цикличность

Восемнадцатое августа две тысячи двадцать пятого года, семнадцать часов сорок три минуты. — Новости этого часа. В Сеуле открылась первая клиника по поиску родственных душ. Если вы еще не воспользовались данным сервисом, поспешите — первые сто одиннадцать пар получат купоны на романтический ужин в сети ресторанов «Парадайз». Хенджин слушал ведущего на экране только одним ухом, собирая себе полуночный обед на работу. Впереди ждет смена в отделении неврологии, а коллега вечером сообщила, что как раз в его палату перевели тяжелого пациента из реанимации. У больного были последствия повреждения головного мозга из-за попытки убить себя и последующей комы. Хенджин, конечно, пытался еще с детства себя убедить, что в родственных душах есть что-то романтичное. Умереть, чтобы встретить свою половинку, а потом прожить с ней всю жизнь. Только одно очень важное условие его смущало — нужно было обхитрить саму Смерть. До недавнего времени он совершенно не задумывался об этом. Сначала школа со всеми тестами на отлично, потом медицинский колледж, в котором на отлично получался только недосып и язва желудка. Затем работа медбратом в терапии, хирургия, детское отделение, которое ему показалось хуже всего, и, наконец, он остановился на неврологии. Думать о родственной душе времени не было. А думать о том, чтобы убить себя ради встречи с предначертанным, не хотелось. Но других это не смущало. Как только появились клиники по поиску пары, все люди с ума сошли. Каждый день в приемном отделении оказывалось несколько самоубийц, и было хорошо, если им везло. Некоторых спасали, некоторых только с помощью чуда вытаскивали, а кого-то совсем не успевали. Люди были так одиноки, что накладывали на себя руки, лишь бы встретить того самого. Но Хенджин так совсем не хотел. Ему было страшно. После прочтения стольких книг из библиотеки колледжа, он был уверен — не существовало безопасного способа убить себя. Приходилось выбирать жизнь без родственной души, зато жизнь. Можно было встретить и того, чье имя не было прописано в нитях судьбы. «Сотвори свое счастье сам» — Хенджин каждый день смотрит на этот маленький плакат на входной двери своей квартиры и убеждает себя, что сегодня прыгать под машину не станет. И под автобус не станет, и в метро стоять будет у самой противоположной путям стенки. Выходя из автобуса, понимает, что на циферблате есть еще полчаса времени до нужного поезда, поэтому заходит в свое любимое кафе. У названия на вывеске есть кошачьи ушки, что каждый раз его забавляет. И, хоть кафе внутри выглядит более строго, чем ожидается, ему оно нравилось. Интерьер аккуратный, столики всегда чистые, а бариста милые. Да, именно милые, потому что каждый раз добавляют рисунки из корицы поверх горячего латте. — Здравствуйте, мне латте с ореховым сиропом, — Хенджин улыбается и протягивает карту для оплаты. — Обычно, без сиропа берете, — работник пробивает чек и поворачивается спиной, чтобы сделать порцию эспрессо. — Надо иногда делать что-то необычное, — парень тихо смеется, отходит в сторону, пропуская следующего посетителя. Хенджин благодарит и забирает напиток, если сейчас чуть-чуть поспешит, успеет посмотреть на уличного музыканта, который всегда дежурит у входа в метро и очень низко кланяется даже за мелочь в шапку. Так прекрасно жить, разве стоит это того, чтобы закончить все и не знать, что ждет после темно-светлого туннеля? Он пробивает табель учета времени у входа в отделение и здоровается со всеми, пока идет в раздевалку. А на обратном пути, еще до того, как встретить лучшую подругу — еще одну медсестру, он заглядывает в злополучную палату, которая на прошлой смене была его любимой. Теперь там навис тяжелый купол из смертельного яда. Пациенты после комы обычно были очень пассивными, но этот