Rot // Гниль

Он медленно приходит в себя, вначале не понимая, что происходит, потому что нож, который был крепко сжат в руке, кажется, выпал. Он сгибает пальцы, пропуская воздух и замечая крошечные пылинки, танцующие в тусклом свете в противоположном углу комнаты. Было не слишком солнечно — не так ярко и тепло, как обычно встречает новый день. Он помнит, в каком страшном гневе был секундой назад, но теперь обнаруживает себя привалившимся к мягкой обивке старого дивана Бэзила Холлуорда. Дориан хмурится. Веки кажутся тяжелыми, покрытыми наваждением, и, выпрямившись, он вынужден пару раз сморгнуть сонную пелену. Он чувствует себя так, будто долго спал, запертый в вековом сне. Шея затекла, тело устало, но в остальном он невредим: руки перед ним такие же нетронутые и молодые, какими были всегда. Дориан больше не чувствует себя молодым. — Дориан? — зовет Бэзил, и юноша сглатывает комок в горле. Его легкие сокращаются, сокращаются, сокращаются. Он поворачивает голову и видит художника, выглядывающего из-за мольберта; кисть медленно опускается на грязную палитру. Все так, как было много лет назад, настолько давно, что Дориан едва вспоминает. И все же прошло совсем немного времени, будто тихое пение птиц за окном и успокаивающий запах сирени с лавандой никогда не покидали его. У окна стоит горшок с орхидеями, такими же прекрасными, какими были в тот день, когда Дориан принес их, — Вы в порядке, мой друг? Нет. На мгновение Дориану показалось, что никогда больше и не будет, но, оценив свое состояние, он с замешательством обнаруживает, что все в порядке. Бэзил в порядке. Он выглядит тихим и умиротворенным; окружающая их обстановка является полной противоположностью всему, что повлекли за собой речи Генри, всему, что породил сам Дориан. Скучная безмятежность внезапно предстает в совершенно новом свете. Это не блеклые серые полутона, приписанные всем старым и скучным людям одной книгой, а удивительная пастель — успокаивающая, завораживающая, красивая. Бэзил никогда не был виноват в том, что Дориан отрекся от прежней жизни. Чувство вины переполняет его. Обеспокоенный, Бэзил кладет палитру на ближайший табурет и встает, быстро пересекая кабинет. Дориан дышит чересчур учащенно, но пульс выравнивается с каждым шагом, совершенным Бэзилом. Память об ужасном поступке рассеивается, но он все еще остается онемевшим и чувствует выступающий пот под одеждой. Бэзил оказывается перед Дорианом, кладя руку на его плечо. Это простое прикосновение реальнее всего, что когда-либо знал Дориан, погруженный в фантомные ощущения, и это мгновенно успокаивает его, заставляя беспокойный разум стихнуть. — Вам, должно быть, приснился ужасный сон, я прошу прощения… Боюсь, я так увлекся работой, что не подумал вас разбудить. — Разбудить? — Дориан хрипит, ощущая сухость в горле, но не так остро, как должен был от всех тех слез и криков, которые он, вероятно, провоцировал, — Неужели я..? — Вы задремали. Я прошу прощения, я знаю, позировать для меня ужасно утомительно… У меня не хватило духу разбудить вас, потому что сначала вы, казалось, видели довольно приятные сновидения. Ваша улыбка была так прекрасна, что я почувствовал необходимость продолжить. Продолжить. Картина. Он пришел утром со свежими цветами и улыбкой, с удовольствием пил чай и жаловался на медлительную монотонность позирования для Бэзила. Казалось, эта небольшая услуга за такую превосходную дружбу — или, во всяком случае, приятельство, — обернулась чем-то ужасающим и захватывающим. — Да, — признает Дориан, все еще цепляясь за самые страшные моменты, ускользающие, как далекий, летаргический сон, — У меня был довольно… неприятный… сон в конце, — глубокий вздох, — Но теперь все кончено. Я проснулся. Бэзил усмехается, слегка сжимая плечо в знак поддержки. Дориан не может себе представить, как был способен забыть твердость этой руки. Свет в глазах Бэзила настолько нежен, что отзывается болью где-то в груди, пока Дориан не осознает, что причин для стыда нет: в этой реальности он не запятнал все, что любит Бэзил. Это было только сном. И кошмаром. Подробности забываются, но ощущение остается: предупреждение о том, что может произойти, если позволить тщеславию взять верх. — Раз уж вы проснулись, не могли бы вы посмотреть, как складывается картина? Я думаю, что успею закончить к завтрашнему дню, если вы окажете мне честь вернуться. Хотя ко мне также обещал заглянуть друг, однако по причине того, что он нередко пренебрегает своими словами, я предпочел бы рассчитывать на вас. Дориан встает. Кровь приливает к голове, но спустя несколько секунд головокружение спадает и он движется вперед с ясной уверенностью. Дориан подходит к мольберту, смотря на практически завершенную картину, лицезрея собственный портрет, однозначно привлекательнее, красивее любого живого человека, красивее, чем он сам. Не хватает лишь света в глазах и, возможно, еще пары штрихов, которые добавит Бэзил, чтобы придать жизнь. Тогда Дориан понимает, что картина перед ним — не насмешка, а его собственная сущность глазами Бэзила. Творение такой чистоты, что не находило отражения в реальности, но определяло цель, за которую он мог бороться. — Ну, — спрашивает Бэзил, выглядя одновременно застенчиво и немного гордо, — Что вы думаете? — Это прекрасно, — Дориан может выразиться лишь так. Он так многим обязан Бэзилу. — Только из-за модели, — соглашается тот, потому что всегда слишком скромен, когда речь заходит о его талантах. — Нет, — Дориан твердо стоит на своем, — Это действительно великое искусство, созданное великим художником, и я буду счастлив прийти завтра, чтобы вновь позировать вам. — Неужели? — Бэзил выглядит немного удивленным, хотя он был тем, кто озвучил просьбу, — Я знаю, вы находите это скучным… — Я приду. Я приду в любое время, когда вы попросите. Вам нужно только попросить, Бэзил, я обещаю быть рядом с вами, что бы ни случилось. Бэзил выглядит пораженным благоговением. Его внезапная благодарность и радость ощутимы, хотя Дориан не предлагает ничего, чего не предложил бы ему Бэзил. Бэзил всегда был добр к нему, — единственный, кто по-настоящему добр к нему, — и не имеет значения, с кем Дориану предстоит встретиться завтра, даже если с тем старым приятелем, упомянутым его сознанием; он не позволит этому случиться. Он чувствует, что полностью усвоил урок, хоть и пройденный лишь в воображении. Воображения достаточно. С него хватит на всю жизнь, а значит, хватит разврата и уродства. Улыбка на лице Бэзила — цветущая, подлинная красота. Он мягко спрашивает: — В таком случае, я умоляю вас выпить со мной чаю. И Дориан с радостью соглашается.