I know sometimes things may not always make sense to you right now But hey, what daddy always tell you? Straighten up little soldier Stiffen up that upper lip What you crying about? You got me Mockingbird — Eminem
Когда Кенни шагал по улице в этот тёплый августовский день с четырехлетним мальчиком за руку, а маленькая ручка удерживала его руку, он решил, что не позволит забрать им малыша. Те стервятники сидящие за рабочими столами, с их роботоподобной речью, не смеют указывать ему, что он не способен позаботиться об этом мальчике. Он должен сдержать свое обещание. — Кенни, — немного раздраженный, тихий голосок позвал его. Кенни посмотрел вниз и встретил утомлённый взгляд: — Тяжело, — он замахал их скрепленными руками. Кенни вздохнул и присел, чтобы взять его на руки. Так или иначе, мальчик оживился. Кенни носил на работе гораздо более тяжелые вещи и никогда не жаловался. Да, у него была работа, надёжная, и он платил свои чёртовы налоги. Малыш мог бы оставаться в детском саду, пока он бы работал. Не так ли поступают все родители? Но нет, поскольку у него была судимость, а в его деле фигурировало агрессивное поведение, они хотели отправить Леви в приют на усыновление. Так, как будто у ребёнка не было живых родственников, готовых принять его и, черт возьми, подходящих для этого. Может быть, орать на ту стерву за столом о том, что он не ебаный изверг, избивающий детей, было не самым мудрым решением, но теперь те суки присели ему на хвост. Они решили отобрать его племянника. Кенни позвонил начальнику и попросил дать отгул, чтобы решить свои личные проблемы. Его начальник, будучи добропорядочным в этом деле человеком, понимал в какой затруднительной ситуации тот находился из-за смерти сестры и забота о племяннике. Кенни пропустил часть об этой дурной системе. Кенни и его сестра имели дело с этой чёртовой системой всю свою жизнь. И когда им исполнилось восемнадцать, они находились в этом и по отдельности. У них как-то получалось. Но болезнь не выбирает себе любимчиков, поэтому Кушель не стало. А теперь и Опека хотела отобрать её сына. Кенни запасся едой, достаточной на период двухнедельного отпуска, и забаррикадировался с мальчиком в своей квартире, ожидая их. Они придут. Он знал, что придут. И находился в обозримом стрессе. Леви не был разговорчивым ребёнком, и Кенни был благодарен ему за это. Он не знал, как заботиться о ребенке, за исключением нескольких советов из Google. Он кормил и купал его ежедневно. Он сушил и расчесывал его волосы и удостоверялся, что мальчик почистил зубы и ложился спать вовремя. Но он не знал, что делать еще. Мальчик не любил смотреть телевизор, честно говоря, Кенни тоже. Дни тянулись с напряжением из-за надвигающейся угрозы в виде сотрудников Опеки, которые придут, чтобы оторвать мальчика от него. Чтобы отвлечь свой разум, Кенни сел за свой обеденный стол с деревянными брусками и принялся вырезать небольшой предмет. Деревянные чашки, фигуры животных, чтобы закончить все эти работы, требовались концентрация и время. Поэтому он почувствовал на себе взгляд мальчика, который смотрел на него из-за угла двери. В первые дни он убегал, когда их взгляды встречались, но постепенно стал менее пугливый. Он остался, стоял под дверным косяком не шевелясь и пристально смотря. — Дитя, подойти сюда, — сказал Кенни на четвёртый день такого напряжённого состояния. Леви осторожно подошел к столу. — Садись. Леви повиновался и молча посмотрел на объект, который вырезал Кенни. — Что это? — Я не знаю, — пробормотал Леви. — Как ты не знаешь? — спросил Кенни, нахмурившись. — Это медведь. — Медведь? — спросил Леви, недоверчиво взглянув на него. — Медведи так не выглядят. Они дружелюбные и мягкие. У меня был один. — Они злобные в реальной жизни. Леви расширил глаза от удивления, — Медведи настоящие? Кенни поджал губы, но не усмехнулся. Ребёнку всего четыре. — Да, они настоящие. Кенни пошарил в заднем кармане и достал телефон. Леви посмотрел на фотографию широко раскрытыми глазами и был