Друзья с привилегиями

сними эту вуаль с моих глаз-

Осень в этом году выдавалась промозглой. Наблюдая за тем, как прохожие пытаются спрятать свои носы под масками и шарфами, Джисон и сам натягивал горло свитера повыше, прибавлял мощность маленького обогревателя и запасался стаканчиками горячего шоколада из кофейни напротив. Хэчан – бариста той самой кофейни, – называл его шоколадным маньяком и всегда докладывал к заказу какой-нибудь не менее шоколадный десерт. Ещё он любил говорить, что такими темпами Пак познает горе слипшейся задницы, загнётся и удачно откинется в мир иной. Мысль была неплохой. По крайней мере, Джисон иногда действительно подумывал о том, чтобы покончить со всем, что входило в худощавое понятие его «жизни» и не сдавать никакие экзамены, до которых оставалось всё меньше и меньше времени – каждый день он смотрел на красную дату календаря и по спине спускались мурашки, заползая под кожу, в атомы и в то, что называют душой. Устало выдохнув, он потёр пальцами виски: жутко болела голова и в груди чувствовался разгорающийся очаг болезни. В груди металось непоколебимое желание нырнуть под одеяло и не высовываться из-под него пару долгих лет, но работа не терпела прогулов. Университет – уж тем более. Не сказать, что он был прилежным студентом, но накапливать долги, а потом ползать на четвереньках перед преподавателями не хотелось. Биоинженерия – сложная штука. И никакая простуда не оправдает его прогулы, потому что навёрстывать упущенное придётся самостоятельно, что само по себе убийственно. — Может тебе лекарства какие подогнать? — Марк закидывает сумку на плечо и подходит к прилавку, за которым сидит младший. Тыльная сторона ладони касается разгорячённого лба. — Я бы тебя подменил, но не могу пропустить тренировку. Матч уже на носу, а тренер рвёт и мечет. — Всё нормально, — Джисон выдыхает это с лёгкой хрипотцой и прочищает горло, заклеивая старые ценники новыми. В носу свербит и состояние ещё пока предболезненное, но он чувствует волны накатывающей температуры и чуть сдвигает брови к переносице. Книги в руках становятся всё тяжелее и виной тому – не твёрдые обложки. — Иди. Не подохну. Ну а если подохну, то не забудь, что на моих похоронах должны играть песни Ланы Дель Рэй. — Иди нафиг, а! Нам ещё воскресные поставки разбирать… Подыхать он собрался, ага. Я пошлю к тебе кого-нибудь из друзей. Джисон хочет сказать, что не нужно никого к нему посылать, но не успевает: за канадцем захлопывается дверь и в магазинчике вновь воцаряется тишина. Тишина с примесью одиночества, недомогания и тремя стопками книг, ценники которых следует обновить. В ответ на эту тишину Пак едва слышно хрипит и возвращается к работе – она немного нудная, но всё же любимая. Джисону двадцать один, он оканчивает второй курс биоинженерии и подрабатывает в небольшом книжном, что расположился в улочках Донг-гу. Этим магазинчиком управлял Ким Доён – приятный, но временами нудный мужчина, упивающийся Ремарком и крепким эспрессо. Когда он здесь, всё сразу же пропитывается терпким запахом кофе и лёгкая кислинка щекочет рецепторы, впитывается в страницы книг, в кожу, под кожу. Шмыгнув носом, Пак допил остатки остывшего шоколада и зевнул. Два часа дня – время, когда в магазин почти никто не заходит. За стёклами сгущаются тучи, проходящие мимо люди сильнее кутаются в одежду и устремляют взгляды в небо: кажется, обещали дождь. Не сильный, может быть, он лишь слегка поморосит, но Джисона настигает такая хандра, что последние капли сил стремительно покидают тело и остаются только отзвуки грядущей ломоты, першение в горле и чёртов насморк. Болеть классно только в младших классах, когда пропуски школьного материала не особо заботят и можно представить, что больничные дни – на самом деле персональные каникулы. Но когда становишься взрослым, на болезнь нет времени. Когда становишься взрослым, времени нет вообще ни на что и приходится выживать, глотая жаропонижающее и прочую дребедень, которую Пак ужасно не любил. И даже так Марк был прав: следовало что-то принять, чтобы не загнуться основательно, однако… Выйти на улицу, чтобы доползти до аптеки? На