Благословление

— Утречко, Ри-ицу! Как спалось? Сладенько? — в привычной манере дружелюбно произносит Судзуки, прикрыв глаза, в то время как Кагеяма слегка раздражённо всеми силами пытается затащить его внутрь комнаты через оконную раму. Проявления заботы — дело хорошее, но в обилии делает все лишь хуже, заставляя крайне уставшего школьника выполнять лишнюю работу. Наконец, гость оказывается в помещении, и Рицу облегчённо закрывает окно. Прохладно. — Ты чего молчишь? Язык съел? — Проглотил, — Кагеяма медленно движется обратно к футону, в темноте ещё плохо различая формы окружающих его предметов. С улицы надуло достаточный объем воздуха низких температур, отчего по всему телу неприятно водят хороводы мурашки, а в руках чувствуется легкое покалывание. Некомфортно. По пути третьегодка оборачивается и замечает, что его приятель так и остался стоять у стены. — Верхнюю одежду можешь кинуть на пол. А через несколько часов незаметно выйдешь через окно, ладно? — о, черт, только бы это не прозвучало достаточно грубо. Спросонья Рицу ещё не контролирует свою речь в высшей мере. — Прос- — Окей! — тут же показательно закрывает рот ладонью и сбавляет громкость голоса втрое. — Ой, прости, что-то я громко… Окей!.. Я часиков в семь-восемь пойду, наверное. Это, смотря, когда у твоих подъем, — Шо расстёгивает молнию своей олимпийки и оставляет ее на полу под подоконником. Неожиданно, учитывая, что Кагеяма ожидал хотя бы жилетку поверх. Ночью погода значительно меняется в худшую сторону, и видеть, как некто знакомый так легкомысленно относится к своему здоровью, весьма противоречиво. Хотя у Рицу уже есть одно крупное неприятное предположение… — Как проснулся, забыл одеться или? — Я пока не ложился, — в точку. Третьегодке по понятным причинам становится ещё холоднее, и он неуклюже садится на свой футон, так же неаккуратно кутаясь в одеяло. Связь тела с разумом много раз доказывали (вспомним эффект Плацебо), но ещё никто не объяснил. Поэтому эмоции, сильные эмоции, вполне могут влиять и на физическое состояние людей. Гость в это же время неуверенными и, будто робкими шагами подходит к собеседнику, усаживаясь на пол рядом. В голову приходят не самые приятные воспоминания, о том, как был дьявольски испачкан паркет в этом месте несколько часов назад. — Садись ко мне, там холодно, — Кагеяма принимает горизонтальное положение, освобождая место. — И я там ещё… — Ты ещё? — Судзуки принимает предложение и устраивается рядом, обнимая руками свои плечи. Тоже мёрзнет, видимо. — Неважно, потом расскажу, может… — последние пару слов школьник произносит с непонятной и до неловкости совершенно тихой интонацией, отведя изнеоткуда смущённый взгляд в сторону. В комнате воцаряется типичное молчание. …Нет. Рицу определенно хотел бы рассказать это, возможно, по данной причине он так отчаянно и ждал прихода Шо, неспособный даже сомкнуть глаз первое время. Просто сейчас, оказалось, что поделиться с кем-то личными переживаниями гораздо сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Беспорядочные мысли в голове вовсе не складываются в ясные предложения, а горло болезненно сохнет, выставляя каждую возможность сглотнуть невыносимой мукой. Если Кагеяма действительно начнет что-то объяснять, он, вероятно, выставит себя самым жалким существом на планете. Ну, может… может в глазах Судзуки таковым показаться не так уж и отвратительно. Почему-то даже без объяснимых причин привыкшему доверять лишь логике и фактам третьегодке чудится, что единственный, кому можно полностью довериться, кому можно излить свои истерзанную душу — это Шо с его глупыми детскими шутками и подколами. Это ощущение — нечто, не поддающееся объяснению или какой-то простой цепочке, которую способен воссоздать сам Кагеяма младший. Это что-то за гранью. Слишком эмпатичное и чувственное. (А, может, кто-то всю жизнь ждал поддержки и всё-таки получил ее). Тишина прерывается, неожиданным телодвижением Судзуки, прижавшегося теперь к боку хозяина дома. — Рицу, ты мне не ответил на вопросы. — Что ты делаешь- — Хочу согреться. Так вот, как ты спал? — нетерпеливый под шумок уже лезет своими грязными руками щупать в комке одеяла руки Кагеямы, чтобы отхватить его. Унизительно, но сильно сопротивляться, увы, нельзя — мало ли что произойдет. — Ты, разве, не видишь?.. — Я не женщина-кошка. Я не умею видеть в темноте, — Рицу слегка вздрагивает, словно уловив ложные нотки недовольства в чужих словах. Да, исходя из последних событий, наверное, Шо не такой уж и злобный, просто кажется таким из-за силы. На деле он, похоже, совсем другой человек. Однако это совершенно не мешает параноить. У самого школьника ночное зрение развито неплохо (спустя некоторое время после привыкания, конечно), но у его друга, видимо, проблемы в этой области. — Глаза плохо видят без света, да?.. А, ах… Да, я забыл, что мне надо… Я очень рано лег, но долго не мог заснуть. Что-то совсем не выспался. Я… ждал, что ты придешь, — разоткровенничавшись, Кагеяма осторожно и сам перестает сопротивляться, наклонившись в сторону Судзуки. — О, спасибо. Мне… приятно… Ой, кстати, Рицу, я же тебе конфетку купил, — Шо начинает обеспокоенно