Луна, затмившая звёзды

В знойный летний вечер, когда на небе начинали показываться первые звёзды, а торговцы закрывали свои лавки на оживлённых улицах, собираясь заниматься своими домашними делами, свита сёгуна возвращалась во дворец Эдо, удачно подавив очередное восстание недовольных жизнью бывших чиновников имперской Японии. Кровавый закат сопровождал шествие, словно подчёркивая ещё одну победу, которую одержал правитель, вновь омыв землю кровью своих недоброжелателей. Каго, покрытые золотом и драгоценными камнями, одну за другой несли слуги, а рядом, гордо подняв головы, шли преданные самураи, испачкавшие свои кимоно кровью в недавней битве. Сёгун Чон Хёнгук был человеком свято следующим за долгом воина и никогда не оставался в стороне, всегда возглавлял процессию и первым порывался достать катану из ножен на поле боя. На этот раз он решил взять с собой старшего сына, Чон Чонгука, которому недавно исполнилось тринадцать лет, дабы наглядно показать ему, как именно нужно сражаться за свои убеждения, дав юному альфе самолично отсечь голову одному из предателей. Алые капли, попавшие на руки и окрасившие собой лезвие меча, Чонгук никогда не забудет, изо дня в день будет вспоминать, как впервые лишил кого-то жизни и после чего потерял счёт убийствам, помня лишь именно эти несколько капель на своих подростковых руках. Подойдя к главным воротам дворца, процессия остановилась, опуская каго на пол, давая сёгуну выйти и поприветствовать собравшийся народ, скандирующий его имя и посылающий благие пожелания своему правителю. В это же время, младший альфа, замотавшись в потрёпанную накидку, прикрывающую его дорогое кимоно, аккуратно пробрался через стражников, что всё своё внимание сейчас направили на его отца, параноидально выискивая в каждом кустике врагов. Спрыгнув с лестницы, он быстро направился прочь, желая подышать немного воздухом, пропитанным крупицами свободы, пока его не найдут самураи отца и не отведут к нему на выслушивание очередных нотаций о статусе и важности его персоны. Возможно даже накажут, но это всё будет потом, сейчас Чонгуку хочется побыть обычным мальчиком и постараться забыть глаза того мужчины, который ещё совсем недавно молил его о пощаде. Петляя между деревянными домами и старательно прикрывая лицо, тринадцатилетний альфа, неожиданно даже для себя, попал то ли в лес, то ли в парк, полностью состоящий из цветущих клёнов, поражающих своей красотой и пышностью. Эти деревья всё вокруг окрасили в красный, почти сливаясь с такого же цвета закатом. Куда не глянь, повсюду алые гиганты, казалось, готовые поглотить маленького альфу в свои пучины, уже пустившие корни в его душу, поглощая все волнующие мысли и заставляющие думать лишь о их красоте. Из прострации Чонгука вывел тихий плач, очень схожий с детским. Принц, доверившись своему слуху, пошёл искать источник этого еле слышного звука. В нём заиграл невероятный интерес, присущий всем детям, он смотрел то за одно дерево, то за другое, каждый раз надеясь найти желаемое. Подойдя к стволу давно упавшего клёна, который уже местами подгнил и потрескался, служа пристанищем для мелких лестных обитателей, Чон увидел маленький свернувшийся клубочек, подрагивающий с каждым новым всхлипом. — Эй, ты чего... — как можно нежнее начинает альфа, присев на корточки возле малыша. Одежда ребёнка сливалась с цветом дерева, к которому он прислонялся. Она была изрезана в разных местах, словно это сделал кто-то специально, в ней были видны мелкие листья и ветки, возможно, малыш от кого-то бежал, цепляясь о все возможные кусты. Волосы, скорее всего, он не мыл уже довольно давно, потому что они свисали на голове подобно сосулькам в холодную зиму. Услышав чужого человека рядом, ребёнок резко подскочил на месте, встретившись взглядом с альфой. Большие детские глаза, полные страха и слёз смотрели на него, а Чонгук и не понял, как застыл на месте, невольно запоминая каждую деталь на белоснежном личике. Длинные, густые ресницы, быстро моргающие от неожиданной встречи, красивый прямой носик, покрытый коркой грязи, розовые от жары фарфоровые щёчки, которые хочется потискать и маленькие персиковые губы, открывшиеся в удивление и подобно рыбе пытающиеся хватать такой необходимый воздух. — Не бойся, ладно, я тебя не обижу, — альфа выставляет перед собой руки, приземляясь прямо на землю, наплевав на шёлк и узоры на своих одеждах, вышитые из золотой нити по приказу сёгуна. Хихикая со своей же неуклюжести, он украдкой поглядывал на нового знакомого, у которого в чёрных как смоль глазах появляются блики спокойствия. — Я просто мимо проходил и услышал, что кто-то плачет, вот так: - уууу-уууу. А это ты оказался! — Чонгук начал активно жестикулировать и показывать, как именно звучали эти всхлипы, в конце не сильно ущипнув уже улыбающегося малыша за бочок. Его десневая улыбка ослепляла и невозможно было не улыбнуться в ответ. — Давай знакомиться, я - Чонгук. Ребёнок недоверчиво косится на протянутую ему руку, поёрзав на месте и не решаясь ответить на добрый жест со стороны альфы. Осмотрев его с ног до головы и сделав глубокий вдох, почувствовав успокаивающий аромат шоколада, который младший пробовал всего однажды, но как сейчас помнит невероятный вкус и сладость, малыш тянет свою трясущуюся ладошку, наконец, разомкнув губы. — Юнги... — почти неслышно шепчет себе под нос, однако Чонгук всё прекрасно слышит, ведь вокруг царит умиротворённая тишина. — А где твои родители, малыш Юнги? — Здесь, — ребёнок нежно поглаживает землю под собой, рассматривая её так, словно вся его жизнь теперь в ней. Альфа в ужасе замирает, осознав смысл, казалось, самого обычно слова. Такой маленький, а уже переживает боль от потери самых родных людей, по сути оставшись один на один с этим жестоким миром. — Какой-то дядя их сюда привёз. Принц молчит. Что говорить в таких ситуациях пока не знает, ещё не доводилось, поэтому он тихонько садится рядом, разглядывая крохотные ручки, продолжающие гладить землю. Если сейчас его бросить, то малыш совсем скоро присоединится к своим родителям, как бы прискорбно это не звучало. Или же, может, так сложится, что его заберут в гейши, это был бы лучший вариант для сиротки. Мальчик упирается затылком в трухлявый ствол позади себя, думая о будущем этого ребёнка. Жить в розовых мечтах Чонгука давно отучил отец, с малых лет лично обучающий искусству войны и истории, контролирующий его уроки по кэндзюцу и сам часто практикующий их с сыном. Хёнгук растил не просто принца, он растил будущего сёгуна, воина, который будет отвечать за мир в их стране. У него это получалось. Моральные качества в нём явно были хорошо развиты. После нескольких минут раздумий, Чон понял, что совесть не позволит ему бросить Юнги здесь совсем одного. — А знаешь, у меня тоже есть такой маленький братик, совсем как ты, — начинает из далека, чтобы не спугнуть и заинтересовать ребёнка. — Ему восемь лет, а тебе сколько? — Мне пять! — Юнги подпрыгивает на месте, показывая пальчиками нужную цифру, чтобы новый друг точно понял, сколько ему лет. — Папа говорил, что я - омега, твой брат тоже? — оленьи глазки быстро хлопают, в ожидании ответа. — Какое совпадение, он у меня тоже омежка. Тишина в кленовом лесу прерывается звонким смехом и хлопанием ладошек, радующегося малыша. Счастья в его действиях так много, словно он слышит не про какого-то чужого брата, а про своего собственного, давно потерянного и вновь приобретённого. Такая реакция и нужна была Чонгуку. — Тогда давай я вас познакомлю? Уверен, вы подружитесь, малыш Юнги. — Я хочу, хочу! Но как же мне спросить разрешения у родителей… — они вдвоём смотрят на рыхлую землю, замолкая на пару секунд. На улице уже глубокая ночь и не стоило бы вот так вот продолжать сидеть почти на чужих телах. Обстоятельства вынудили. Наследному принцу и самому не по себе, однако, пока он своего не добьётся, отсюда не уйдёт. Точно не один. — Перед своим уходом, они со мной разговаривали, — ребёнок растерянно смотрит на старшего, вновь недоверчиво косясь в его сторону. Чон же молится самой богине Аматэрасу*, чтобы в его бред поверила одна маленькая, невинная душа, сидящая напротив. — Твои родители сказали, что теперь я буду отвечать за тебя и если тебе будет что-то нужно, то ты можешь спрашивать у меня. — Значит, мы можем идти к братику? — Конечно. Пойдём скорее. Врать - это плохо. Безусловно. Об этом твердил каждый из наставников альфы, требуя от наследника проявления только честности в жизни. Однако, если бы он сейчас не выдумал всю эту историю, мальчик остался бы один в этой кромешной тьме, на недоделанной могиле своих родителей и, возможно, вообще не дожил бы до следующего утра. А так, Чонгук о нём позаботится. Одним ртом во дворце больше, одним меньше, такого крохотного вообще могут просто напросто не замечать. Да и младшему брату будет приятная компания. Он у него намного активнее, может поможет Юнги выбраться из скорлупы и перестать зажиматься, прямо как сейчас. Малыш шёл позади Чона, держась ладошкой за рукав его накидки и прижимался как можно ближе, особенно когда они зашли в город. Фонари освещали каждый сантиметр, светом затягивая чёрное небо. Тысячи запахов перемешались друг с другом, вызывая некий застой в воздухе, из-за которого становилось тяжелее дышать. Все в округе суетились, спеша кто куда и не замечая двух детей под ногами. Толкались и пинались, даже не извинялись, сразу скрывались в деревянных домах, не давая злому Чонгуку высказаться. Когда очередной мужчина толкнул Юнги, терпение Чона лопнуло. Он начал гневно кричать на прохожего, незаинтересованно смотрящего на подростка. — Ты чё, мелкий, страх потерял?! — от мужчины алкоголем разило за километр, от чего маленький альфа неприятно поморщился, но не струсил. С места ни на сантиметр не сдвинулся, закрыв собой младшего. Оба были готовы к тому, что их побьют. Тем более к прохожему подключились, видимо, его друзья по выпивке, надвигаясь злым облаком на детей. Ещё бы совсем чуть-чуть... — Ещё один шаг и я отсеку вам ваши головы, — принца закрывают собой с десяток самураев, готовых кинуться в бой в любой момент, защищая наследника, а впереди стоит альфа, одетый в тёмно-коричневое кимоно, с катаной в руках. Лезвие отражает на себе уличные фонари, опасно сверкая остриём в сторону незнакомцев. Сзади на тёмной ткани его одежды изображён красный феникс, аккуратно вышитый золотой нитью и бросающийся на глаза из-за своей красоты. — Расходитесь. Считаю до трёх. Раз. Раза было достаточно. Все пьяницы перепугались, нервно забегав из стороны в сторону, прячась кто куда. Вокруг свиты сёгуна воцарились тишина и спокойствие. Никто не смел даже взглянуть в их сторону. Прохожие лишь глубоко кланялись, в таком же поклоне и продолжая свой путь, пока не отойдут на приличное расстояние, позволив себе выпрямить спины, однако так и не смотрели на свиту в центре города, боясь гнева самого приближённого к сёгуну человека. Мужчина с фениксом на спине повернулся к детям, и Чонгук опустил голову, недовольно фырча что-то себе под нос. — Наследный принц, мне применить к вам силу или вы пойдёте сами к сёгуну Хёнгуку? — альфа убирает катану в ножны, возвышаясь над провинившимся подростком. — Сам. Спасибо за помощь, даймё* Чон. Из всех знатных кланов Японии, самой близкой и верной сёгуну считалась семья Чон, и не потому что имела одну фамилию с правителем. Они первыми отправляли своих самураев на отклик правителя и беспрекословно выполняли его поручения. Прикажут жизнь отдать, все в этом клане сделают это сию минуту. Именно так и попал Чон Хосок во дворец Эдо пару лет назад, оставив свои земли на отца и став чуть ли не правой рукой сёгуна. Помимо своей основной работы альфа часто проводил время с принцем, занимая его интересными рассказами о своих победах на поле битвы и обучал всему, чему сам был обучен. В свои двадцать лет у Хосока не было мужа и он даже не имел детей от кого-либо. Это был самый частый вопрос, который задавали ему раз по пять на дню. Ответ всегда был прост: "- Семья мне неинтересна". Однако красоты ему было не занимать. Аккуратно собранный пучок чёрных волос придавал ему ухоженности, глубокий шрам на левой щеке - мужественности. Только глаза выдавали его доброту, особенно по отношению к маленьким принцам. Вот и сейчас, они все направлялись во дворец, а он незаметно убирал с волос Чонгука упавшие на них листья и веточки, не обделяя и незнакомого омежку. — Думаю, сёгун не откажет в твоей просьбе, вот только придётся постараться или же отложить этот разговор. Он сейчас очень зол на тебя, господин. — Я это понимаю, но поговорю с ним сегодня, не спать же Юнги на улице, — мальчик прижимает малыша ближе к себе, другую руку сжимая в кулак, чтобы она не дрожала, потому что они уже проходили вторые ворота замка, приближаясь к главному входу в хонмару*, это значило, что встреча с отцом была уже совсем близко. — И потом, Уён мне точно поможет. Всё вокруг кажется чем-то нереальным для маленького Юнги, никогда не видевшего таких больших зданий. Тэнсю со всех сторон был освещён фонарями, но всё же не мог предстать во всей своей красе из-за ночного времени суток. Омежка не стал расстраиваться, надеясь когда-нибудь разглядеть главную башню при дневном свете, а сейчас оглядывался по сторонам, открыв рот в изумлении. Где-то справа прошёл отряд самураев, уставших после пережитого дня и на ходу снимавших с себя катаны, с другой стороны куда-то вели двух лошадей, чёрных, как ночь, сливающихся со звёздным небом. Засмотревшись на диковинные для него вещи, Юнги не сразу замечает впереди себя движение, взглядом застыв на трехслойной арке, покрытой большим количеством красной черепицы. Зато Чонгука всё это уже давно не интересует. Он родился здесь, вырос, каждую секунду проводил в этих стенах. Поэтому улыбка озаряет его бледное лицо, только когда он замечает возле одного из дворовых фонтанов младшего брата, так же обрадовавшегося, увидев старшего. Он бесцеремонно поднимает подол своего красного кимоно, неприлично высоко, открывая вид на оголённые ноги. Хосок и остальные самураи молча отворачиваются в другую сторону, чтобы ненароком не оскорбить юного омегу, потому что читать ему нотации о приличиях явно не входит в работу воинов. Да и все уже привыкли. Уён всегда был маленьким торнадо, сносящим всех на своём пути и счастливо уходящим с места преступления, как ни в чём не бывало. — Братец! Как ты мог?! Пошёл гулять и без меня! — сразу нападает, не давая и слова сказать, пару раз ударяя маленькими ладошками в подростковую грудь альфы. — Прости, спонтанно как-то получилось. Я тут кое-кого привёл, Уён. Чонгук чуть отходит в сторону, перестав быть защитной стенкой для Юнги. Он мнётся на месте, сминая в руках ошмётки, что когда-то могли называться его одеждой. Хочется вновь спрятаться за Чоном, испугавшись всей этой новой обстановки вокруг, неожиданно свалившейся на голову пятилетнего мальчика. Но у него это не получается. Уён завидев такого прелестного малыша, бросается к нему с объятиями, крепко прижимая к себе и звонко смеясь, совершенно не скрывая свою радость. Сверстников в замке у него не было, только Чонгук скрашивал ежедневную рутину, прекрасно понимая, как брату скучно в этих четырёх стенах. Однако он всё же был альфой. А хотелось друга, который разделит с ним его омежьи игры, похихикает над этими альфами и просто станет другом. Главное чтобы разница в возрасте была не такой большой, потому что эти взрослые омеги были уже поперёк горла. — Я - Чон Уён, будем дружить? — так по-детски лепечет, не выпуская малыша из объятий. — Да! А я - Юнги! Пока мальчики счастливо обменивались улыбками, сплетая вместе свои ладошки и без умолку что-то друг другу рассказывая, Чонгук спокойно оставляет их на Хосока, заходя в парадные ворота тэнсю.