улицу, где сейчас так холодно и вот-вот закрапает дождь? Уж лучше откинуться. (Возможно, Джисон слишком часто думает о том, что откинуться – это наиболее хороший вариант того, как избежать ответственности за всё, за что он неё несёт: учёба, работа, анонимный блог в твиттере и семнадцать тысяч подписчиков…) Может позвонить Доёну и найти ему подмену? Ну нет… Тогда его ждёт длиннющая нотация о том, как важно ходить в шапках и с застёгнутой курткой, а не строить из себя крутого и иметь последствия вроде этого. За час Джисон справляется с ценниками и примерно в это же время под тихий звон колокольчиков распахивается дверь, впуская в согретое помещение холод и ухоженного парня в кашемировом пальто. Взгляд скользит от уложенных волос прямо к лицу и добрая улыбка почти что сбивает его с ног, ударяя куда-то под дых. — Здравствуйте, — кажется, он всё ещё немного хрипит и от этого становится неловко. — Я могу вам что-то подсказать? — Привет. Как ты себя чувствуешь? Выглядишь бледным, — незнакомец осматривается, пока в течение нескольких секунд Пак пытается связать услышанное со своим вопросом. — Марк попросил занести тебе лекарства. — А. — Всё хорошо? — Да. Спасибо, — он принимает небольшой пакет, находя в нём лекарства и воду. — Сколько я тебе должен? — Тридцать. — Тысяч? Тот качает головой. Губы оттенены слабой улыбкой в один бок. — Минут. Джисон теряет последние крупицы логики и заметно негодует. Либо это он такой глупый и на больную голову ничего не понимает, либо этот парень – фрик, и мелет конкретную чепуху. Пак разглядывает его получше и совсем не стесняется, потому что такой же изучающий взгляд направлен на него. Друг Марка высокий, но явно ниже самого Джисона. Карие глаза словно топлёная карамель под лучами весеннего солнца, их подчёркивают тускло-синие, выцветшие волосы и длинные чёрные ресницы. Таких ресниц нет ни у кого больше. Взгляд задерживается на них дольше приличного. Одет он слишком легко для нынешней погоды: коричневое пальто с открытой грудью и чёрная водолазка – ни шарфа, ни головного убора. — Денег не надо, просто позволь побыть здесь полчаса, — поясняет он, прокрадываясь к стеллажам. — У меня свидание тут неподалёку через… час? Не хотелось бы тусоваться всё это время на улице. — Ладно. Джисон больше не смотрит на него – парень, с неподдельным интересом рассматривающий ассортимент, теряется в глубинах магазина и не подаёт голос несколько долгих минут. За это время Пак успевает принять лекарства и привести себя в порядок: причесать волосы, увлажнить сухие губы, поправить одежду. По сравнению с другом Марка он сейчас выглядел примерно на троечку. Обычно его уровень повыше – где-то восемь из десяти. Друг Марка – одиннадцать из пяти. Красивые люди всегда заставляли Джисона чувствовать себя неловко. — Я знал, что Маркури работает в книжном, но никогда здесь не был. Какое упущение! Я Джемин. Джемину двадцать три, он оканчивает третий курс французского языка и литературы. Ему нравятся книги – в основном, что-то классическое, – и стихи. От него слегка болит голова, но, надо признать, слушать его довольно интересно. И Джисон невольно засматривается: на то, как в томительной улыбке изгибаются чужие губы, на изящество рук, на карамель в противоположных глазах – всё это заставляет Джисона трепетать, трепетать внутри и снаружи, будто перед ним не человек, а восьмое чудо света. Он пахнет осенью: тыквенным латте, проливными дождями и корицей. Пак шмыгает носом. Наступающая на пятки болезнь заставляет его чувствовать себя дерьмом и сравнивать, сравнивать, сравнивать… — У тебя есть любимая книга? — старший подпирает подбородок ладонью и смотрит на него с оттенками нежности. — О человеке можно сказать многое лишь узнав его любимое произведение. — Маленький принц, наверное… Я не уверен. Просто это единственное, что пришло в голову. И Джемин тихо усмехается, растягивая уголки губ в ровной улыбке. — Забавно. — Почему? Взгляды пересекаются как пересекаются биссектрисы. Тишина топит мысли и почему-то всё кажется не таким, какое оно есть на самом деле. Слишком много иллюзий – Джисон выстраивал их с тех пор, как остался один. Словно