стену, стоит Дэнни только приблизиться. Перехватывает взметнувшуюся в воздух ленту, стискивая, когда с куда большим удовольствием впился бы сейчас с той же силой в горло её владельца. Остервенело тянет на себя, хочет, чтобы Дэнни потерял баланс. И, впервые, кажется, успешно. В стену прямо у виска с глухим стуком упирается лезвие охотничьего ножа, шею опаляет горячее дыхание.
— Ты также делаешь с ними? — ядовито шепчет Фрэнк, с силой сжимая ленту, наматывая ту на кулак, не давая мужчине ни единой возможности отстраниться. — Когда они пугаются, прячутся от тебя по этим ублюдским шкафам. Также тычешь ножом у их виска, когда хочется вскрыть им горло?
Трещит, разрываемая слегка притупившимся ножом черная ткань. Резкими нервными движениями Фрэнк дергает ее из стороны в сторону, словно пытаясь именно разорвать, не разрезать. Дэнни глубоко вздыхает, а руки в перчатках легко лишают юношу этой совершенно дурацкой толстовки, позаимствованной у кого-то. Фрэнк такое не носит, слишком яркое. Лишнее. Чуждое, и совершенно ненужное.
Верхняя одежда и то, что от нее осталось, падает к ногам черно-желтым кулем. Раздосадованный тем, что позволил зажать себя в угол, Фрэнк дергается даже сейчас, когда послушно обхватывает худыми ногами крепкие бедра. Даже когда падает на диван, мерзким кожаным холодом обжигающий спину. Поднимает презрительный взгляд темных глаз и непозволительно долго смотрит на лицо Дэнни. Любуется. И не он один. Впивается короткими ногтями в широкие плечи, оставляя алеющие полосы. Коротко злобно усмехается, чувствуя кровавую влагу под пальцами, когда Дэнни шумно выдыхает. Лишь сильнее сжимает идеально-чистую кожу. На ней ничего. Ни шрама, татуировки, даже родинок нет.
Дэнни — зеркальная противоположность Фрэнка. Высокий, спокойный и рассудительный, он кажется слишком взрослым на фоне дерганого субтильного, пусть он этого и не признает, подростка. Фрэнк ниже своих сверстников, дышит Дэнни в плечо, недовольно рыча, похожий сейчас на разъяренного добермана, который лишь ждет команды атаковать. Он худой. Настолько, что пальцы мужчины сейчас с легкостью пересчитывают его ребра, спускаясь к тазовым косточкам. Подтянутый и жилистый. Весь в шрамах, руки в порезах. Кожа запачкана татуировками, как красивыми — череп на шее, — так и простецкими партаками, еще не перекрытыми чем-то достойным.
— Опять, — Фрэнк хмурится. Злится. Его выводит из себя это молчание, осуждающий взгляд из-под ресниц. — Ты опять это делаешь!
— Опять, — шелестящим шепотом отзывается Дэнни, сводя запястья парня вместе и легко сцепляя их черной лентой. Слишком сильно затягивает, позволяя себе короткую, мудрую улыбку.
Фрэнк безоговорочно доверяет ему, пусть и не говорит вслух. Он показывает это. Пусть ёрзает, огрызается, но позволяет себя обездвижить, оседлать бедра, откинуть со звоном запятнанный его кровью нож. На этот раз — его собственной.
Дэнни тянется к нему, с трудом сдерживая смех, когда Фрэнк подается вперед.
Хочет. Никогда не попросит. Пальцы в черных перчатках мертвой хваткой смыкаются на его челюсти, фиксируют. Грубым, отточенным до автоматизма движением, надавливают, вынуждая Фрэнка приоткрыть рот. Обводят контур губ, когда вторая рука касается точеных скул, словно высеченных из камня. Выделываясь, Фрэнк делает вид, что нехотя, на деле же с самым что ни на есть животным желанием, облизывает два пальца, скользящие по губам.