***

Коридоры, состоящие из деревянных стен, аккуратно выставленных вертикальными балками, освещаются бумажными фонарями, в которых пламя свеч нестабильно подрагивает при малейшем действие снаружи. Вдоль стен через каждые два метра стоят самураи в их доспехах, охраняя покой своего господина. Доски под ногами идущего альфы тихо поскрипывают, оповещая сёгуна о пришедшем госте. Чонгук останавливается возле полупрозрачной перегородки, не смея проходить внутрь, ожидая разрешения отца. Нижняя губа предательски подрагивает, из-за чего подростку приходится прикусить её, чтобы унять усилившуюся нервозность. — Проходи. На большой сцене, к которой ведут десять деревянных ступеней, расположились несколько больших подушек из красного шёлка, обшитые золотой нитью, и такой же ковёр, наполовину закрытый сидящим на нём Хёнгуком. На лице альфы нет ни единой эмоции, даже гнев куда-то испарился, уступая место безразличию и холоду в глазах родителя. — Чон Чонгук, — начинает сёгун, отпив немного рядом стоящего саке, — единственный наследный принц и надежда правящего клана, сын сёгуна Чон Хёнгука и будущий правитель бакуфу*. — после каждого слова по коже Чонгука проходится табун мурашек, а на лице проступает холодный пот. Радует только то, что он сейчас стоит на коленях, уткнувшись лбом в пол. Такая поза не позволит отцу увидеть панику в его глазах. — Что из сказанных мною слов ты сегодня забыл, решив посвоевольничать?! — Сосуд с саке летит вниз, разбиваясь возле младшего, в испуге закрывшего глаза, но не сдвинувшегося с места. — Я помню всё из сказанного вами, отец, — подрагивает ещё не сломавшийся голос мальчика. — Я знаю, Чонгук, — подросток поднимает глаза наверх, вновь столкнувшись с безразличием в отцовском взгляде, от которого хочется спрятаться, да только некуда. — Но практика показала, что порой ты об этом забываешь. Поэтому, я не могу оставить твою выходку безнаказанной, — один из самураев опускается на колено перед Хёнгуком, передавая ему в руки массивную плеть. — Десять ударов высекут мои слова как на твоём теле, так и на твоей душе. Секунды одна за другой начали приземляться рядом с Чонгуком, с треском разбиваясь о пол и звоном отдаваясь в ушах. Каждый шаг Хёнгука, спускающегося по лестнице с плетью в руках, повышал градус страха витающего в воздухе. Руки предательски дрожали, лёгкие перестали слушаться, отказываясь качать воздух, а в глазах резко потемнело, особенно когда сёгун оказался совсем рядом, возвысившись над сыном. — Прошу тебя, пусть это будет первый и последний раз, — шепчет Хёнгук так, чтобы его услышал только Чонгук, слегка кивнувший головой. Звук размаха кнута раздаётся по всему помещению и стоило ему коснуться юного тела через ткань кимоно, как он сразу затихает, выполнив свою первую миссию. Таких должно было быть ещё девять. Вначале Чонгук держался, лишь вздрагивая от встречи с тяжёлым хлыстом. На четвёртом ударе подростковая выдержка дала слабину, криком вырвавшись наружу, заставив сёгуна на мгновение остановиться. После шестого удара, маленький альфа упал на пол, тихонько попросив отца прекратить пытку, но быстро осёкся, прикрыв рот ладонью. Слёзы сами собой текли из зажмурившихся глаз, которые не получалось открыть из-за боли, пронзающей каждую клетку организма. Он постарался вновь встать на четвереньки, сохранив в себе частички достоинства, провалив попытку, когда плеть снова встретилась с уже исполосованной нежной кожей, что покрылась кровью из неглубоких порезов. Кимоно на спине было разодрано в тех местах, где беспощадно прошлось страшное орудие, открывая взору сёгуна его работу. Плеть еле держалась в ослабленных, после увиденного, руках, раз за разом приводя в действие наказание. За всем этим действием наблюдали Хосок с Уёном, оставшись за полупрозрачной перегородкой. Омега захотел помочь брату с уговорами отца, поэтому и побежал за ним, оставив Юнги в своих покоях. Однако такого точно не ожидал. Когда сквозь маленькую щель он увидел в руках родителя плеть, паника подкатила к горлу, комом застряв где-то на половине пути. Уён подскочил на месте, желая спасти Чонгука, но был остановлен альфой, что вцепился в его запястье. Смотреть на мучения любимого брата сродни той же пытке. Это невозможно. Омега такого выдержать не мог. Он спрятал лицо где-то в области живота Хосока, сжимая его кимоно в своих маленьких ручках и вздрагивал каждый раз, когда слышал жалобное мычание брата по ту сторону. Чтобы хоть как-то успокоить его, большая рука легла на детскую голову, нежно поглаживая макушку. Сам же Хосок хмуро стоял и смотрел в ту самую маленькую щель, ни разу не дрогнув. — Впредь не забывай о той ответственности, что лежит на тебе, — сёгун убирает окровавленную плеть, застыв неподвижной статуей над сыном. Отцовское сердце сжималось от вида кровоточащих полос на юной спине Чонгука, который пытался успокоиться, тихо всхлипывая куда-то в пол. А разум правителя ликовал, не сомневаясь в правильности своих действий. Хёнгук снимает с себя чёрный хаори*, накидывая его на плечи сына, чтобы прикрыть истерзанное тело даже от лёгкого дуновения ветра, потому что он не понаслышке знает, как это больно, когда на открытую рану даже просто дышат. Тишина поглощает помещение, давая альфам прийти в себя. Время прекращает свой счёт, словно оттягивая момент и стараясь скорее вылечить спину мальчика. — Отец... — тихо шепчет Чонгук, спустя долгие десять минут. — За пределами дворца я нашёл мальчика. Пятилетний омежка, сирота. Ему некуда податься. Прошу, позволь ему остаться здесь, — запинается после каждого слова, но упрямо продолжает говорить, без дрожи в голосе и той боли, которая была недавно. Худшее позади, а раны быстро заживут, не оставив и следа. — Пусть остаётся, — отмахивается Хёнгук, вновь усаживаясь на своё место. Ребёнок смотрит на него в неверии, не решаясь и слова вымолвить. Всё было так просто? — В ниномару* живёшь только ты с Уёном и то, через три года ты переедешь оттуда в хонмару. Места там довольно много. К сожалению, жизнь не наградила меня большим потомством, — только Чонгук и Хосок знают о мужском бессилии сёгуна, из-за которого его возможность иметь детей прервалась на Уёне. Даже бастардов нет, только два сына, которыми он дорожит больше всего на свете, оберегая их как зеницу ока. Говорить о своём недуге Хёнгук не любил, поэтому снова вернулся к теме о маленьком омеге. — Да и брату твоему будет хоть какая-то компания. Рядом с его покоями как раз пустуют ещё одни, пусть радуется. — Спасибо, от... — Хосок! — Мужчина не даёт Чонгуку договорить, позвав даймё. Он давно понял, что тот стоит за дверью, не смея прерывать разговор своего господина. — Отведи наследника в его покои, и отправь к нему лекаря. Потом сразу возвращайся, — отдаёт приказы вошедшему альфе, в поклоне слушающему всё сказанное. Вдруг из-за спины Хосока, робко перебирая ногами, выходит Уён, повторяя позу старшего и поклоняясь отцу. — Уён! Душа моя, а ты проходи, посиди со мной. Пока сёгун с резко сменившимся настроением обнимал одного сына, другого Хосок придерживал за руку, уводя из тэнсю в ниномару. Перед Уёном Хёнгук всегда был слаб, не смея даже слова лишнего сказать в его сторону. Чонгука он любил не меньше, но воспитывал его как альфу, достойного в будущем занять его место. Излишние сантименты с ним не проявлял, наоборот, был чуть строг, а порой и не чуть, как сегодня. Баловал только омегу, давая ему всё, чего бы пожелало сердце малыша. Тот родителя любил, а со временем стал пользоваться его слабым местом и, если надо, всегда готов был прикрыть Чонгука. Вот только в этот раз не успел. Не получилось спасти брата от наказания. Эти мысли беспокоили маленького омегу, сидящего на подушке рядом с сёгуном и желающего скорее убежать из этого помещения, оказавшись в комнате брата.

***

Большой белоснежный футон, до отказа набитый хлопком и аккуратно разложенный в покоях Чонгука, проминается под его весом, местами испачкавшись в крови подростка, моментально впитавшейся в ткань. Альфа выстанывает что-то неразборчивое, когда лекарь убирает хаори сёгуна, начиная обрабатывать его раны специальными мазями. Больно, но он своего добился. Плод его трудов стоит сейчас в дверях, удивлённо смотря на Чонгука и не решаясь войти внутрь. — Не стой там босиком, простудишься, — как можно дружелюбнее говорит альфа, выхватив одну из десятка подушек рядом с собой и уткнувшись в неё лицом, лишь бы приглушить эти неконтролируемые звуки вырывающиеся из него и пугающие малыша. — Братец, у тебя так много ранок... Тебе больно? — Юнги садится у изголовья Чона, рассматривая влажные волосы цвета ночи, нерешительно убирая некоторые пряди с вспотевшего лица своими крохотными ладошками. — Чуть-чуть, но это ничего, скоро и этой боли не будет. И правда, неприятные ощущения мигом исчезают, стоит лекарю прекратить свои процедуры и удалиться из покоев наследника, пока тот продолжает подставляться под тёплые ладошки, неуверенно поглаживающие его голову. Что помогло избавиться от боли - лекарь или новый знакомый - оставалось тайной. Теперь у Чонгука появился ещё один брат омега? — Там комната... такая большая и мне сказали, что она моя... — неуверенно проговаривает Юнги, ещё не до конца осознавая происходящее с ним. — Всё правильно, она твоя. Теперь ты ни в чём не будешь нуждаться и больше никто не посмеет тебя обидеть. Я этого не позволю, всегда буду рядом и защищу от любой беды. Не зная о чём дальше говорить, дети замолкают, продолжая заниматься каждый своим делом: Юнги перебирал волосы альфы, а тот наслаждался лучшим в мире массажем, с которым мог сравниться только поглаживающий его спину Уён. — Можно я посплю с тобой? Мне там страшно одному, — спустя некоторое время вновь заговаривает омега, больше не спрашивая про своё будущее или нынешнее положение. Ребёнку такое не особо интересно, главное есть где жить и в этом месте есть люди с которыми он будет чувствовать себя уютно. Гораздо важнее сегодняшний день и то, как он будет привыкать жить на новом месте, и как перенесёт первую ночь. — Залезай, — недолго думая, Чонгук приподнимает одеяло, впуская в свою обитель радостного кроху, быстро разместившегося в объятиях подростка, что нужны были ему сейчас больше воздуха, потому что душевного тепла катастрофически не хватало.

***

Спустя целых восемь лет в замке Эдо царит очередной хаос перед долгожданным праздником - шестнадцатилетие младшего сына сёгуна. Этот день рождения для каждого ребёнка считается переходом во взрослую жизнь во всех смыслах этого слова. Особенно для альф. Так, например, после пира на всю Японию, который до сих пор вспоминает каждый, кто на нём побывал, в честь дня рождения Чонгука, альфу сразу же отправили в дальние покои* для скорейшего начала исполнения его долга перед семьей - подарить ей побольше потомства. Вообще ооку не должны принадлежать наследнику при живом правителе, однако недуг Хёнгука не позволял ему иметь детей, а они были нужны, потому что под угрозой стояло существование их семьи. Именно поэтому некоторые правила были пересмотрены. С шестнадцати лет Чонгук старался произвести детей на свет от каких-то омег, некоторые из которых в были разы старше его самого и которых он видел только в момент совокупления, и всё равно ничего не получалось. Когда ему было восемнадцать, его беременный омега умер от потери ребёнка. В девятнадцать у него наконец-то родился альфа, немного недоношенный и оттого слабенький малыш, на которого возлагали большие надежды, а Хёнгук, спустя столько лет, вдохнул полной грудь, отвлекаясь всё время на возлюбленного внука. В двадцать лет у Чонгука умер омега во время родов, лекари не смогли остановить кровотечение и принялись спасать жизнь ребёнка. Тот родился мёртвым. Тогда, разочаровавшись в себе, как в альфе и поражаясь своей невезучести, наследник надолго прекратил посещения ооку, уделяя всё время единственному сыну. Не дожившему до двух лет и скончавшемуся от никому неизвестной болезни. Единственной отрадой у Чонгука всегда оставались два его солнца, при виде которых забывались все проблемы, перестав казаться важными, ведь самыми важными фигурами в его жизни были они - Юнги и Уён. И сейчас, когда у брата такой важный день, он отменил все свои планы, посвятив ему всего себя. — Пока я не посчитаю какого-то альфу достойным моего брата, не бывать никакой свадьбе. Даже если отец будет на этом настаивать, — сидя за низким столом на энгаве* брата, делано возмущается Чонгук и параллельно приглаживает шелковистые волосы Юнги, положившего голову на его колено и молча наблюдавшего за дискуссией двух принцев. К слову о Юнги. Он быстро влился в размеренный ритм жизни обителей замка и воспитывался так же, как и двое детей сёгуна. Не обременённый осуждением общества, которому Хёнгук лично пару раз закрывал рот, не позволяя кому-либо высказываться в сторону своего неожиданно приобретённого сына, омега свободно чувствовал себя во дворце, позволяя себе любые вольности, начиная от неформальных разговоров с принцами и заканчивая непринуждёнными посещениями сёгуна. Тот и впрямь проникся к ребёнку, спустя пару лет не видя разницу между ним и Уёном. Единственное, что не мог не отметить каждый человек увидевший Юнги, так это его красоту. Он был подобен сакуре, зимой существующей, как самое обычное голове дерево и летом приобретающее дивные розоватые лепестки. С каждым годом он отдалялся от всего людского, приближаясь к неземной красоте, которой были наделены только Боги. Его молочная кожа приковывала взгляды самураев проходящих мимо, в тихую завидующих будущему мужу омеги. Волосы цвета ночи, отросшие до плеч, развивались на ветру, выделяя его на ярких пейзажах, такого бледного и похожего на фарфоровую куклу. Детская фигура уже начинала приобретать утончённые формы, которые было невозможно скрывать даже под слоями кимоно. Его природным запахом была как раз сакура, с которой его сравнивали. Лёгкий аромат, что со временем становился ярче. Хотя, никто пока и не чувствовал его, всё было со слов Чонгука, удивлённо смотрящего на всех, кому он говорил о запахе подростка и получал косые взгляды в свою сторону. Он ведь ощущал эту сладкую горечь витающую в воздухе, приятно наполняющую лёгкие цветочным ароматом. Вот факт взросления омег давался Чонгуку с большим трудом. Особенно с Юнги. Ведь для него он всегда был малышом, что прибегал к нему, когда на улице лил дождь, или активно упрашивал научить его кэндзюцу и горячо плакал после первого удара деревянным мечом, умолял познакомить их с омегой альфы и вертел носом при виде недостаточно хорошей для их братца кандидатуры. А недавно Чонгук ощутил какого это, когда чувствуешь на себе ледяную воду, но физически оказываешься сухим. Это произошло недавно, на одном из вечеров отца, где собирались многие даймё. После обсуждения политики и военных дел, начался пир, сопровождающийся вкусным застольем и выпивкой. Не пригласить своих младших Хёнгук просто не мог. Они веселились находясь в компании Чонгука и Хосока, не отходя от альф ни на шаг. Тогда то к наследнику и подошли несколько присутствующих, видимо бессмертных, мужчин, умоляющих сохранить для них невинного омегу, словно он какая-то бездушная вещь, которую можно кому-то подарить или вот так вот выкинуть первому попавшемуся ублюдку. И как им спустить с рук такое оскорбление в адрес сокровища их сёгуната? Конечно, никак, именно поэтому эти двое альф сразу же отправились на корм рыбам. Поэтому страх за будущее двух омег всё больше и больше поглощал мысли молодого альфы, со всей серьёзностью относящегося к сегодняшнему дню. — Ты чего смеёшься? Это и тебя касается, между прочим, — хихикающий Юнги громче смеётся, поворачивая голову к недовольному Чонгуку, вмиг подобревшему увидев любимую светлую улыбку омеги. — Наивный братец. Думаешь, у тебя получится запретить мне выйти замуж за того, за кого я захочу? — веселится Мин, взяв роль Уёна в этой дискуссии на себя, потому что того увели вглубь покоев переодеваться. — Это ты наивный, раз думаешь, что у меня это не получится. — Ну и? Какие у тебя основные критерии подбора кандидатов? Просвети меня, чтобы я уже начал искать подходящих альф. — Напишу вам обоим список, вызубрите лучше своих собственных имён, цветочек. Юнги встаёт с лежачего положения, уже просверливая в старшем дыру, состоящую из его претензий и недовольства. Искры летят повсюду, окружая парней и накаляя обстановку. Любому другому человеку за такой тон в разговоре с наследником уже давным-давно вырвали бы язык, а вот омеге всё равно. Он знает о том, как сильно его здесь полюбили и как он важен принцам, впрочем, как и они ему. В этом замке он вырос и приобрёл настоящую семью, с которой невозможно говорить, соблюдая формальности. Не по-родному это. Вдруг ворота ниномару распахиваются, впуская в главный двор двух слуг, а вместе с ними и их господина. То был сын одного из самых уважаемых купцов Японии, прибывший в замок для выполнения своего долга: родить наследника для бакуфу. Вообще, в гарем сёгуна было не так просто попасть. Омеги должны были принадлежать к благородному роду, соответствуя правящей семье, чтобы родить достойного наследника. Вот так каждые пол года во дворце появлялись неизвестные омеги, часть из которых уже давно либо выдана замуж, либо стала прислугой в этих стенах. Чонгук задерживает взгляд на новой персоне, пересекаясь с его чернильными омутами и лёгкой полуулыбкой. Изящный, благородный, в дорогом кимоно, идущий по двору, словно крадущаяся лань, медленно и непринуждённо. На вид ему лет 18, его красота уже показывает себя миру, привлекая даже Чонгука, который, на минуточку, ни разу-то и не любил и не чувствовал ничего к своим фаворитам. Просто зачать ребёнка, вот и вся цель его посещения дальних покоев. — Хватит пускать слюни, а то мы поскользнёмся на них, — громко, чтобы его услышали, говорит вышедший на энгаву Уён, в красивом кимоно изумрудного цвета и золотыми спицами в аккуратно сделанной причёске. Внешний вид совершенно не вязался с поведением омеги, ехидно смотрящем на брата. — Веди себя, как подобает омеге твоего возраста, Уён, — не сводя глаз с уходящего гостя, проговаривает Чонгук. — И что там тебя могло зацепить? Совсем нет вкуса. Наш Юнги намного прекраснее этого оборванца, с Юнги в принципе никто в мире в красоте не сравнится, — пропускает мимо ушей слова старшего, как всегда продолжая говорить о чём думает, поглядывая на стоящего рядом подростка, прослеживающего за взглядом Чонгука и нервно прикусывающего нижнюю губу. — Зачем ты об этом заговорил? Разве я могу с этим спорить? Я уверен, через три года в нашем дворце будет не протолкнуться из-за его женихов. — Мне нужен один конкретный, но вряд ли это возможно, — мычит себе под нос Мин, нахмурив брови. — А этот новенький очень подозрительный, — фыркнув наследнику в лицо и задев его плечо своим, подросток спешно уходит из ниномару, оставив принцев наедине. Уён тяжело вздыхает, недовольно вглядываясь в уже закрытые ворота. Юнги всегда был привязан к Чонгуку больше, чем к остальным и это понятно, ведь именно альфа привёл его в этот замок. Однако со временем, стали заметны изменения в младшем. Переходный возраст это или детская влюблённость, сказать было трудно, но что чувства есть, было не трудно догадаться. Особенно если упомянуть гарем при Юнги и сказать о встрече Чонгука с рандомным омегой, то открытая ревность будет очевидна, как и сейчас. — Что это было? — Года через три узнаешь, — омега передразнивает брата и выходит из своих покоев, направляясь на поклон к отцу. — Омеги...

