Это шторм

Дождь начинается внезапно: вот небо давит обещанием, а воздух душит, комьями забиваясь в горло – и раз. Сого пинком открывает дверь, и колокольчик закусочной бьётся, как припадочный. Ему всё равно. Форма отяжелела от влаги, ткань липнет к коже, бесит, сковывает движения. На ресницах застыли капли воды. Закусочная забита людьми. Густо пахнет лапшой и дымом, у барной стойки поют – нетрезво, устало. Сого мотает головой, и кто-то ойкает. – Вот там в углу было место, – говорит официант в ободке с кошачьими ушками. Ресницы у него подведены чёрным, а глаза светлые, синие. Сого не морщится только потому, что себе запрещает. Место в углу – это крохотный стол на двоих, на него едва помещаются локти. Сого вытягивает ноги – и то кое-как, – смотрит на улицу. Вода стекает по окнам сплошным потоком. Фонарь на противоположной стороне улицы мигает, но невпопад: ему самой малости не хватает, чтобы отбивать сигнал SOS. В углу тихо и никто не дымит, единственный звук – рваный ритм из наушников у парня, который сидит по диагонали за столиком на четверых. Один. Сого, как дротик, кидает в него колкий взгляд. Наушники не на голове, а висят на шее – потому и фонит. Позёр и пижон: бирюзовые волосы, бирюзовый плащ, ничего не выражающее лицо, тёмные очки в темноте. Пальцы беззвучно, с намёком на нажим, то и дело касаются столешницы в такт. Официант – запыхавшийся, левое ушко на ободке загнулось вовнутрь – плюхает на столик меню. – Креветок нет, говядина кончилась, свинину ещё не разобрали, но это не точно, – сообщает он жизнерадостно. Сого хочется посмеяться и обсудить с ним достоинства коллекции "Твой сладкий а-муррр" – ушки, плаг с колючими наростами, анальная пробка с эффектом мурчания. Стрим с презентацией на OnlyEdoFans был просто огонь. Но он лишь молча показывает на строчки в меню. Лапша – любая, горячий чай. Никакого майонеза поблизости и убрать пепельницу. Будь здесь Хиджиката, они бы долго ругались, пытаясь устроиться за столом. Сого бы то и дело пинался, Хиджиката злился и пинался в ответ. Смолил одну за одной, хмурил брови, сверкал глазами. Пепельница бы переполнилась ещё до того, как им принесли бы меню. Сого поводит плечами, и видение пропадает; только пальцы белеют, стиснутые в кулак. Капли с волос стекают под воротник, и мерзкий, пробирающий до костей холод не отступает. Ему совсем не мешает здешнее сухое тепло. Бирюзовый пижон за соседним столиком всё смотрит в окно, демонстрируя миру художественно всклокоченный затылок. Один рваный ритм в его наушниках сменяется другим, более плавным, и Сого наконец различает слова. Мы поднимемся так высоко, что у нас не останется шанса Но ради тебя я бы сломался в любое время Снова и снова, снова и снова, и снова Сого развлекает себя мыслью: что будет, если он швырнёт в бирюзового перечницу? А если одновременно с солонкой? А если с держателем для салфеток? – Полагаю, я бы не советовал, – говорит ему тот. Голос у него вычурный, вежливый до издёвки и равнодушный. Словно ему наплевать, устроит ли незнакомец в форме Шинсенгуми – промокшей, но узнаваемой, – драку ради бессмысленной ерунды. Сого сталкивается с ним взглядами в отражении, нечётком из-за бесконечно бегущей по стёклам воды. Бирюзовый неспешно поднимает руку и нажимает на кнопку, и музыка плавно затухает, пока не отключается вовсе. Сого хочется отвернуться. Сого на самом деле не хочется ничего, а тупые слова в тупой песне – это всего лишь предлог. Он забылся сегодня, и вот это было по-настоящему тупо. Хиджиката то и дело поправлял шейный платок, откидывал с глаз взмокшую чёлку. Сого совсем не пялился на капли на его висках, медленно стекавшие к краю челюсти. Незажжённая сигарета болталась в углу рта, том самом, где едва заметно краснела поджившая трещинка. Радио похрипывало, рассказывая про чудесное средство от импотенции. – Записать вам телефончик, а, Хиджиката-сан? Или вам поможет только сэппуку? – Смотри, чтобы я тебе ничего не записал, – ответил Хиджиката ворчливо, когда количество подколок перевалило за третий десяток. – Такие болтливые вечно ничего и не могут. – Вам-то откуда знать, – воскликнул Сого в притворном – не слишком – изумлении и паскудно ухмыльнулся. – Для этого нужно, чтобы с вами кто-то решил переспать, а кто в здравом уме... Рука Хиджикаты легла на коробку передач, стиснула, переводя на вторую, на первую. Машина затормозила у обочины – на углу слабо горела вывеска комбини, – но Сого закоротило раньше, когда смуглые пальцы уверенно, с неуместной чувственностью сжали навершие. Словно Хиджиката отвлёкся и подумал совсем о другом. Или не только