Не забыть

      – Хо-я! – крикнул паренёк в очках, выходя из подъезда. – Минхо-я! Привет!       Ждущий парень нарочито отводил взгляд, будто игнорируя громкие приветствия. Будто это не на нём бейдж старосты класса "Ли Минхо, 3-A". Он глядел на лужи под ногами, на ветки кустов, высаженных возле детской площадки, на въезжающую машину, на наручные часы. Бледноватый очкарик сдунул с лица светлую чёлку и заставил на себя посмотреть, слишком резво и нагло ухватив парня за щёки ладонями.       – Ли Минхо! Я тут! – парень в ответ лишь отводит глаза. – Ну, хё-о-он... Я здесь..       – Привет, Джисон~и! Чего ты как клуша? Идём быстрее! – после правильного формального обращения, Минхо наконец-то сфокусировал взгляд на тонкой оправе очков друга и улыбнулся.       – Ты невозможный, хён.       – Я всё ещё хён!       Двое парней двинулись по мокрому асфальту в схожих кроссовках, что были куплены вместе. Со стороны могло показаться, что между ними что-то не так или что они, возможно, в ссоре, ибо шли они ни далеко, ни близко друг к другу, тот, что повыше, смотрел под ноги, а пальцы его подрагивали. Рука очкастого, казалось, всё не могла согласовать с головой и наконец взять хёна за руку, переплести пальцы, нежно поглаживая кожу. Это выглядело бы так правильно, этого так хочется.       Хан Джисон жил в соседнем дворе и учился в одном с Ли Минхо классе. Они никогда особо до старшей школы близко не общались, просто существовали в одном коллективе, жили в одном районе. Но когда их посадили вместе, домашка за домашкой, прогулка за прогулкой, звонок, перемена, столовая, обед, туалет, дождь, кроссовки, мама, кот, телефон, открытка... Всё само за собой, как у людей и бывает. Джисон всегда старался просыпаться раньше, чтобы наконец удивить Ли и встретить его, но их утро всегда было неизменным – будильники, сообщения, как по расписанию "Утро, я выхожу", "Жду", "ты где, тормоз?" и пиликание домофона. К такой рутине легко привыкнуть, когда день за днём Минхо уже не может встретить утро без "жду" от Хана. Прохладный утренний воздух и безлюдность в переулках по пути в школу сами собой находились с ним в одной ассоциативной цепочке.       Домашка без Джисона не делается. И не потому что Минхо, в основном, занимается делами старосты, договорённостями со всякими учителями и прочим, и времени на уроки у него нет. Неправда, времени вагон, но сверять ответы друг у друга, лёжа на полу в гостиной, попивая ягодную газировку и слушая фоном какое-то аниме, видеть, как сосредоточенно пишет Джи, прикусывая язык или поджимая губки, – это стало слишком привязано к процессу выполнения ДЗ. Да и химию Хан сам понять не мог.       Говорить с новым соседом по парте чуть менее неловко и страшно. "Кажется, Минхо доброжелательный и хороший, помог с биологией разобраться. Как староста, он же пойдёт на встречу?"       – Минхо-хён, ты... побудешь со мной во время прививки? – уши, щёки заливались стыдливым помидорным румянцем на бледноватой коже, а пальцы лишь потирали рукав рубашки Ли. Хану часто приходилось сдавать кровь из-за неудачных анализов, и прививки он просто терпеть не мог, всегда заливался слезами, сколько бы лет ему не было. Это так унизительно. А Минхо... ему можно довериться? Староста класса ведь должен поддерживать порядок среди одноклассников, он же может надеть маску универсального старшего брата и просто поддержать. Ему же..       – М? О.. ты боишься, да? Хорошо, конечно. Я после тебя сразу схожу.       Конечно, Ли знал, что Хан боится. Он видел, как тот весь красный, хныча, убегал в туалет и пропускал следующие уроки, стыдясь выйти из кабинки. Он слышал, как он всхлипывал в очереди. Но ведь наладить контакт и хорошие отношения можно будет построить, если Минхо не будет лишний раз смущать парня.       