* * *
Матхура, куда они добрались к обеду следующего дня, была меньше и грязнее Калькутты, городок был полон бедняков, неприкасаемых, больных; дешёвые машины и рикши заполонили площадь перед вокзалом. На улице было жарко, около тридцати градусов по Цельсию, и в воздухе витал запах горячего асфальта, но сухая жара переносилась легко: весна, Васанта, была одним из самых благоприятных времён года в Индии. Всю дорогу от вокзала до арендованного авто Киран ныл и хныкал: — Я правда не понимаю, зачем нужно было приезжать в такую дыру ради Холи! В Калькутте что, запрещено кидаться красками? — Киран, — Амала строго посмотрела на младшего брата, которого, впрочем, не проняло. Девушка вздохнула. — Матхура – очень важный город в индийской культуре. Здесь был рождён аватар бога Вишну, Кришна. И это имеет прямое отношение к фестивалю. — Хочешь, я тебе расскажу? — Амрит поддел мальчика плечом и ласково улыбнулся. — Да! Любимый зятёк! От занудства твоей невесты я скоро сам рожу себе аватара, чтобы он меня подменил, и сбегу. Амрит фыркнул, взъерошив волосы Кирана, так похожие на его собственные. Амала после слов брата изобразила возмущение, но в груди теплела нежность: малыш был сам не свой прошлой осенью из-за видений и, к тому же, отчаянно не хотел понимать и принимать Амрита. Слава всем божествам, что теперь в семье Амалы всё хорошо. В машине Дубей рассказал историю царя Хираньякашипу, его доброй сестры Холики и истинно верующего сына Прахлады. Хираньякашипу, возомнивший себя богом, заставлял народ поклоняться ему; лишь Холика и Прахлада оставались верны своему богу Вишну. Царь разгневался и приказал слугам сжечь обоих; Прахлада, отчаянно желая спасти любимую тётю, молился и получил дар от богов – разноцветный шарф, защищающий от огня. На костре он обмотал им тётю, но Холика тоже молилась о спасении племянника: дуновением ветра шаль опустилась на него самого. Холика сгорела, а Прахлада остался невредим. — А потом Вишну воплотился в наполовину человека, наполовину льва и растерзал когтями заигравшегося царя, — кровожадно закончил Амрит шёпотом. Он сидел спереди, вполоборота к Басу, и, при всей тяге Амалы к этому красавцу, его сияющий взгляд исподлобья смотрелся очень зловеще. — Просто отпад! Вишну крут! — теперь Киран прилип к окну, рассматривая город, к которому, видимо, резко поменял отношение. — Родной, — позвала Амрита Амала. К её удовольствию, повернулись оба. — В университете я слышала эту историю немного другой. В ней Холика была, знаешь, злой сестрой злого царя, неподвластной огню из-за своего шарфа, и убийство Прахлады на костре было их общим планом. — Это неправда, — просто ответил Дубей, пожав плечами. — Но это гораздо логичнее! Поэтому люди и сжигают чучела Холики! — естественная тяга Амалы к знаниям, особенно в области её специализации, побудила её обхватить передние сидения руками и наклониться к Амриту, вопросительно глядя в его озорные глаза. — И с чего бы нам называть праздник в честь потенциальной детоубийцы? — он, кажется, во всю веселился. Амала уже вдохнула, чтобы обрушить на жениха страшный гнев индолога, но куда быстрее ответил Киран, внимательно слушающий их разговор: — Зятёк, объясни нормально, иначе я отзываю благословение на вашу свадьбу. — Была бы она ещё, эта свадьба, — пробормотал Амрит (сердце Амалы пронзил укол вины), но, вздохнув, послушно ответил. — Холи – праздник весны и любви, самой великой силы, что может остановить даже божественный танец разрушения. Холика погибла из-за того, как глубока была её любовь. И люди жгут чучела Холики, потому что верят, что частица невероятной силы её любви останется с нами, в дыму от костра, в воздухе каждого города. — И краски бросают, одаривая друг друга защитой разноцветного шарфа и любовью, — закончила Амала с понимающей улыбкой. Боги, это