буянил с самого начала, от чего пришлось его привязать. А привязанные пациенты Хенджину не нравились очень сильно, но оставались его пациентами, ведь забота о них главная задача. Пока больной был под действием вечернего укола, у молодого человека было время разобраться с историями болезни и достать из кладовки таблетки и ампулы для других. Он обходил все свои палаты несколько раз, прежде чем начать заполнять нужные бумажки. Все тихо. Наступил следующий день, а все еще было тихо. — Сегодня в приемное поступила сразу пара. Кто-то подслушал разговор полицейских. Представляешь, они пришли в клинику с оружием и угрожали администратору, чтобы та показала их родственные души. А когда оказалось, что они встречаются не с тем партнером, они убили друг друга. Совсем народ с ума сошел, — его напарница на ночь была милой, хоть и совсем простой женщиной, но всегда помогала и заботилась о Хенджине, как о сыне. — А говорят, что любовь спасет мир, — Хенджин закончил с бланками, в которых были десятки показателей и результаты утренних анализов, а затем решил пройтись по коридору. Ему не давала покоя мысль о том связанном пациенте, который издавал слишком громкие звуки, слышные даже на посту. Хенджин хотел помочь, но кроме назначенных уколов ничего предложить не мог. В полпервого нужно было сделать еще один обход. В палате тихо стонал больной, и пищали два прибора. У одного пульс был чуть ниже нормы, но волноваться не стоило — эффект от лекарств, чтобы снизить нагрузку на сосуды. У второго — больше ста сорока и угроза гипервентиляции, из-за чего индикаторы на экране мигают красным. Хван соображает шустро, благодаря успешному и емкому опыту в полгода в отделении неотложной помощи. Через дверь от пятьсот третьей палаты процедурный кабинет с укладками на все случаи чрезвычайных ситуаций. Один шприц с успокоительным поможет решить эту проблему и надеяться на спокойную ночь. Он вбегает в палату слишком быстро, чтобы заметить, что ремни на койке распущены, а пациент исчез. Замечает только противный и надоедливый писк монитора жизнедеятельности, на котором прямая полоса, потому что датчики не крепятся к телу. А когда в голове складываются все возможные варианты, становится поздно. Трубка от капельницы быстро и крепко обвивает шею, не давая шанса на даже крошечный вздох. Так и получается, что он умирает девятнадцатого августа в ноль-ноль тридцать семь. В бланке запишут асфиксию под именем «Хван Хенджин», а под именем неизвестного пациента пометят «Самоубийство». Восемнадцатое августа две тысячи двадцать пятого года, двадцать два часа пятьдесят четыре минуты. Минхо уже перевернул вывеску со словами «открыто/закрыто» и щелкнул замком в двери. Спать хотелось ужасно. У него не было смены сегодня, но кто-то не вышел, и ему пришлось заменять подчиненного в собственном кафе. Убрать столики, собрать мусор в пакеты, вымыть оставшиеся чашки и блюдца, а затем еще кофемашины. И это все, чтобы утренняя смена была довольна. Потому что он — утренняя смена. Один взял отпуск, чтобы сыграть свадьбу, другая подхватила какой-то вирус и лежит в постели с температурой. А у Минхо еще началась зачетная неделя в университете. И недосып никак не помогал с подготовкой к экзаменам. Он по всему прилавку разложил карточки с новыми предложениями на английском, которые еще не успел выучить. Повторял их, пока подметал пол, и не заметил, как справился с большинством из огромного списка «уборка». — Ну, почти готово, — Минхо уже и фартук стянул, чтобы собрать все мусорные пакеты вместе. Задняя дверь заедала через раз, так что пришлось возиться с ней десять минут. Когда-нибудь Минхо разозлиться по-настоящему и вызовет мастера. Но сейчас лишь промолчит и выйдет на свежий воздух. После двенадцати в этом районе до дрожи тихо, а мусорные