Джисон не мог просто смотреть, как Ли отчитывают за то, что его побили. Сердце разрывало от того, насколько атмосфера в классе стала напряжённой, а класс словно ни в чём ни бывало болтает, гудит. И так стыдно, так неловко за одноклассников, хочется, чтобы они заткнулись, а зачинщики драки были наказаны. А не Минхо.. Но Хану только и оставалось ждать, когда учитель закончит ругать старосту за то, что он не смог предотвратить и остановить драку между учениками и стал её участником. А парни, которых Хо разнимал, молниеносно выбежали из класса, заметив учителя, выходящего из лаборантской. И сейчас наверняка сидят в туалете или под лестницей и будут там сидеть весь следующий урок. От, вероятно, испанского стыда разъедало грудь, уши полыхали, а смотреть на потупившегося в пол, запыхавшегося и поджавшего губы Минхо невозможно. Обычно стойкий и смелый, ответственный и честный Хо давал отпор тем, кто не прав. Но не учителю-директору. Джисону было сложно поднять голову, оторвать взгляд от края парты, но под своим углом он чётко видел сунутые в карманы брюк руки, что никак не могли расслабиться. Видел колени, вбитые в сустав от напряжения. Стул рядом с отвратительным скрипом двинулся по полу и Минхо сел.       – Хён, ты в порядке? – хотелось положить руку на плечо, но Джисон только ткнул пальцем в мизинец Ли. Он сказал это тихо, директор не мог похвастаться хорошим слухом, но атмосфера во время чтения параграфа слишком пустая, чтобы сотрясать её громкими словами. Хан не поднимал глаз на лицо старосты, лишь поглаживал подрагивающий мизинчик.       От части, вопрос риторический – Сон знает, что Минхо точно не в порядке. Будь он в строю, он бы сейчас агрессивно шептал соседу в ухо о том, какой господин Чхве урод. Но он только молчит, неритмично постукивая коленкой крышку парты.       – Их обязательно накажут, туалеты же часто проверяют. Я почти уверен, что они там, – Сон для вида перелистнул страницу учебника и опустил руку под парту. – Минхо.. тебе не больно?       Джисон редко позволял себе серьёзное неформальное обращение к Ли вне шуток. Но этот момент показался ему слишком интимным.       – Не больно, Джисон~и. После уроков подождёшь меня? Нужно будет объяснительную написать. – Минхо нашёл под партой пальцы Хана и аккуратно ухватился за его ладошку, слегка потряхивая. Он слабо улыбнулся, это успокаивало.       Такие случай за случаем.. Быть рядом настолько часто, что это становится привычкой, – на этой влажной плодородной почве и начинал проклёвываться какой-то росточек инородного чувства в груди. Минхо привык к присутствию Джисона рядом, настолько, что без него становилось неуютно. Сидеть рядом, ходить вместе, учиться вместе, заполнять бумажки для учителей и организаций тоже с взаимопомощью – всё стало ключиком к тайной комнате. Ли, вопреки всей своей смышлённости и одарённасти, не мог сказать, что именно он чувствует к русому очкарику, что сидел по правую руку от него и жил в соседнем дворе. Зато Хан знал точно.       Джисон лишь грустно усмехался, когда Минхо на прощание крепко и долго его обнимал, утыкаясь в плечо, когда все другие парни-друзья-одноклассники лишь жмут друг другу руки. С горьким осадком в горле смеялся, когда после полушутливого "Я люблю Минхо-хёна" Ли заливался краской и неоднозначно дёргал плечами. Хан знал, почему в его груди так тепло, когда он чувствует тёплый взгляд хёна, который думает, что его не видят. Джисон знал, что любит. И знал, что его любят. Так заботливо и нежно, что от глупости Минхо руки трясутся.       – Ты такой тугодум, хён... – в ответ на полный смущения взгляд одноклассника перед собой, что лишь пытался сделать вид, что ничего не понимает, буркнул Хан. Его холодные пальцы тронули шею Ли, вызывая дрожь и мурашки, казалось, во всём теле, вплоть до желудка и сердца.       – Мы не друзья, да?.. – шепнул Хо. Под лестницей их найти, конечно, не могли, но даже при желании, он не смог бы сказать это громче. – Джисон~и..       Младший перебил, крепко прижимаясь к другу в объятиях. Грудь к груди, так близко, что Минхо почти чувствовал не ритмичное сердцебиение под тканями рубашек. Руки, ослабленные бурей эмоций внутри, слишком аккуратно уложились на спину Джи. За плечом, прямо под ухом, послышалось хлюпание.       