озадачен. — Видишь? Опасные, ублюдки. — Ублюдки, — повторил Леви. Кенни же настороженно посмотрел на ребенка. — О, черт, — снова ругнулся, — дерьмо, — и снова. — Не говори такие слова кому-либо, кто придет сюда позже, окей? — Почему? — Э-э, — потёр лоб Кенни, — потому что, э, если ты скажешь их, то медведь вроде этого, — он ткнул в телефон, — придёт к нам и съест нас. Леви ахнул и расширил глаза, прежде чем кивнуть. Кенни глубоко вздохнул. — Ты уверен, что не хочешь посмотреть что-нибудь по телевизору, дитя? Леви все еще смотрел на медведя. — Угу, мультики глупые, — пробормотал он, — а где медведи живут? — В их домах, — сказал Кенни не слишком заморачиваясь. — В их домах? — Угу. — Они живут в таких же домах, как этот? — Нет, они живут в пещерах. — Что такое пещера? Так много вопросов. Кенни вздохнул и немного застонал, — Это дыра в скалах, и они там живут. — Дыра в скале… — повторил Леви и посмотрел на деревянную скульптуру медведя, сделанную его дядей. Кенни не мог представить, что сейчас происходит в голове у этого ребенка. Но он мысленно отметил про себя сделать что-нибудь с отсутствием интереса его племянника к мультикам***
Через полторы недели после того, как Кенни забаррикадировался с Леви в своей квартире, в дверь постучали, а его сердце забилось сильнее. Кровь отхлынула от лица, он уронил волчок, который самолично вырезал, тот громко грохнулся на треснувшую плитку пола в его гостиной. Леви посмотрел на него. — Обронил, — сказал Леви и улыбнулся, — растяпа. Ребёнок не понимал, что происходит, пока не заметил как изменилось выражение лица у дяди со спокойного на натянуто-напряженное. — Ох, твою ж... это они, — прошипел Кенни, оглядываясь по сторонам. В квартире было аккуратно и чисто, за исключением пары игрушек тут и там. Но поспешил собрать их и поставить на полку. Леви глядел на него в полной тишине, как и Кенни на ребёнка в ответ. Он наклонился и взяв за подмышки, прижал к своей груди, придерживая ребёнка. Леви не сопротивлялся, но был сбит с толку. Конечно, он не понимал. Кенни прошёл к двери и сдвинул крышечку с дверного глазка, чтобы посмотреть наружу. Но ничего не увидел, кроме макушки пепельных волос. Он не знал, что делать, а Леви глядел на него. Кенни прикусил нижнюю губу и закрыл глаза, прежде чем, стиснув зубы, открыть дверь. Перед ним оказался самый низкий человек, которого он когда-либо видел. Однако он был красив. У него были светлые пепельные волосы и ярчайшие голубые глаза, которые Кенни раньше даже и не встречал. Улыбка озарила лицо мужчины, когда они встретились глазами. Кенни не ответил взаимностью. Он крепко прижал Леви к груди. — Мистер Кенни Аккерман, — незнакомец поздоровался с ним мягким, дружелюбным голосом, — Меня зовут Ури Райсс, я из Отдела опеки и попечительства. Кенни пришлось сдержать свой гнев, но он не скрывал своего недоверия. — Я догадался, — коротко ответил он. — Вы не отвечаете на мои звонки, — сказал Ури Райсс. Кенни сглотнул и уставился на коротышку. — Могу я войти? — Есть ли у меня выбор, кроме как позволить вам войти? — спросил Кенни в ответ сквозь стиснутые зубы, отступая в сторону, чтобы впустить его в свою квартиру. И Кенни последовал за этим человеком, у которого была власть отобрать у него сына сестры. — У вас здесь мило, — мягко сказал Ури Райсс, осмотрев гостиную, которая одновременно служила и кухней, — можно присесть? — Конечно, — сказал Кенни. Они сидели за его обеденным столом прямо напротив друг друга. Кенни не отпускал Леви, который молчал и смотрел на маленького человека, который только что вытащил пачку бумаг из папки. Эти проклятые папки. И эти чертовы бумаги. — Я буду честен, мистер Аккерман, — сказал Ури, посмотрев на него. — Я не хочу отбирать у вас вашего племянника. — Но закон обязывает вас сделать это, — парировал Кенни, кинув злобный взгляд на гостя. — Слышал уже. — Пожалуйста, дайте мне закончить, — попросил Ури, — Я не хочу отбирать у вас вашего племянника, поэтому я буду бороться за ваши права, как официального опекуна, — просто сказал Ури. — Я