Take him by the hand

– Роджер, что ты... Хотел от меня, – шепотом добавил Джим, заметив, что Роджер, видимо, не дождавшись его, заснул в кресле. Рядом с телефоном стояла полупустая бутылка виски, а в лежащей на подлокотнике левой руке был зажат стакан с недопитой жидкостью. Джим закрыл за собой дверь номера и подошел к нему ближе. – Роджер, ты в порядке? – он присмотрелся. Дышит ровно, значит, просто заснул. Джим осторожно вынул из его руки стакан и поставил на столик. Роджер даже не шелохнулся. – Спишь... Прости, быстрее прийти я не мог, – Джим вздохнул. А потом встрепенулся. Бессознательное состояние Роджера – прекрасная возможность полюбоваться им, не рискуя нарваться на подозрительный взгляд и ехидный вопрос. Уйти или разбудить Роджера он успеет всегда. А пока можно присесть рядом с ним на корточки, сбоку от вытянутых ног, полюбоваться босыми ступнями, предвкушая, как минутой позже – ведь надо еще изучить каждый сантиметр длинных, пусть и одетых в старые джинсы ног, – будешь любоваться уже руками. Футболка, в которую Роджер переоделся после душа, слегка задралась, приоткрывая буквально сантиметр кожи, кажущейся особенно бледной на контрасте с темной тканью. Но Джим и ему был рад, поскольку он был приятным, но незапланированным бонусом к обязательной программе. Рукам пришлось подождать еще немного. Наконец, после мерно вздымающейся груди и шеи, пришла и их очередь. Левая лежала на подлокотнике, а вот правая, с массивным кольцом, поблескивающим камнями в свете настольной лампы, свешивалась, тем самым оказываясь на одном уровне с лицом Джима. Раньше он не задумывался о красоте мужских рук. Руки и руки, бывают, конечно, страшные, бывают толстые, а бывают просто. Руки как руки. А оказалось, что красивые мужские руки существуют, и вот они, перед ним, с длинными узловатыми пальцами, выступающими венами... Джим не смог бы объяснить, чем руки Роджера принципиально отличаются от его собственных, тоже длиннопалых и фактурных, но они отличались. И они были безумно красивы. Джим покосился на Роджера. Спит по-прежнему. Он осторожно позвал его. Ноль реакции. И тогда, не сумев воспротивиться искушению, Джим прикоснулся к его руке, кончиками пальцев, едва касаясь, провел от запястья, по тыльной стороне ладони, до костяшек. И снова посмотрел на его лицо. Ничего, даже ресницы не дрогнули. И Джим осмелел. Уже более уверенно прошел тем же маршрутом, очерчивая каждую вену, по очереди изучил каждый палец, мягко поглаживая каждый сустав. Он не оставил без внимания ни одного участка кожи, с неловким любопытством лаская безвольную кисть. А потом... Он же не пьян! В отличие от Роджера он ничего не пил, в конце концов, нельзя же принимать всерьез одну бутылочку пива. Вот только почему же стало так жарко, почему мир поплыл из под ног? А вместе с ним уплыли и остатки разума, и Джим, затаив дыхание, прижался губами к руке. Теперь он уже не прислушивался и не присматривался, мир сжался до минимальных пределов - до длинных пальцев, которые можно втянуть в рот и медленно выпускать, едва прижимая зубами, до нежной кожи между ними, которую так приятно ласкать языком, до запястья, на котором все быстрее и быстрее бьется пульс. Больше уже не существовало ничего. Ровно до того момента, когда пальцы вдруг дрогнули, пытаясь вырваться из захвата ласкающих их губ, и сквозь шум крови в ушах до Джима все таки донеся удивленный вздох. Он отшатнулся, едва не потеряв равновесие, вскочил. И только сейчас понял, что возбужден. И что если Роджер сможет сфокусировать на нем взгляд, то он это тоже поймет, даже в смутном свете настольной лампы. – Что за... – Роджер потер глаза. – Джим? – Ты меня позвал, а сам заснул, – как можно более невозмутимо ответил тот. – Да, возможно... Черт возьми, что же за... Что мне снилось? – Ты хотел мне сообщить что-то срочное? Роджер с подозрением посмотрел на него. – А ты куда-то спешишь? – Нет, – ответил Джим, хотя на самом деле спешил, и даже очень. Дальше от пристального взгляда, за дверь, в душ. – Просто если не срочно, мне кажется, тебе лучше будет лечь в постель. – Лечь? Да... Пожалуй, ты прав. – Тогда я пойду? – Иди... Джим вышел, стараясь, чтобы его походка не казалась излишне поспешной и чтобы Роджер не заметил ее причины. Хотя Роджеру, судя по выражению его лица, было не до того. Роджер хотел спать, и все, кроме подушки, для него не существовало. А Джим, залетевший в номер и лихорадочно стаскивающий с себя одежду по пути к душу Джим, хотел Роджера. И это было ужасно, потому, что Роджер – мужчина, потому, что он спит совсем рядом, за парой тонких стен, потому, что... А еще потому, что мерзкие пуговицы не хотят расстегиваться, а Джим совсем не хочет их отрывать. Отрывание пуговиц – это некий атрибут совместной страсти, а ему сейчас светит только холодный душ. Джим ухватился за кран и замер во внезапном приступе задумчивости, в одной штанине и недвусмысленно оттопыренных трусах. А какого черта ему холодный душ понадобился? Снять напряжение можно и другим, более приятным способом. Аккуратно стянув с себя остатки одежды и сделав воду в душе потеплее, Джим залез под струи и на всякий случай облокотился о стену, неприятно холодящую разгоряченную кожу. И, крепко зажмурившись, обхватил рукой член. Перед глазами до сих пор был образ Роджера, а воспоминания о том, что он делал, подстегивали воображение похлеще любой порнографии. Джим думал только о руках Роджера, представляя, как они движутся, перебирая... струны, гладят... гитарный гриф... О, Боже, если он представит эти руки на себе самом, то кончит в ту же секунду! Джим застонал сквозь закушенную губу и, в глубине души радуясь, что заранее побеспокоился о подпорке, сполз на пол душевой кабинки. Если завтра он сможет, не смутившись, посмотреть Роджеру в глаза, это будет великим достижением.