звучало гораздо логичнее праздника, названного в честь детоубийцы. Амрит кивнул. — И снова, мисс Басу, вас нужно похвалить за озвучивание очевидных вещей? — конечно, засранец не мог удержаться. От колкого ответа Дубея спас водитель, сообщивший о прибытии. Пока Амрит договаривался с мужчиной о вечерней поездке, Басу достали вещи из багажника и осмотрели отель. Он выглядел не так уж хорошо, как резиденции дюжины в Калькутте, но был лучшим вариантом в этом крошечном захолустном городе. Настроение существенно поднимало то, что рейсовый автобус из Дели Лимы и Киллиана два часа назад должен был доставить их в Матхуру. Значит, они уже заселились. — …и знаешь, что мерзавец ответил? «Нет, Лайтвуд, не поеду: я только пару месяцев как вернулся к своему атеистическому благоразумию, не заставляй меня снова отказываться от него». — Киллиан возмущённо стукнул стаканом, в котором плескался традиционный для фестиваля тандай с бхангом, об стол. Его волосы достаточно отросли, чтобы мужчина смог завязывать их в небольшой хвостик; виски были выбриты. Амале друг напоминал могучего, величественного викинга. Киран огорчённо выпятил нижнюю губу и сложил брови домиком. Амрит, чьё сердце, как недавно выяснила Амала, оказалось слабым перед жалостливыми мордашками младшего Басу, тут же обнял мальчика за плечи и придвинул к себе: — Зачем тебе Грант, когда здесь я? — Ты супер, мой будущий ближайший родственник, но, по-моему, даже не знаешь, что такое дартс. А я обожаю дартс! Габриэль лишился дружбы века, — маленький мужчина страдальчески вздохнул и уложил голову на плечо Дубея. Амала полезла за своей камерой, чтобы запечатлеть трогательный момент. Лима, ничуть не изменившаяся, такая же нежная и мудрая, рассмеялась: — Поверь, малыш, я знаю Габриэля очень хорошо: тебе не нужен такой друг. Вот Киллиан – другое дело! И он знает, что такое дартс. — Я знаю?! Я великолепен в дартсе, потому что я военный, о чём вы все так благородно забыли. — Благополучно, — поправила Амала, предвкушая забавную реакцию Киллиана. — Не понял. — Никто не забывает о чём-то с благородством. Только с благополучием. — О, — Киллиан глубокомысленно кивнул, будто в этом было много логики. — Да. Вы первые. Все, сидящие за столом, рассмеялись. Теплота, с которой Амала мечтала о воссоединении всех её любимых людей, разрасталась из груди, заполняя живот, согревала руки и горло, смягчала её мысли и слова. Несмотря на такое количество культурных разногласий, друзья были готовы забыть обо всём сегодня, в фестиваль весны и любви, ради Амалы. Это почти заставило её глаза наполниться слезами; почти, потому что девушке не хотелось портить чудесный вечер слезами, пусть даже и счастливыми. Лима посмотрела на часы. — Я думаю, нам пора выдвигаться, если мы хотим увидеть хоть какой-то огонёк, а не огромный кострище.* * *
Небольшая, не особо чистая площадь была заполнена людьми так, что чужие тела непременно сжимали со всех сторон, сделать шаг было совершенно невозможно, и резкий запах пота и пряностей неприятно забивался в нос. Амала крепко обнимала Кирана поперёк груди, а Амрит обхватил длинными руками их обоих, отгораживая от большей части прикосновений. Должно быть, подумала Амала с горечью, Амриту очень тяжело всё это терпеть, он ведь брахман. Такой чувствительный к аурам других людей. Она оглянулась, с удовлетворением отметив, что Киллиан закрывал своим широким телом Лиму от прохожих. На неё глазели практически все местные: высокая рыжая и белокожая, она, разумеется, привлекала очень много внимания. Амале хотелось сжать руку подруги в жесте поддержки, но толпа разносила их всё дальше друг от друга. Местные и туристы отчаянно старались встать ближе к будущему костру, чтобы подышать священным дымом, а Амале и спутникам хотелось встать как можно дальше (что невозможно, когда на тебя