знаю, что вы обещали вашей сестре защищать её сына. Я был там, когда вы прокричали это. Кенни открыл рот, но слова не шли из него. — Вы числились, как ближайший родственник Кушель Аккерман, — сказал он, — и, соответственно, числитесь ближайшим родственником ее сына, — объяснил Ури, — по этой причине вы являетесь его законным опекуном. Кенни молча уставился на Ури. Такого рассудительного и спокойного. — Вы отсидели свой срок и ни одно из ваших преступлений не включает жестокое обращение с детьми, и, когда я вижу вас сейчас, у меня нет сомнений на душе, что с вами этот мальчик будет более, чем в безопасности, — сказал Ури и мягко улыбнулся, переводя взгляд с ошеломленного Кенни на хмурого Леви. — У тебя такие же глаза, как у дяди, — Ури улыбнулся, а его глаза из-за этого мило прищурились, — ты счастлив здесь, Леви? Леви помедлил, прежде чем кивнуть, — Кенни показывает мне, как крутить волчок, — сказал он, — и сделал мне заводного краба. Ури улыбнулся так широко, что его глаза вновь зажмурились. Лицо Кенни вспыхнуло красным, когда улыбка Ури снова была обращена на него, — Я ваш союзник, мистер Аккерман. Этот мальчик никуда не отправится.***
Кенни все ещё не доверял, но тон Ури Райсса был добрым, не надменным или механическим, а в глазах не читалась ложь. — Ладно, — наконец, сказал он и, сглотнув, поставил Леви на пол. — Э-э, я… Хотите выпить чего-нибудь? Ури улыбнулся, — Если вы у вас найдётся чашечка кофе, то я бы не отказался. Спасибо за предложение, — сказал он, а затем посмотрел на Леви, — Ты можешь показать мне, как крутить этот волчок, Леви? Мне никто никогда не показывал! Леви молча кивнул и побежал туда, где его дядя поставил игрушку. Когда Кенни побрел на кухню, все еще настороженный, он увидел, как мальчик вернулся с волчком, который он вырезал для него. Леви обвил его веревкой, как он учил его. Он также заметил, что Ури уделяет искреннее внимание тому, что делает ребенок. Леви сильно потянул за веревку, и волчок быстро вращаясь полетел вниз. Леви посмотрел на Ури, который одобрительно улыбнулся и зааплодировал. — Как классно! — воскликнул Ури, на что Леви слегка улыбнулся, а его щеки порозовели. — Кенни растяпа, — спокойно сказал Леви, как будто кухня не находилась прямо здесь и его дядя не мог бы услышать его. — Иногда он терпит неудачу. Светлый смех Ури наполнил квартиру, — О, тогда, полагаю, ты лучше, чем он! — сказал Ури, когда Кенни разлил две чашки кофе, а затем апельсиновый сок для ребёнка в стакан. Его недоверие никуда не делось, но он цеплялся за маленькую искру надежды. Потому что он не был родителем, он с большим напряжением справлялся с базовыми вещами и он не справлялся с тем количеством вопросов, которые задавал ему четырехлетний мальчик, но Леви был сыном его сестры. И он никуда его не отпустит. Им придется повалить его на землю и снова упрятать за решётку, чтобы он позволил этому случиться.***
Ури не был обманщиком. Кенни вернулся к работе спустя неделю после их встречи и вопреки своим же сомнениям, позволил Ури смотреть за Леви, пока сам он работал. — Плотник, — сказал Ури, все же он узнал, чем Кенни зарабатывает на жизнь, — Конечно, вот почему ты можешь делать все эти милые игрушки. Щеки Кенни очень часто краснели, когда он был рядом с этим миниатюрным мужчиной со стальной силой воли. Ури изо всех сил боролся за то, чтобы Кенни стал законным опекуном Леви. Он боролся против системы, на которую работал, и пришёл к Кенни, чтобы обсудить с ним все и рассказать о прогрессе. Они встретились в кафе, поблизости от того места, где работал Кенни, чтобы поговорить об этом. Леви находился в детском саду на данный момент, и Кенни упрямо говорил, что заплатил и заплатит за это. Он мог обеспечить любую потребность своего племянника, и даже если Ури заслуживал доверия, он хотел, чтобы тот написал в своих клятых отчетах, что он мог это сделать. И он будет это делать до тех пор, пока ребенок будет в нем нуждаться. Чего он не рассчитывал, так это того, что с нетерпением будет ждать встречи с