Дай перо мне, ворон.

      По ледяному снегу шел человек. Спотыкался, падал, раня ноги о колкий наст. Оставлял рубиновые капли на белом покрывале, щурил воспаленные глаза. Торопился, уходил от погони. Совсем рядом завывала свора, догоняя, уже почти настигла. Человек заторопился, знал, что не успевает, но все равно, быстрее, быстрее, еще быстрей!       Поскользнулся, покатился кубарем вниз, туда, где хищно высились острые каменные зубы, где билась в теснине бурная река. Ухватился в последний миг за камень, удержался, срывая ногти. Понеслись обломки дальше. Человек подтянулся, бросил тело вверх, закатился в нору под нависшей скалой. Долго лежал, выравнивая бешеный стук сердца и переводя дыхание. Где-то наверху залаяли собаки, завыли на самом краю. Выругались преследователи, плюнули вслед. Унесла, скрыла река все следы, спрятала от погони.       Человек прислушался. Все тише лай собак, все тише. Протянул руку, ухватил горсть снега, вытер лицо, смывая кровь и грязь. Дернул с досадой ошейник и застонал бессильно. Не было пути дальше. Ни вверх, к горным вершинам, ни вниз. Оглянулся, увидел траву, наваленную у стены и, не думая долго, забрался в ее середину. Пусть он все равно умрет, но умрет не под плетью у столба, не на виселице, не в яме с диким зверьем на потеху другим. Пусть ошейник на его шее, но он умрет свободным. От травы пахло зверем, слабо, но ощутимо.       Человек немного согрелся и закрыл глаза, проваливаясь в тяжелый сон.

***

      Рейв заложил широкий вираж, облетая глубокое ущелье. Где-то внизу двигались черные точки, мелкие и чуть крупнее. Собаки. И люди, стражники. Рейв не любил людей, и уже тем более не терпел их в своей вотчине. Грязные, шумные, дикие, готовые наброситься друг на друга за кусок хлеба. Стремительная тень неслась по снегу, заставляя людей вскидывать голову, осенять себя охранными знаками. Огромный черный ворон, хозяин гор, сам решал, кого казнить, кого миловать. Этих миловать не хотелось. Казнить, правда, тоже, мараться не желал. Пусть их, все равно уже уходят.       Эхо хриплого крика отразилось от гор, заставило людей ускорить шаг. Смешно стало Рейву, если боятся, зачем приходили? Все знают, что людям нет хода в заповедные места. Взмахнули широкие крылья, и устремился ворон к ущельям, захотелось вдруг проверить, что забыли здесь грязные люди. И закричал гневно, увидев кровь на снегу. Кто посмел осквернять его горы? Спустился к реке, оглядел берега, нет, никого не нашел. Вырвался клекот, забили крылья, поднимая водяную пыль. И наверху, на каменном языке, в логове давно ушедшего зверя, увидел спящего человека.       Опустился на самый край и уже готов был столкнуть его вниз, в гостеприимные объятия реки, но остановился. Склонил голову, разглядывая незнакомца. И замер, столкнувшись взглядом. Человек сел, поклонился и проговорил, медленно, ломая чуть поджившие корочки на губах:       - Здрав буди, Хозяин Гор. Прости, что пришел незваным, да некуда больше идти. Прости, коль можешь, а не можешь, отслужу.       Каркнул Ворон в ответ, прыгнул на человека, вдруг испугаю? Замер человек, не испугался, не отпрянул. Лишь сжались пальцы, побелели.       Смотрел Рейв на него, думал и вдруг решился. Взмахнул крыльями, открывая Путь, шагнул, каркнул хрипло, призывая идти следом. Недолго шли Ворон и человек, короткий Путь открыл Хозяин. И оказались далеко, в самом сердце гор. Открылась человеку пещера, да такая, что глазом окинуть нельзя. Встрепенулся Ворон, укутался черными перьями и встал перед человеком парень. Черными углями горят его глаза, черным шелком струится волос, черные когти на пальцах, так и норовят вцепиться в глотку.       - Отслужить готов?       - Да, Хозяин.       - Чем готов?       - Чем скажешь.       - Супругом моим будешь?       Замер человек, как можно такое? Да глянул в глаза черные и ответил:       - Буду, хозяин. На радость тебе, буду.       Видно безумен он, раз ответил согласием Хозяину. Засмеялся Ворон, сказал:       - Меня Рейв зовут.       Стряхнул черные перья, осыпал человека, окутал черным огнем. Закричал древние слова, призывая в свидетели Богов.       Ушли солдаты, увели собак, радуясь, что отпустил их Хозяин. Не вернулись обратно, не гневили. А над горами, в ослепительной глубине неба, кружили с тех пор дважды два крыла…