Клин клином

По одежке встречают, по уму провожают — так, кажется, гласит мидгардская пословица? Как бы то ни было, Локи вообще редко придерживался каких-либо правил, но в этот раз по одежке брата встретил — будь здоров! Даже коняшки асгардские своим ржанием на девять миров так никогда не славились. Однако, неизвестно, что бы получилось, если б Локи внезапно стал Тора провожать, да еще и по уму — это вообще отдельная история, полная фантазий, возможностей-невозможностей и шелупони всякой, не нашедшей себе крова на просторах девяти миров. Поэтому он просто обрушил на голову громовержцу, потрясенному подобной реакцией, сияющую, аки горные снега улыбку, и, все еще посмеиваясь, встал, потирая костяшки пальцев. В обличии смертного его ётунское происхождение да ледяная кровь в жилах не играли совершенно никакой роли. Есть такое свинство — холод, и ветхие стены лачуги не спасали от него. От того, что раньше было вообще не страшно. Локи поежился. Вопросов в голове и не было: Тор, зачем Тор, почему опять Тор, как нашел и для чего. Все одно «Вернись домой, брат…» — было и будет; с другими целями Одинсон не появляется. И не похоже, чтоб добивать пришёл, вон, какую бодрящую штуку попить принес — не просто же так. В общем-то и не стал бы ослепительный и благородный столь дражайшего брата добивать, не стал бы. Отчетливо Локи понимал одно — кажется, Всеотец-не-всем-отец смилостивился, сжалился над пасынком никудышным, и в Асгард зовет. «Приглашение принимается, папа, только осторожней будьте». Тор молча встал. «В Асгард, громовержец?» Да помрачнел — тучка. Он мог ожидать чего угодно: вспышки ярости со стороны брата, снова презритильные насмешки, а может признание своей вины, благодарность, наконец. Словом то, что так любят фикрайтеры (о, Локи много нового узнал о себе). Однако, не увидал он ничего из ожидаемого — только бешеное, неуместное, как ему казалось, веселье в глазах брата. Не знал Тор Одинсон, что это еще далеко, далеко не начало. Не знал. «В Асгард, громовержец?» * * * Локи и забыл, какая замечательная штука — перемещение между мирами. Подобное ощущение легкости и свободы он испытывал лишь тогда, когда делал то, о чем асы прознай, и хрен бы вернулся. Но асы не знают, и вот они в Асгарде — Тор, и его законный трофей, в который раз вытянутый из Мидгарда. Помнится, был он в последний раз тут, «дома», и все было враждебным, и давило пуще грехов. Все уже знали о его приятном родстве с ётунами, знали все о делах его в Мидгарде, и тонны, тонны осуждающих взглядов, ненавидящих, презрительных, было устремлено на него. Аж хотелось в сторону толпы плюнуть, но низко это было бы — как у змеи с переломанным хребтом, которая все еще пытается кусаться. А сейчас Локи мог спокойно плюнуть — что на мост, вселенский, искрящийся и переливающийся при каждом шаге — словом, потрясающий, что и в сторону асов, гордых и правильных снобов. Один из этих «самых гордых и правильных» стоял сейчас, положив обе руки на рукоять меча, и глядя в Бездну. Локи оглядел своего извечного соперника, и чуть ли не раздулся от расистских шуток, которые только что придумал. С трудом удержал язык за зубами. «Всему свое время». А тень хитрой улыбки-таки скользнула по лицу. Чего скрывать-то теперь? Абсолютно нечего.

***

Шаг за шагом они приближались к месту, ставшему уже символичным. Тронный зал, конечно. Там вершится суд, выносятся приговоры и рушатся судьбы, да и все творится там — словно Один с места не встает. Только в Секвабекк — пообщаться. По мирам одноглазый давно уже не ходит, справятся без него, мол, справятся. И очень символично шагал Локи бок о бок с Тором, тоже очень символичным. И все так же символично преклонил Одинсон колено, и все так же символично легонько кивнул головой Один — царь одобряет, царь приветствует. И ожидающий взгляд — царь ждет, ждет действий от Локи. Тот только похлопал себя руками по карманам, огляделся вокруг, совершенно невозмутимый. Один деликатно кашлянул и сказал: — Здравствуй, Локи. Локи уставился на Всеотца, а затем, смекнув что-то, сделал небрежный реверанс. Молчание затянулось. Один смотрел на Локи, Локи смотрел по сторонам, а Тор потупил глаза долу — не знал, что же дальше. Наконец, Один нарушил, уже, казалось бы, укоренившуюся, тишину: — Локи, я ведь тебя прощаю. «Душу мылом не отмоешь». — Ты ничего не хочешь мне сказать? — Хочу, Всеотец. — Я слушаю. Хриплым голосом прожженного ковбоя возвестил Локи: — На вас больша-ая зеленая муха, Один. Царь нахмурился. — Что ты хочешь этим сказать? — Ничего, Один. Просто большая зеленая муха редко ошибается. Вы знаете, что такое сверлящий взгляд? * * * Как правило, по сценарию «возвращения блудного сына», все первым делом радуются, и, как минимум, проливаются слезы раскаяния. Сияют улыбки прощения. Первым делом идет слияние отверженца с семьёй. Когда вернулся Тор, Фригга кинула младшего на произвол судьбы, и побежала обнимать старшего. От канона далеко не ушла. Теперь же, то ли Локи не давал повода себя обнимать (а он и не давал), то ли с Локи никакие порядки и сценарии не действуют, или он сам делает так, чтоб не действовали; но первое, что произошло с ним в этом зубодробительно-символичном зале — это Один приставил к нему покровителя скальдов, хранителя меда поэзии, лучшего поэта Асгарда — Браги. — Он будет следовать за тобою неотступной тенью, пока ты не научишься выражаться, как подобает твоему сану. — объявил Один, багровея от ярости, и указывая Гунгниром на Браги. Локи изогнул бровь. — Я уже принц? — Каким же ты можешь быть принцем, посмотри на себя! Браги, спаси моего сына. — Вы ебать авторитет нашли. — Подал голос Локи. — Браги — лучший из скальдов! — А я — лучший из лучших. — Мерзостный, смолкни! — воскликнул Тор, подымая Мьёлльнир. — На востоке я уже был, спасибо. Все заткнулись. Браги с Локи вышли. Светлую голову Тора до конца дня мучил весьма закономерный вопрос.