Джисон плачет. И, вероятно, в этот момент, почувствовав как с чужого подбородка прямо на школьную рубашку стекают слёзы, Минхо всё понял. Сердце обожгло кипятком, и он что было сил вжал Хани в себя. У самого в груди затрепещало, в руках, словно раскалённым железом, тянулось желание впитать в себя слёзы и неясные эмоции, чтобы Хан Джисон никогда больше не плакал.       – Хан-и, я.. не позволю тебе плакать. Я не хочу быть причиной твоих слёз. Я дорожу тобой так сильно. Я лю..       – Я люблю тебя, – вечно у Джисона эта глупая привычка перебивать.       Очень мало что поменялось в их жизни, на первый взгляд. Но то, что недоступно человеческим глазам, перевернулось почти с ног на голову. Около полугода Минхо так нежно сжимал ладошку Джисона по пути домой, подальше от школы. Хан, как собачка, как в последний раз, целовал личико Хо каждый раз, когда тот пытался делать какой-то неумелый юный комплимент.       – Скажи это ещё раз, пожалуйста! Мне так понравилось.. – глаза Джисона блестели, а пальцы заигрывающе крутили прядку волос хёна. Ежевичный чупа-чупс за щекой перекатился к языку, рука гладила локоть красного Минхо. В квартире Джисона всегда было так тепло, так уютно от висящих на стене семейных фотографий и рисунков маленького Хани, датированных нулевыми годами. Сидеть друг напротив друга на мягком рыжем диване, слушать музыку, отвлекаясь от лежащих на полу учебников, было так хорошо.       – Я никогда не забуду.. кхах.. тебя и твои эти чупа-чупсы за.. пухленькой щёчкой, – Джисон, лукаво вскинув брови, в ожидании выразительно заглянул в тёмные глаза, что неотрывно разглядывали его в ответ. – Аргх, за которую.. я так люблю тебя щипать!       – Обожаю, когда ты говоришь сопливые вещи! Я так люблю тебя! – Джисон повалился на Ли, звонко хихикая. – Всегда-всегда буду любить!       – Ай, ох... Только ты можешь меня так смущать, – теперь и Минхо смеялся, поглаживая спину парня. – И я тебя тоже буду любить. Всегда! – по-детски пообещал он.       Им было по 16 лет, когда прозвучали поворотные в их жизнях слова.       Кто знает, сколько бы любви перетекло в их маленьком водовороте душ и поцелуев, если бы однажды в какой-то день Хан Джисон не пропустил школу. И спустя неделю тоже не пришёл. Учитывая его хрупкое здоровье, учителя и одноклассники думали, что он заболел. Но Минхо знал, что это не так, ведь Хан не отвечал на звонки и сообщения. Сколько бы он не звонил в его дверь, ему не открывали, а в комнатах, будто назло совсем не включали свет. Родители Джисона тоже не отвечали, что было, на самом деле, ожидаемо.       Джисон просто исчез. Словно его и не было. Словно буквально вчера они не покупали вместе ежевичные чупа-чупсы на найденную в карманах мелочь.       А Минхо ходил к его дому каждый день, бился в дверь, сидел и ждал по часу на лестничном пролёте, когда кто-нибудь придёт. С каждой минутой неизвестности, сколько ещё нужно ждать, с каждой секундой страх пропустить что-то важное превращался в давящую, пульсирующую боль. Прям под рёбрами, под лёгкими, ровно там, где должно быть сердце, мерзко скрежетало, словно доску мелком царапали. Хотелось кричать, хотелось, чтобы Джисон~и просто вышел уже наконец-то и объяснил это недоразумение. Вынес попить, вернул тетрадку по химии, поцеловал и обнял, чтобы Ли мог разрыдаться ему в плечо. Сидя на холодной лестнице этажа, Минхо невольно задумывался над тем, как сильно ему страшно и одиноко. Родители Ли успокоить сына не смогут, как бы они его не старались понять. А весь его круг общения был закольцован в прохладных и нежных ручках Джисона, что перестал существовать. Он исчез, и Минхо не мог знать где он может быть. Не мог знать, что делать, кроме как бесполезно сидеть и надеятся услышать за заветной дверью лёгкий топот и возню завязывания шнурков.       И спустя полтора месяца после исчезновения Минхо перестал приходить во двор Хана. Было слишком больно отдаваться этим мыслям о тоске по любимым рукам, что Ли делал каждый раз, когда приходил караулить дверь-которую-давно-не-открывали. Он устал издирать свою душу до крови слезами отчаяния, выступающими на глаза при беглом воспоминании улыбки Джисона.       