защитный механизм. А потом что-то обязательно пойдёт не так и он провалится в пучину забвения. Когда умер отец – мир надломился. Когда за ним последовала мама – рухнула половина того, что до тех пор было живо. Когда ему позвонили из больницы и сообщили, что старшего брата больше нет – мир перестал существовать окончательно. Слишком много смертей. Слишком много смертей, а он – слишком мал, чтобы это всё стерпеть. Теперь Джисон блуждает по кривой тропе собственной жизни и ждёт, когда когтистые лапы заберут и его. Он ненавидел шестнадцатые числа. Шестнадцатое апреля, шестнадцатое июля и шестнадцатое сентября – каждый месяц шестнадцатого числа забирал по одной из родственных душ и вбил Джисону в голову страх. Страх, что какой-то из месяцев заберёт и его. Каждое шестнадцатое число Джисон был готов умереть. Но сегодня одиннадцатое ноября. И этот парень почему-то наполнил ему о том, что мир всё ещё существует. — Ты похож на большого принца. Джисон почувствовал две эмоции: смущение и желание врезать. Он не любил, когда кто-то касался темы его роста. Мама всегда говорила, что он станет моделью, но Джисон становился только разочарованием. — А ты – на Розу. Джемин рассмеялся. Тихо, но искренне. Младший поймал себя на том, что ему нравится этот звук: лёгкий, с отголосками летних дней и ночей, отчасти пленительный. В карих глазах расплескался неподдельный интерес – он бился в карамельной радужке как волны о скалы, – и это всё нанизывало Джисона на длинную нить, вытягивало струной и вдыхало жизнь. — Ты милый. — Я не буду таким, когда мне станет лучше, — прохрипел и прочистил горло Пак, отковыривая прилипшую к столу этикетку. — Правда? — Джемин глянул на часы: полчаса уже давно прошли и он, кажется, должен был идти на свидание, но намеренно задерживался. — И каким же ты будешь? Взгляд хитрый, почти что лисий. — Марк говорит, что я невыносимый. — Это ты его поколотил в прошлом месяце? Джисон наигранно вздохнул, поднимая взгляд к потолку. Такое представление позабавило старшего ещё больше и он прикусил губы изнутри, не в силах оторвать глаз от донсэна. — Мы поссорились. — И ты решил набить фингал под его глазом? — Я тоже пострадал! Он разбил мне губу. — Целоваться больно было? — Джемин хохотнул, на что Пак лишь скорчил смешную гримасу. — Я тоже не такой, каким могу показаться сейчас. — Кругом сплошной обман… И, кстати, ты опаздываешь на свидание. — Я вдруг осознал, что это свидание обречено. — Девушка будет себя ужасно чувствовать, если ты не придёшь. — Ты прав, — колокольчики зазвенели и с ноябрьской прохладой внутрь зашла небольшая компания. Джисон знал их – школьники, состоящие в литературном клубе и время от времени коротающие вечера в окружении здешних книг. Там, в конце зала, располагались круглые столики: можно было присесть и почитать. — Но я же не такой, каким кажусь. Я, вообще-то, плохой парень. Губы младшего тронула несдержанная улыбка. Джемин тоже улыбнулся. Он был из тех людей, которые очень много улыбаются по причине и без. — Плохой или нет, но я буду вынужден тебя выпнуть отсюда. Нельзя заставлять девушку сожалеть о том, что она пришла. Наверняка ей пришлось очень долго стоять у зеркала: краситься, выбирать наряд... — Как я могу оставить донсэна, которому нездоровится? Маркури меня на фарш пустит после такого, — конечно же он выдумывал и Джисон понятия не имел, почему этот парень так отчаянно хотел остаться. Они не были знакомы и всё это… — О. — Что? Джемин молчал, вглядываясь в его глаза. Как ни странно, Пак всё ещё не чувствовал себя неуютно. Только по коже скакали разряды тока и щёки обдавало теплом, не относящимся к обогревателю под ногами. — Ну, раз уж ты меня выгоняешь, я пойду. — Джисон хотел сказать, что он вовсе не выгоняет, но не успел. Внезапно сменившаяся тема привела к тому, что он смотрел в затылок уходящему парню и вслушивался в срывающиеся с его губ стихотворные строки: — Пусть взор презрительный не хочет восхвалить, дитя, твоих очей, струящих негу ночи; о вы, волшебные, пленительные очи, спешите в сердце мне ваш сладкий мрак пролить..! Джисон знал, что это не последняя их встреча. И не прогадал.