Мир для них двоих.

Он бежит быстро, едва успевая передвигать ногами и не спотыкаться об камни, что раскиданы по всей тропинке. Деревья мешают, некоторые их ветви едва не бьют по лицу, заставляя терять скорость и уворачиваться от столь ненавистной листвы. Итер, который бежит позади, кажется, настигает Скару, и от этого адреналин повышается. Путешественник быстрый, словно молния. Все его приключения явно влияют на физическую подготовку, а опыт в битвах даёт о себе знать. Он бежит напролом, едва ли замедляясь, когда уворачивается от очередного препятствия. Он явно быстрее, чем Скарамучча рассчитывал. Но это ему не мешает улыбаться во все зубы, и с хитрим, но озорным взглядом вытворять всё, что хочет. Здесь нет правил. Видя очередное дерево на пути, Скара хватается за него ладонью, не сильно держа. Дальше в ход идёт всё его умение быть настолько изворотливым, каким только может. Он быстро огибает это дерево, опираясь на руку и бежит уже в противоположную сторону. Эфир, явно ожидавший какой-то хитрости от Странника, резко затормозил, едва не запинаясь об корень дерева, торчащий из земли. Он усмехается, и в его очах явно распаляется огонь. Итер оборачивается через плечо, чтобы встретить взор уже столь родных и любимых глаз. Они блистают, будто всё ночное небо, полностью заполненное звёздами, сейчас находится в них. И это завораживает. Так же, как и этот азарт, что будто выходит через край и заполняет весь их мир на данный момент. Скара улыбается, не насмешливо. Скорее с какой-то любовью, радостью и, Итер бы сказал, спокойствием. Не физическим явно, душевным. Таким родным, чем-то естественным. И когда Эфир слышит: -Что, иссохся? Так и знал, что тебе меня не поймать! Итер готов поклясться, что в голосе Скары искрила нежность. Своеобразная, понятная лишь им двоим. Та, что непостижима всему миру. И Путешественник понимает, что теперь, его главная цель — утереть нос Страннику, чтобы не зазнавался. И Итер спокойно разворачивается, делает рваный вдох, наполняя лёгкие малой долей кислорода. Одну ногу он уводит назад, другая же становится впереди. Сердце бьётся быстро, неумолимо, будто только лишь его ритм заставляет всё тело так гореть и покрываться мурашками. И он рванул вперёд, не в полную силу, сохраняя остатки разума, чтобы затем не свалиться с ног лишь из-за обычных догонялок. Ему хватает тридцать секунд, чтобы добежать до Скарамуччи. Тот оборачивается в изумлении, в его глазах так и блещет это: «Какого чёрта?!» Итер лишь улыбается, и с разбегу запрыгивает на спину Странника. И о Боги, они оба пали на землю! Путешественник смеётся, лёжа сверху на любимом, в то время как под ним идёт лишь возмущённый тон, ворчание, что-то похожее на: «Можно было и поаккуратнее! Теперь я весь в пыли и грязи!» Чтобы Итера в конце-концов скинули себя, но одарили таким заботливым взглядом и таким родным: «Ты в порядке? Не ударился, или моё тело всё же справилось с миссией «защитить любовь моей жизни»? Эфир словно светится, щёки становятся пунцовыми, а по телу растекается тепло. Он улыбается, и явно наслаждается такой прогулкой. Итер соскучился. Он очень жаждал этой встречи. Уехав в Мондштадт на праздник, чтобы повидаться с давними друзьями, а так же насладиться атмосферой праздника. Но к его сожалению всё оказалось не так сладко, как он думал. Итер и представить себе не мог, что ему будет так не хватать своего Странника. Его подколов, пары капель флирта и обычных разговоров. Ему безумно не хватало всего этого. Ему просто не хватало Скарамуччи. И даже все те люди, с которыми он успел повидаться, обсудить всё за чашкой чая, Паймон, которая постоянно лепетала что-то ему на ухо, не смогли закрыть эту странную трещину в сердце. Она была бездонной, будто из неё что-то вытекало, высасывалось и уходило в никуда. И он очень счастлив сидеть здесь, на грязной тропинке, полностью в пыли, учащённым дыханием от недавнего бега и любимым. Итер бросается на него сверху, усаживается удобно и комфортно, и улыбается ещё шире. Странник смотрит с явным недоумением, но не останавливает. Он завороженно наблюдает за видом столь радостного Путешественника. И в его голове абсолютно не укладывается, как они перешли к этому. Если буквально год назад хотели перерубить друг другу глотки, растерзать всё тело, и покалечить наконец. Чтобы не мешали планам. Сейчас же, Скарамучча чисто из вредности уворачивается от поцелуев Итера. Тот светится, глаза искрятся, а улыбка всё так же на нём. Руки Странника будто пригвоздили к земле, а вес родного тела на нём не даёт ему встать. Но он и не собирался. И засмотревшись на столь прекрасного Итера, он пропускает один лёгкий, едва касающийся щеки поцелуй. Он словно ветер, столь мягкий, незаметный, но при этом горящий. Косвенно ощущающийся на коже. И этого одного промаха хватило, чтобы Итер полностью сгорел. Он был словно солнце, такое же яркой и жаждущее этих прикосновений. Скарамучча явно ослепнет до конца, если не прикроет глаза. Но он не собирается. Хочет впитать все эти моменты, когда его личное солнце так сияет. В животе что-то странное. Такое.. рассыпчатое. Оно вызывает мурашки, и непонятное тепло, разливающееся по телу. Итер же, наконец не видя ни доли вредности или сопротивления со стороны партнёра, убирает свои руки с запястий Скары, и перемещает их ему на щёки. Гладит их, мягко проводит большими пальцами и вырисовывает странные узоры. Он целует каждый миллиметр кожи, до которого лишь может дотронуться. Выражает всё то, что накопилось, всё это нетерпение, страсть, ожидание, любовь и желание. Желание быть ближе, всегда рядом и всегда вместе. Скара же, наслаждаясь столь неожиданными для него, но безумно приятными ласками, идёт навстречу. Снимает чужие ладони с лица, видя недоумение, но в следующий момент он сковывает их руки в крепкий замок. Поддаётся вперёд и впивается жарким поцелуем в губы напротив. Уже закат, ветер дует медленно, будто растягивая удовольствие, а птицы щебечут затяжно, растягивая каждую ноту. Двое парней сидят у озера, наслаждаясь компанией друг друга, сплетая пальцы вместе, и поддерживая непринуждённую, неспешную беседу. Им есть о чём поговорить, над чем посмеяться, и что сделать. И им хорошо. Они будто в своём мире лишь для двоих, куда никто не сможет проникнуть, чтобы нарушить идиллию. Попросту не смогут.