***

В тэнсю саке уже который час лилось рекой, а слуги не позволяли гостям оставаться без напитков и веселья. Помещение забито до отказа, хоть и на улице уже давно не вечер. Основная часть церемонии шестнадцатилетия прошла днём, когда сёгун снял с головы сына изумрудную вуаль, явив всем прибывшим в замок Эдо повзрослевшего омегу. Как и Юнги, Уён не был обделён природной красотой, только если у одного она была холодной и интригующей, то у второго жёсткой и пугающей. С ним просто-напросто боялись иметь дело, стоило омеге лишь взглянуть на кого-то своими янтарными глазами. Невероятно острые углы челюсти придавали ему больше аристократичности, а большие губы, из которых чаще всего можно было услышать колкости, привлекали внимание собеседников, которых разрывали противоречивые ощущения к этому омеге. Вот и сейчас, сидя подле отца и брата, Уён презрительно осматривал каждого подошедшего поздравить его чиновника или же самурая, но всё же не забывал поблагодарить и кланялся при получении подарков. Единственный человек не из семьи, с кем он мог чувствовать себя в своей тарелке был даймё Чон, как раз поднимающийся к пьедесталу сёгуна по лестницам. — Мой принц, — мужчина опускается на колени, совершая земной поклон перед омегой, отчего многие в помещении замолкают, удивлённо о чём-то перешёптываясь. — Даймё Чон, это не обязательно, — неловко шепчет Уён, вертя перед собой руками и уже более тише умоляя альфу встать с колен. — Мой принц, — упорно продолжает Хосок, без стеснения заглядывая в растерявшиеся глаза напротив, — любые материальные подарки не достойны вас, и того, что вы уже имеете, мне не превзойти. Поэтому прошу, примите мою жалкую жизнь в качестве скромного подарка на ваше шестнадцатилетие, а это пусть станет напоминаем вам об этом событии, — Хосок протягивает узкую, продолговатую коробку чёрного цвета, на которой изображён герб правящего клана. Не удержавшись, Уён спешно открывает крышку, в изумлении рассматривая складной веер янтарного цвета, на спицах которого были расположены круглые золотые вставки. В конце рукоятки расположилась подвеска в виде золотистой кисти с округлым изумрудом посередине, такого же бордового цветы, как и нить, которой вышили дракона на самом веере. Одним словом - бесподобно. Эмоции переполняли сердце юноши, готового броситься с объятиями на мужчину перед собой, только обстановка не позволяла. Сначала Уён посмотрел на брата, сидящего возле отца и летающего где-то в облаках, затем кинул взор на Хёнгука, ожидающего ответа омеги. Делать нечего, остаётся только формально поблагодарить и оставить честную реакцию на подарок на потом. — Спасибо, даймё, ваш подарок меня очень тронул, — кланяется альфе, видя как тот, улыбнувшись, отходит назад, сливаясь с толпой желающих поздравить младшего сына сёгуна. Ближе к ночи, когда все гости уже изрядно выпили и валились с ног, Уён обеспокоено выискивал взглядом Хосока, давно исчезнувшего из поля зрения омеги. В помещении его не было уже давно, поэтому именинник решил продолжить свои поиски во дворе. Не выпуская из рук подаренный ему веер, принц нервно смотрел за каждый угол плохо освещаемого сада и наконец заметил знакомую фигуру возле пруда с карпами кои. Альфа сидел под распустившейся совсем недавно сакурой, перебирая пальцами парочку розовых лепестков. Широкие плечи были слегка опущены, а задумчивый взгляд, направленный то на карпов, то на лепестки, ни в какую не хотел замечать подошедшего омегу. — Хосок, — начинает младший, остановившись позади сидящего. Когда они наедине он может позволить себе такие вольности, как, например, обращаться к старшему по имени, тот и не против. — Мой принц, уже поздно для ночных прогулок, не думаете? — От чего же ты тут сидишь? Альфа молчит, лишь бросает короткую усмешку, вновь вернувшись к разглядыванию карпов, скопившихся у самого берега и неторопливо плавающих из стороны в сторону. Они олицетворяли спокойствие и умиротворение, словно застыв в одном моменте и ни о чём не переживали, радуясь их безмятежной жизни. Всем бы так. На вопросы друг друга они так и не отвечают, просидев вместе в тишине какое-то время, пока Хосок не встаёт с насиженного места, поправляя своё помявшееся кимоно. — Куда ты? — следом подскакивает и Уён. — В свои покои, — непринуждённо говорит альфа, всё ещё несмотря на принца. — Может прогуляемся чуть-чуть? — Простите, мой принц, боюсь, что нас не так поймут, если увидят вместе. Вы ведь теперь омега на выданье. — А как я должен понять твой сегодняшний поступок? — не выдержав, младший чуть повышает голос, схватившись за рукава кимоно даймё и тем самым повернув его к себе, заставив смотреть глаза в глаза. — Как есть. Я всего лишь ваш покорный слуга, готовый отдать за вас свою жизнь, мой принц. Просто решил объявить об этом официально. Слёзы предательски скапливаются в глазах младшего, еле сдерживающего их и себя от того, чтобы позорно не разреветься перед возлюбленным. Нижняя губа подрагивает и в горле скапливается ком, состоящий из обиды вперемешку с горечью разбитого сердца. Вот-вот ему его раздробят на мелкие куски и как бы организм не пытался подготовиться, это сделать невозможно. — Такие громкие слова может позволить себе только мой будущий муж, — выдавливает из себя последние капли выдержки и отвечает со сталью в голосе, не характерной омегам, — но никак не мой слуга. — Уверен, ваш муж будет молод и полон сил, чтобы позволить себе повторить мою речь, — с горечью говорит Хосок, даже не скрывая свою грусть и боль застывшую в глазах. — Не хочу! Только ты мне нужен! Никто другой, слышишь?! — агония в сердце делает своё дело, сломав по-обыкновению сильного Уёна напополам. Слёзы находят выход, стекая ручейком по порозовевшим щекам, отчего у альфы дыхание сбивается и он смотрит на тёмное небо, усыпанное тысячами звёзд, лишь бы не смотреть на омегу. — Я вообще замуж не выйду, если это будешь не ты! Не хочу никого другого, не люблю никого другого, не смогу быть ни с кем другим... — уже тише говорит последние слова, тихо всхлипывая. Альфа молчит, стараясь привести дыхание в норму, чтобы закончить начатое. Он аккуратно стирает большим пальцем дорожку слёз на чужом лице, криво улыбаясь омеге. Зачем такому прекрасному созданию, только начавшему свою жизнь, такой взрослый альфа, который может умереть в любую минуту в бою с врагами? Даже жизни не хватит, чтобы утолить желание Хосока всегда быть рядом с Уёном, но если эта жизнь внезапно оборвётся, оставив возлюбленного одного, он себе наказание и на том свете найдёт. — Мой принц, прошу, прости меня и забудь. Ниточка, на которой удерживалась последняя надежда Уёна, резко обрывается, оставляя его один на один с осколками собственного сердца, кровоточащего и неимоверно болящего.

***

Чонгук потерял Юнги так же как и его брат потерял даймё из поля зрения. Весь день младший его игнорировал, убегая при малейшем поползновении Чона в свою сторону. На банкете выбора не было, Юнги сидел чуть поодаль от Уёна, почти не поднимая голову и не смотря в сторону наследного принца, у которого уже нервы были не к чёрту. И сейчас он тоже убежал куда-то, не потрудившись пожелать спокойной ночи старшему, а это, между прочим, их ежедневный ритуал перед сном. Вряд ли Мин пошёл бы куда-то в столь позднее время, поэтому искать его особо и не приходится. Подросток находится у себя в покоях, сидящим на белоснежной постели. Вот только он не один. Чонгук не спешит заходить и стоит у занавеси, прикрываясь ей будто он какой-то ночной воришка. Внезапные крики выводят альфу из раздумий, заставляя его напрячься и сжать в кулаке несчастную занавесь. — Это самые большие покои здесь, ты должен их освободить завтра же, понял меня?! — мерзкий писклявый голос раздаётся в покоях, раздражая одним только сказанным словом. Перед Юнги стоит взъерошенный омега, тот самый, что приехал в замок сегодня утром. Насколько знает Чонгук, это Накамото Юта, которого отправил один из благородных кланов в подарок принцу для продолжения потомства. Если внешность у Юты была неземная, то характер можно было сравнить с самим дьяволом. — Сидел он рядом с самим сёгуном видите ли, занял старые покои наследного принца, да ты кто такой вообще?! Никто! Просто оборванец, которого пожалели и ему улыбнулась удача! Да принц уже неровно дышит ко мне, — усмехается Юта, нависая над подростком. — Как только я рожу наследника, ты вылетишь отсюда, подобно пробке от саке, дворняжка. По виду Юнги уже было понятно, как ему неприятно слушать этого омегу. Он всё больше вжимается в матрас, но сказать ничего не может. Ведь каждое слово - чистейшая правда, просто кто-то эту правду решил высказать. Он ведь на самом деле никто, уличный мальчишка, над которым сжалился наследный принц и подарил беззаботную жизнь. — Чонгук разозлится, если я захочу отсюда переехать и будет выпытывать причину. Ему сказать, как есть? — дерзит Юнги, желая скорее избавиться от Юты. — Попробуй. Я просто построю перед ним глазки и такая мелочь не станет для меня проблемой. — Вы ещё даже не знакомы, а ты возомнил о себе невесть что! Убирайся из моих покоев! — почти кричит, не сдерживая дрожь в теле и лёгкий испуг в голосе. Хотелось спокойно посидеть и поплакать, в идеале в обнимку с Уёном, который утешит и погладит по голове. — Да как ты смеешь! — Дерзкий тон и взгляд пронзительных тёмных глаз доводят Накамото, эго которого задел мелкий оборванец. Он заносит ладонь для пощёчины, уже ощущая привкус победы в своих руках, особенно когда видит сощурившегося Юнги перед собой, ожидающего удара. Характерного звука не следует, а щека не горит от жгучей пощёчины. Всё спокойно, слышны только вздохи Юты, шепчущего извинения. Подросток открывает глаза и в шоке смотрит на злого Чонгука, держащего запястье, пытающегося вырваться, омеги в воздухе. На его коже уже видны покраснения от сильной хватки альфы, отчего Юнги начинает нервно подниматься на ноги, иначе без переломов одного глупого парня они сегодня ночью точно не обойдутся. — Чонгук, отпусти его, — жалобно шепчет, хватаясь за крепкую руку Чона, — Чонгук... Младший редко так его зовёт, только когда они остаются наедине, сейчас же нет времени для манер, нужно спасать ситуацию. Именно это и заставляет Чонгука отпустить омегу, да так, что тот падает на пол, всплакнув от боли в запястье. — Принц, я ничего не делал, правда! Я просто... — Довольно. Чтобы к утру твоего духу здесь не было, — рычит альфа, загородив собой Юнги и выставив руку вперёд. Он инстинктивно защищает самое дорогое. — Но, мой принц, я всего лишь хотел научить этого ребёнка манерам, — Юта рыдает, подползая к ногам Чонгука. — Юнги член моей семьи, младший омега правящего клана. Если кто-то говорит с ним подобным образом, значит, он говорит так и со мной. Обычно я за такое убиваю на месте. Тебя это тоже касается, оборванец, — повторяет сказанные ранее омегой слова с неким сарказмом. — Ты жив, только потому что Юнги этого захотел. Теперь убирайся! В покоях быстро становится просторнее, стоит только Накамото из неё выйти. Лёгкий ветерок продувает сквозь лёгкую занавесь, освежая пространство и разгоняя напряжение в атмосфере. Чонгук быстро поворачивается к Юнги, статуей застывая при виде слёз на фарфоровом личике. Младший и сам не понимает, что плачет. Просто смотрит в одну точку, со временем ощущая на щеках влажные дорожки от слёз, начинает активно вытирать их рукавом кимоно, отказывающегося впитывать в себя столь большое количество влаги. — Прости, хён, я не хотел, он сам всё это начал, — объясняется Мин, чувствуя чужие, большие ладони на своём лице. — За что ты извиняешься? — недоумевает Чонгук. — Он ведь тебе понравился. Ты так на него смотрел утром, а всё испортилось по моей вине... Чон молчит, в душе умиляясь с такой доброй и наивной натуры омеги. Он наклоняется, заключая подростка в свои крепкие объятия и вдыхая аромат сакуры у самой шеи. И почему никто другой не чувствует этот прекрасный цветочный запах, которым веет от Юнги буквально за километр? Альфа улыбается своим мыслям, уже забыв про этого Юту и его выкрутасы. Да, привлекательный был омега, и только лишь. Внешность - это не то, во что Чонгук влюбится и разрешит делать всё, что вздумается. Только у Юнги получается творить с ним что-то невообразимое, то, чего он ещё не понял. — Не вы ли с Уёном утром говорили об отсутствие у меня вкуса на омег? — улыбается, чувствуя как прижимающийся к нему подросток тихо смеётся, окончательно успокоившись. — Говорили. И это правда. Лучше чем мы ты вряд ли кого-то найдёшь. — Это точно, цветочек. Давай спать, как в старые добрые? — в глазах Чонгука загорается детский огонёк счастья, стоит только Юнги легонько кивнуть головой. Раньше они часто спали вместе, особенно в плохую погоду. Парни подолгу могли говорить о всякой всячине, иногда и не замечая, как наступал рассвет. Частенько к ним присоединялся и Уён, укладываясь с ними на широченный футон, спокойно помещающий такое количество людей на себе. Вот и сейчас, стоило только Чонгуку с Юнги укрыться белоснежным одеяльцем, как в покои вошёл Уён, ничуть не удивившийся открывшейся картине. Он радостно снял свои гэта* у входа, забежал внутрь и быстро улёгся рядом с младшим омежкой, крепко обнимая его со спины. — Мой братец теперь такой взрослый, — Чонгук треплет волосы Уёна, отчего те хаотично двигаются по белой подушке. — Может всё-таки есть кто-то, за кого ты бы хотел выйти замуж? — Это уже не важно, брат, — младший зарывается лицом в копну волос Мина, лишь бы близкие не видели вновь появившихся слёз. — Я вообще пока не хочу замуж, можно мне с этим не торопиться? — Конечно можно, солнце. Вы оба вообще можете не выходить замуж, я о вас позабочусь, — альфа хохочет, загребая омег в охапку, и обнимая так сильно, что те начинают хрипеть и в шутку просить помощи. — Убивают! Спасите! Помогите! — шепчет Юнги, заливаясь смехом и заражая им ещё и принцев. Разговоры с периодическим хохотом сопровождали трёх парней на протяжении всей ночи, пролетевшей для них слишком быстро. Тогда под утро Юнги уложил голову на грудную клетку Чонгука, уснув крепким сном, как и Уён, прижимающийся к омежке сзади, обнимая сразу и брата и Мина. Тепло разливалось по всему телу альфы, пока он украдкой наблюдал за сопением своих сокровищ, так безмятежно устроившихся рядом с ним. Им бы навсегда остаться в этом моменте, беззаботными и счастливыми, не думая о будущем и его проблемах.