Дэнни беззвучно смеется, не закрывая глаз, ему нравится мучить Фрэнка, глядя ему в глаза
постоянно, подается вперед. Обводит кончиком языка сухие обветренные губы, словно пробуя на вкус. Легко кусает, до дрожи пошло усмехаясь, посасывает нижнюю губу, оставляет легкий поцелуй. Оба сейчас отчетливо ощущают металлический привкус во рту, и от этого срывает крышу. Фрэнк рывком подается вперед, впиваясь в губы мужчины требовательным поцелуем. Резкий, дёрганый, рваный. Рано или поздно, Дэнни подчиняется ставшему уже привычным напору. Послушно открывает рот, позволяя Фрэнку все то, чего ему так хочется. Пусть поцелуи в дамских романах зачастую описывают, как битву, здесь ей места нет. Лишь охотник и его добыча, убийца и жертва. И еще не ясно, кто из них сейчас охотится. Фрэнк что-то неразборчиво рычит от удовольствия, стоит ему оторваться, перевести дыхание. Ругается, беззвучно, конечно же. Он знает, чего Дэнни не любит более всего, — пустой болтовни.
Мужчина, хмурясь, подается вперед вновь, с нечеловеческой силой вжимая парня в потрепанные подушки. Руки сжимаются на вытатуированном черепе, вырывая из горла хрип. Фрэнк ёрзает, на этот раз специально, выводит мужчину из равновесия. Он хочет его. Хочет выбесить, снять с лица эту маску каменного спокойствия, которому позавидовали бы даже изваяния острова Пасхи. Парень сейчас даже не морщится оттого, что из-под ленты, стягивающей запястья, начинает сочиться сукровица вперемешку с кровью. Ему не больно.
Это — не боль. Лишь ее жалкие отголоски. Между мужчинами нет места тому, что люди зовут болью, только ее производным. Это не те мучения, в которых Ева рожала Каина, не та агония, в которой мучились, сгорая на войне, сотни и тысячи армий мира. Здесь же было только наслаждение, тягучее и томительное, подобное патоке. Разрываемое тем, что пугает людей. Кровавыми пятнами на полу и простынях, сбитым дыханием, царапинами? Нет, глубокими порезами.
— Я… — задыхаясь, хрипит Фрэнк, мысленно матерясь из-за невозможности разодрать руки Дэнни в кровь. Чёрт бы побрал его перчатки!
— М? — он заинтересованно изгибает бровь, отрываясь от искусанных кровоточащих губ, скорее напоминающих сейчас измочаленные куски мяса.
— Хочу, — коротко выдыхает парень, хмурясь так, что темнеет в глазах.
Просить дважды не приходится. Дэнни коротко кивает, ни секунды не сомневаясь. Подхватив идеально наточенный нож, легким движением рассекает ленты, что удерживали кисти Фрэнка. Вкладывает лезвие в руку парня, вцепляется в кровящие следы на запястьях и тянет на себя. Откинувшись на спину, позволяет Фрэнку усесться сверху. Довольно улыбается, проводя рукой от выступающих на бледной коже ключиц до пупка, задевая пирсинг на правом соске. Смотрит на кровавые следы от пальцев.
— Тебе идет, — тихо шелестит Дэнни, все-таки скидывая капюшон. Благо, тот не крепился к разорванному плащу. — Этот вид.
— В который раз слышу, — фыркает парень. Слишком быстро, чтобы скрыть какую-то нотку ликования в голосе. Даже не пытался.
Скользит по неровно вздымающейся груди, отражая свет от пламени, пляшущего в камине, лезвие ножа. Фрэнку стоит больших усилий не спешить. Он растягивает процесс, впитывая в себя каждый его миг. Оттягивает ту секунду, когда заставит Дэнни застонать.
Его тело совершенно. Ни грамма лишнего жира, лишь перекатывающиеся под кожей стальные мышцы. Порезы, что оставляет Фрэнк, не глубокие. Но их достаточно, чтобы заставить Дэнни закрыть глаза, чтобы, поддавшись странному животному порыву, прильнуть к его груди, слизывая кровь. Вновь ёрзая, на этот раз сжимая бедра мужчины, коснуться губами соска. Облизать его, ждать реакции и, не сдержавшись, прикусить, не рассчитав силы. Хотя Фрэнк и не планировал.
Дэнни запрокидывает голову, хотя казалось, что дальше уже некуда. Тихо выдыхает, срываясь на стон. Всегда тихий, практически бесшумный, он стонет по-особенному. Томный, глухой, от него сводит поджилки. Фрэнк, наслаждаясь произведенным эффектом, поднимается выше. Целует шею, усеивая ее цветками гематом, кусает до крови ключицы. Спускается ниже и ниже. Дэнни стонет вновь, когда в сторону летит ремень от брюк, а губы Фрэнка находят его пах. Этот стон отличается. Он протяжный, гортанный, словно бы непроизвольный.