копошиться в карманах своих штанов, негодуя под нос, что она не может достаться сама. Наконец, он торжественно показывает свое приобретение, стараясь презентовать покупку с самой лучшей стороны. — Это шипучка, я люблю такие, думаю, и тебе понравится. Утром съешь, а-то сейчас не надо лучше. — Спасибо. Не пробовал ещё такое… — Кагеяма высовывает худощавую ладонь из-под одеяла к чужим рукам, на четыре секунды по неизвестным причинам задерживая момент прикосновения. Наконец, как обожженную, он ее одергивает, шепча какие-то до интимности странные и спутанные слова. Ситуация мутнеет. Судзуки шумно берет воздух, словно задерживая дыхание, и медленно, едва уловимо касается ладони не сопротивляющегося Рицу. Они сидят так около минуты, думая, что это вечность, молча проникая в океаны душ, глядя друг другу в заплаканные пустые глаза, и из глаз Кагеямы начинают сочиться слезы. Конфета падает на футон. — Шо, знаешь… мне так тяжело… — Рицу прикусывает свою губу, чувствуя как внутри под ребрами все сжимается до адской боли. Судзуки нежно обхватывает его лицо и наклоняется вперёд, ещё ближе, пока рука Кагеямы все ещё висит в воздухе, мышечно оставаясь в предыдущей сцене. — Я понимаю, Рицу. Мне тоже… Шо жмуриться, а потом так же осторожно, как ранее, приподнимается, прижимая голову Кагеямы к своей груди. И второй школьник просто не выдерживает, обхватывая сзади тело своего гостя и цепляясь за его одежду. Он издает тихий, но протяжный писк, ёжась от неприятных, омерзительных воспоминаний. Судзуки все ещё придерживает его, поглаживая по угольным спутанным волосам и, кажется, шепча что-то очень глупое. А Рицу впервые за долгое-долгое время чувствует себя в небольшой безопасности, будто прячась за чужими тощими руками, будто Шо прячет его от всех этих отвратительных до тошноты тревог и истерик, от брата, от паранойи, от учебы. У него это получается плохо, словно все те легендарные силы не оставили после себя и следа, но он все ещё не оставляет попыток защитить Кагеяму. Все ещё не. — Я плакал после того, как ты ушел… Я… Я никогда ещё так не плакал… Я сознание потерял… — Рицу старается успокоить свое дыхание. Три — вдох, три — задержка, три — выдох, три — задержка. Слабо-слабо получается, и, похоже, даже бешеное прежде сердцебиение Судзуки тоже замедляется. — Кошмар… Ты мог мне позвонить, — Кагеяма дрожит и зарывается носом в майку Шо. — На будущее, мы можем просто поговорить, если тебе будет нужно, — Судзуки ласково треплет его по голове. — Я… не думал, что мы настолько близки. — Так и есть. Просто… наверное, таким, как мы, проще держаться вместе, — в тихом совсем голосе Шо прослеживается слабая улыбка, свойственная ему, что Рицу успел заметить на последний день. Весьма печально на самом деле, что настолько жизнерадостный на вид человек является искренним только, когда показывает грусть, сожаление или любую другую негативную эмоцию. Кагеяма ничего не отвечает, обдумывая произошедшее, и его собеседник тоже, видимо, не видит смысла в дальнейшем продолжении изжившего себя диалога. Сейчас им достаточно просто молчать и чувствовать всю умиротворенно-тревожную атмосферу происходящего. Первый неаккуратно выхватывает кусок одеяла откуда-то сзади и накрывает им плечо гостя, помогая согреться в холодную ветреную ночь. Судзуки открылся с совершенно другой стороны. Сначала он казался несерьёзным и глупым весельчаком, потом травмированным и напуганным ребенком, а теперь к этому сочетанию добавляется ещё и образ опытного, надёжного защитника. Никогда бы ранее в голову Рицу не прибила мысль, что его знакомый имеет настолько многосторонний характер. Удивительно. Наверное, завтра или даже сегодня Кагеяме будет очень стыдно за свое уязвимое поведение сейчас, он всё-таки буквально разрыдался в чужую грудь, скрываясь за такими же чужими руками. Но, признаться честно, ничего роднее этого Рицу тогда не знал и надеялся затеряться в этих нежных, сокровенных секундах навсегда, а вместе с собой потянуть в эту непроглядную бездну и Шо. Его теплые прикосновения и столь важные значительные слова, аромат дешёвой газировки, которым он пахнет и дурацкий шампунь «Дары моря», которым моет голову. Неужели, впервые за такой огромный промежуток скучного времени Кагеяма нашел в жизни что-то новое, чего давно не хватало, заглушил мерзкое чувство монотонности. Он получил настоящего друга, с которым, к удивлению, не сделал совместно ещё ничего плохого, как это было с Синдзи. И ведь это взаимно. У Судзуки есть друзья, очевидно, однако они явно не дают ему того, чего он хочет (Или ты это придумал?). Они добрые, смешные, безбашенные, но все ещё не подходят для каких-то личных целей. Рицу знает это, находясь в точно такой же ситуации, и, похоже, действительно может удовлетворить потребности Шо (По крайней мере, надеется на это). Кагеяма в какой-то маленькой степени счастлив. *** — Мы сидим тут уже почти полтора часа, представляешь? — Какой ужас… Тебе скоро домой? — Увы. — Напиши мне днём, может, сходим куда-нибудь. — Если ты не опухнешь. — Если я не опухну. *** Каждый раз, покупая шипучку, Рицу думал о Шо, а Шо, кутаясь в одеяло, не мог выбросить из головы Рицу.