Ури Райссом и чаепития с ним, когда летние месяцы заканчивались и размеренно наступала осень, заполняя тротуары сухими листьями. На что он также не рассчитывал, так это умиротворение, которое охватывало его, когда он был с Ури, видел его улыбку и слушал его разговоры часто на спонтанные темы. И также он не рассчитывал влюбиться в человека, которому так не доверял. Но Ури заботился. Ури искренне заботился о Леви. И о нем тоже. — Ты хороший, но одинокий человек, Кенни, — сказал Ури во время их дневной встречи, — ты не думал когда-нибудь найти партнёра? Кенни пожал плечами и посмотрел на свой кофе, покачав головой, —Нет, — сказал он и посмотрел ему в лицо, — Зачем? Ты думаешь, ребенок не будет в порядке, если у него не будет матери или что-то в этом роде? — Ничуть, — нежно ответил Ури, отпивая свой кофе. — Просто хотел проверить, есть ли у тебя кто-нибудь на примете. Кенни не понял и снова сменил тему на то, как они продвигались по делу.***
Это случилось, когда однажды для разнообразия они встретились в парке, но все же за стаканами кофе и субботним днем. Кенни работал всю неделю на чрезвычайно привередливого заказчика и у него не было времени встретиться с ним. Он рассказывал Ури о заказчике, пока они наблюдали, как Леви играет на детской площадке, покрытой осенними красными и оранжевыми листьями, и тем, как он наслаждается их звуком под его ногами. — Этот мужик понятия не имел ни о какой-либо чёртовой вещи и не утыкался, Ури, — выдохнул Кенни, — Работа, которая заняла бы у нас, может быть, сколько? Два дня? Это забрало всю чёртову неделю, — простонал Кенни и дунул на свой кофе. — Даже мой начальник самый терпеливый ублюдок, которого ты когда-либо встречал, был готов въебать ему. Ури фыркнул от смеха в свой кофе, стрельнув взглядом на Кенни, — Могу себе представить, как неприятно, когда тебе говорят, что делать, когда ты настолько хорош в своем ремесле, — сказал он мягко, успокаивающе, — но теперь все позади. Я рад, что тебе больше не придется иметь дело с этим невыносимым человеком. Кенни выдохнул и до него дошло, что он делает — жалуется Ури Райссу, сотруднику Опеки и попечительства, который последние несколько месяцев помогал ему бороться за опеку над своим племянником и чьей компании он жаждал. По чьим улыбкам он тосковал. Чьего прикосновения он хотел. Он цыкнул языком и отхлебнул кофе, наполняясь раздражением. — Ты сказал, что это важно… — сказал он, глядя на своего племянника, который только что забрался на высокую горку, на которую он велел ему не подниматься без него или Ури рядом с ним. Кенни расширил глаза и отшвырнул кофе в сторону. Оно шлепнулось на землю. Кенни бросился на детскую площадку и схватил мальчика за плечи. — Я же говорил тебе не взбираться, — строго сказал он. Леви замер и посмотрел на него, оба сердитых взгляда были направленны друг на друга. — Ты можешь упасть и получить травму, шельмец, — посетовал Кенни. — Ладно, давай, я сейчас здесь. Сказал он, на что Леви немного улыбнулся. — Не наглей! Помнишь медведя? Он придёт и заберёт нас. Леви вздрогнул и кивнул. Он поднялся на верх горки и скатился вниз в кучу сухих листьев. Ури стоял и держал в руке свой кофе и улыбался, когда увидел, что Кенни возвращается после монолога, обращенного к Леви, о том, чтобы он не поднимался на горку без него или Ури рядом. — Медведь? — сказал Ури и захихикал, — Это то, что ты говоришь ему, когда он дурно себя ведет? Что за медведь придет забрать вас? Кенни посмотрел на него. — Это не насмешка, Кенни, — пообещал Ури и улыбнулся, а осенний ветерок растрепал его мягкие светлые волосы. — Это нормально, говорить детям что-нибудь, что они побаиваются и также правильно, что ты говоришь, что и тебя этот медведь заберет, — спокойно сказал Ури и Кенни глубоко вздохнул, взглянув на разлитый по земле кофе. — То, что я хотел сказать тебя сегодня, так это то, что мы сделали это, — сказал Ури, и Кенни посмотрел на него, а его сердце бросилось в галоп. — Ты законный опекун Леви. Поздравляю. Сказав это, Ури широко