давят сотни человек). Вскоре люди замерли: к огромной куче, состоящей из навоза, сухой одежды, бумаги и веток, которую венчала красивая кукла женщины с ребёнком на руках, начали подносить горящие палки. Огонь разгорался неохотно: несмотря на сухую жаркую погоду, навоз плохо горел. — Я уважаю нашу культуру, — прошептал Киран, и Амала склонилась к брату ближе, чтобы различать его слова в шуме города, — но это как-то слишком. Они же должны заранее понимать, что куча коровьего дерьма, ну, воняет. — Без этого Холи был бы не Холи, — тихо ответила девушка, крепче прижав мальчика к себе; руки Амрита также сжались сильнее, даря ощущение защиты и безопасности. — Без дерьма? — Деревьев в Индии и так немного, рубить их для сжигания запрещено. Так что да, без дерьма. — Вы не желаете прекратить болтовню, когда прямо перед нами в городе, где родился Кришна, жгут священный костёр? — раздражённо зашипел Амрит чуть громче, чем следовало, но окружающие не поняли: он говорил на бенгальском. Рук, тем не менее, он не отнял. — Прости, — в голос сказали брат с сестрой и уставились на огонь. Чучело Холики наконец заваливалось набок, и вскоре стало объято пламенем. Толпа восторженно заревела, кто-то стал вытаскивать горящие куски неясного происхождения из костра, чтобы оставить себе часть чего-то такого божественного и сильного. — Здесь больше нечего смотреть, — твёрдо сказал Амрит. — Холика сожжена. Пора идти на другую площадь: там будет проходить испытание их жреца-брахмана. Я хочу посмотреть. — Что за испытание? — Киран схватился ладошкой за предплечье Амрита; Амала, держа жениха за локоть другой руки, шла к выходу с площади, у которого они договорились встретиться с Киллианом и Лимой как раз на случай, если толпа будет неуправляемой. — Он будет бежать через огонь, — ответил Дубей, его капризные губы скривились в ухмылке. — Улёт! То есть… Это же не смертельно? — Не думаю, к этому готовятся достаточно долго. Любой хороший жрец сумеет выйти из священного огня невредимым, поверь мне. В крайнем случае, может, пара ожогов останется. Лима махнула рукой, Амрит и Басу двинулись к ней и военному. Вскоре компания, решив не тратить время на машину – всё равно при таком ужасном столпотворении и полном отсутствии разметки на дорогах в ней не было смысла, – дошла до другой площади, более просторной и менее людной. Здесь заготовка для будущего костра была значительно ниже – любой мог шагнуть на неё – и масштабнее. Бежать через огонь, оказывается, буквально означало бежать. Забег на короткую дистанцию. Зрелище оказалось, на взгляд Амалы, гораздо более захватывающим, чем сожжение чучела Холики. Конечно, это было даже вполовину не так впечатляюще, как танцы на Кали-Пуджа, но сердце девушки всё равно замерло, когда мужчина средних лет в белых одеждах ступил в огонь, и забилось с двойной силой, когда он, улыбающийся и невредимый, выбежал с другой стороны длинного, вытянутого костра. Толпа аплодировала, раздавались свисты и выкрики на самых разных языках. Над брахманом вспыхнуло дымное облако белой краски, осевшей на его тёмных волосах и коже. — Удивительно, — слабым голосом прокомментировал Киллиан, когда они, уставшие, шли к отелю, — как этот человек не побоялся бежать в огонь. До чего же сильна его вера. — Это часть его работы, — ответил Амрит таким тоном, будто ничего необычного в подвиге брахмана не было. — Работы? — серые глаза Киллиана смешливо сощурились. Амала предчувствовала грандиозную перепалку и, обменявшись весёлыми взглядами с Лимой и Кираном, стала внимательно слушать разговор мужчин. — О, значит, это – работа брахманов? — Не каждого брахмана, — Дубей поднял подбородок, презрительный к чужому грубому незнанию. — Но в этом штате – да. Здесь они тренируются месяцами, чтобы стать достойными этой чести! Конечно, Лайтвуд, тебе этого