***

Время пролетало быстрее мигрирующих птиц в зимнюю пору, спешащих укрыться от мороза и вьюги. Подобно этим птицам, каждый ребёнок желает поскорее вырасти, чтобы быть на ровне со взрослыми, для которых возраст многое значит. Так случилось и с Юнги, только причины у него были другие. Даже причина, всего одна, и имя ей - Чон Чонгук. Прошедшие три года для Мина казались лёгким сном, вот заснул он тогда с принцами в своих покоях тринадцатилетним подростком и проснулся уже молодым шестнадцатилетним омегой, от женихов которого Хёнгук не успевал отбиваться. На самом празднике в честь дня рождения Юнги, людей было не меньше, чем в день, когда семья Чон сообщила о свержении императора и становлении во главе правительства сёгуна. Это было ожидаемо, ведь всем хотелось увидеть омегу, о красоте которого уже и за морем прознали. Узнав об этом, кстати говоря, Чонгук не на шутку разозлися. Не хватало ему различных даймё возле ворот замка, так тут ещё различные послы стали напрашиваться в гости, и это притом, что связь с внешним миром у Японии была минимальной. Так ревность разъедала наследного принца изнутри, но он никак не мог принять свои чувства к Юнги. Они ведь с юных лет вместе, какая может быть разница между ним и Уёном? Действительно, какая? Альфа подолгу мог стоять на энгаве главной башне, наблюдая сверху за двумя омегами. Как бы он себя не обманывал, он стал чаще ловить мысли о том, что наблюдал он всё-таки именно за Юнги. Ни к кому такого ещё не испытывал и чувства эти были совершенно новыми для двадцати четырёхлетнего Чонгука. Он ловил каждое движение омеги, его вздохи, улыбки, мимолётные взгляды. Вот он прядь поправил, а вот руку положил на плечо Уёна. Хотелось восхищаться и любить Юнги каждой отведённой жизнью минутой, всего себя посвятить ему и любоваться счастьем в этих чернильных омутах. Где-то внутри альфа подчинялся своей сущности и уже ставил метку на белоснежной коже, однако мозг ещё не мог до конца всё принять. То ли дело Юнги, давно осознавший свои чувства к бестолковому принцу, что никак не возьмёт себя в руки и не сделает первый шаг. Даже возрастная преграда уже не является таковой для них. Поэтому он берёт всё в свои руки, надеясь дать Чонгуку хоть какой- нибудь намёк. Например, омега начал будить старшего по утрам, часто приговаривая: "Эх, было бы приятно так с мужем просыпаться". Так, однажды, к альфе в покои пришёл Уён, случайно услышавший эту фразу, после чего всю неделю во дворце раздавался смех одного девятнадцатилетнего омеги, смущающего своими визгами парней. Также Юнги стал частенько заглядывать на тренировочные площадки и делать Чонгуку массаж после изнуряющей тренировки. Вход ему всегда был открыт, только вот сколько самураям не угрожай, чтобы не смотрели на Мина, всё бестолку. Вот Чон и стал заводить того сразу в свои специальные покои, находящиеся рядом с казармами. Любые разговоры на тему любви, он ловко обходил, зля тем самым младшего, уже опустившего руки в своём деле и смирившегося с безответными чувствами. Любимым местом, куда Юнги убегал от всех мирских забот, являлась кленовая аллея, высаженная вдоль пруда на заднем дворе. Убегал это громко сказано. Он был как на ладони, но эти прекрасные деревья успокаивали и делали всё вокруг незначительным, словно существовали только они и их гость, коим и являлся Мин. Особенно красивыми клёны были в осеннюю пору, когда листва уподоблялась крови и манила своим бархатистым шелестом. Вот и сейчас, прогуливаясь по аллее, омега отпускает самого себя, даже не чувствуя чуть прохладный колючий ветерок. Чей-то хаори аккуратно опускается на тонкие плечи, чуть вздрогнувшие от неожиданности. Оказывается, Чонгук всё это время шёл рядом, надеясь, что его заметят, и в итоге сам решил показаться. — Прохладно и тучи сгущаются, пошли лучше внутрь? — альфа показывает на врата ниномару, находящийся по ту сторону берега. А Юнги стоит и думает, разглядывая то врата, то Чона. Он не собирается идти внутрь, на свежем воздухе мысли чище и дышать свободнее, хотя, с появлением Чонгука, в лёгких что-то забилось, предательски отказываясь оттуда выходить. Как ни в чём не бывало, омега поправил хаори на себе и пошёл гулять по алее дальше. — Юнги? Ты чего? — тихо спросил альфа, продолжая стоять на своём месте. — Не хочу домой, — парень улыбается Чону так, словно увидел на небе радугу, а не чёрное полотно из грозовых туч, — давай погуляем ещё чуть-чуть, — показывает своими пальчиками нужный знак, умиляя принца, старающегося не поддаваться этим чарам. — Ветер становится сильнее, если не пойдём внутрь, то тебя сдует, — хохочет альфа, всё же подхватив настрой младшего. — А я прижмусь к тебе, вот так, и меня ни то что ветер, никто в принципе оттащить от тебя не сможет, — Юнги обхватывает двумя руками накаченную чонову руку и льнёт к нему всем телом, сжимая её в своих объятиях до синюшных отметин. Как и ожидалось, начался дождь, постепенно переходящий в ливень. Где-то гремел гром и небо озаряли вспышки молний, друг за другом слепящие глаза. Первые несколько минут двое парней в кленовой аллее бегали от одного дерева к другому, будто дети радуясь дождливой погоде. Дождь словно смывал с них накопившееся, за годы проживания в замке, напряжение, которое тяжёлым камнем оседало на душе. Было так легко, что мысли спокойным ручьём текли себе в голове, без особой нагрузки. И думалось лишь о нём. О Юнги, который бегал под дождём, улыбаясь свой невероятной десневой улыбкой, а Чонгук тихо сходил с ума, утопая совсем не в дожде, а в этом омеге. Когда начался ливень, подобный водопаду с неба, они всё же забежали во дворец, спрятавшись в покоях Юнги, самых близких к ним сейчас. Альфа уселся на изящную деревянную скамеечку, стараясь отряхнуть голову от воды, пока Мин зашёл за высокую ширму, чтобы переодеться и скорее сбросить с себя промокшее до ниточки кимоно. Перегородка состояла из плотной бумаги, поэтому силуэт человека за ней можно было чётко разглядеть тем, кто находился по другую сторону. Что и делал Чонгук, не в силах отвести взгляд. Когда перед тобой божество, невозможно на него не смотреть. Изящные линии стройного тела плавно переходили одна в другую, создавая фигуру, которую век искать будешь, больше ни у кого не найдёшь. Тоненькие руки поправляли растрепавшиеся, мокрые волосы, и альфе казалось, что он видит каждый волосок, падающий на эти нежные плечи. Про профиль омеги он и сам готов был писать поэмы. Даже за ширмой можно было разглядеть чуть вздёрнутый нос, в меру пухлые губы, чаще стиснутые в утончённую линию, подбородок, так и выпрашивающий себе миллионы поцелуев. Во всём идеальный Юнги, доводящий наследного принца до ручки. Во всех смыслах этого слова. — Хён, ты чего застыл? — мысли забрали Чонгука так далеко, он и не заметил вышедшего к нему Мина, уже стоящего совсем рядом. — Да так, задумался. Юнги не стал ничего отвечать, будто понял о чём именно думал альфа. Легонько улыбнувшись, он удобно разместился у старшего между ног, нависая над ним и нежно вплетая в мокрые волосы свои длинные пальцы, аккуратно перебирающие прядь за прядью. Омега чувствовал на себе пристальный взгляд Чона, но упорно его избегал, решив чуть-чуть над ним поиздеваться и уже потом перейти к самому интересному. — Тебе тоже нужно переодеться, не хватало ещё, если ты заболеешь, — медленно спускаясь с волос к мощным плечам, Юнги пальцами подцепил промокшую ткань кимоно, неторопливо стягивая её то с одного плеча, то с другого. В какую-то секунду их взгляды наконец-то встретились, превратившись из мимолётных в долгие, которые невозможно просто взять и разорвать. — Закрой глаза, пожалуйста. И Чонгук подчиняется, беспрекословно выполняя просьбы своего цветочка. Это не может не льстить юного омегу, у которого в животе бабочки устраивают ураган из-за действий альфы, а душа уже ликует, радуясь взаимности со стороны старшего. Недолго думая, он прижимается своими губами к губам Чона, неумело пытаясь сделать что-то наподобие поцелуя. Привкус сакуры приятно оседает на коже губ старшего, немного приоткрывшего глаза и старающегося вникнуть в происходящее. Он - альфа и наследный принц бакуфу, заставлял любимого омегу так долго мучаться с чувствами к нему? Да так, что тот уже отчаялся и сам сделал первый шаг. Сладость момента прерывается горечью от мук совести, волной накрывших Чонгука. Ему противно от самого себя и того, как долго он мучал их обоих. Больше такого не должно повториться. Мысленно дав себе пинков, Чонгук берёт всю инициативу на себя. Он притягивает Юнги поближе к себе и аккуратно размещает руки на его талии, сходя с ума от податливости младшего. Потом чуть отстраняясь, языком пройдясь по приоткрытым губам омеги, ловя полустоны из девственных уст, и, наконец, целует, полностью контролируя процесс. Медленно посасывает верхнюю губу, с пошлым причмокиванием переходя на нижнюю, и так по очереди. Для Юнги всё ново, он не успевает за темпом альфы, отчего стонет между поцелуями, этим лишь сильнее заводя принца. Невозможно оторваться от желанных лепестков, о которых мечтал дни и ночи. Чонгук забывает о том, что нужно дышать, не обращает внимания на разум, с каждой секундой окунающийся в туман наслаждения. Ему нужен лишь этот омега, целиком и полностью, больше ничего. Всё же отстранившись друг от друга, парни тяжело дышат, продолжая прижиматься один к другому лбами. — Прости, что заставил тебя так долго ждать, цветочек, — сбито шепчет Чонгук в покрасневшие губы омеги. — Если бы мы были бессмертными, я бы вечность ждал тебя, — Юнги счастливо улыбается, пуская очередные стрелы любви точно в сердце принца, — но, к сожалению, наша жизнь очень коротка и уж лучше мы потратим её на нашу любовь, чем на ожидания. Слушая мелодичный голос омеги, Чон не понимает, когда пропустил момент его взросления. Говорит такие умные вещи с таким безмятежным выражением лица, что губы сами растягиваются в улыбке. — Мне достался такой смышлёный омега, — влюблённо целует кончик носа, посылая табун мурашек по коже младшего, вздрагивающего в кольце его крепких рук. — А мне такой глупенький альфа, — Юнги заливисто смеётся, вновь играя с мокрыми волосами принца, который чуть ли не мурчит от приятных ощущений. — Обещаю, луна моя, теперь мы всегда будем вместе. Эта ночь была наполнена страстными и чувственными поцелуями, из-за которых парни потеряли счёт времени, наслаждаясь друг другом. Наконец две любящие души сошлись, и потому старались восполнить те пустоты, что образовались в них за годы, прожитые в разлуке. Больше Чонгук не позволит им быть порознь, он сам не выдержит, если хотя бы один день не увидит омегу. Всем ли желаниям наследного принца суждено сбыться?

***

Вот уже неделю Чонгук и Юнги ходят с такими счастливыми лицами, похожими на солнце в жаркий летний день, хотя сейчас на улице осень. Они освещают собой всё вокруг, стоит одному из них просто где-то появиться. Это не то, чтобы раздражает Уёна, ему чисто по- человечески интересно узнать, что же случилось. Прокравшись в покои младшего омеги, Чон спешно закрыл за собой дверь, быстро найдя глазами Мина лежащим на футоне, аккуратно расстеленном на циновке. Он лучезарно улыбался, вертя в руках гребень, подаренный на его шестнадцатилетие Чонгуком. Рубины на нём переливались под лучами солнца, попадающего в покои со всех сторон, золото красиво переплетало собой камни, собирая из них прекрасного жука, раскрывшего свои крылья для полёта. Изделие было изготовлено индивидуально по просьбе наследного принца, с использованием его любимых рубинов, которые он считал царями среди драгоценных камней, соответственно, лишь они были достойны Юнги. Засмотревшись на счастливого младшего, Уён некоторое время простоял в проходе, не решаясь входить и портить своеобразную идиллию в помещении. — Может, уже зайдёшь, хён? — окликает его Мин, присаживаясь на постели и убирая гребень в рядом стоящую тумбу. Наконец, пройдя внутрь, Чон присаживается на футон, внимательно следя за меняющимися эмоциями на лице Юнги. Он будто что-то скрывал, старательно пытаясь не выдавать свою тайну. Однако выходило это слишком плохо, потому что на месте младший усидеть не мог. Взглядом сверлил дыру в простыне, сминая её в ладошке и смущённо улыбаясь, мимолётно смотрел на принца, после чего вновь отводил взгляд, рассматривая интереснейшие узоры на дверцах своего шкафа. — Ну, ясно всё с вами, — Уён скрещивает руки на груди, наигранно делая серьёзный вид. — К гадалке не ходи, понятно, что у вас тут с Чонгуком любовь. Нельзя было мне сразу всё рассказать? — Я думал, Чонгук сам хотел бы тебе об этом рассказать! Прости, хён... — младший в панике выпрямляется, хватая старшего за руки и смотря в самую душу своими оленьими глазками, в которых можно было уже увидеть мокрый блеск. Кого-кого, а Уёна обижать никогда не хотелось, даже в шутку. Омега - единственный друг для Юнги, такого он бы не нашёл на всём белом свете. Долго мучить Мина не получилось. Да и как можно? Тот своей нежностью растопит любое сердце и не позволит над собой усмехаться. Лёгкая улыбка трогает пухлые губы Уёна, притянувшего к себе Юнги для крепких объятий. — Я же не злюсь, мой хороший, всё в порядке. Я так рад за вас, Юнги, вы достойны быть счастливыми. — Не говори так, хён, ты тоже достоин. Я уверен, скоро и у тебя всё будет хорошо. Уён не отвечает, лишь сильнее прижимает к себе младшего, поглаживая его по голове и плавно спускается к спине, посылая табуны приятных мурашек по бледной коже. Что говорить о Чон Уёне? Ему девятнадцать и он всё ещё не замужем. Всех кандидатов на роль своего мужа парень отсеивает за долю секунды, порой даже не посмотрев в сторону несчастных альф. У сёгуна уже и предложения от женихов заканчиваются, а новые поступают всё меньше и меньше, потому что о характере принца наслышаны, если не многие, то знать уж точно. На вопросы отца, почему ему не нравится тот или иной мужчина, омега отвечает всегда по-разному, но коротко и ясно: слишком толстый, слишком худой, не так одет, не так смотрит, чавкает, много говорит, и, самое любимое, над чем Чонгук смеётся до сих пор, не так дышит. Собственно говоря, причин у омеги вагон и маленькая тележка. Он ведь обещал Хосоку, что не выйдет замуж, вот и держит обещание. В отличие от самого даймё, который клялся в преданности и готовности отдать жизнь за принца, а по итогу уехал в тот же год в свою провинцию и вот уже как третий год не появляется во дворце Эдо. В первое время было очень трудно. Вокруг будто наступила вечная зима, пытающаяся своим холодом проникнуть в разбитое сердце омеги. И у неё это получилось. Буря ворвалась внутрь через щели и постепенно заморозила когда-то бьющийся и тёплый орган. Ни для одного альфы он не готов был растаять, ведь только-только покрылся защитной коркой, которая оберегала своего хозяина от нежелательной боли. — Так, ладно, мы не обо мне говорим. Лучше расскажи о вас с Чонгуком, мне всё интересно! Особенно то, как вы умудрились скрыть это от меня! Разговор затянулся на долгие часы, потому что парни каждую деталь обсуждали, моментами прерываясь на воспоминания из детства, смеялись и даже всплакнуть успели, так и не заметив, как на улице наступила глубокая ночь. Уходить Уён не собирался, на футоне хватит места двум молодым омегам. Они переоделись в ночные рубашки, быстро залезая под одеяло, всё-таки осень на дворе, уже довольно прохладно, и разговоры вновь продолжились, обо всём и ни о чём. Парни могли так проводить дни на пролёт, а тут ещё и такое событие, конечно, они не наговорятся. Беседу прервал внезапный стук в дверь, после которого омеги напряглись, испугавшись нежданного гостя. — Можно? — Голос Чонгука успокаивает, помогая расслабиться и перестать накручивать себе всякого. — Днём мимо проходил - вы хихикали, вечером проходил - тоже хихикали, и сейчас хихикаете на весь двор. Какой повод? — альфа проходит внутрь, нависая над своими сокровищами, улыбаясь им самой искренней улыбкой на свете. — Обсуждали ваши отношения, братец, — ехидничает Уён, наслаждаясь румянцем на лице Юнги и мимолётной растерянностью брата. — Долго собирался скрывать их от меня? — Даже и не думал об этом, — Чонгук присаживается на футон, сплетая свои пальцы с пальцами младшего омеги, — просто сам ещё не до конца осознал происходящее. — Не переживай, я помогу тебе быстро всё осознать, — Юнги подбирается ближе к альфе, садясь плечом к плечу, не оставив между ними ни миллиметра и крепко сжимая в своих объятиях его руку. Всю оставшуюся ночь трое парней провели в компании друг друга, так и не уснув из-за долгих разговоров, обсуждения будущего и перерывов на смех, заполнивший собой весь ниномару.

***

Отцу об их отношениях с Юнги Чонгук рассказывать не спешил. Прошло около двух месяцев, полных нежностей и любви между двумя возлюбленными, после чего альфа сообщил сёгуну о своих намерениях по поводу младшего омеги. И они были достаточно серьёзными, ведь принц официально собирался скрепить их союз узами брака. Хёнгук тогда обрадовался за детей, сразу же начав подготовку к свадьбе. Поэтому Чонгук знатно удивился, когда к нему в покои вошёл слуга, сообщив о том, что молодой господин Мин уже ожидает его в дальних покоях. — Что он делает в ооку?! — Чон не на шутку разозлился и, если бы слуга не оказался омегой, то его шея уже была бы скручена. — По приказу сёгуна молодого господина отвели в дальние покои, больше я ничего не знаю, мой господин, — испугавшись тараторит парень, упав перед принцем на колени. Быстро покинув тэнсю, альфа отправился в ооку, где не бывал уже несколько лет. В огромном дворе раздался звон колокола, говорящий о приближении наследника к воротам дальних покоев. Все омеги, проживающие здесь, повыскакивали из своих комнатушек, пытаясь ненароком поймать на себе взгляд прекрасного юноши, надеясь на милость богов и возможность хоть раз разделить с ним постель. Конечно же, всё оказывается бестолку. У Чонгука в голове давно уже засел один конкретный омега, образ которого живёт в его сознание и днём и ночью. Стоит закрыть ему веки и там он видит ангела с улыбкой на лице, протягивающего руки к альфе, а открыв глаза, перед ним стоит сам Юнги, не его образ. Хотя и здесь он не уверен, реальность это или игры по уши влюблённого сердца. Так и проходит Чон мимо всех, видя свою цель: самураев, что охраняли вход в главные покои ооку, именно тут по обычаю сёгун разделяет постель со своим избранником. Однако условия не самые приятные, ведь за всем процессом наблюдает целая куча людей. За ширмой в самой комнате находятся смотрительница дальних покоев и несколько бывших фаворитов правителя, а возле двери стоят ещё несколько самураев. Всё это необходимо для защиты сёгуна и его потомства, чтобы омега не обманул его и не забеременел от другого альфы или не попытался совершить покушение. Весь этот бред Чонгук раньше терпел из-за уважения к отцу и полного безразличия к сексу с гаремными омежками, на которых ему было плевать с высокой колокольни. С Юнги так быть не может. Он и мысли такой не допускал, чтобы привести младшего сюда и не понимает, как такому позволил случиться отец. Никто не смеет смотреть на его возлюбленного, да ещё и смущать его пристальными взглядами. Наконец, зайдя внутрь, Чонгук сразу же зацепился взглядом за Мина, отбивающегося от каких-то парней и осыпающего их гневными высказываниями. — Наследный принц! Мы пытались раздеть молодого господина и подготовить его, но... — начал пожилой мужчина, своим противным хриплым голосом режущим слух альфы. — Пошли все прочь, — довольно тихо начал Чонгук, удивив всех присутствующих, не собирающихся никуда уходить. — Дважды повторять не буду! — альфа громко зарычал и, только знатно испугавшись, все за долю секунды покинули покои, оставив двух парней наедине. Принц боялся увидеть заплаканное лицо возлюбленного и его дрожащие руки, он уже был к этому морально готов, однако, на его удивление, младший лишь поправил своё помявшееся кимоно и лучезарно улыбнулся Чону, кидаясь в его объятия. — Я не позволил им себя раздеть, — гордо шепчет Юнги, высоко задрав нос, чем вызывает смех у старшего. — Я в тебе и не сомневался, мой самый боевой цветочек. Пойдём отсюда? — альфа поглаживает нежную кожу на скулах, не в силах сдержать своё желание, которое умоляет вечность касаться этого омеги. — Чонгук, если ты хочешь, мы можем остаться. Ты только скажи, я закрою глаза и на все эти взгляды не буду обращать внимания. Внутри у принца вот-вот готов был взорваться вулкан, низвергающий злость к отцу. О чём думал этот старик, когда поступал так? Внуков быстрее захотелось? Маразм наступил раньше положенного? Всё ведь было хорошо, что за тараканы зашевелились в голове у родителя понять сложно. Чонгук отведёт своего омегу подальше от любопытных глаз и потом уже разберётся с сёгуном. — Не говори ерунды, твои желания превыше всего, — альфа аккуратно берёт руку Юнги, оставляя на тыльной стороне ладони невесомый поцелуй, — я же вижу, как ты дрожишь, луна моя. Щёки младшего заливает румянец, которого обычно трудно добиться, но взгляд пронзительных чернильных глаз, полный любви и обожания, направленный на него одного, заставляет тело содрогнуться пуще прежнего, пустив по коже табун мурашек. Мин коротко кивает, не собираясь перечить Чону. Так, с Юнги на руках, Чонгук уходит из ооку, всё своё внимание даря лишь парню в своих объятиях и не удостоив омег из гарема даже короткого взгляда, игнорируя их тяжёлые вздохи и просьбы остаться. Кому до них какое дело, когда в руках у принца его душа и жизнь, воплотившиеся в одного человека.