улыбнулся, а его голубые глаза вновь зажмурились от счастья. Кенни открыл рот, затем закрыл, и затем вновь открыл. После всех этих месяцев фрустрации, он с трудом мог поверить в это. Он закрыл лицо ладонями с ошеломляющим облегчением, затем поднял взгляд на чистое голубое небо с большими облаками, которые угрожали превратится в дождь, но ни тогда, ни сейчас. Он почувствовал, что его губы изогнулись в улыбке, когда он посмотрел на небо и указал на него, прежде чем вновь посмотреть вниз на маленького человека, который помог ему сдержать обещание, который помог ему сберечь мальчика его сестры. Ури не сопротивляться, когда Кенни наклонился и обнял так крепко, что он не устоял на ногах, прижимаемый к груди. Кенни не думал, что он делает. Это была благодарность и его плохо скрываемые чувства к этому мужчине, которые бурлили в нем и наконец вышли наружу. Только когда он услышал мягкий смех Ури возле своего уха, он понял, что натворил и пожалел об этом, быстро опуская его обратно. — Я… Я… извини, — запинался Кенни, чувствуя, как вспыхивает лицо. — Я просто… Я… — Я надеялся, ты меня поцелуешь, — нежно сказал Ури, а его щеки сладко порозовели, но не от стыда. — Но и это тоже хорошо. Кенни открыл рот и изумленно глядел на него. — Я не влюбился в тебя с первого взгляда, Кенни Аккерман, — сказал Ури, улыбаясь, — но все же полностью был очарован тем, каким неоднозначно красивым ты был. Смущение Кенни говорило все за него. — Как правило, я хорошо разбираюсь в людях и их намерениях, это моя работа, — продолжил Ури. — И таким же образом я узнал, что ты желаешь, чтобы твой племянник был обеспечен в чистоте и спокойствии, и у тебя есть все необходимое для того, чтобы позаботиться об этом. А еще, я могу сказать, что то, как ты смотришь на меня показывает, что мои чувства во многом взаимны, — сказал он вздохнув. Почему Ури такой красноречивый? Кенни цыкнул языком и облизал губы. Вместо использования слов, он наклонился и обнял Ури за талию, а другую положил на щёку, наклоняя голову. Когда он поцеловал его в губы, прямо там посреди парка, осенний ветерок трепал их волосы и скрывал сухие деревья томными вихрями вокруг этого места. На вкус было, как кофе. Ступни Ури не касались земли, когда он обвил руками шею Кенни отвечая на поцелуй. Леви прекратил играть, когда заметил, что что-то странное происходило между его дядей и Ури. Он подошёл туда, где они были и уставился, внимательно наблюдая, как они целуются. — Что вы делаете? — Спросил Леви, и Кенни тут же ослабил хватку на Ури, губы наполнились кровью и увлажнились, оба покраснели и немного испугались. — Целуемся, — мягко объяснил Ури. — Целуетесь? В губы? — спросил Леви в недоумении. — Это та вещь, когда взрослые люди целуют друг друга, чтобы передать им свои чувства, — сказал Ури, а лицо Кенни приобрело цвет спелого помидора. Леви указал на него. — Тогда почему у Кенни красное лицо? И у тебя тоже? — Так они выражаются через наши лица, — сказал Ури, и Кенни нахмурился, заставив его засмеялся, — А сейчас, давайте вернемся обратно. Здесь становится немного прохладно, и солнце вот-вот сядет.***
С тех пор отношения Кенни и Ури расцвели. Путь к этому был медленным, но постепенно Ури оставался в квартире Кенни, и они втроем каждый раз собирались провести некоторое время вместе. Кенни было неловко, но трудно было назвать его непригодным родителем. Он был суров и ворчлив, но ведь и у ребёнка были его гены, а ворчливость, очевидно, была в этих генах. Ури очень умилялся, видя, как они пристально и сердито смотрели друг на друга всякий раз, когда что-то шло не по их усмотрению. Был ранний мартовский день, когда Кенни предложил Ури пожениться. Совершенно внезапно. Он купил кольца, встал на одно колено и попросил выйти за него замуж в том же парке, где они впервые поцеловались. Кенни не хотел настоящей церемонии. Он был более чем доволен обручальными кольцами и законным браком с Ури. На что он не рассчитывал, так это на желание Ури официально изменить свою фамилию на Аккерман. — Фамилия