не понять. — Никогда не понять, — закивал Киллиан, в задумчивости почесав щетину на подбородке. — Но что я могу понять, так это твою работу! — Что ты несёшь? — Амала прекрасно видела, как резко ощетинился Амрит, и она знала, как именно его выбесит Киллиан, ещё за пару секунд до того, как это произошло. — Ну как же, твоя работа – трахать молодых танцовщиц в храме. Не знаю, конечно, насколько это приятнее бега через огонь, но, должно быть, что-то есть… — Как ты вообще посмел… — Всё! Хватит! — Амала умоляюще посмотрела на друга и жениха, тронув обоих за напряжённые плечи. — Я не хочу, чтобы в ночь Пхалгуна Пурнима вы ссорились! Тем более, — девушка вперила недовольный взгляд в Киллиана, чьи уши, кажется, раскраснелись от стыда, — из-за того, что давно в прошлом. Извинитесь друг перед другом. — За что?! — с одинаковым возмущением воскликнули оба. Мужчины переглянулись и, спустя пару секунд напряжённого зрительного контакта, вдруг оба расхохотались. Амрит хлопнул Киллиана по плечу и получил такое же дружеское касание где-то в районе поясницы. Амала, в непонимании, с усердием моргнула. — Обожаю, Лайтвуд, твои гениальные аргументы. Сделаешь мне одолжение? — Дубей, отсмеявшись, чуть склонился к военному с озорным блеском в глазах, таких тёмных и загадочных без света фонарей. — Что хочешь? — Киллиан приподнял брови и наклонил голову к плечу. — Мы увидимся завтра – это неизбежно. Но в следующий раз я хочу видеть тебя только на своей свадьбе. Ни днём ранее. — Ох, это можно устроить! — на губах англичанина играла дьявольская улыбка. — Я буду в белом. Киран, Лима и Амала, вообразив эту невозможную картину, разразились смехом: Киран согнулся пополам, Лима колотила ладонью по стене, Амала силилась сделать хоть один крошечный вздох в перерывах между приступами хохота. Амрит, знающий так мало о культуре западных народов, недовольно уставился на невесту: и что это за реакция? Амала, едва выдавливая слова, попыталась пояснить: — На западе… невесты всегда носят… белое! Платье! Смуглая кожа Дубея никогда не краснела, но если бы она могла, Амала была готова поставить пятьдесят тысяч рупий, он бы залился румянцем до самой шеи, а потом придушил Киллиана. После горячей ванны с расслабляющими маслами Амала будто переродилась. Грязь Матхуры и касания всех этих посторонних людей больше не ощущались на коже липкой отвратительной плёнкой. Лима уже ждала на диване в гостиной их общего просторного номера, небогато украшенного, но чистого, с полированной мебелью из дорогой тёмной древесины и оливковыми тяжёлыми шторами. — Я вижу, у вас с Амритом не всё гладко, — без предисловий сказала Лима, как всегда проницательная и прямолинейная. Амала тяжело вздохнула. Как же ей хотелось отложить этот неприятный разговор хоть чуть-чуть, но… теперь шансов не было. — Не совсем так. У нас… Это сложно, — девушка в отчаянии уронила лицо в ладони, пождав ноги к груди. Мягкая рука Лимы тут же легла на её плечи в утешающем поглаживании. Амала была так искренне благодарна любимой подруге за безмолвную поддержку, что не смогла бы выразить это словами. Она отняла руки от лица и сжала ладонь Лимы. — Не бойся, Мала. Не думаю, что это страшнее моих отношений с Габриэлем. Амала хихикнула. Атмосфера разрядилась и стала лёгкой, какой всегда была между подругами. — Амрит хотел сыграть свадьбу сразу после… ты знаешь. Но я не была готова. Я не хотела выходить за него, понимаешь? Не в том смысле, что я не хочу быть его женой, я просто… Я хочу, чтобы мы поженились, стали партнёрами… Быть за мужем – не для меня. Я была никем тогда, и я всё ещё недостаточно влиятельна. Я не могу быть в его тени всю свою жизнь, не хочу, чтобы меня знали только как жену Дубея. Я знаю, он любит меня, но как я должна ему это объяснить? Для любой женщины Западной Бенгалии быть госпожой