контейнеры так далеко, что даже свет фонаря до них не дотягивается. Парень подпер дверь булыжником, который нашел несколько месяцев назад, чтобы не мучить себя при каждом выходе во дворик. Дверь оставалась открытой достаточно, чтобы сделать тринадцать шагов до кромки света, а потом еще шесть в черноту, пока капли от дождя на крышке контейнера не начинали отражать свет. Минхо хотел поскорее разобраться и отправиться домой, в горячую ванну и мягкую постель, провалиться в простыню и не слышать будильник утром. Он испугался, когда за углом по улице промчалась громкая и старая машина. И почти закричал, когда лодыжки кто-то или что-то коснулось. — Жвачка, не пугай так, — он за сердце держится и чувствует, как мышечные камеры бьются в панике о грудную клетку. — А я тебе кое-что принес. Минхо подошел ближе к уличному фонарю, чтобы удобнее было разглядеть упаковку кошачьей еды. Он уже кормил животное во время собственного обеденного перерыва, но не мог уйти домой и не угостить полуночной вкуснятиной. Присел на маленький стульчик у стены, который сюда притащил кто-то из работников, чтобы комфортнее было, пока тот курит. — Иди ко мне, котик, — Минхо вытянул руки в сторону черно-белого пушистого зверька и поманил угощением. Они были знакомы с самого открытия кафе, когда Минхо только начинал свой бизнес. На прилавке были дешевые сэндвичи и готовые салаты, а кофемашина справлялась лишь с тремя видами напитков. Зато в подсобке была куча коробок с кошачьей едой. Жвачка тогда был совсем маленький и щуплым, с огромными золотыми глазами. В первый день только ел и прятался где-то в кустах. А потом влюбился в Минхо так же сильно, как и молодой бариста в зверька. Лино даже использовал чуточку своего шерстяного друга для улучшения имиджа бизнеса. Сначала вывеску заказал, в которую идеально вписались острые и белые кошачьи ушки. А потом и в меню добавил отпечатки мягких подушечек и пару глупых названий, например, «мяурамису». Прошло несколько лет, и кафе стало популярным, с собственной кухней и постоянными посетителями, которые приходили через день за новыми порциями сладостей. Жвачка рос, а Минхо покупал ему все больше еды и игрушек, аккуратно складывая их в ящики, чтобы сохранить до переезда. — Не торопись, Жвачка, ешь аккуратнее, — Минхо не спеша кормил кота и наблюдал за милым пятнышком на внутренней стороне ушной раковины. — У тебя пока пары нет, как и у меня, зато еще восемь жизней, чтобы успеть найти. Он не думал о свиданиях, совсем. А о навязанной смерти ради поиска родственной души слышать не хотел. Даже когда в школе учился, и все вокруг только и щебетали о предназначенных. А потом, когда уже были в выпускном, его одноклассница покончила с собой прямо в школьном дворе, как раз тогда, когда Минхо собирался пойти домой. Чужая смерть повергла в шок, но еще больше удивило спокойное выражение, которое навсегда застыло на ее лице. Девушка так сильно любила своего одноклассника, что верила, что ее смертельный сон подарит лик возлюбленного. На самом же деле, все оказалось одной огромной ошибкой. Машина скорой помощи приехать не успела, а Минхо так и стоял посреди дворика и смотрел на ее тело. И думал, что лучше умереть одиноким, но старым, чем вот так, с головой в пучину и не вернуться. — Может, ты — моя родственная душа, пушистый? — Лино гладил его медленно, от холки к хвосту, почесывая за ушами и спинку. Хотелось бы поверить в этом, но мысли, что он уже мог встретить своего человека иногда надолго задерживались в голове. Вдруг это был кто-то из соседей или ежедневных посетителей, одногруппник или простой незнакомец в поезде метро. Но он так и не узнает. Но было ли это важно? Он занимался любимым делом, его родители здоровы и счастливы, а Жвачка весь сверкает от полезных лакомств. Только одна проблема