Леви тоже Аккерман, — размышлял Ури, — Я не близок со своей семьей, — мягко сказал он, — они никогда не принимали мою ориентацию и были против того направления работы, которое я выбрал, так что да, я очень хотел бы быть Аккерманом. Кенни был счастливее, чем мог бы выразить. Ури уже рассказал ему о своей непристойно богатой и отвратительной семье, так что он понял его причины. Но счастье, которое он чувствовал, не имело к этому никакого отношения. — Ури Аккерман, — сказал он вслух, и Ури улыбнулся, — приятно звучит. — Я знаю, а еще, я думал об этом все это время, — сказал Ури, прижимаясь к груди Кенни за вечер до того, как они поженились. Кенни прижимал его к своей обнаженной груди, давая ему впитаться в его тепло и находя успокоение в запахе и весе его тела. Леви уже лег в постель, а Ури будет ночевать в квартире Кенни, — но может быть, нам стоит подумать о доме для нас троих. Кенни посмотрел на него и хмыкнул, оглядываясь по сторонам, — Да-а, может быть, ибо это тесная квартирка, и твоя квартирка реально небольшая, — сказал он тихо, целуя улыбку Ури, — может быть, дом со двором, чтобы негодяй бегал вокруг, — пробормотал он, —никогда видел ребенка с такой гребаной энергией, — Ури улыбнулся и положил голову ему на плечо, — Думаю, я могу построить ему игровую площадку… — пробормотал он и вздохнул, когда Ури поцеловал его в щеку, затем в челюсть и в шею, — Разве медовый месяц не должен быть завтра? — сказал Кенни, его щеки покраснели, а Ури лишь ухмыльнулся. — Ты так говоришь, как будто мы бережем себя только для секса после свадьбы, — сказал он резко, но мягко, затем, приблизил губы к его уху, — Хочу прокатиться на этом, — сказал он, покусывая ухо Кенни, накрывая ладонью его промежность. Кенни зашипел и выдохнул, а лицо сделалось горящим, он подхватил Ури на руки и понес в свою спальню.***
Они купили небольшой загородный дом и это не заняло слишком много времени, чтобы обустроиться. Кенни был искусным плотником. Он мог почти все. Ури был ужасен в творениях своими руками, однако Леви очень хотел помогать Кенни делать что-либо, и он совершенно ему не мешал. Мальчик хорошо следовал указаниям и уважал дядю. Это было забавно, потому что, хотя он перестал называть Кенни по имени, он стал называть его дядей, и, прежде чем Ури понял это, милый малыш начал называть его папой. Поэтому Ури был его отцом, а Кенни — дядей. Один из них был буквальным, а другой эмоциональным родственником. Забота о ребенке стоила того, думал Ури, он был счастлив усыновить Леви вместе с Кенни и дать ему то, чего он не знал. Кенни не был хорош в выражении эмоций, даже если заставлял Ури чувствовать, что, когда они были вместе, в мире не было никого более важного, чем он. Даже если заставлял его чувствовать себя обожаемым, когда они занимались любовью. В первый раз, когда Леви появился в их комнате посреди ночи, он выглядел настороженным, как если бы сделал что-то плохое. Кенни уставился на темную фигурку мальчика под дверным косяком. — Что? — Меня вырвало… — сказал Леви хриплым и тихим голосом, глядя вниз. Кенни поднялся, Ури тоже. — Не печалься об этом, — простонал Кенни. — Где? — Ковер… — Мы можем его почистить, — сказал Кенни и цыкнул языком, — тебя все еще тошнит? — Немного… мне холодно. Но он не чувствовался таким. Кенни присел на корточки, чтобы приложить губы ко лбу, дабы почувствовать его температуру. Он был горячим. Вздохнув, он взял его на руки и отвел в ванную, пока Ури убирал беспорядок в своем коричневом халате, прежде чем присоединиться к ним. Ури достал из шкафа пузырек с лекарством, и Леви нахмурился. Кенни нахмурился тоже. — Это поможет тебе почувствовать себя лучше, — посетовал он, Леви надул губки, когда Ури передал ему чашку с сиропом. — Зажми нос, тогда это не будет ощущаться, как дерьмо. — Кенни! — воскликнул Ури. — Извиняюсь, — пробормотал Кенни, Ури не хотел, чтобы он ругался перед мальчиком, — тогда это не будет так противно на вкус. Леви зажал нос и принял горькое лекарство. Но потом перестал зажимать нос, поежил