Дубей – честь, а я отказываюсь, и это просто… Должно быть, ужасно для его самооценки. Но я не могу иначе. Я не хочу оставаться никем. Лима, молчавшая и даже старавшаяся дышать через раз всё это время, крепко прижала Амалу к себе. Басу уткнулась в волосы подруги, пахнущие тем же отельным шампунем, что волосы Амалы сейчас. Нежные касания заботливых рук помогали не впасть окончательно в истерику, подавляли мелкую дрожь тела девушки. В конце концов, Амала чуть отодвинулась. — Спасибо, Лима, — прошептала она. — Тебе это было нужно. Выговориться, — Берг улыбнулась и перевела взгляд за спину Амалы. Её лицо, секунду назад такое живое и открытое, вдруг окаменело, челюсти сжались, глаза стали острыми и злыми. Сердце Амалы упало куда-то в желудок. Она уже наверняка знала, кто именно был за её спиной, и обернулась. Амрит расслабленно прислонялся к дверному проёму, руки – напряжённые – скрещены на груди. Лицо не выражало эмоций – для любого, кто не знал Амрита так, как посчастливилось узнать Амале: красивые глаза полнились гневом, растерянностью, виной… Было больно видеть любимого, разрываемого такими противоречивыми эмоциями. Амала очень хотела помочь ему распутать этот ужасный клубок. Басу посмотрела на Лиму неуверенно: — Наверное, нам с Амритом нужно поговорить. Та нахмурилась, оставаясь напряжённой, как кошка, готовая к броску. — Я с места не сдвинусь. — Лима, всё правда в порядке, пожалуйста… — Берг, — вмешался Амрит. Его низкий голос был спокойным, интонации – успокаивающими. — Мы действительно просто поговорим. Ты будешь здесь, за стенкой, можешь прислонить к ней стакан и подслушать. — Так и сделаю, — Лима не казалась впечатлённой, храбрая, как львица. — Амала, — она повернулась к подруге и вперила в неё тяжёлый взгляд строгой учительницы. — Я клянусь, если он хоть слово скажет не так… Амала ободряюще улыбнулась: — Всё в порядке. Пожалуйста, не беспокойся. Лима в конце концов ушла, бросив напоследок подозрительный взгляд на Амрита. Мужчина, не теряя времени, сел на диван рядом с невестой и поднял на неё глаза. Их выражение совсем не изменилось, тяготя сердце Амалы. Как она могла довести человека, так её любящего, до таких терзаний! — Амала. — Сколько ты слышал? Дубей выдохнул. — Со слов Берг о Гранте. Настала очередь Амалы поражённо опустошать лёгкие: Амрит слышал вообще всё. — Амала, — повторил Дубей, мягко обхватив женские руки своими, мозолистыми, сухими и горячими. — Я понимаю, почему тебе было сложно поговорить со мной о том, что тебя беспокоит. Но я жду уже почти год с тех пор, как узнал тебя, и жду всю жизнь с тех пор, как узнал о тебе… Я очень старался завоевать твоё доверие. Пожалуйста, скажи, — он перевёл дыхание, облизнул губы. Это всё явно давалось ему тяжело, — что я делаю не так? Нет. Нет. Не Амрит. Он всегда делал всё правильно: он жил с огромной ответственностью на плечах с ранних лет, он спасал мир, пытаясь остановить Кали-Югу, он делал всё, чтобы защитить Амалу и Кирана… Даже если он иногда был немного раздражающим или слишком властным, он… А Амала… Это она… Амала почувствовала, как её нижняя губа дрожит. Амрит осторожно пересадил невесту на свои колени, покачивая, как ребёнка. Басу вцепилась в его дорогую рубашку, судорожно вздыхая. Ну вот. Только полноценной истерики не хватало. — Всё хорошо, махарани. Дыши. — Амрит, дело… не в тебе. Это я… Разве… Ты… — девушка безуспешно давилась словами, но, ощутив горячие ладони на спине, немного успокоилась – достаточно, чтобы говорить. Амрит всегда умел на неё влиять. — Махараджа, родной… я хочу быть достойной тебя. Я хочу, чтобы люди видели во мне величие, которое есть в тебе. Чтобы мы вступили в брак равными людьми, а не… не так, как сейчас. Дубей молчал, но нежные касания не прекращались, так что Амала расслабилась в его руках. Она вдруг ощутила