***

Младший омега впервые за столько лет посетил покои Чонгука в хонмару, с любопытством разглядывая каждую деталь интерьера. Расстеленный на небольшой возвышенности футон на циновке освещали несколько бумажных фонарей, над футом висело огромное круглое зеркало, украшенное живой камелией. Эту часть комнаты от другой разделяла деревянная дверь, которая сейчас была открыта. Там находился кабинет альфы. Массивный письменный стол располагался у самой стены посередине, на нём находились различные приспособления для письма и свитки с письменами, посередине комнаты стоял низенький обеденный столик, по обе стороны от которого лежали две бежевые подушки. Всё помещение пропитано щекочущим струны души запахом альфы, с ног до головы окружающем Юнги. Терпкий и насыщенный аромат горького шоколада пронзает лёгкие, с каждой секундой всё тяжелее и тяжелее качающие воздух. Становится душно, а тело вот- вот готово сгореть от пожара внутри него. Чтобы остыть, парень выбегает на улицу, и тут же врезается в идущего к нему Чонгука. Тот как раз ходил разбираться с отцом, кто ж знал, что всё так быстро разрешится. Родитель просто хотел сделать приятно сыну и всё для него подготовил, забыв поинтересоваться, надо ли оно принцу? Проблема была быстро решена обещанием сёгуна больше не вмешиваться в сердечные дела наследника. — Куда бежим? — улыбается альфа, не отпуская из своих объятий омегу. — Мне стало душно в покоях, давай прогуляемся? — Только недолго, цветочек, — старший заботливо поправляет ворот белого кимоно Юнги и поудобнее обнимает его за плечо, чтобы было комфортно и не холодно гулять. Молодая пара вышла к пруду с карпами, неторопливо прогуливаясь вдоль берега. Уже приближалась зима, поэтому все деревья оголились в ожидании снежного покрова, что уже со дня на день должен осесть. Пейзаж не такой как летом, сейчас он тусклый, отдающий морозной синевой. Обычно в это время никто не высовывается на улицу, за исключением двух парней из дворца. — Когда лучше сделать нашу свадебную церемонию? — начинает Чонгук, сверля в младшем дыру. Просто глаз оторвать не может. — Эти холода нам всё испортили. Давай в первый день весны? Там и мой день рождения недалеко, — голова омеги удобно расположилась на крепком плече принца, продолжающего прижиматься к нему и согревать своим теплом. — Значит, так и сделаем, луна моя. От такого обращения Юнги невольно поднимает глаза наверх, сразу же натыкаясь на полную луну, ярко светящую прямо над ними. Она так прекрасна и безмятежна в своём существовании, перед ней создавались и рушились государства, рождались и умирали, как знаменитые люди, так и самые обычные крестьяне, мир претерпевал одни природные катастрофы за другими, а она всё так же висит себе на небе, уже ни на кого не обращая своё внимание. — Почему луна? — вырывается из уст младшего. — Что? — Я могу понять почему ты зовёшь меня цветочком, ведь от меня пахнет сакурой, но почему ты иногда зовёшь меня своей луной? Альфа проследил за взглядом Мина, глубоко вздохнув, восхищённый красотой небесного светила. — Люди часто говорят о красоте звёзд, теряя в их бесчисленном количестве не менее прекрасную луну, — от сказанных слов, Юнги покрывается мурашками и томно выдыхает, когда в ту же секунду чувствует обжигающее тепло чужих губ на своей шее. — Вы похожи: единственные в своём роде очаровательные небесные создания. — Между нами есть одна существенная разница. — Какая же? — повернувшись в кольце крепких рук, омега встречается взглядом с Чонгуком, оставляя между ними несчастные пару сантиметров. — Луна освещает собой целый мир, каждому созданию дарит свой свет, никому не позволяя окунуться в кромешную тьму. Я же освещаю только наследного принца бакуфу, отдаю свой свет лишь господину Чон Чонгуку, — от шёпота возлюбленного и томных выдохов альфа теряет голову, жадно припадая к цветочным губам и утягивая их обладателя в долгожданный поцелуй. Вновь с омегой на руках, принц возвращается в свои покои, чуть ли не с ноги открывая перегородку, потому что руки у него слишком заняты изучением чужого тела. Они падают на мягкий футон, ненадолго разрывая поцелуй, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха и с новой силой истязать губы друг друга. Цветочный аромат полностью обволакивает альфу, приятной горечью оседая на языке, когда он в очередной раз размашисто проходится своим по чужим зубам, нёбу и тому же языку, хаотично двигающемуся из-за прилива страсти. Поцелуй длится, кажется, вечность, но разорвать его не в силах ни один парень, ни другой. На их подбородки медленно стекает скопившаяся слюна, и вместе с ней в комнате начинают разливаться размеренные причмокивающие звуки, дополняющие всю картину. Оторвавшись от любимых губ, Чонгук принимается беспорядочно расцеловывать фарфоровое личико, оставляя лёгкие поцелуи на скулах, глазах, на порозовевших щёчках мило улыбающегося парня. Он готов был вечность так делать, и не только потому что ему самому это нравится, а именно из-за этой яркой улыбки, превращающей даже самую беззвёздную ночь в светлый солнечный день. — Скажи, когда мне остановиться, — в перерывах томно шепчет альфа, не в силах оторваться от мягкой кожи, покрывшейся мурашками. — Не останавливайся. Принц не сразу осознаёт сказанное, но машинально останавливается, ожидая, когда шестерёнки в его голове перекрутятся и он переварит информацию. — Что? — только и может выдать удивившийся Чонгук, вглядываясь в озорные глазки напротив. — Я не хочу, чтобы ты останавливался, — хихикая в губы возлюбленного, Юнги сам притягивает его к себе, увлекая в очередной поцелуй, в котором он старается вести. Пояс от кимоно принца летит куда-то вдаль, от чего тот рычит и в порыве прикусывает нижнюю губу младшего, после чего как бы извиняясь, слизывает алые капельки крови, ловя тихие стоны на свои действия. Руки омеги аккуратно проскальзывают между слоями ткани, раздвигая их в стороны и, наконец, находят желанный пресс, по которому грех не провести ногтями. От прохладных пальцев на напряжённых мышцах Чону хочется на стенку лезть и волком выть, ведь он весь вздрагивает от приятных ощущений, чуть ли не ложась на парня под собой. — Что ты со мной вытворяешь? — слышит Юнги сбитое дыхание у самого уха. — Свожу тебя с ума, мой сёгун, — шепчет в ответ, выговаривая каждое слово и чувствуя, как у самого крыша едет от происходящего. Что правда, то правда. От тихого сёгун, у Чонгука внизу живота всё скручивает приятной негой, глаза зажмуриваются до лёгкого покалывания под веками, а руки стискивают белоснежную кожу омеги, наверняка оставив после себя небольшие синяки. Мин не понимает, больно ли ему от подобной ласки или нет. Лёгкая болезненность теряется на фоне всех обострившихся сейчас чувств. Кимоно альфы уже лежит где-то на полу, оставляя его полностью оголённым перед младшим. Не удержавшись, Юнги отводит взгляд, найдя резной потолок более привлекательным. Достоинство принца смутило парня не на шутку, у самого то оно было не таких больших размеров. Он, конечно, понимает, что у омег и не должно быть большого члена, однако это его первый опыт, румянец, заливший собой всё лицо, можно простить. — Смотри на меня, луна моя, не отводи взгляд, — Чонгук поддевает подбородок младшего указательным пальцем, устремляя его взор на себя. — Запоминай это тело, отныне оно принадлежит только тебе. Борясь со смущением, омега трясущимися руками касается широких плеч, уже покрывшихся испариной и блестящих под светом одного единственного фонаря, который они не стали гасить. Осмелев, он спускается к тазу альфы, перед этим пересчитав все рёбра и кубики его пресса, оставив лёгкие касания на сосках, тем самым услышав несколько томных выдохов сверху, опаливших своим даром макушку и вызвавшие щекочущие ощущения по всему телу. — Смеяться надо мной удумал, негодник? — ухмыляется Чон, потянув руки к поясу от кимоно омеги. Тот сразу напрягся, вцепившись за простыню, как за спасательный жилет. Немного остудив свой пыл и принявшись расцеловывать почти прозрачную кожу на шее Юнги, Чонгук попутно раздевал его, стаскивая одежду с этого божественного омеги настолько медленно, насколько это возможно. Разве достоин он или кто-то другой лицезреть столь прелестное создание в том, в чём его матушка-природа уродила? Никто не достоин. Возможно, в прошлой жизни принц спас планету от непостижимого зла, и теперь в награду его удостоили такой чести, как стать возлюбленным самого великолепного омеги в этом мире. Как знать, может, всё именно так и было. — Почему ты так красив? Смотрю на тебя и боюсь моргнуть, — он очерчивал нежным взглядом точеную фигуру парня, его осиную талию и фарфоровую кожу, которая по мягкости не имеет равных, — кажется, если моргну - ты испаришься, будто и вовсе не существовал в моей жизни. — Это невозможно, потому что только в твоей жизни я и могу существовать. Все эти их пафосные речи только сильнее раздули в них пожар страсти, медленно сжигающий их изнутри. Больше альфа не видел смысла тянуть, ведь если бы они хотели остановиться они уже давным-давно бы сделали это. Увидев в омеге стальную уверенность в правильности своих действий, Чонгук, наконец, перешёл в более активную фазу. Дорожкой из мокрых поцелуев принц спустился к паху младшего, невесомо коснувшись губами небольшого члена, в ту же секунду дрогнувшего вместе с хозяином. Юнги напрягся, но продолжил молчать, целиком и полностью доверившись старшему. — В следующий раз тоже можешь попробовать так сделать, — шепчет Чон, встретившись с растерянным взглядом сверху. Омега хотел было что-то сказать, однако вместо слов изо рта вылетели протяжные стоны, после чего он повалился на футон, не в силах больше держаться на весу. Всё это для него впервые, особенно такие телесные ласки, вызывающие подобный шквал эмоций. Несколько минут спустя, когда Чонгук уже изучил каждый участок омежьего члена, он раздвинул одной рукой ягодицы парня, огладив пульсирующее колечко мышц. Эти незатейливые манипуляции остались незамеченными, перекрываясь тем, что вытворял альфы своим языком. Отвлечённый таким образом, Юнги осознал наличие чего-то инородного в заднем проходе лишь тогда, когда оно начало неторопливые движения внутри него. То был указательный палец принца, изгибающийся во все стороны, тщательно раздвигая тугие стеночки. Зубы, моментами царапающие нежную кожу на члене, язык, постоянно облизывающий головку, и палец в анусе словно перенесли омегу в другой мир, что наполняло приятным напряжением молодое тело, не знающее куда себя деть. Достаточное количество природной смазки, выделившейся из-за возбуждения младшего, позволило без каких-либо проблем войти внутрь колечка мышц ещё двум пальцам. Приятный аромат сакуры полностью окружил Чонгука, машинально облизнувшего излишки смазки с яичек. Оказалось, омега обладал не только дурманящим альфу запахом, но и сладковатым привкусом, сносящим крышу одной только каплей. В эту же секунду, извивающиеся внутри парня, будто змеи, пальцы, достигли той самой точки, отправляя сознание Мина в полёт. Он подпрыгнул на месте, инстинктивно схватившись за угольные волосы своего возлюбленного, до боли стиснув их в своей хватке. — Здесь? — наконец оторвавшись от члена, лукаво поинтересовался альфа, вновь надавив на простату. Ожидаемый громкий стон, сопровождающийся затяжным скулежом, от постоянной стимуляции простаты, служили ответом на заданный вопрос. — Я запомнил, цветочек. Ещё несколько движений и Юнги обильно кончил себе на живот, мелко содрогаясь всем телом. Он цеплялся за спину Чона, неосознанно оставляя еле заметные царапины, на что тот лишь ухмылялся, оставляя очередные поцелуи на взмокшей, но по-прежнему нежной и мягкой коже. Когда дыхание начало выравниваться, а разум проясняться, омега почувствовал у колечка мышц что-то более массивное, чем парочка пальцев. Хоть те и были достаточно длинными и хорошо заполняли собой, их нельзя было ставить в сравнение с тем, что следовало после них. — Продолжим, м? — обжигая своим дыханием ушную раковину Юнги, спросил альфа, уже пристраивая своё достоинство и ожидая позволения на дальнейшие действия. Гулко сглотнув скопившуюся слюну, омега лихорадочно закивал, чуть выпустив принца из своих объятий и позволяя ему удобнее устроиться у него между ног. Смотря на разнеженного Юнги, лежащего прямо под ним в столь интимной позе, Чонгук протяжно зарычал, медленно погрузившись внутрь него одной только головкой. В голове словно поселились черти, подпитываемые невероятной картиной, открывшейся перед ними. Они подстёгивали альфу подчинить парня себе, задать свой темп, чтобы все эти нежности перестали разжигать тошноту в их адских душах. Вопреки их воплям, Чон проталкивался максимально медленно, застыв на добрых несколько минут, когда полностью вошёл в нутро Юнги. Тот загнанно дышал, стараясь хватать ртом воздух, и, чтобы отвлечь себя от странных ощущений в заднем проходе, оставлял мокрые, протяжные поцелуи на мощной шее старшего, на которой вздулись венки, приятно перекатывающиеся под мягкими губами. Боли, как таковой, вопреки ожиданиям омеги, не было. Лишь дискомфорт и чувство распирания посылали миллионы сигналов по нейронам, будоража молодую кровь. Спустя некоторое время младший сам дёрнул бёдрами, призывая принца к продолжению. Несколько раз просить не пришлось. Вперившись диким взглядом в глаза напротив, застеленные пеленой возбуждения, Чонгук начинает двигаться, почти выходя из омеги и снова заполняя его своим органом. Он повторяет это вновь и вновь, пока не слышит расслабленные стоны, в которых сквозит одно лишь удовольствие от происходящего. Комфорт Юнги на первом месте для альфы, всё должно быть так, чтобы тот не ощущал неприятных ощущений, именно к этому стремился наследник, и, достигнув желанного результата, напряжённое лицо Чона озарила сладостная улыбка. — Ты невероятный, — целует покрасневшие губы, отстраняясь с громким причмокивающим звуком, — душа моя, любовь моя, жизнь моя, — лихорадочно повторял принц и, с каждым сказанным словом, ускорялся, переходя с размеренного темпа на более быстрый, из-за чего Мин не успевал даже нормально вдохнуть, — моё всё. — А ты... моё, — загнанно прошептал омега, не в силах выдавать какие-либо звуки, кроме стонов. Девственная плоть вплотную обволакивала разгорячённый орган, приближая скорую развязку. Тугой узел приятно стягивает животы парней, а за ним и тысячи таких же канатов затягиваются один за другим, задевая каждую мышцу их тел. Полученное удовольствие расплывается по всем частичкам организма, заставляя двух влюблённых содрогаться от шквала эмоций, что вылился на них, словно ледяной дождь в жаркую погоду. Омега ещё приходил в себя, ловя перед глазами звёздочки, альфа большой горой навис над ним, продолжая неторопливые движения, пока его семя заполняло всё собой, а член медленно переходил на стадию узла. — Теперь лежать нам с тобой в таком положении добрых полтора часа, — ложась рядом с Юнги, шепчет Чонгук, аккуратно убирая прилипшие к фарфоровому личику взмокшие пряди волос. — Я готов так вечность пролежать. Мы ведь никуда не спешим, — омега устраивается на мощной груди, уже явно поклёвывая носом и наполовину находясь в мире грёз. — И то верно. Принц засыпает только к утру, когда узел полностью спадает и он выходит из Юнги, уверенный в том, что младший будет спокойно спать, без всякого дискомфорта. Ну и конечно же, Чонгук не упустил возможности всласть налюбоваться Мином, мирно сопящем после их ночных утех. За это умиротворённое выражение лица он готов был отдать всё, лишь бы его не посмела сменить всепоглощающая печаль.