в отвращении лицо и облизнул губы. — Противно, — пожаловался он, — ненавижу. — Это для твоего же блага, ангел, — сказал Ури, лаская его щечку. Леви надулся, но кивнул, вопреки своему недовольству. Кенни остался с ним в его комнате, пока он не заснул. Ури ждал его в коридоре, когда он вышел из детской комнаты. Кенни был немного удивлен. Ури с нежностью улыбался ему, скрестив руки на груди. — Ты хороший родитель, Кенни, и я также очень люблю тебя за это, — мягко сказал он, подходя к нему и вставая на цыпочки. Кенни вздохнул, а затем слегка улыбнулся. Иногда его любовь к этому человеку была слишком велика. Он заключил его в свои объятия, целуя в губы. Мягко, ласково, интимно. — Я полностью уверен, что нет, но если ты так говоришь, —пробормотал он ему в губы, и Ури подавил маленький смешок, когда его отпустили. Они взялись за руки и направились спать.***
Поначалу Леви, казалось, не хотел вылезать из своей ракушки. Ощущалось, что его родители любили друг друга больше, чем они любили его. Однажды ночью Кенни услышал всхлипывания из спальни мальчика и вскоре оказался рядом с ним. Ему приснился страшный сон — кошмар, — говорил Кенни, сонный и ворчливый, но терпеливый. В этом сне Леви был один, Кенни и Ури исчезли, как и его мама. Кенни не знал, что сказать мальчику, поэтому он взял его из кроватки и обнял, прижал к своей груди и погладил спину. — Давай, — сказал он тихо, — все хорошо, мы с Ури не собираемся никуда уходить, и ты можешь переночевать с нами сегодня ночью, — сказал ему Кенни, — станет лучше? Леви посмотрел на дядю со слезами на глазах, обвив ручками за шею, он кивнул. Кенни кивнул в ответ и отвел его в свою с Ури комнату. Ури проснулся. — Дитя приснился кошмар, — объяснил Кенни и положил его на кровать между ними, скользнув под одеяло. Ури обнял Леви и поцеловал в висок. — Всё в порядке, малыш, плохие сны не настоящие, — сказал он мягко, утешая, и Леви кивнул. Кенни вздохнул, обняв и племянника, и мужа. Ему еще предстояло привыкнуть к ощущению семьи, настоящей семьи, семьи, которую он хотел защищать. Но он приближался к этому.***
Путь выражения любви Кенни заключался в качественно проведенном времени, в материальном обеспечении и в подарках. Он всегда хотел помочь и часто делал это без напоминаний. Он построил игровую площадку для Леви в их дворе и не было и недели, чтобы он не подарил мальчику, что-нибудь, что он вырезал бы своими руками. Любимой игрушкой Леви все еще был заводной краб, которого очень давно Кенни искусно вырезал для него. Он был такой же, как все пластиковые, с маленьким заводным двигателем, только сделанный из дерева и намного более прочный. Все, что он делал, это тряс клешнями и немного танцевал. И у него было злобное лицо. Но Леви это нравилось, так что они могли слышать трескотню этого краба почти каждый день. Ури проявлял любовь словами одобрения, физическими прикосновениями и качественно проведенным временем. Он не экономил на комплиментах и не сторонился поцелуев с мужем и обнимания их мальчика. Всякий раз, когда Леви был расстроен, именно к Ури он обращался за утешением, и Ури был более чем счастлив подарить ему это. Медленно, но верно Леви вышел из своей скорлупы и начал доверять своим родителям и делиться с ними тем, что у него на душе. Его друзья в школе, его рисунки, которые висели на холодильнике, его любовь к музыке, из-за которой родители купили ему гитару и заплатили за уроки, и почти за все, что было у него на уме. Он был опрятным мальчишкой. Ни Кенни, ни Ури не пришлось просить убирать его свои игрушки. Ему нравился порядок, а в ребенке это самое ценное качество. — Кто-то продавал их на работе, — сказал Ури однажды вечером, когда все они были дома, после ещё одного дня своей мирной рутины, — на благотворительные цели. Они не такие милые, как если бы ты их сделал, — сказал он, показывая Кенни розовый сундучок в форме сердца. Это была дешевая вещица, петли даже, казалось, не были прикручены должным образом, и у нее был маленький замок. Кенни вздохнул и пожал