скопившуюся в теле после долгой дороги и тяжёлого дня усталость. И, когда между бодрствованием и сном грань стала совсем размытой, хриплый от долгого молчания голос Амрита разрезал тишину, как горячий нож масло. — Махарани. Ты равна мне по факту своего рождения, и даже если бы ты не умела писать, говорить или ходить, никто бы не смог этого изменить. Деньги и связи не дадут рабу кровь и благословение великого рода, которые есть у тебя, — брахман изогнул губы в гордой улыбке, его глаза нежно блестели в приглушённом освещении комнаты. — Я глубоко уважаю твоё решение доказать свою силу; пусть не мне, ведь я и так знаю, на что ты способна, моя смелая махарани, но всем остальным. Я буду ждать, сколько потребуется, только прошу, говори со мной. — Обещаю, — на грани слышимости прошептала Амала. Её любовь и привязанность к Амриту были такими сильными, что девушка чувствовала, как солнечное сплетение рвётся от боли. Казалось, испытывать что-то настолько сильное, могущественное – невозможно, и сладкий сон вот-вот развеется, оставив сердце пустым и грудь лёгкой. Но пока любимый рядом, Амала была готова отдать ему все разноцветные шарфы, что ей преподнесёт жизнь.* * *
Утром следующего дня, позавтракав в отеле тикка масала с рисом, компания расселась по машинам, держа путь на местный крохотный базар. Город, мелькающий за стёклами, немного преобразился: разноцветные дома окроплены жидкими красками из водяных пистолетов, люди в традиционно белых одеяниях счастливы и беззаботны, однако бедность, голод и болезни, как ни старайся, яркой краской не выкрасишь. Всё это вызывало противоречивые чувства, оседающие неприятной тяжестью в животе. Амала поправила сари, белое и дорогое. Она прекрасно знала, что отстирать все краски, которые сегодня осядут на ней, будет невозможно; она и не хотела. Сари останется таким, каким люди сделают его, в память о первом Холи, проведённом в Индии. Киран и Амрит оделись в одинаковые белые шервани с золотыми оторочками и горчичные чуридары. На Киллиане – белая широкая рубашка, как у пирата, с завязками на поясе, подчёркивающими его сильный торс; Лима выбрала нежное белое платье с мелкими цветами и пышными рукавами. Все выглядели просто потрясающе. Рынок, заполненный людьми, гудел шумом и заискивающими выкриками продавцов. Воздух плавился от жары, в нём витали запахи специй, животного помёта и хлопка. Сухие краски множества цветов продавались в огромных мешках, стоявших прямо на дороге, и в крошечных бумажных пакетиках, которыми размахивали бедняки, привлекая внимание; на полках торгашей побогаче можно было найти и аэрозоли, и водяные пистолеты, и даже дымовые шашки. — Отпад! Амала! Давай купим пистолет! — Киран, взбудораженный и радостный, бегал от одной палатки к другой и удивлённо вскрикивал при виде всего. — Я куплю, — ответил Амрит и расплатился с продавцом (стрясшим с Дубея, при виде его с Кираном дорогих одежд, тройную стоимость), отказавшись от сдачи. Амалу же взяла в оборот торговка, старательно рекламирующая свои ароматизированные краски: красная, с цветами гибискуса и гранатовым маслом, – на удачу в любви; жёлтая, с куркумой и ароматом календулы, – для знаний и открытости ума; а синяя, с ягодами индиго, одарит заботой Кришны на весь год. — А есть ли у вас, — вдруг прервала женщину Амала, — краска, что одарит заботой Шивы? Торговка выпучила глаза, её вымазанный красной помадой рот комично приоткрылся. — Это вы что, шиваитка?! Вы на родине Кришны! Вишну, хранителя! И пришли просить защиту разрушителя Шивы… — Вам задали вопрос, — вдруг сказал Киллиан, стоявший неподалёку. Он, конечно, не понимал, что говорит женщина, но её возмущённые интонации не понравились военному. — Отвечайте. Продавщица, напуганная давлением пугающе огромного иностранца, сжала губы в тонкую линию и нехотя выдавила: — У меня нет ничего такого. Ближе к концу улицы спросите, у Джанит. Она шактистка. Джанит оказалось несложно найти: у лавки юной девушки не было ни души, торговцы, стоявшие рядом, неприязненно косились на чёрные и малахитовые краски, разложенные на маленьком деревянном столе. — Джанит? — спросил Киллиан, загораживая Амалу широким плечом. — Сэр? — мягкий низкий голос Джанит обволакивал уши. — Чем могу помочь? — девушка, видимо, хорошо владела английским: у неё практически не было акцента, слова легко и непринуждённо складывались в предложения, будто она не раздумывала над ними ни секунды. — Есть ли у вас краска, которой я могу почтить Шиву, Джанит? — Амала ступила ближе к разложенным на прилавке пакетикам, разглядывая краски. В каждой из них, помимо основного цвета, сияли серебристые блёстки. — Да, госпожа. Чёрная краска – то, что вам нужно: одарит благословением Шивы, остановит разрушительное течение жизни. Изумрудной вы можете окропить любимых, чтобы даровать им защиту во время неминуемой Кали-Юги, госпожа, — Джанит улыбалась, и в изгибе её рта и сиянии глаз не было пустого желания продать свои порошки подороже. Было что-то другое, что Амала хорошо видела в глазах знающих людей. Она расплатилась и пожелала таинственной девушке счастливого Холи. Вскоре они с Киллианом отыскали в толпе Амрита с Кираном и Лимой, который, кажется, потратил не меньше десяти тысяч рупий на их шикарные водные пистолеты и увесистые мешочки с красками всех цветов. — Чёрная краска? Как мило, — прокомментировал смешливо Амрит, но его глаз ухмылка не достигла. Он смотрел серьёзно, ожидая объяснения. — Дарит благословение Шивы, — коротко ответила Амала. Лима и Киран, весело пререкающиеся, замолчали. — Это из-за… — начал Киран, догадываясь, но Берг его прервала: — Мне тоже его не хватает. Это правильно; может, он почувствует… Дубей притянул Амалу к себе и поцеловал в макушку, одобряя принятое решение: Махадева Рита-Шива – полубог, но он также друг, и проявить эту крошку уважения действительно было нужно. В последний раз Рэйтан Вайш показался в мире живых несколько месяцев назад, чтобы поздравить Риши Дубея с днём рождения. Теперь, когда задача была выполнена, полубог сосредоточился на своих обязанностях в Тамас-Витале. Лунный цикл в этом году был особенным: полнолуние, начало фестиваля Холи, практически совпадало с первым днём первого месяца, Чайтра. Беспокоить Махадеву в канун начала года казалось смертным огромным неуважением – Рита-Шива не мог не быть занятым в такое время. — Я видел облако зелёного дыма! — чуть эмоциональнее, чем нужно, проговорил Киран. Малыш старается отвлечь взрослых от тягостных мыслей, с нежностью подумала Амала. — Пойдёмте на площадь. — Конечно, пора. Скоро начнётся Дхалунди, — Басу приобняла брата и зашагала с ним по вымощенной камнями пыльной дороге, ведущей к одной из самых широких улиц города. Небывалое буйство цвета ослепляло: мелькали жёлтые, синие, красные и ярко-розовые вспышки дымных красок то тут, то там, детишки носились с баллончиками и водяными пистолетами, люди сыпали цветы и красочные порошки с крыш, музыканты пели народные песни, отстукивая ритм на дхолаках и исполняя мелодию на пунгах. Мимо проезжали богато украшенные цветами и сияющими тканями платформы с улыбающимися актёрами, раскидывающими сухие краски во все стороны из своих огромных мешков. То тут, то там разноцветные люди выкрикивали пожелания и благословения, танцевали и, казалось, ни о чём не заботились. Амала, не желая отставать от общего празднования, зачерпнула яркую изумрудную краску из своего пакетика и подбросила вверх. Блёстки закружились вокруг, зелень осела на одежде, волосах и коже. Незнакомая девчушка, подбежавшая к Басу, хихикая, подпрыгнула и обмазала её щеки фиолетовой краской, за что тут же отхватила вспышку