Когда-то у Минхо было прошлое, в котором он по десятку раз на дню доставал из карманов модной курточки не сигареты, а ежевичные карамельки. У него было время, когда он смотрел в окно, чтобы полюбоваться видом на солнце, а не глянуть вниз, что-то прикидывая. Когда-то Минхо ходил по утрам в соседний двор за другом, а не за вещами. Когда-то он был влюблён и счастлив. Когда-то он был.       Эта сказка, как и у тысячи других людей на Земле, была у него в старшей школе, ближе к апрелю, когда начала выглядывать свежая трава и у него появился новый сосед по парте. Как его звали? Сложно вспомнить.       Судьба обошлась с Минхо максимально не приветливо, встречая его, только вступившего во взрослую жизнь, складом проблем. Тяжёлая учёба, для оплаты которой Минхо работал кассиром в ночную смену в круглосуточном магазине, смерть матери, болезненная история любви с однокурсницей, долги – всё с безжалостным любопытством искало в Минхо окровавленные остатки души или хотя бы сердца. Ему только и оставалось курить да вспоминать туманные времена, в которые он, наверное, был счастлив.       Мелькнувшее по пути к звонящему телефону посеревшее лицо в зеркале вызвало косую усмешку, и парень, принимая вызов от неизвестного номера, подумал, что ещё чуть-чуть и будет похож на вампира.       – Аргх, кх, алло? – прочистил горло Ли, потирая щеку, и вернулся к зеркалу.       – Здравствуйте, это Ли Минхо? – молодой мужской голос на другом конце провода почему-то вызвал некоторое беспокойство.       – Да, это я. А вы..       – Вы знаете Хан Джисона? – перебил собеседник.       – А? Нет, а что? – этот звонок уже начал напрягать, мужчина всё ещё не представился да ещё и перебил. – Кто это? А Вы кто?       – Меня зовут Ичан Ван, я нотариус умершего Хан Джисона. Вы были знакомы моему клиенту, вы есть в его завещании. Как-то всё в один момент остановилось.       – Что?.. Я? Может какая-то ошибка? Я не помню..       Имя казалось смутно знакомым, туманным, но в голове всё вертелись какие-то огоньки и вспышки полузабытых воспоминаний и запёкшихся ран.       И Минхо вспомнил. Но вспомнил только тогда, когда из рук квартиродательницы Джисона получил старую собственную тетрадку по химии, два пронумерованных письма и забавный брелок с белочкой.       Прочитав письма, Минхо захотелось сгореть заживо. Воспоминания прояснялись с каждым словом, состыковывались с новой информацией. Осознание ударило в голову с оглушительной силой, мгновенно наполняя глаза предательской влагой. Минхо лишь на секунду почувствовал себя живым, когда ощутил в груди разъедающую пустоту, отдающую сильной болью, от которой хотелось согнуться пополам. На старой бумаге с расплывчатыми буквами и круглыми пятнышками от высохших около 7 лет назад слёз появились новые, свежие влажные следы.       Осознание, что человек, которого Минхо забыл, которого он когда-то любил до потери пульса, умер разрывало в голове всё остальное. Осознание, что человек, которого он когда-то любил, теперь точно перестал существовать. В голове всплыло расплывчатое от старости и пыльности воспоминания бледное личико улыбчивого некогда ровесника, вспомнилось тёплое чувство, что вызывало оно. Как гной из открытой необработанной и всковырнутой раны вспомнилась и боль, что Минхо переживал, сидя на лестницах дома очкарика.       "Письмо для Ли Минхо.       Минхо!! На самом деле, меня сейчас немного трясёт, я правда надеюсь, что мой почерк читаемый. Хотя ты хорошо его разбираешь! Ты, наверное, безумно беспокоишься сейчас. Я хочу в это верить, хаха Я вынужден пропасть. Мне самому так грустно и стыдно оставлять тебя. Мне так неловко подходить к главному.. Твой парень трус, настоящий трус. Я чувствую, что во мне нет воли, чтобы написать тебе сразу по телефону. Даже сейчас я слышу, как в тумбочке мамы вибрирует мой телефон. Это ты звонишь? Боги, Минхо..       