плечами. — Если это на благотворительность, — сказал он и посмотрел на сундучок, немного озадаченный тем, как хило он был сделан. Ури улыбнулся, — Я отдам его малышу, — сказал он, — я думаю, ему понравится. Кенни нахмурился, — Ему уже пять, он почти готов учиться читать и писать, — сказал он, — уже не малыш. — О, Кенни, он всегда будет для меня малышом, — сказал Ури и улыбнулся, Кенни закатил глаза и пожал плечами. Ури оказался прав, конечно. Леви подарок понравился. — Ты можешь складывать туда вещи, — объяснил Ури, — и закрывать эту шкатулочку вот этим, понимаешь? — он показал ему, как пользоваться маленьким замком. — Что именно? — Всё, что тебе захочется, любимый, — сказал Ури, улыбаясь, — но, может быть ты используешь ее для чего-то важного, поскольку это сердце. Леви посмотрел на него, потом на розовую шкатулку. А затем кивнул. — Спасибо, папа, — сказал он, и Ури улыбнулся. Он наклонился, чтобы поцеловать его щечку. А затем и Леви поцеловал его щеку, потом развернулся и убежал в свою комнату. Был вечер пятницы и это была тяжелая рабочая неделя для пары Аккерман, они хотели расслабиться за нежным супружеским сексом. Они лежали друг на друге, стягивая с друг друга пижамы. Но поспешили привести себя в порядок и сделать вид, что ничего не происходит, и это сработало. Леви ничего не заметил. Он был чем-то взволнован. Кенни, разочарованный лежал на спине, а Ури задыхаясь хохотал, когда мальчуган забирался на кровать. Он держал шкатулку в форме сердца, которую подарил ему Ури. Кенни присел и посмотрел на него, немного вздохнув. Ури был весь в его внимании. — Папа сказал положить сюда что-нибудь важное, — начал он и отпер шкатулку, держа замочек в своем крохотном кулачке, а затем посмотрел на дядю, который молча ждал, что он им покажет, — поэтому я так и сделал, — он открыл шкатулку и положил внутрь заводного краба. Ури с нежностью улыбнулся ему и поцеловал в голову. Кенни же посмотрел на него в замешательстве. Леви застеснялся, и его щеки порозовели, когда он взглянул на дядю, — Дядя сделал это для меня, — сказал он тихим голоском, — это было первое, что он сделал для меня… — пробормотал он, — я думал… я думал, что я тебе не нравлюсь, но ты сделал это для меня, — сказал он тихо, застенчиво, настороженно, — ты даришь мне разные вещи… но вот это мне больше всех нравится. Кенни почувствовал, как что-то сжалось у него в груди, и забыл, что он собирался делать со своим мужем. Он обнял своего пятилетнего племянника и прижал к своей груди. Глаза Леви наполнились слезами, а он весь смущением и настороженностью, но объятия его успокаивали. — Никогда не думай, что ты мне не нравишься, парень, — сказал он мягким, но почти обиженным голосом, — ты хороший ребенок, — сказал он ему, слегка улыбаясь, глядя на своего племянника. Он поцеловал его в лоб, чего он никогда не делал раньше, кроме как для проверки температуры. — А я тебе нравлюсь? Леви кивнул, немного сопя носиком, — Нравишься, ты мне очень нравишься, — сказал он дрожа, — можно мне сегодня спать с вами? Ури молча плакал и улыбался, смотря на них. Кенни посмотрел на него. — Да-а, дитя, можно, — сказал Кенни и фыркнул, осторожно беря шкатулку из рук и ставя ее на тумбочку. — Однако постарайся никого не пнуть по яйцам, — сказал он полушутя. Такое уже было. Леви захихикал. — Хорошо, я постараюсь, — сказал он и уютно устроился между ними, — спокойной ночи. — Ночи, — сказал Кенни. Ури потянулся через Леви и поцеловал Кенни в губы, улыбаясь. — Завтра, — пробормотал он, когда Кенни обнял их своей длинной рукой. — Завтра, — вздохнув, повторил Кенни, — и я не раздражен из-за этого, — пробормотал он, а Ури наполнился тихим смехом. Кенни глубоко вздохнул и обнял свою семью. Нет ничего важнее их счастья. И он чувствовал себя самым счастливым человеком в мире, имея это, имея что-то, чего он никогда даже не принимал. Когда он закрыл глаза и погрузился в сон, ему приснилась Кушель и обещание, которое он дал, обещание, за которое он боролся. В его сне она тоже была счастлива.