подумал. Большой палец обвёл край, когда Хиджиката перевёл ручку в нейтральное положение, и Сого перетряхнуло. Он даже не отразил, не задумался ни на секунду. Он накрыл ладонью пальцы – горячие, – и подсохшие ссадины на костяшках оцарапали кожу. Они застыли так – в странном не здесь – всего на мгновение, а затем Хиджиката ровно, слишком ровно позвал: – Сого. И больше ничего не сказал. Сого медленно отнял руку. – Глядите-ка, конец смены, – с фальшивым весельем сказал он, даже не взглянув на часы. – У меня дела, Хиджиката-сан, бумажки можете переразложить без меня. Хиджиката не остановил его, но взгляд сверлил между лопаток до самого поворота. А ещё пять минут спустя пошёл дождь. Бирюзовый барабанит пальцами: быстро и резко, хлёсткий ритм ускоряется, закручиваясь спиралью, и оборванно затихает в конечной точке подъёма. Сого давится вздохом. – Как шторм, – говорит бирюзовый. У него тёмные глаза, в которых нет ни следа синевы. Сого скалится, поводит плечами, сбрасывая сладкое, тянущее предвкушение, отдающееся в загривок. – Штормы не кончаются так. – Нет, – соглашается бирюзовый с прежней лёгкостью и безразличием. Ритм вновь взлетает и обрывается так же резко, но мгновением после возвращается – отголоском, бледным раскатом на горизонте, и лишь затем плавно сходит на нет. А вот пульс всё частит, и Сого жадно облизывает пересохшие губы. – Ещё, – говорит он и ловит в отражении намёк на улыбку. Набросок мелодии обретает края, и края склеиваются, превращая его в кольцо. Сого откидывает голову назад, пытаясь отрешиться; закусочная с её звуками, дождь снаружи, собственная память – всё отходит на второй план. Остаётся ритм, и даже без инструментов он оглушает. "Колкая и прерывистая, и резкая барабанная дробь", – говорит бирюзовый – рокот волн на краю сознания, вдалеке, в отдалении, – и его голос подстёгивает протекающий в венах огонь; или же голоса нет. – "И тишина". Тишина обволакивает сладким туманом. Плеча касается край плаща, и чувства за мгновение выкручиваются с нуля до предела. Всё в Сого вопит "Опасность!", но когда он оборачивается, за спиной уже никого. – Фух, спешил как мог, – жизнерадостно говорит официант, расставляя перед Сого тарелки. – Ушки тебе идут, – отвечает Сого, оперевшись подбородком на согнутое запястье. – Думал, их ещё нет в продаже. Официант восторженно ахает. Глаза у него блестят мечтательно и довольно, когда он наклоняется ближе и сообщает загадочным шёпотом: – Я оформлял предзаказ. Хотите, поделюсь ссылкой? Сого протягивает руку и расправляет загнувшийся край. Мех на ушке густой, совсем мягкий. – Конечно, хочу. Звякает колокольчик – так, будто в закусочную вваливается кто-то в состоянии перманентного бешенства. Сого фыркает: они с официантом уже минуту обсуждают те самые пробку и плаг. – Как может мурчание отдаваться в за... О, добрый вечер, – официант кланяется, прижимает к груди поднос. Сого ощущает чужое присутствие кожей. Хиджиката спокойно садится напротив – и даже ногу не задевает, бесячий мерзавец. С его формы и волос льёт так же отчаянно, как лило с Сого. Сигарета в зубах промокла насквозь и держится только на честном слове. – То же самое, что у него. – И вернуть пепельницу? – улыбается официант. Хиджиката закатывает глаза. Потом качает головой. – Всё равно пачка промокла. Официант, мягко смеясь, уносится прочь, а Хиджиката выжимает воду из чёлки себе на колено и отряхивает руку над полом. – Что за погодка, – бормочет он. – И ведь не обещали дождей. Его расслабленная ладонь лежит на столешнице, словно ничего не было, но когда Сого поднимает глаза, то видит во взгляде, что было всё. Но Хиджиката всё равно не убирает ладонь. – Паршивая же из вас собака, Хиджиката-сан, – говорит он, недобро, совсем не светло улыбаясь, – если вас хозяин выгнал из дома в такую погоду. Хиджиката лишь хмыкает и откидывается назад. – На себя посмотри. Сого улыбается ему опаснее, шире, тянется вперёд, соприкасаясь лодыжками, переплетая ноги. Хиджиката смотрит на него из-под ресниц и устраивается удобнее. Ногу он тоже не отнимает, зато ворует у Сого чай. – Может, я туда уже плюнул, – говорит ему Сого. – Вот удивил. Губы Хиджикаты приоткрываются, касаются края чашки, и Сого облизывает свои. Вжимается локтем в подлокотник, задирает подбородок, прикрывает глаза. Хиджиката пьёт его чай – жаль всё же, что Сого туда не плюнул, – сидит напротив, мается без сигарет. Его колено упирается Сого в бедро. Сого опускает руку и начинает отстукивать на нём тот незнакомый и новый ритм. – Что это? – голос Хиджикаты доносится как сквозь толщу воды. Сого коротко, жадно смеётся. – Это шторм.