Мне так стыдно, ужасно стыдно. Я хочу сгореть вместе с этим письмом, моё сердце сейчас действительно пылает.       На счёт сердца... Я болен. Диагноз я говорить действительно не хочу, прости. Даже сейчас, просто на бумаге, я так боюсь просто написать эти буквы, будто от этого что-то поменяется. Я такой трус, Минхо-хён.. Я серьёзно болен. Прости, пожалуйста, у меня так дрожат руки. Я бы так хотел, чтобы ты сейчас был рядом, но я пишу письмо как раз потому, что ты не можешь..       Я не хочу винить родителей, но я очень не согласен с их решением. Они хотят для меня только хорошее, но не совсем понимают, что "моё хорошее" это обычная жизнь рядом с тобой. Мы как раз вчера с тобой обсуждали жизнь вместе после окончания школы! Я не могу.       Папа сказал, что мы уедем в столицу лечить меня. Сказал, что в Инчхоне мне только и могут, что диагностировать эту болезнь. Даже врач сказал, что мне обеспечат лечение в Сеуле.       Мне кажется, всё не настолько серьёзно. Минхо, я правда так не хочу всё это писать, мне больно, но я понимаю, что я должен тебе всё объяснить. Ты же себе места не находишь, всё пишешь и пишешь.. Я слышу это. Прости пожалуйста за пятна. Ты бы так нежно утёр мне слёзы, мне кажется, что я чувствую твои руки на своём лице, когда думаю об этом       Мне так больно от того, что я вынужден оставить тебя так. Мама говорит, что мы только на год уезжаем, а потом обязательно вернёмся, если я захочу.       Я знаю, что ты меня дождёшь! Не представляю, как я смогу смотреть тебе в глаза.. Я же обещал, что всё всегда буду рассказывать. Но это случилось так внезапно, я правда растерян.       Я надеюсь, что ты меня подождёшь! И я с починенной стучалкой приеду к тебе, чтобы снова с новой силой любить тебя, хён!       Я очень сильно тебя люблю. Я так хочу тебя обнять прямо сейчас. Твой Хан Джисон~и"       "2.       Для Ли Минхо. Давно я не говорил, не писал этого имени.       Мне интересно, ты ещё помнишь меня? Такого, каким я себя уже не помню. Когда мы были в школе. Если ты меня помнишь, то точно таким. Потому что другого Джисона у тебя не было, по моей вине.       Сейчас у меня дрожат руки и немеют ноги, так что я могу писать немного неразборчиво. Мне кажется, мой почерк мало поменялся со школы. Хотя я давно ничего не писал.       Я хотел бы попросить у тебя прощения. Я понимаю, что сейчас уже очень поздно что-либо у тебя просить, и что меня простить нельзя, но я правда хотел это написать. Недавно в старых вещах матери, которые я разбирал, я нашёл своё старое письмо для тебя и твою тетрадь. Я просил маму их тебе передать, но, очевидно, меня обманули. Нотариус меня обманывать не будет, поэтому сейчас я могу не сомневаться в том, что ты получишь оба письма.       Ещё я хотел бы тебе сейчас сказать, что ты моя первая и последняя любовь. Именно сейчас, когда я стою на пороге своей жизни, я могу с уверенностью это сказать. Я действительно очень любил тебя и до сих пор вспоминаю твоё лицо с улыбкой. Правда, оно довольно смутное в моей голове, наверняка я что-то упустил сквозь года. Хотя я точно помню твой шрам на животе и родинку на носу. Ты был красив. Думаю, встреть я тебя сейчас, я бы просто растёкся. В моей голове ты сейчас такой статный мужчина в полурастёгнутой рубашке, будто чей-то босс. О твои скулы, наверняка, можно порезаться. Я помню это, они были такими выразительными. Скажу наугад, но может ты в зал ещё ходишь?       Я снова оттягиваю неприятные слова, я совсем не изменился, оболтус тупой. Я хочу сказать, что я умираю. Имею ввиду, что я хочу уже умереть, ибо "лечиться" мне уже порядком надоело. Тебе эта информация совсем не нужна, готов поспорить. Но, возможно, я хотел тебе напомнить о себе, ведь ты мне обещал. Ты – моя первая и последняя любовь, Ли Минхо, я знаю точно, что хочу, чтобы ты знал, когда я умру и помнил меня.       Я любил тебя и очень скучал. Уверен, что тебе было больно, когда я так по-скотски исчез. Прости меня. Боюсь, у меня нет сил написать больше."       – Хан Джисон, я прощаю...