***

Весна была уже не за горами и во дворце Эдо царил невообразимый переполох. Тем не менее, он был вызван совсем не приближающейся свадьбой, о ней и речи не шло. У всех придворных на лицах застыл немой ужас, а кожа была бледна, словно снег в зимнюю пору, одним словом - кошмар наяву. — Что происходит, Чонгук?! — не понимая, что за хаос творится вокруг, Уён выловил старшего брата, у которого в глазах сквозила ярость, перемешенная с таким же непониманием, как и у самого омеги. — Свадьба переносится, — через зубы процедил альфа, намереваясь дальше идти своей дорогой, но младший его вновь остановил. — Как это переносится?! Объясни мне всё нормально! Не ответив на вопросы, которыми его засыпали, Чонгук взял брата за запястье, направляясь к покоям Юнги, быстрым шагом обходя носящихся из стороны в сторону самураев, собирающихся в дорогу по приказу самого наследного принца. — Так, — начал он, уставившись на двух растерянных омег, — я ухожу на войну. Эти слова пронеслись по покоям, как гром среди ясного неба, эхом отдаваясь от деревянных стен, как бы повторяющих сказанное, чтобы все присутствующие смогли переварить ужасную информацию. Казалось, Чонгук и сам пытался это осознать, стоя посреди комнаты бледнее трупа. — Какая война? С утра ведь всё было нормально! — первым отмер Уён, а Юнги продолжал смотреть альфе в глаза, не в силах их оторвать от любимого лица.

•Шестью часами ранее•

В последние годы нынешний сёгун уже был не в силах принимать решения самостоятельно, именно поэтому наследный принц около половины дня восседал рядом с отцом, редко прибегая к тому, чтобы посоветоваться с родителем. Его единоличные решения вполне устраивали Хёнгука, в конце концов, он хотел увидеть, справится ли сын с возложенным на него бременем правления. Но в одном вопросе они так и не смогли прийти даже к компромиссу. — Это не обсуждается, отец. Ты не в состоянии дать отпор этому мятежнику, поэтому я подготовлю войско и сам с ним разберусь, — встав с насиженного места, решительно отчеканил молодой альфа. — Ты не можешь! — стоило Хёнгуку чуть вскрикнуть, как он закашлял кровью, судорожно прижимая ко рту уже приготовленную на этот случай тряпку. Состояние старшего альфы оставляло желать лучшего. Его организм увядал на глазах и, по словам лекарей, болезнь совсем скоро заберёт жизнь сёгуна. Именно этим и воспользовался потомок свергнутого императора, подняв голову и найдя себе приспешников, готовых биться с ним плечом к плечу против бакуфу. Они уже захватили власть в нескольких провинциях, перетащив на свою сторону их владельцев, даймё- предателей. — Нет, ты единственный наследник... — Хватит изо дня в день твердить мне одно и тоже! — перебил отца принц, в порыве злости разбив какую-то керамическую вазу. — Я не буду отсиживаться в четырёх стенах, только потому что у меня нет продолжения рода. Какой я тогда правитель, если не могу отстоять честь своего государства и поставить таких выскочек на место?! В помещении воцарилась гробовая тишина, разжигающая в пространстве большой костёр, уже давно горящий между отцом и сыном. Старший прожигал нечитаемым взглядом своего наследника, стараясь увидеть в них хоть каплю страха. И что он увидел? Широкие плечи, за которыми наверняка любит прятаться Юнги в порывах стеснения перед сёгуном, мощное тело, в котором невероятное количество энергии и силы для борьбы с врагами, глаза, глубокие и чёрные, похожие на необработанную сурьму под лучами солнца, и в них нет места для таких эмоций, как страх и неуверенность. И когда его сын успел так вырости? Во всей этой ежедневной рутине и суете, Хёнгук и не заметил, как его маленький малыш возмужал, взрастив в себе качества настоящего правителя. Не желая продолжать разговор, принц решил начать подготовку к наступлению, предпочитая выдвигаться как можно скорее. — Сын! — он услышал это уже у самой двери, в изумлении развернувшись к позвавшему его родители. Тот очень редко обращался так к младшему, за всю жизнь от силы пару раз. — Вернись целым и невредимым. Надеюсь, я доживу до твоего возвращения, — с искренней улыбкой говорит Хёнгук, вновь разглядывая Чонгука с ног до головы, будто и вправду последние годы был в какой-то прострации. — Не говорите так, отец. Я обязательно подарю вам эту победу, — альфа поклонился в 90 градусов, сложив перед собой руки в почтительном жесте и только после этого покинул помещение, ощущая странный осадок на душе после этого разговора.

•Сейчас•

Услышав все подробности, омеги не смогли произнести ни слова. Всё никак не укладывалось в голове и казалось страшным сном, из которого хотелось скорее убраться подальше. Тем временем, пока младшие молча слушали, Чонгук продолжил говорить. — Я не знаю, сколько времени всё это займёт, поэтому уже отправил гонца за Хосоком. Думаю, к утру завтрашнего дня он уже будет здесь, а я с войском выдвинусь в путь со спокойной душой. — Зачем даймё здесь появляться?! — услышав до боли знакомое имя, затронувшее давно затихшее сердце, встрял Уён. — Меня не будет долгое время, отец уже не в том состоянии, чтобы защитить вас двоих. Предатели могут быть где угодно и наверняка захотят воспользоваться моим слабым местом, которое сейчас очень уязвимо, а кроме даймё Чона я вас никому не доверю. По коже Уёна прошёлся табун мурашек, пустивший лёгкий холодок гулять словно по самим внутренностям. От осознания скорой встречи, мозг перестал адекватно соображать, выделив это событие красным восклицательным знаком в голове. Однако, принц прекрасно понимал, в какой ситуации они оказались и как сейчас тяжело приходится его брату. Говорить что-либо против или капризничать было бы слишком эгоистично. Поэтому он собрался с мыслями, взял себя в руки и вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, отогнав от себя все тревоги. Тяжело вздохнув, Чонгук не стал комментировать действия брата, всё своё внимание сконцентрировав на Юнги. Тот, в свою очередь, не знал куда себя деть и переминался с ноги на ногу, полностью поглощенный своими мыслями. — Луна моя, — голос альфы стал мягче, как и всегда, стоило ему заговорить с Мином. С ним по-другому и быть не могло. — Вернись ко мне из своих мыслей. Принц нежно коснулся бледного подбородка, приподняв опущенное лицо. На нём двумя ручейками текли слёзы, хоть взгляд омеги и был чист, как белый лист бумаги. Чон принялся сцеловывать влагу с мягких щёк, чем привёл Юнги в чувства. — Я не смею просить тебя никуда уезжать, но... — замялся парень, уже самостоятельно вытирая свои дорожки слёз, — я могу попросить тебя вернуться ко мне, Чонгук? — Попроси. — Прошу, душа моя, — почти шепчет в губы альфы, что находятся в нескольких сантиметрах от его лица. Если бы старший захотел, то в миг сократил это расстояние между ними, однако не стал. Решил дать Юнги выговориться, — вернись ко мне и раздели со мной эту жизнь. Принц улыбается, выбив на своей душе одну единственную цель, о которой его только что попросил его любимый: "Победить и вернуться". Он припадает к мягким губам, сминая их со всей нежностью, на которую только способен, одновременно стараясь быстрее углубить поцелуй, добавляя язык и беспорядочно цепляя своими зубами чужие, либо же проходится ими по распухшим губам. У альфы в голове каша. Он сильнее прижимает к себе младшего, не оставляя между ними ни миллиметра, словно омега вот-вот испарится и это будет их последний поцелуй. Юнги не может этого не понять, потому что у самого такие же мысли, а страх за жизнь принца сковывает всё внутри, выдавливая из него очередную порцию слёз, из-за чего поцелуй выходит мокрым и солёным. Только ни один ни второй не спешат его прерывать, лишь сильнее цепляются друг за друга, чтобы всё оставшееся время, находясь на расстоянии в десятки, а то и сотни километров, вспоминать этот момент. — Не переживай, цветочек, я вернусь раньше, чем ты успеешь осознать моё отсутствие, — нехотя оторвавшись от сладких губ, томно шепчет Чонгук, делая перерывы в словах, чтобы вновь наполнить лёгкие воздухом. — Ох, Юнги, — он почти стонет, когда тычется носом в фарфоровую шею, откуда аромат сакуры исходит сильнее всего. Чонгук вновь влюбляется. Снова и снова, каждый день и каждую секунду чувствует себя так, словно готов взорваться от этой безудержной любви, опьяняющей посильнее любого саке. Блаженно прикрывая глаза, принц продолжает, — ради тебя я все войны выиграю, любое государство уничтожу. У твоих ног будут отбивать земные поклоны цари, императоры, короли, каждого из них сможешь сделать своим рабом. Только скажи, цветочек, и я брошу мир к твоим ногам. — Чонгук, ты - мой мир, другого мне не надо. Весь оставшийся день и ночь пара провела вместе, не отрываясь друг от друга ни на минуту, желая продлить столь сладкое мгновение как можно дольше. Сквозь стены покоев можно было услышать царящий на улице хаос, который на самом-то деле был сбором самураев к битве. Только эти звуки заглушали громкий стук двух сердец, бьющихся в унисон. Хотя, почему двух? Они уже давным-давно слились воедино. К рассвету все войны были уже готовы и собраны у главных ворот дворца, вместе с принцем, ожидающие прибытия даймё Чона. Самураям не было конца, они заполнили весь Эдо, постепенно выходя за пределы города и ожидая своего полководца уже там. Простой люд не смел высовываться на улицу, все позакрывались в своих домах, выглядывая лишь из окон, чтобы разузнать обстановку вокруг. Некоторые из них выкрикивали слова поддержки, обещая молиться за победу принца и зажигать для него благовония в храмах, дабы духи не отвернулись от него и его последователей. Только бедняки, распластавшись на земле или же аккуратно сидя у деревьев, безразличным взглядом окидывали каждого прошедшего мимо них самурая. Этих людей не особо интересовала политика и кто будет у власти, они жили одинаково плохо в любой ситуации, стараясь только выжить и как-то подняться хотя-бы до того, чтобы иметь возможность приобрести скромный сарайчик. Пока Чонгук с Юнги крепко обнимались, не стесняясь своих чувств, и перешёптывались очередной порцией признаний в любви, Уён молча жевал свои губы, нервно вглядываясь вдаль. Как оказалось, его сердце так и не превратилось в бесчувственную глыбу льда, к большому сожалению. Стоило брату разок упомянуть Хосока и оно вновь начало подавать признаки жизни, бешено стуча при одной только мысли о встрече с даймё. Волнение нарастало с каждым поднявшимся сантиметром солнца. Когда небесное светило полностью осветило собой город, вдали послышался стук копыт и уже через несколько минут перед воротами, восседая на гнедом коне, чья шерсть блистала под разливающимися с неба лучами, стоял он. — Мой господин, ваш покорный слуга прибыл, — альфа быстро слез с лошади, чтобы в ту же секунду встать на одно колено перед Чонгуком. За Хосоком на своих верных скакунах сидели около двадцати воинов, молча ожидающих дальнейших приказов своего господина. Альфа выпрямился перед принцем, наконец, дав возможность стоящему позади них Уёну разглядеть его лицо. Ни капли не изменился. Годы не тронули прекрасного мужчину, не дав ни одной морщинке появиться на смуглой коже. Взгляд, как и раньше, был пронизан бесстрашием, с той самой добротой, которая всегда была предназначена лишь для принцев. Сердце омеги, этот орган-предатель, совершило кульбит, начав отправлять импульсы по всему телу. — В твоих руках - моя жизнь, Хосок, — Чонгук посмотрел на даймё, крепко сжав его плечо, будто пытаясь передать ему частичку своих чувств, чтобы он понял всю серьёзность сказанных слов. И так вышло, что именно Хосок был единственным человеком во всём мире, кто прекрасно понимал эмоции наследного принца. — Мне жаль, что я не могу сопровождать вас в вашем походе, мой господин. Однако миссия, за которую я отвечаю, не менее важна, я это понимаю, — вновь кланяется, и, Уён уверен, их взгляды только что пересеклись, иначе как объяснить стягивающее чувство внизу живота и холодный липкий пот по всему телу? — И, пожалуйста, присматривай за ними обоими, а не только за Уёном, — шепчет Чонгук так, чтобы его услышал только старший альфа, не сдержавший улыбки и посмотревший на вышеупомянутого омегу. — Не переживай, они оба будут в безопасности, — так же тихо и неформально говорит, Хосок. В конце концов, попрощавшись с войском, трое парней в сопровождении стражи и слуг вернулись во дворец, совсем опустевший без постоянно мечущих из корпуса в корпус самураев и без Чонгука, сердца всего бакуфу. Как бы сильно вернувшемуся даймё не хотелось просто-напросто поговорить с младшим принцем, сейчас это сделать было невозможно. Уён быстрым шагом вёл Юнги в свои покои, попутно поглаживая того по спине и наверняка нашёптывая какие-то успокаивающие слова, потому что Мин, хоть и сдерживался, всё равно был на грани истерики. В голове альфы невольно промелькнула мысль: "Мой принц был так же расстроен, после моего отъезда?". Сердце сжалось, а руки так и тянулись к лицу, с желанием избить самого себя. Это даже слишком лёгкое наказание за его поступок. Поймать омегу удалось только через неделю, у самых дверей его покоев. Ещё бы чуть-чуть и тот ускользнул от Хосока, как делал это последние семь дней подряд. Для простой встречи пришлось так долго караулить свою цель, этого старший никак не ожидал. Стоило им встретиться взглядами, как Уён резко куда-то срывался, за долю секунды испаряясь в огромном дворце. А зайти в открытую в покои незамужнего омеги даймё не позволяли нормы приличия. Вот и бегали столько дней, словно кошка с мышкой. — Мой принц! — Хосок буквально вырос перед младшим, который растерянно дёргал раздвижную дверь, пытаясь её закрыть, но ему мешала чужая нога, предусмотрительно поставленная в дверной проём. — Прошу вас, дайте своему жалкому рабу объясниться, а уже после выносите приговор. — Отойдите, я не желаю говорить с вами, — омега старался говорить как можно холоднее, не давая эмоциям взять над ним верх. Это оказалось сложнее, чем можно себе представить. Уже после первого взгляда на такое любимое лицо, голос предательски дрогнул, а губы сжались в узенькую линию. — Уён, пожалуйста, — слёзы, копившиеся все три года, начали скапливаться в уголках глаз, особенно после такого. Альфа никогда не обращался к младшему по имени. Только такое привычное "мой принц". Собственное имя из его уст звучало так отдалённо, будто это говорит какой-то незнакомый человек и одновременно так несчастно и безнадёжно. Обида взяла верх над всеми чувствами, что бушевали сейчас в юном сердце. Омега сам сделал шаг навстречу и взял Хосока за запястье, приложив его ладонь на свою грудную клетку, туда, где сердце стучало громче гонга. Решимость альфы мигом улетучилась, уступив место растерянности, однако руку вырывать он не стал. Да и как можно, даже если принц хотел бы отрубить ему эту конечность, Чон и глазом не моргнул бы, ведь его жизнь уже давно принадлежит этому прекрасному созданию. Трепет от желанного прикосновения охватил обоих. Уён никогда не считался с правилами этикета, особенно если это были родные ему люди, а Хосок в их число входил всегда. Поэтому, часто оставаясь один на один, они могли отбросить формальности и перейти на "ты", но любые прикосновения для альфы были под строгим табу. Даже когда омега сам просил его обнять, он этого не делал, отнекиваясь нежеланием выказать своё неуважение. Сейчас же рука будто лишилась мышц и костей, отказываясь подчиняться воле хозяина. Она именно там, где и должна быть. — Мудрецы говорят, что душевным ранам свойственно затягиваться, что время лечит, — начал омега, не обратив внимания на то, как из глаз ручейками полились слёзы, — но увидев тебя вновь, три года спустя после нашей последней встречи, я понял - это всё гнусная ложь. Моё сердце, как и тогда, продолжает болеть и кровоточить. — Позволь мне его исцелить и, клянусь, больше оно не познает этой боли, — альфа тянется свободной рукой к мокрым щекам, поглаживая их и одновременно вытирая солёные дорожки. Раз уже нарушили правило, то больше нет нужды соблюдать его. Уёну сейчас бы съязвить, сказать, что наслушался этих клятв в своё время и больше в них не поверит. Вместо этого он стоит, как вкопанный, и ластится к шершавой от тренировок руке, молча подавая глазами сигналы о готовности выслушать Хосока здесь и сейчас. Тот всё понимает, быстро пользуясь возможности разрешить всё недопонимание возникшее между ними. — Я виноват. Свою вину не отрицаю и готов к твоей ненависти, но всё было совсем не так, как ты себе понапридумывал. Я не уезжал специально, чтобы забыть тебя или чтобы ты забыл меня. Хотя, такие мысли проскальзывали в голове время от времени, — ухмыляется, получая обжигающий взгляд. Омега выпускает его руку, покоящуюся на его груди, отчего Хосок нехотя её убирает, сразу же найдя ей применение. Он берёт изящную руку принца, долго целуя его ладонь, в перерывах между рассказом. — Пока я столько лет находился во дворце, с вами, мой отец связался с корейским императором, донося ему на сёгуна и на вас, моих драгоценных принцев. Я не хотел отправлять кого-то заниматься этим делом, всё-таки это мой отец и я отвечаю за него перед правителем. Он настроил почти всю провинцию против господина Хёнгука, после чего связался с тем предателем, с которым сейчас отправился разбираться ваш брат. Я не думал, что мне потребуется столько времени, чтобы со всем разобраться. Прошу, прости меня, мой принц, но и говорить об этом во всеуслышание я не мог, это было тайное дело. Именно поэтому мне пришлось отвергнуть тебя. Я не знал, как сложится моя поездка в провинцию. Если бы мы дали волю чувствам, а меня казнили по приезде, чтобы с тобой тогда было? — альфа застывает, закончив свой рассказ. Его губы словно приросли к чужой ладони, отказываясь от неё отстраняться, ведь неизвестно, как отреагирует на его признание принц. — Слишком много "если бы" в твой голове, даймё Чон. Я ведь не идиот, расскажи ты мне всё сразу, всё сложилось бы по-другому, — Уён аккуратно убирает руку от припавших к ней губ, взглядом вперившись в ворота ниномару. Не может он вот так вот взять и простить альфу, нужно всё обдумать, успокоиться, остудить бушующий внутри него огонь. В конце концов, даймё терзал его целых три года, можно теперь и отомстить за это. — Мой принц... — Молодой господин! Молодой господин Чон! — разговор парней прерывает буквально залетевший во двор слуга, еле перебирающий ногами, чтобы скорее оказаться перед принцем на коленях. От неожиданности, Хосок, подобно молодому омежке, которого застукали за непотребствами, быстро отодвинулся от Уёна на приличное расстояние, склонив перед ним голову. Сердце бешено стучало и не совсем понятно от чего. То ли от адреналина, выбросившегося в кровь, то ли от мысли, что младший его отверг, кажется. Его ответ нельзя было воспринимать однозначно, он был больше поверхностным, предполагающим дальнейшее объяснение. — Что за срочность? — нахмурился Уён, не отрывая взгляда от Хосока. — Молодой господин Юнги, — еле дыша говорил слуга, — он упал в обморок в покоях наследного принца. Он ещё не пришёл в себя, но лекарь уже с ним. У обоих парней все мысли за секунду улетучились и пустые головы заняло лишь одно - Юнги. Их собственные жизни и судьбы были ничем, по сравнению с жизнью возлюбленного Чонгука, который был уже без пяти минут сёгуном. Поэтому через пару минут принц уже стоял посреди покоев брата, озадаченно осматриваясь вокруг: лекарь кружил возле Мина, ведя какой-то ваткой возле его носа, парочка помощников бегали из угла в угол, принося то свежую мокрую тряпочку на лоб, то открывали двери, чтобы проветрить помещение. Юнги уже был в сознании, но ещё плохо воспринимал окружающий мир, это выдавал его опустошённый взгляд, направленный на Уёна. — Мой принц, — молодой омега, по совместительству лекарь, наконец, подошёл к принцу, не забыв поклониться, — молодой господин здоров, нет никаких признаков болезни. Однако я смею предположить причину его обморока. Уён нахмурил брови пуще прежнего, обернувшись к Хосоку, что кивнул ему в знак поддержки. Чтобы не случилось, он рядом. Лекарь подошёл поближе, нашептав омеге свою догадку. — Вы двое, пошли прочь, — ничего не понимающих слуг тут же выставили за дверь, наспех закрыв их за ними. — Проверяй. — Но, господин, в присутствии альфы нельзя, — начал было лекарь, но сразу склонил голову, услышав ответ на свои пререкания. — Он отсюда никуда не выйдет. Хосок здесь по воле моего брата. Во время осмотра он, конечно же, отвернётся. Юнги непонимающе уставился на Уёна, в страхе подобравшись в постели и укрывшись лежащим рядом одеялом. Младший Чон присел к нему, нежно взяв за руку и начал нашёптывать на ухо утешающие слова, говоря, что так нужно и ему придётся всего чуточку потерпеть. В это же время лекарь уже задрал все мешающие ему ткани кимоно, оголив нужную ему зону молодого тела. Мину собирались провести, так называемый, омежий осмотр, который помог бы понять: беременен он или нет. Неприятные чувства чужих пальцев в заднем проходе вызывали тошноту и сковывали движения, заставив омегу поджать ноги и вцепиться в руку поддерживающего принца. Это в разы отличалось от того, что делал с ним Чонгук. С ним было до безумия приятно, здесь же всё в точности да наоборот, до ужаса страшно. Пока он корчился от этих ощущений, Уён нечитаемым взглядом смотрел в спину Хосока, уже морально подготовившись к дальнейшим действиям. Лекарь радостно вылез из под одеяла, бережно прикрыв им младшего. Улыбка придворного и поклон в девяносто градусов говорили сами за себя. — Поздравляю вас, молодой господин, вы ждёте ребёночка. Не успел Юнги понять суть сказанного, как ему тут же закрыли рот, а даймё, быстрым движением руки, достал кинжал из-за пазухи и перерезал им горло совсем юного лекаря. Кровь стремительно растекалась по полу, отдавая противным металическим запахом. Мин барахтался в руках старшего омеги, схватившись за его руку. — Юнги! — Уён поворачивает его к себе, слегка шлёпая по щекам. — Юнги, приди в себя! Соберись! — Зачем вы так с ним?! — вскрикивает Мин, не отрывая взгляда от ещё не остывшего тела. — Никто не должен узнать о том, что ты ждёшь ребёнка! — Наше положение сейчас, мягко говоря, не самое лучшее. Его высочество на войне, там с ним может случиться всё, что угодно, сёгун в тяжёлом состоянии и никто не знает, когда он испустит последний вздох. Если кто-то узнает о вашем положении, вы с ребёнком будете подвергнуты ряду покушений и не от всех я смогу вас спасти, — Хосок спокойно вытирал с кинжала чужую кровь, готовясь выйти из покоев и оповестить дворец о покушении предателя-лекаря на их молодых господ. — Поэтому будет лучше, если об этом, кроме нас, никто не узнает. В ту ночь и все последующие после неё Уён почти не уходил из покоев брата, как и Юнги, отказывающийся покидать место, хранившее в себе воспоминания об их минутах счастья и о самом альфе. Ребёнок, поселившийся у него под сердцем, был слишком спокоен уже как пару месяцев. Его присутствие ничего не выдавало, кроме чуть выросшего живота и желания омеги есть говядину. В больших количествах. Серьёзно, каждый раз принц и даймё шокировано наблюдали, как Юнги съедает несколько тарелок риса с говядиной. Наследник требует, ничего не поделаешь. И да, он был уверен в том, что родится альфа. Шестое чувство, родительский инстинкт, кто как хочет так это и называет, но Мин был уверен в своих догадках. Так и пролетели почти три месяца. От Чонгука каждую неделю приходили гонцы с донесениями об удачах на фронте и о скором окончании войны. И каждый раз альфа посылал письмо специально для своего омеги, состоящее на 90% из слов о любви и жажде встречи с возлюбленным. Юнги хранил все эти письма под своей подушкой, перечитывая каждое перед сном. Ответ писать ему не давали, боясь, что он может упомянуть там о ребёнке. Ему оставалось лишь дожидаться ночи, когда выйдет луна, чтобы наконец признаваться ей в любви, надеясь, что она передаст все его слова Чонгуку.