Не выдерживая, Фрэнк бросается на Дэнни с ножом. В последнюю секунду дергается, по самую рукоять вгоняя орудие сотен убийств в подлокотник дивана прямо у виска мужчины.
Дэнни безоговорочно доверяет Фрэнку, и ему не надо говорить об этом вслух. Парень все равно не поверит, злобно ухмыльнется и съязвит. Даже не вздрагивает, увидев несущийся к лицу нож, не пытается остановить. Он знает, что Фрэнк не ранит его
на самом деле.
— Ты тоже так делаешь, — глухо шепчет Дэнни, сжимая в кулаке волосы парня и притягивая его к себе. Целуя так, как
он хочет. А хочет он глубоко, долго и влажно. — Приставляешь нож к горлу. Наслаждаешься их коротким вскриком, ужасом в глазах, когда они видят тебя, распахивающим дверцы шкафа, в котором они пытались укрыться.
— А ты сегодня неприлично разговорчив! — рычит Фрэнк. Его бесит, когда Дэнни прерывается.
Для самой изощренной из пыток, мужчине не нужен нож. Ему достаточно его самого. Редко, даже никогда, ему удавалось ощущать ту искру удовольствия, бесконечно воспеваемого в желтой прессе. Раньше Фрэнк и не подозревал, что Дэнни сможет пытать удовольствием куда сильнее, чем страшнейшей болью. Стоит мужчине снять перчатки и огладить ледяными пальцами живот парня, стягивая с него мешковатые домашние штаны, как по телу Фрэнка проходится электрический разряд. Он вздрагивает, бесстыдно выдавая все свои эмоции. Не умея скрывать их, только что-то неразборчиво рычит, лишь сильнее сжимая бедра Дэнни.
Непривычно послушный, Фрэнк резко двигается, стоило мужчине лишь приподнять его бедра. Он глухо стонет, раздирая сухое от частого дыхания горло в кровь. Дэнни же двигается ровно, быстро, жёстко и болезненно, притягивая к себе парня и раз за разом впиваясь в его губы.
— Не… смей! — рявкает Фрэнк, стоит ему заметить, как Дэнни прикрывает глаза, как сбивается на миг его дыхание.
Одним рывком вскочив, он тянет мужчину на себя. Благо, тот не сопротивляется. Фрэнк действительно не уверен в том, что он смог бы сейчас сделать хоть что-то, если бы Дэнни хоть на миг решил воспротивиться. Тело его настолько напряжено, что Фрэнк едва не дрожит. Перед глазами все плывет, руки трясутся, словно бы он выпил таблетки от сна, кофе и энергетик разом. И бьется в сознании лишь одна ясная мысль.
— Ты со мной?.. — непривычно тихо шепчет Фрэнк, непривычно нежно, прильнув к уху Дэнни, буквально падая ему на спину, ведь руки уже не держат.
Ответа не было. Лишь сплелись аккуратные и длинные пальцы с теми, у которых были в кровь сбиты костяшки, где кровь же запеклась под ногтями. Выдохнув, едва не задыхаясь, Фрэнк льнет к Дэнни, рыча словно дикий зверь. Прижимается с такой силой, словно хочет навечно сплавить их тела. И в тот же миг тело пронзает вспышка чего-то, чему нет описания. Не боль, не удовольствие, но их самое коварное дитя —
Наслаждение.
***
— Это я забираю, — Дэнни мягко улыбается, поигрывая в левой руке баночкой с таблетками. Которой уже по счёту?..
— Ты никогда раньше не отвечал на мой последний вопрос. Я думал, — безразлично отзывается Фрэнк, — ты — побочный эффект моих колёс. Мираж.
— Нет, Фрэнк, — он так редко зовёт его по имени. От звуков ф. р. э. н. к, сорвавшихся с губ мужчины, по обнаженной спине, исполосованной багровеющими росчерками, проносится рой мурашек. — Больше не занимайся самоистязанием.
— Галлюцинация? — предполагает парень, превозмогая судорогу, что свела челюсть.
— Призрак прошлого Рождества, — Дэнни широко улыбается, доставая из складок плаща фотоаппарат. — Что всегда с тобой.
— Рождества? — Фрэнк недовольно дергает щекой. Опять эти дурацкие шуточки.
— В ту ночь здесь были подарки, — мужчина кивает на облысевшую ель у камина. — А ты был здесь.
Фрэнк переводит взгляд на многострадальный диван, видавший и лучшие времена. Мозг ударом тока пронзает воспоминание.
— Был здесь… с тобой.