порошка лимонного цвета от ухмыляющегося Кирана. Лима, присоединяясь к веселью, совершенно безжалостно начала поливать волосы Киллиана синей жидкой краской из своего водяного пистолета, но продолжалось это недолго: мужчина зачерпнул чёрную краску, купленную у Джанит, и с удовольствием растёр по лицу визжащей Берг. — Да защитит тебя Шива! — ехидный военный спасался от гнева подруги за спиной Амрита, смиренно принимающего краски всех цветов своими лицом, волосами и одеждой. Амала тоже принялась размазывать по жениху свои малахитовую и чёрную краски, с особенным усердием ощупывая грудные мышцы Дубея (за что получила очень красноречивый взгляд от Лимы). Киран стал обрызгивать волосы Амрита баллончиком с золотой краской, приговаривая, какой драгоценный ему достался зять. — Лайтвуд, я тебя прибью, — раскрашенный в сотни оттенков брахман не казался пугающим, несмотря на грозный взгляд, но Киллиан всё равно старательно покраснел – Амала только сегодня утром узнала от Лимы, что засранец умел делать это специально, что объясняло его вчерашнее смущение, пока его отчитывали. Мимо пробежала стайка играющих, лепечущих что-то своими высокими голосками детишек. У Амалы появилась блестящая идея. — Дети! — воскликнула Басу и указала рукой на жениха. — Этот человек – брахман. Его нужно как следует благословить! Малыши, как один, важно кивнули: уважение к брахманам текло в их венах с кровью, а во время Холи ничто не было бóльшим уважением, чем осыпание человека красками. Амрит посмотрел на Амалу так, будто та глубоко предала его доверие, но совершенно не сопротивлялся напору детей; вскоре на нём не осталось ни пятнышка, не покрытого толстым слоем красочных пятен. — Господин брахман, счастливого Холи! — мальчишка, которому на вид было не больше пяти лет, прижался к колену Амрита лбом и обнял ноги мужчины. Тот сразу подхватил малыша на руки, и, едва заметно улыбаясь, закружил вокруг себя. Ребёнок заливисто рассмеялся. Не успела Амала от души налюбоваться своим любимым, таким ласковым с детьми, мужчиной, как её практически оттолкнула в сторону встревоженная женщина: — Боги, простите, господин, мой сын вас побеспокоил! Я услышала, что вы брахман, а мы… Амрит остановился, снисходительно взглянул на смущённую мать и, взъерошив розово-синие волосы мальчугана, расслабленно сказал: — Сегодня мы все равны. Счастливого Холи. Равенство каст и варн, которое даровал Холи людям Индии, было, пожалуй, самой любимой особенностью фестиваля для Амалы: под слоем краски совсем не важно, военный ты или торговец, жрец или слуга – все были одинаковы, всех покрывал разноцветный слой любви и благословения, как спасительный шарф – Прахладу. Амала посмотрела на Амрита, гордого человека из высшего сословия, укачивающего ребёнка слуги в своих руках; взглянула на Лиму и Киллиана, которые так старались понять культуру подруги и, несмотря на все неудобства, приехали и с улыбками обмазывали краской друг друга и Кирана; взглянула, наконец, на младшего брата, который прошёл через ад, чтобы только быть рядом и не оставлять сестру в одиночестве. Амала смотрела на этих людей, самых родных и любимых, и молилась, молилась, молилась об их здоровье и счастье. Прошу, прошу, прошу. Жар в ладонях и груди распространялся по телу; воздух потяжелел и задрожал, размывая мир на периферии. Амала оглянулась, ничего необычного не заметив, а потом странное ощущение пропало, вернув зрению прежнюю чёткость. Несколько секунд ничего не происходило, и никто из спутников даже не обратил внимания на эту короткую заминку, как вдруг Амала почувствовала неожиданную, но нежную прохладу, обжигающую запястье. На нём теперь красовался тонкий браслет с обсидианами, как и на руке каждого из тех, о ком она так заботилась. И вовсе не нужно было стараться, чтобы понять: Рита-Шива услышал молитвы.