— Отец?! — Уён не успел войти в покои родителя, как сразу подлетел к его футону, присаживаясь перед альфой на коленях. Фонари еле-еле освещали помещение, окутанное лёгкой дымкой, ведь его уже долгое время не проветривали. В центре на помятых простынях лежал сёгун. Вернее было бы сказать, то, что от него осталось. Неизвестная болезнь, которую лекари не смогли определить, в последние годы начала прогрессировать, быстро убивая правителя. Отъезд сына и мысли о возможно их последней встрече подкосили ещё сильнее, отчего Хёнгук слёг в постель. Некогда великий самурай, сильный телом и духом, мудрый глава бакуфу сейчас представлял собой бледного, болезненно худощавого старика, словно смерть уже стоит перед ним, желая забрать с собой. Сёгун уже мало что осознаёт, даже не сразу замечая, как младший сын сжимает его руку в своей. Только спустя долгие десять минут молчания, сопровождающиеся тяжёлым хриплым дыханием, альфа легко улыбается, признавая Уёна. — Уён... Мой хороший мальчик, — запинаясь на каждом слове начинает Хёнгук. — Мне так грустно от того, что у меня не получится увидеть, как сложилась твоя жизнь. И понянчить внуков так и не успел, — слёзы одна за другой стекали по худощавому лицу, не желая останавливаться. — Надеюсь, ты найдёшь того, кого так долго искал, и у вас с Чонгуком наконец всё наладится в личной жизни. — Не говори так много, отец. Пожалуйста, отдыхай, — Уён плачет вместе с родителем. Понимает - это их последний разговор. — Мой сильный и храбрый омега, прости меня и попроси прощения от моего имени у своего брата и у Юнги. Простите меня за всё и за то, что покидаю вас так не вовремя, — слабая улыбка трогает лицо сёгуна, глаза которого медленно закрываются. Принц не на шутку пугается, цепляясь за отца всеми силами. — Люблю всех вас троих... И не соврал. Он всю жизнь относился к Юнги, как к своему родному ребёнку, это подтверждало его отношение к маленькому сиротке. Во дворце Эдо у Мина были такие же права, как и у принцев. Однажды сёгун даже приказал отрезать одному слуге язык, за его неподобающие высказывания об омеге. Иногда у сёгуна с его младшим поколением случались недопонимания и ссоры, но нет идеально белой дороги на тропе жизни, чёрные полосы также присутствуют в ней и их не всегда получается обойти. Так, Чон Хёнгук покинул этот мир с грузом на душе. Ведь что может быть страшнее для родителя, чем так и не узнать, как сложилась судьба твоих детей? Хорошо или плохо? Создали ли они семью или же остались одни, умерев так же, как и он, без каких-либо воспоминаний о любимом человеке? Всё это давило на него, выливаясь в те водопады слёз, которые он пролил в последние минуты жизни. И именно в эти минуты он был только лишь отцом Чонгука, Уёна и Юнги. Все его мысли были только о них. Про государство он не думал ни минуты, уже давно поняв, что титул "отец" куда более важен, чем титул "сёгун".

Поздним вечером, когда весь дворец уже погружался в сон, наполненный страхами и переживаниями из-за обстановки в стране, к Хосоку пришёл самурай, обеспокоенно сообщая о том, как младший принц вошёл утром в покои сёгуна и до сих пор не вышел, не позволяя туда кому-либо войти. Недоброе предчувствие волной накрыло даймё, подскочившего из-за своего письменного стола и направившегося к принцу. Благо жил он в хонмару, поэтому далеко ходить не пришлось. — Мой принц? Позвольте мне войти? — тишина по ту сторону двери сжимала все внутренности, заставляя альфу нервничать ещё больше. — Входи, — раздался тихий голосок, еле слышимый, как будто омега только-только проснулся ото сна, при этом проплакав всю неделю без остановок. — Хосок, он умер... Все фонари, некогда горящие ярким пламенем, были потушены, только один единый освещал помещение, находясь прямо над головой покойного. Осунувшееся лицо уже было белее простыни, если бы не рядом стоящий на коленях омега, Хосок вряд ли сразу заметил тело, потому что оно напоминало приведение наяву. В голове альфы все извилины работали в режиме нон-стоп, а открывшаяся картина служила некой спичкой, брошенной в бензин, именно поэтому план дальнейших действий был готов в течение минуты. — Мой принц, прошу, посмотри на меня, — присев рядом с Уёном, альфа аккуратно обхватил его лицо, повернув к себе. — Уён... Похоже Хосоку понравилось обращаться к принцу максимально неформально, но в такой ситуации ни один ни второй этого не признают. Просто приятный факт для двух любящих и одновременно слишком упрямых сердец. — Иди сюда, — увидев слёзы в чернильных омутах, мешки под глазами от продолжительного плача и любимые пухлые губы, сильно покусанные их же хозяином, альфа сдался. Он притянул дрожащего парня к себе, заключив в долгожданных объятиях. Неуверенно начал поглаживать шелковистые волосы, оставляя на омежьем затылке лёгкие, успокаивающие поцелуи. Для них это явно лучше никому не нужных соболезнований. — Мне нужна твоя помощь, мой принц, без тебя я не справлюсь. Присутствие альфы, его поддержка и долгожданное тепло, которым он окутал Уёна, очень помогли принцу успокоиться. Он уже тихо шмыгал носом на груди старшего, совершенно не желая от него отстраняться. Так бы и прирос, но, к сожалению, сейчас не время и не место. — Никто не должен узнать о смерти сёгуна Хёнгука до приезда наследного принца. В эти покои никто не зайдёт, я буду их охранять день и ночь, в противном случае, никому не будет пощады. Нам с тобой нужно лишь говорить всем, что сёгун хочет насладиться минутами спокойствия и не желает никого видеть. Уён? В глазах омеги Хосок мог видеть своё отражение, они были как два зеркала, направленных на него и смотрящих сквозь. — А вдруг и ты предатель? Вдруг воспользуешься ситуацией, убьёшь меня, Юнги, его неродившегося ребёнка и захватишь дворец? — принц медленно выпрямляется, встав на колени на ровне с даймё. Его движения полны отчаяния и пустоты, словно терять ему уже нечего. — Почему я должен верить тебе? Язык не поворачивается, чтобы съязвить о тех трёх годах, что отсутствовал альфа. Потому что Уён всё осознал, во всё вник. У старшего были достаточно весомые причины, о которых он рассказал. Только тот червь обиды ещё не полностью умер, а все эти события, навалившиеся на хрупкие плечи, давили ещё больше. Уён вытащил из рукава кинжал, остриё которого блеснуло у кадыка альфы. Его лезвие сверкало под тусклым светом фонаря, моментами подрагивающее, так как рука, держащая его за рукоять, дрожала, словно осиновый лист на ветру. — Зачем же мне жить дальше, если мой принц видит во мне предателя? — альфа поддаётся вперёд. И глазом не ведёт, когда острое лезвие начинает проходиться по коже, медленно его разрезая. Капли крови скатывают к рукояти, пачкая собой побледневшую руку младшего, в ужасе наблюдающего за происходящим. — Умереть от твоей руки было бы самым лучшим концом моего существования. Лёгкая улыбка вновь разбивает давно побитое сердце, не оставляя шансов на спасение. Уён быстро выбрасывает кинжал, сразу же прижимая ладонь к шее альфы, осознавая, что он только что натворил. — Прости меня, Хосок, прости... я не этого хотел... я просто... всё ещё не отпустил ту ситуацию с твоим отцом и злюсь, хотя и понимаю, что напрасно... а ты? Зачем поддался вперёд? Совсем ненормальный? Пока принц тараторил себе под нос всю эту неразбериху, даймё с полуулыбкой наблюдал за ним снизу, старясь побороть в себе резкое желание поцеловать младшего. Только- только остывшее тело сёгуна не позволяло ему этого сделать, все остальные границы между ними уже были стёрты. Он это точно знал и чувствовал.

***

Все трое господ всё оставшееся время действовали согласно планам Хосока. О беременности Юнги никто не знал, как и о смерти Хёнгука. Всё оставалось между ними и груз этот они тащили на своих спинах ещё целых полтора месяца. Младшему омеге было уже тяжело показываться на люди, так как растущий живот давал о себе знать. По их подсчётам шёл пятый месяц беременности, только вот живот Мина был похож на все семь. Из-за отсутствия знаний в этой области, парни считали, что ребёнок просто крупный, обратиться к лекарю они пока не могли. А в покои сёгуна за всё это время никто так и не вошёл. Двум шпионам, как-то попытавшимся туда забраться, Хосок самолично перерезал горло. Так, весна и лето пролетели мимо, запомнившись всем обитателям замка, как самые тревожные и тяжелые месяцы. Осень же наступила внезапно, обрадовав всех неожиданно раздавшимися звуками гонга, которые исходили со стороны центральной улицы города. Стоило пройти нескольким минутам, а столицу уже заполнили горожане, выкрикивающие слова поздравлений и ликующих из-за возвращения армии наследного принца. Многие в слезах кидались на шею к любимым, вернувшимся к ним в целости, другие тихо плакали в стороне, стараясь осознать потерю родных людей. Среди всей этой толпы, наполненной всевозможными эмоциями, Чонгук подгонял своего коня, чтобы скорее оказаться у главных ворот дворца, где его уже ждали Уён с Хосоком. — Чонгук! — стоило альфе слезть с коня, как младший тут же бросился в его объятия, цепляясь за доспехи брата со всей силы. — С возвращением. — Я дома, — долгожданные слова, которые он так хотел сказать сразу после отъезда на войну с предателем. Отпустив брата, Чонгук принялся разглядывать каждого, кто пришёл его встретить, но так и не нашёл того самого, — а где Юнги? — С ним всё в порядке, он просто устал, поэтому я не разрешил ему выйти тебя встречать. Он ждёт в твоих покоях, — хихикнул Уён, даже не пытаясь скрыть издёвку в своей улыбке. — Не переживай, господин, с ним всё хорошо. Есть другая проблема, — встрял Хосок. — Ваш отец, достопочтенный сёгун Чон Хёнгук, скоропостижно скончался, — подойдя максимально близко к альфе, прошептал даймё, чтобы услышал его только принц. Радость на душе резко сменилась грустью, отражаясь неверием на лице Чонгука. Он так хотел подарить эту победу отцу, доказать ему на что способен и как силён, чтобы родитель спокойно покинул этот мир. Не вышло. Опоздал. Сразил всех врагов на своём пути и только время, неумолимо бегущее вперёд, не смог остановить. Пока все были заняты долгожданным возвращением самураев, даймё провёл принцев в покои правителя, попросив Уёна подождать за дверью. Вонь, стоящая в покоях, была не для его нежного омежьего обоняния. А вот привыкшему на поле битвы Чонгуку трупный запах был не в новинку. Последние месяцы он дышал только им, почти позабыв о чистом, свежем воздухе из окрестностей их замка. Альфа немой горой встал возле футона отца, разглядывая уже какого-то чужого человека. От величественного сёгуна, ввергающего в страх своих противников, не осталось и следа. В постели лежал скелет, обтянутый кожей, принявшей тёмно-жёлтый, почти коричневый цвет. Исход его жизни был уже давно делом времени, и все это понимали, в особенности Чонгук, думающий о скорой кончине отца все последние месяцы и старающийся подготовить себя к этому морально. У него это даже получилось. Глубоко вздохнув и сглотнув скопившийся в горле ком, принц повернулся к даймё, молча стоявшему позади него. — Начните подготовку к погребальной церемонии прямо сейчас, чтобы мы уже завтра смогли её провести, — Чонгук даже не стал спрашивать, почему бездыханное тело Хёнгука столько времени лежало в покоях, а ему об этом и не сообщили. Всё и так было ясно. Уже потом, когда всё устаканится, принц поподробнее расспросит Хосока обо всём. — Слушаюсь! — И спасибо, Хосок, без тебя я бы и правда не справился, — хлопает даймё по плечу, кивая на каждое сказанное собой же слово. — Ты правда незаменим, поэтому впредь не покидай нас. — Ваш верный слуга больше никогда не покинет вас, мой господин, — альфа встал перед Чонгуком на одно колено, опустив голову и показав этим жестом всю серьёзность данного обещания. Да и потом, он будет здесь в первую очередь ради своего омеги, и Чонгук это прекрасно понимает, легко улыбаясь действиям Хосока. Пора бы им воссоединиться с их омегами.

