Странные

      Со Чанбин вводит пароль на дверном замке и тихо проникает в квартиру. Он старается не шуметь, не шуршать лишний раз пакетом с едой, не привлечь ненужного внимания со стороны проживающих в этом общежитии. Последнее, чего он хочет, — подвергнуться подшучиваниям. Он не должен быть здесь. Он не живёт здесь. И всё же Ёнбок доверил ему пароль от двери ещё давно. Встретиться с ним как раз и было в планах Чанбина, хотя он не знал наверняка, находился ли тот сейчас дома. Это должен быть сюрприз. С извинениями. Может быть, они бы просто провели вместе время или же Ёнбок бы согласился выйти куда-нибудь пообедать.       Но в его комнате Чанбин никого не нашёл. На кухне и в зале тоже было пусто. Общежитие было погружено в гробовую тишину и казалось мёртвым, пока не открылась одна из межкомнатных дверей, заставляя Чанбина замереть.       — Чанбин-а? Что ты здесь делаешь? — в проёме он видит Ли Минхо, который смотрит на него сначала с удивлением, а потом подозрительно сощуривает глаза. Вид у него домашний и уютный: в нём мягко всё, кроме острого взгляда. Он бы подумал, что тот только что проснулся, если бы не знал о привычке старшего рано просыпаться.       Чанбин понимает, что ему не рады. Впрочем его это не особо заботит, даже если и чувствует укол обиды. Минхо не очень часто показывает, как ему беспричинно нравится его общество, и Чанбин вроде как привык.       — Ничего, я уже ухожу, — так же холодно отвечает Чанбин, возвращаясь к кроссовкам.       Он ожидает, что Минхо вернётся в свою обитель, но тот окончательно выходит из комнаты, подходит к входной двери, прямо туда, откуда должен был бежать застигнутый врасплох Чанбин, и облокачивается о стену позади Со, который не может чувствовать ничего, кроме странного предвкушения.       — Надо будет сменить пароль и настрого запретить Ёнбоку делиться им с тобой, — размышляет вслух Минхо. — Ты прокрадываешься в наше общежитие без предупреждения. Это может компроментировать нашу жизнь. Теперь я не смогу уснуть, думая, что ты сможешь прошмыгнуть сюда.       В словах его слышится улыбка. Чанбин невольно хочет посмотреть на него — и смотрит. Ему не стоит долго и глупо пялиться на уже почему-то весёлого хёна, поэтому более крутая часть без проблем давит очарованность.       — Ваша жизнь меня не очень интересует. Я здесь только ради Ёнбока. Его нет — и я собираюсь уходить, — пожимает плечами Чанбин и тянется за дверной ручкой. Но его останавливает Минхо:       — Кажется, у тебя что-то в пакете. Милый Чанбинни хотел угостить своего друга? — раздражающе красивое лицо старшего расплывается в дразнящей улыбке, обнажая кривоватые верхние резцы.       — Да, но его здесь нет, и я ухожу, — Чанбин хмуро отвечает на поддразнивание. Его раздражает то, как нелепо он должно быть выглядит с этим его провалившимся планом. Пакет с едой и его неловкое присутствие в этом общежитии — неоспоримые доказательства провала. Ещё больше его смущают комментарии Минхо. Он хочет сбежать. Оставаться наедине с ним сложно.       — А как же я? Я тоже твой друг, — Минхо хлопает большими глазами, комично уставившись прямо на него. Кажется, он хочет заглянуть в душу, как делал всегда, где бы они ни находились: на тренировках или на съёмках. — Ты не хочешь делиться со своим другом?       — Айщ, — раздражённо шипит Чанбин, сдаваясь. Он отдаёт пакет с суши прямо в ожидающие ручки Минхо.       Чёрт бы побрал чары его старшего: вкрадчивый мягкий голос и милые выражения лица. Наверное, он бы позволил себе быть более жадным и грубым, если бы на его месте был Сынмин. Но он лучше пожертвует едой, чем огорчит хёна. На лице того играет довольная ухмылка, он приглашает Чанбина за собой.       Они едят в тишине, причмокивая напару, листая социальные сети. Обычно между ними и были комфортное молчание и тихое наслаждение обществом друг друга. Так чувствовал Чанбин. Что внутри Минхо, оставалось при Минхо, и он не лез с расспросами, зная, что будет раздражать старшего. Иногда мысль о том, что он был единственным, кто наслаждается, делала больно.       Собираясь уходить, Чанбин ощущает на плечах чужие ладони и понимает, что события должны приобрести неожиданный поворот. Какие бы за этим ни следовали слова и предлоги — это означало одно. Он чертыхается про себя, зная, что не устоит перед соблазном остаться рядом с Минхо.       — Может быть, останешься, милый? После еды так хочется полежать, — ладони пробежались по спине и перешли на животик, провоцирующе сжимая. — Думаю, Ёнбок скоро придёт. Ты можешь подождать его здесь.       «Побудь со мной дольше», — переводит его внутренний голос и смеётся над ним. Было ли это в планах? Нет. Совсем нет. Но Минхо пленяет его — и вот он уже лежит на его кровати, глядя в потолок. Минхо надевает наушники и что-то включает на планшете. Наверняка аниме. Чанбин не смотрит и не может чувствовать ничего, кроме сожаления.       Проходит несколько минут, пять или десять (Чанбин не считает), и он не выдерживает — тычет большим пальцем ноги в бедро старшего, привлекая его внимание сквозь наушники.       — Это какая-то форма издевательства? — спрашивает он, когда Минхо вопросительно приподнимает бровь и вынимает затычку из уха. Он часто и глупо моргает, как кот. Его губки бантиком сложены в милое «о», что ещё сильнее злит Чанбина.       — Не понимаю. Что ты имеешь в виду?       Чанбин садится, пытаясь занять более выигрышное положение. Он пытается сформулировать достойную претензию, но всё к чему приводит его размышления, так это к тому, что он сам облажался, зайдя в комнату Минхо.       — Вот это вот всё, — он выдавливает уже менее уверенно, отводя взгляд в сторону. — Зачем ты предложил мне остаться?       — Я думал, ты ждёшь Ёнбока.       «Не напоминай», — вертится на языке.       — Ты ведь знаешь, что он ещё долго не вернётся, не так ли? — спрашивает Чанбин, изучая удивлённое лицо напротив.       — Не знаю. Почему ты так уверен?       — Потому что ты всегда знаешь, что делаешь, — потеряв терпение, он грубо цокает, складывая руки на груди.       На минуту между ними воцаряется тишина. Чанбин не слышит ни дыхания старшего, ни своего дыхания. Он думает, что его обвинения безосновательны, и становится стыдно. Уши неприятно горят: грязные мысли возникли только у него. «Было бы хорошо просто отпустить», — думает он — и отпускает, волна облегчения, а затем удовольствия прокатывается по нему. Плечи расслабляются. Рассеянный, его взгляд смягчается, теряется в лице перед ним, пытаясь понять эмоции и чувства, отражённые в кошачьих глазах. На секунду ему кажется, что в них отражается боль. Но после Минхо оказывается в нескольких сантиметрах от его лица и ничего, кроме раздражения, нет в его чертах.       — Если бы я знал, что делаю, тебя бы здесь не было, Со Чанбин, — он шепчет. И шёпот его Чанбин чувствует каждым нервом в теле. Ответ ставит его в тупик, шестерёнки в мозгу начинают крутиться быстрее.       — Скажи по-человечески, — выплёвывает Чанбин, чувствуя какое-то нездоровое удовлетворение. Хочется улыбнуться: он понял каждое слово и собирается отплатить Минхо той же монетой. Вот какие отношения были между ними.       — Ты просто хочешь спора, — Минхо осуждающе смеряет его взглядом. — Что только в тебе нашёл милый Ёнбок?       — Не говори о нём сейчас.       Его пристыдило одно упоминание о Феликсе.       — Почему? Потому что наш Чанбин-а хочет не Ёнбока? — тёмные глаза напротив образовали дьявольские полумесяцы, кокетливые кроличьи зубки выглянули из-под растянутых в улыбке губ. О, его губы были лучшими. Чанбин хотел укусить их. Сильно.       Он хранит молчание. Просто изучает красивое лицо хёна. Щёки и волосы Минхо выглядят мягко, кожа блестит, идеальная — Чанбин немного завидует. Не в силах выдержать тяжёлый взгляд, он как всегда смотрит на его идеальный прямой нос, будто написанный да Винчи, — Чанбин гордится сочинёнными про него строчками. Наверняка Хан хотел петь о Минхо больше, чем он. И наверняка Минхо хотел, чтобы о нём Хан пел больше, чем он. Подобные мысли разрушали Чанбина изнутри. Вдруг внутри он не чувствует ничего, кроме пустоши. Минхо выбрал не его и продолжает издеваться.       — Это жестоко, — он отшатывается, резко хочет взять себя в руки: скинуть ноги и уже наконец-таки покинуть это гипнотическое царство, но Минхо быстр, в мгновение ока ловит его губы, не давая и шанса сбежать. Чанбин причитает про себя.       