Бабочки

людские чувства — странная штука. то приторно сладкие, словно мёд, то горькие, подобно осадку недопитого кофе — фу-фу-фу! попробовать такое — ужаснейшая пытка, и Мономе повезло обойти её стороной. его чувства, словно залитая лимонадом шипучка — взрывоопасная конфета, между прочим!       Она — вечно юная, ещё совсем зелёная, вкусившая сок жизни из самого спелого яблока в соседском саду.       Она — женственная, искрится-кровит с головы до кончиков пальцев и цветёт весной так, как это делают бархатцы.       Она — Кендо Ицука, красивая и душистая, пахнущая умытыми спозаранку цветами и летней свежестью. Монома окрылён, как-то глупо, совершенно по-новому, а в грудной клетке застывает рой назойливых насекомых. жуткие бабочки преследуют его, щекочут желудок и рвутся-вырываются наружу! одна только беда — Нейто непреклонен. он пережёвывает мышцы с дрожащими жилами и молчит, молчит как настоящий партизан! в конце концов, жизнь продолжается, ведь так? правда с Ицукой та на полтона ярче.       Кендо сама — светлая-светлая, целованная солнцем в лоб и веснушчатые щёки.       Кендо прекрасна, — от макушки до пят, — миловидное лицо радовало Моному днём и в фантазиях — ночью.       Кендо.       Кендо-Кендо-Кендо. её имя трепещет в глотке, порхает, раскрывая крылья, и Нейто совсем не больно.       хорошо. он улыбается, едва-едва, уголками губ, заглядываясь на девушку в классе и после уроков.                         — ты чего пялишься? что-то не так? — она вскидывает брови, хлопает своими пышными ресницами. . . не понимает.                         — я-яя? да тебе показалось!                         — хочешь сказать, пятый раз за сутки?                         — и такое бывает!                         Нейто не оправдывается, — только чуть-чуть, ради приличия, — и Ицука прикрыто смеётся.                         — ну смотри мне.                         — смотреть? всё же можно?!                         — хотя бы не так открыто, — 'а то мне неловко', думает Кендо, забавно супясь.                         — э-ге-гей, голубки! поболтаете после занятий, имейте терпение! — послышался грозный голос Секиджиро с учительского места.                         весь класс выпрямился по струнке, ребята притихли... прежде, чем Ицука опустила голову с пылающими щеками и заговорила:                         — извините, учитель, больше такого не повторится! и урок длился ещё половину — ровно двадцать пять минут со своего начала. румянится закатно солнце, обнимает последними лучами своих земных детей. юноша глядит в небесный свод, засматривается — так, как делал это с Кендо всего пару часов назад. — ты сегодня тормозишь по полной, даже без издёвок над паралеллью обошлось. . . всё ли в порядке? — интересуется девушка, подпирая локтем резную балюстраду. — не заболел? — а? не-ет! мой звёздный час нагрянет завтра, так что не переживай! — да? а то я уже начала.       Она разворачивается к нему лицом, слепит улыбкой и идеально белыми зубами.       Она — есть Свобода, Небеса и Любовь.       Она кладёт ладонь поверх пшеничной макушки и нежно-нежно трепет Нейто за волосы. — глупый. ужасно глупый. и Монома, смущённый, ложится на перила: бабочки-чертовки вот-вот вырвутся наружу! он льнёт к женской ладони, словно кот, глупый-преглупый и по уши влюблённый. любить Кендо — легко, но принять свои чувства — вот что трудно.