***

Покои наследного принца насквозь пропахли ароматом сакуры, перемешавшимся с лёгким запахом клёна, который принадлежал, как Мин думал, их сыну. Во время беременности, а особенно в напряжённые периоды жизни, у него не получалось сдержать феромоны, после пятого месяца так вообще ещё и запах маленького Чона прибавился. Поэтому вошедшего в помещение альфу, сразу же повело, подкосив ноги. Столько времени не виделись и тут такое с порога. Любой бы не выдержал. Однако незнакомый запах сбивал с толку больше, чем любимый горьковатый запах сакуры. Незнакомый и одновременно такой родной. — Чонгук! — Чон не успел до конца осознать всё происходящее вокруг него, как на него с объятиями накинулся Юнги. — Как я рад, что ты вернулся, любовь моя, — омега прижимался к остолбеневшему альфе всем телом, вдыхая такой необходимый для его организма аромат шоколада. В беременность присутствие партнёра оказалось чем-то жизненно необходимым. Он столько месяцев обходился старыми тряпками Чонгука и даже жил в его покоях, но нужду в нём самом эти вещи утолить не смогли. Стоя на месте, в крепких объятиях Юнги, Чонгук не мог прийти в себя. Он полностью сконцентрировался на ощущениях в области живота. Там что-то активно пиналось, дёргаясь из стороны в сторону. Отступив на шаг назад, принц принялся разглядывать омегу, и, в конце концов, остановился на округлившемся животе, который и был причиной тех странных ощущений. — Прости, я не мог сказать тебе об этом раньше, Хосок и Уён запретили мне писать тебе об этом в письмах, — грустно выдохнул Юнги. — Ты не рад? — У нас будет ребёнок?! — Чонгук разглядывал живот младшего, словно он ему не принадлежал. Он его не таким оставлял, когда уезжал! На эти действия омега лишь хихикает, тем самым давая лицезреть свою улыбку, действующую на старшего, как успокоительное. — Конечно, я рад! На этот раз всё будет так, как надо! Увидев круглый живот Юнги, невозможно было не вспомнить предыдущие попытки зачать ребёнка. Все они прерывались, даже когда казалось, что всё наконец-то получилось. Паника подкатила к горлу от мыслей о будущих родах, о том, как весь пережитый стресс мог сказаться на Юнги, о будущем их ребёнка. Всё огромной кучей свалилось на только- только вернувшегося домой Чона, присевшего на футон и начавшего медленно массировать пульсирующие виски. Омега присаживается рядом и молча сидит рядышком, не зная, что делать дальше. Он понимает переживания принца, но ожидал не такой реакции. — Прости, луна моя, прости, — чуть одумавшись, начинает Чонгук, взяв нежные, фарфоровые руки в свои. — Столько всего случилось за последний час, а это я только вернулся. Меня ещё ждут какие-то новости? Ну, чтобы я уже был ко всему готов, — слегка улыбаясь, он целует мягкую кожу, не в силах от неё оторваться. Она бархатом перекатывается под его губами, которые давно не ощущали её сладость на себе. — Основное ты уже знаешь. Мне щекотно, Чонгук, — смех заполняет собой всё пространство, приятно звуча в голове обоих парней. Альфа оставляет звонкие поцелуи на предплечье, плече, переходит на открытые ключицы, и в его действиях нет страсти, скорее ребячество, которое и вызывает щекотку у младшего. На секунду они останавливаются, заглядывая друг другу в глаза, успокаиваясь и собираясь с мыслями. — Хотя, знаешь, есть кое-что, — Юнги берёт ладонь альфы и опускает её на свой живот, наблюдая за безграничной радостью в его глазах от шевелений в животе. — Мне кажется, у нас будет не один малыш, а двое. Сердцем чувствую. — Юнги... — Чонгук весь светился от такого счастья, отбросив все переживания на потом. Сейчас его поглотил шквал эмоций, основной из которых была бесконечная благодарность. — Спасибо тебе, спасибо, цветочек, — лёгкие поцелуи начали осыпать белоснежное лицо, попадая по всем участкам. Омеге хотелось по-другому. Чтобы мокро, глубоко, с покусанными губами и нехваткой воздуха. Он сам положил свои руки на лицо Чона, остановив и заставив взглянуть на себя. Такой податливый альфа, и не скажешь, что он без пяти минут сёгун Японии. Не теряя больше времени на размышления, Юнги припадает к уже открытым губам, ожидающим своего часа. Оказавшись под напором старшего и обмякнув в его сильной хватке, он быстро сдаёт позиции, стараясь подстроиться под темп Чонгука. Их влияние друг на друга не знает границ. Юнги полностью растворяется в Чонгуке, точно также, как и Чонгук в Юнги.

***

Все основные церемонии были уже позади. С похорон Хёнгука прошло уже два месяца, а церемония провозглашение нового сёгуна была сразу через две недели после похорон. Со свадьбой новый правитель решил повременить, чтобы в полной мере отдать дань уважения почившему отцу. И вот, спустя столько времени, подготовка к торжеству шла полным ходом. Только вот Хосок к ним не имел никакого отношения. Слава всему. Ему хватило первых двух церемоний, в которых он участвовал в качестве организатора. Свадьбу на себя взяли Уён с Юнги, запретив альфам как-либо им помогать. Именно поэтому даймё спокойно сейчас отмокал в горячих источниках, расслабленно раскинув руки на бортики огромной купальни, почти полностью погрузившись в горячую воду. Тело приятно тяжелело под градусом источников, а голова отказывалась о чём-либо думать. Хотя, это неправда. Единственная мысль всё же была. Уён. Только о нём Хосок и думал, желая остаться один на один с омегой. Из-за их занятости это не особо получалось, однако отношения между ними больше не были такими напряжёнными, как раньше. Им бы увидеться разок и тогда всё встанет на свои места. Из размышлений альфу вывел звук открывающейся двери, и тихие, почти незаметные, шаги позади него. — Оставь полотенце на тумбе и сходи к принцу Уёну. Передай, что даймё Чон хотел бы увидеться с ним возле пруда с карпами, — не открывая глаз и продолжая себе отмокать, говорит Хосок вошедшему слуге. Ответа от вошедшего не следует. Альфа не акцентирует на этом внимания, ссылаясь на стеснение прислуги перед ним. В следующую минуту кто-то с плеском входит в воду, окатывая даймё небольшой волной. Встрепенувшись от неожиданности, он резко открывает глаза, вытирая их от попавшей воды. Уж лучше бы не открывал. Перед ним стоял Уён. Полностью голый Уён, с одной только набедренной повязкой, которую было еле видно сквозь толщу воды. — Ты хотел встретиться, а я уже здесь, Хосок, — омега с лучезарной улыбкой на лице подплыл к ошарашенному мужчине, обнимая его за торс и прижимаясь к нему всем телом, кожа к коже. — Мой принц! Что ты делаешь?! Так нельзя, Уён! — паника подкатила к горлу альфы, он не знал, что ему делать в данной ситуации. Внутри всё горело от столь внезапной и одновременно долгожданной близости. Он разрывался между тем, чтобы обнять парня, прижать его к себе ещё больше, или же скорее выйти из купальни, продолжая отводить взгляд, словно это он тут смущённый омега. — Так можно, даймё. В таком виде я могу появляться только перед человеком, которого люблю, поэтому сейчас не вижу в своём поведении чего-то неправильного, — шепчет принц, опаляя своим дыханием тяжело вздымающуюся грудь Хосока. — Люблю? Ты сказал, что любишь? — переступив через свои принципы, альфа, наконец, опустил взгляд на Уёна, столкнувшись с его блестящими глазами, по сравнению с которыми ночное небо было лишь точкой на белой бумаге. В них он видел бесчисленное количество звёзд и все они сияли для него одного. — Значит, ты меня простил? Прошу тебя, не молчи, моё сердце вот-вот разорвётся, — Хосок укладывает чужую ладонь на свою грудь, в область того самого несчастного органа, который бьётся чуть ли не каждую миллисекунду. Омега хихикает с поведения возлюбленного, рассматривая его жалостливое выражение лица. Он будто вот-вот заплачет. И это тот самый великий даймё, о жёсткости и мужественности которого ходят слухи? Перед принцем он совсем как маленький кролик, поджимает ушки, превращаясь в белого и пушистого. Волшебство да и только. — Давно простил, — Уён поглаживает взмокшие от купания щёки старшего, убирая с них влагу, — и никогда не переставал любить. — Отныне твоё сердце не познает боли, любовь моя, — альфа больше не медлит, не видит смысла. Поддаётся вперёд, накрывая пухлые губы своими, трепетно сминая их в первом поцелуе. В животе у принца резко проснулся табун каких-то бабочек, своим вихрем закрутивших узел возбуждения. От этого и от счастья у него начали наворачиваться слёзы на глазах, а где-то в горле застрял немой стон. Он так долго ждал этого момента, однако ни одна фантазия не сравнится с реальностью. Она намного слаще нелепых сценок воображаемых в его голове. Альфа аккуратно перебирает его губы, сам то и дело постанывая в поцелуй. В порыве страсти его руки сами тянутся к тонкой талии Уёна, окольцовывая её и прижимая к себе максимально близко, как он изначально и хотел. Ненадолго оторвавшись друг от друга, парни стали жадно хватать воздух, по-глупому улыбаясь друг другу. Первым не выдержал принц, вновь затянув Хосока в поцелуй. Голова альфы всё больше походила на сплошную губку, заполненную паром и водой из купальни, а последние остатки кислорода воровал его омега, не на шутку возбуждающий его одним только своим видом. Даймё решает углубить поцелуй, проникая языком в поддающийся рот, раздвигая покрасневшие от их действий губы. Омега не знал куда себя девать. Он устроил руки на мощной шее альфы, стараясь подстроиться под его темп, но это было тяжело сделать, потому что с каждой секундой тот становился всё более несдержанным. Пока длинный язык Хосока доставал чуть ли не до глотки Уёна, сводя его с ума, сам старший подхватил парня за ягодицы, заставив ухватиться за его торс ногами. Не разрывая поцелуя, он понёс свой драгоценный груз к бамбуковой бочке, стоящей неподалёку от купальни. Усадив на её крышку омегу, альфа еле отцепился от сладких губ, напоследок мазнув по ним языком. Он стал осыпать тело любимого мелкими поцелуями, на чаще всего закрытых тканью участках оставлял багровые засосы, как бы помечая своё. Уён слегка подрагивал в крепко держащих его руках, а по коже проходил целый табун мурашек от таких новых ощущений. Полностью погрузившись в них, принц не заметил, как один палец Хосока начал медленно раздвигать его колечко мышц, проникая в него. — Хосок... — на выдохе шепчет омега в самое ухо старшего, отчего у того внутри всё скручивается и из него вырывается почти животный рык. Палец внутри Уёна сильно дёргается и к нему добавляется второй, отчего он подскакивает на этой бочке, что жалобно скрипит под ними из-за оказываемого на неё давления. Два пальца растягивают задний проход младшего, задевая простату, а длинный и юркий язык альфы вылизывает вставшие соски омеги. От этого у принца кружится голова, и он перестаёт слышать собственные стоны, которые становятся всё громче и громче. — Мой принц, — шепчет Хосок в губы младшего, слегка касаясь их своими, — я готов быть твоим альфой до скончания времён. Хочешь ли ты стать моим омегой? — Хочу... только этого и хочу, — Уён чувствует, как внутри него становится пусто, и от этого колечко мышц неприятно зудит, требуя пальцы обратно. Вот только они уже не нужны, их заменил член Хосока. Головка медленно проникла в разработанного парня, а за ней уже и ствол. Войдя полностью, старший остановился, начав невзначай поглаживать пышные бёдра возлюбленного, чьи ноги крепко-накрепко обхватили его за торс, дав проникнуть ему настолько глубоко, насколько это возможно. Когда Уён стал дышать ровнее, перестав его царапать и кусать за плечо, альфа начал совершать аккуратные движения, при этом поглаживая младшего по бедру и спине, не забывая оставлять долгие, мокрые поцелуи, отвлекающие его от первых неприятных ощущений. Вскоре омега сам начал покачивать тазом, стараясь ускорить темп. Заметив это, Хосок стал наращивать скорость, облокотившись о бочку двумя руками, а лицом уткнувшись в шею принца, откуда его аромат доносился сильнее всего. Хотя куда уж больше, их запахи и так смешались друг с другом, сделав и так душное помещение купальни просто невыносимым. Но их всё устраивало. Тем временем, Уён разместил свои руки на затылке даймё, сжимая пальцами его пепельные волосы, взмокшие то ли от долгого купания, то ли от пота, выделяемого во время их акта любви. Купальню заполнили звуки шлепков и стоны двух парней, иногда разбавляющиеся различными признаниями в любви и нежными словами. — Хосок, внизу всё тянет! — омега от странных для него чувств вцепился в руку возлюбленного, не понимая, что с ним происходит. Тот лишь улыбнулся, оставив лёгкий поцелуй на губах растерянного младшего. — Сейчас тебе будет очень приятно, мой принц, — только и говорит даймё, сделав ещё несколько движений, после которых у Уёна перед глазами звёзды взрываются. Его мелко потряхивает, а где-то на пол пути застрял немой стон, никак не вырывающийся из приоткрытого рта. Если минутой ранее внутри всё стягивало, то сейчас там будто взорвался вулкан, не перестающий низвергать из себя лаву. Это определённо лучшее чувство, которое он когда-либо ощущал. Хосок продолжает двигаться внутри принца, разглядывая его живот и то, как на него капают последние капли омежьего семени из его маленького, но аккуратного члена. Этот вид и стенки, сдавливающие его достоинство, делают своё дело, помогая старшему обильнее кончить внутрь омеги. Подождав пару мгновений, пока приятная дымка не спала с расслабленного разума, альфа быстро выходит из него, не давая сформироваться узлу. Для детей ещё слишком рано. Они рвано дышат, устало, но так счастливо улыбаясь друг другу. Чуть отдышавшись, Хосок берёт лежащее рядом банное полотенце и начинает им вытирать возлюбленного, смотрящего на него своими невероятными глазами. Ещё чуть-чуть и даймё захочет повторить весь процесс. — Может, проведём свадьбу с Юнги и Чонгуком? — резко бросает принц, ожидая реакцию со стороны старшего. — Не думаю, что они будут против. — Как пожелает мой принц, — спокойно отвечает альфа, продолжая улыбаться своему омеге. — Как же я люблю тебя, Чон Хосок. — Взаимно, Уён~и.

***

Три года спустя

— Джехён, ГиЁн! Не балуйтесь с едой! — возмущается Юнги, деловито хмуря брови на своём фарфоровом личике. Двое маленьких альф недовольно ковыряются своими ложками в мисках с чечевичным супом, при этом скорчив такие мордашки, что самому есть расхочется. Как Мин и чувствовал, у них родились альфы-близнецы, Джехён и ГиЁн с абсолютно разными характерами. Джехён был более покладистым и всегда гуськом бегал за своим братом. В его духе было расплакаться из-за случайно убитого жучка, которого, к слову, мог убить именно ГиЁн. Энергии этому альфочке не занимать. Он и за себя и за брата мог наверстать несколько кругов вокруг дворца и потом ещё отца донимал различными вопросами, почемучкая на каждый его вдох и выдох. — Это не кусно*, — говорит себе в нос ГиЁн, продолжая сверлить взглядом ненавистный суп. — Кто не доест суп не пойдёт со мной в конюшню, — сзади детей появляется Чонгук, стараясь придать своему голосу больше серьёзности. Но дети своего отца знают. С ними он самый настоящий одуванчик, неспособный даже на недовольный взгляд в их сторону. Первые полтора года после рождения близнецов, Юнги вообще не знал, как ему быть со старшим альфой. Он проверял каждый их шаг, смотрел за каждым движением, в день по несколько раз вызывал лекарей, чтобы проверить самочувствие сыновей. После неудачных попыток Чонгука завести детей, его можно было понять. Поэтому омега смирился, решив дать их сёгуну побольше времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что с их малышами всё в порядке. — Отец! — одновременно вскрикнули мальчики, запрыгнув к родителю на руки. Один поместился в одной руке, другой во второй. — Это не кусно, — морщится Джехён, зарываясь личиком в шею сёгуна. — Зато очень полезно. Давайте, быстро кушайте и мы все вместе пойдём на конную прогулку, правда, сёгун? — Юнги забирает детей у мужа, вновь сажая их за стол перед мисками с супом, после чего поворачивается к старшему, оставляя на его губах мимолётный поцелуй. — Правда. Кстати, Уён и Хосок на днях вернутся из своей провинции. С пополнением, — альфа незамысловато играет бровями, приобнимая Мина за талию. — Дяди едут! Дяди! — дети радостно завизжали, попутно закидывая в свои рты очередные ложки супа, не забывая покорячиться для приличия, потому что он оказался не таким уж и противным. Окинув взглядом свою большую семью, Юнги лишь улыбнулся, удобно разместив голову на плече Чонгука. Разве мог он мечтать о подобном счастье? Сиротка, по воле случая спасённая им, предначертанным ему судьбой человеком. Жизнь - странная штука, будет подкидывать столько неожиданностей, которых и не ожидаешь вовсе, уже смирившись со своим положением. А ведь стоит всего лишь подождать или же сделать хотя бы шаг навстречу. Рука Мина сама потянулась к своему животу, слегка погладив его. Он взглянул на него, решив, что сейчас самый подходящий момент рассказать своим альфам приятную новость. — Нас тоже скоро ждёт пополнение, Чонгук~и. Сёгун опустил взгляд на руку омеги, покоящуюся на собственном животе, а после одарил улыбкой мужа, в порыве эмоций начав его обнимать и кружить в воздухе. Он осыпал Юнги благодарностями, расцеловывая фарфоровое личико и оставляя более долгие поцелуи на любимых губах. — Спасибо! Спасибо тебе, луна моя! За всей этой картиной наблюдали их сыновья, набив щёки супом. Дети не особо понимали, почему у родителей так резко поднялось настроение и почему это отец не хочет отпускать папу на пол, кружа его на своих руках. Только через несколько месяцев они увидели причину этой нескончаемой радости, а именно - своего младшего братика-омегу, Чон Юнхо.