Губы Минхо нежные. Такие, какими они выгравированы в памяти Чанбина. Но они не возрождают в его груди цветущий сад, давно увядший под немым отказом. Терновые ветви с каждой секундой сжимают его сердце сильнее. И он сам отвечает сильнее на поцелуй. Его рука пропускает мягкие волосы сквозь пальцы и грубо сжимает их на затылке. Минхо недовольно стонет в недоумении, и, пользуясь его секундной растерянностью, Чанбин валит того спиной на кровать, возвращаясь к запретным губам, выражая накопившееся разочарование.       Где его принципы? Сам дьявол диктует ему сжимать прекрасное тело под ним, прижиматься сильнее, быть болезненно близко, кусать и целовать. Он так давно хотел вернуться к этому. Почему подходящий момент подвернулся именно тогда, когда он хотел извиниться перед Ёнбоком за то, что был излишне груб? Чёрт бы побрал Минхо и Хана, когда те спросили его, не хотел ли он прийти к Ёнбоку и дать себя обнять вместо подушки с его лицом, с которой милый Феликс до сих пор спит с двадцать первого года. Он знает, что тот влюблён в него, но всё, что может сделать вина Чанбина — распылять возбуждение.       Милые звуки удовольствия Минхо подстрекают действовать грубее. Чувствует ли он то же самое, целуя Чанбина за спиной у Хана?       — Вы так давно не трахались с Джисоном, что ты готов попросить меня снова? — слыша себя, он ужасается сколько желчи в его словах.       Минхо открыто стонет, когда его рот свободен и Чанбин сильнее трётся бёдрами, наблюдает, как искажается лицо другого. Прекрасный вид. Особенно с осознанием того, что именно он доводит его до такого состояния. Мини-версия Чанбина внутри гордо задирает острый подбородок.       Минхо не собирается отвечать вслух, но его ручки сильнее сжимают его спину и задницу, он двигает бёрдами навстречу. И Чанбин легко это принимает.       Сегодня у Со дрянное настроение. Они не будут раздеваться, они кончат нетронутыми. Только поцелуи, трение и болезненное напряжение. Обычно они и обходятся последними двумя без возможности пересечь черту. Сегодня им тоже будет больно.       Чанбин тяжело дышит, целуя под ухом Минхо, говоря гадости. Смесь аромата шампуня и запаха Минхо опьяняет. Он бы хотел всегда держать Минхо на своих коленях и вдыхать аромат, залезать к нему под футболку холодными руками и дрочить, доводя того до исступления. Но он не может, и суровая реальность говорит быть грубее. Болезненное удовольствие от того, как их твёрдые члены трутся друг о друга, разделённые одеждой, прочно закрепляется в его памяти.       Он аккуратно прикусывает вспотевшую шею.       — Чанбин… — что-то пытается сказать Минхо. Он задыхается и стонет от неудовольствия. — Достань меня.       Он игнорирует, чувствует: его одежда мокрая и неприятная от пота. Он начинает уставать. На его губах появляется слабая улыбка перед тем, как он возвращается к идеальным губам хёна, которые он с удовольствием пачкает собой. В голове его белый шум. Он устаёт. Давит сильнее. Целует отчаяннее, надеясь, что Минхо поймёт все его чувства. Он влюблён, безвыходно влюблён уже который, чёрт его, год. Минхо даже не даёт ему пошутить о своих чувствах: последний раз, когда он написал «я люблю тебя, хён», он был заблокирован, а потом выставлен на всеобщее обозрение. Он жалкий.       Его задницу сильно сжимают, выдергивая из транса. Минхо запинается, обрываясь на полустоне, замолкая и замирая с зажмуренными глазами. Вероятно, это одна из самых красивых картин в жизни Чанбина. Мимолётное удовольствие могло создать мираж в пустыне его чувств. В джинсах его мокро и неприятно. Они грязные и потные. Чанбин не знает, доволен ли Минхо.       Им нужна пара минут, чтобы прийти в себя.       Он поднимается с Минхо. Все его руки затекли и болят, будто он стоял в планке несколько минут. Двигаться неудобно, тёплая сперма остывала и просачивалась сквозь нижнее бельё. На лице Минхо абсолютное блаженство, его грудь высоко вздымается, усталый вздох слетел с его губ:       — Ты просто эгоист.       — Иди ты.       — Грубиян.       Чанбин ничего не ответил. Его терзает тысяча вопросов.       — Как это было?       — Как и всегда с тобой — странно, — пожал плечами Минхо, поднимаясь и выходя из комнаты.       — Ты тоже странный, — шепчет Чанбин в пустоту.       Ему остаётся лишь вернуться в своё общежитие и наконец сменить штаны.