волновала — хозяйка квартиры строго запретила держать дома домашнее животное. — Не скучай, пушистик, я вернусь уже утром, — Минхо его погладил еще несколько раз и вернулся в кафе. Осталось только проверить, все ли готово к следующей смене, и можно отправляться домой. Прилавок чистый, столы, пол тоже. На кухне порядок. Значит, надо лишь взять вещи и уходить. Минхо накидывает кофту, а затем рюкзак на плечо. Поворачивает ключи и собирается набрать восьмизначный код сигнализации. — Не двигайся, — голос за спиной тихий и мужской, и Минхо был бы дураком, если бы не понял, что к его ребрам прижалось что-то острое. — Убери сигнализацию и дверь открой. — Хорошо, только спрячь нож, я открою дверь, обещаю, — он думал, так только в фильмах бывает — тело не двигалось совсем, а сердце будто перекочевало под кожу, заставляя пульсировать каждую клеточку. — Ты мне не указывай, — острый кончик уже врезался в толстую ткань его одежды. — Дверь открывай, быстрее. Где-то точно стояла скрытая камера, а это все был большой розыгрыш. Не может так случиться, что именно его кафе захотел ограбить какой-то паршивый вор в полпервого ночи. Хорошо, что он успел покормить Жвачку перед тем как уйти. Минхо дверь открывает дрожащими руками, отступает в сторону, не поворачиваясь и не рассматривая своего грабителя, но все равно чувствует как сталь скользит вглубь его внутренностей. Он даже понять не успевает, пока ткань майки не промокает настолько, что все стекает под ремень, а дальше по бедрам и капает на еще мокрый асфальт. Минхо ненавидит вид крови, со школы, забавно, да? Ему кажется, что сейчас вырвет, от чего голова кружится. Парень падает на пол, не в силах даже взглянуть, как незнакомец забирается внутрь его собственного кафе и ворует все до последней купюры. Может, если спрячется где-нибудь и сможет вызвать скорую, у него еще получится переехать с Жвачкой в новую квартиру. Может, он успеет спасти себя, пока на безлюдной улице стоит жуткая тишина, так, что слышно, как кровеносные сосуды в его теле пустеют один за другим. Но наступает темнота, а из-за мокрой одежды еще холод. Минхо умирает в соседнем переулке девятнадцатого августа в ноль-ноль тридцать семь. *** Разочарование кажется немыслимой эмоцией, когда Хенджина вытягивают с того света те же врачи, что иногда заглядывали в отделение за историями или новыми бланками. Он больше разочарован от того, что умер, или от того, что никакого проклятого туннеля со светом в конце не было? Были сначала красный и оранжевый и звезды перед глазами, когда сошедший с ума пациент потуже затягивал на шее капиллярную трубку, в которой еще текло лекарство для него. Были такие всхлипы и хрипы, что Хенджин больше испугался звуков из своего горла, чем нечеловеческих стонов за спиной. Было совсем не больно. Его разум просто отключился, а безжизненное тело упало на пол палаты. Потом, конечно, стало темно. Но это длилось недолго. Уже в палате реанимации, когда прошло несколько дней, а Хенджин, наконец, смог дышать самостоятельно, он начал задумываться, каким было лицо, которое он увидел. Ни в новостях, ни в социальных сетях, где в последнее время часто говорят про родственные души, никто не предупреждал, что образ твоей половинки будет таким расплывчатым и нечетким. Ему казалось, что все произойдет как в каком-то кино. Ему покажут фотографию, будто на паспорт, а он запомнит каждую ресницу и трещину на губах, цвет глаз, какой длины волосы. Но так не было. Он видел силуэт, видел цвет кожи, видел пурпурные волосы, видел широкую улыбку и на этом все. Происходящее усложнялось усталостью от постоянных процедур и исследований. Утром ему делали томографию, чтобы проверить ущерб нанесенный головному мозгу за время кислородного голодания. После обеда набрали кучу анализов, выкачав почти всю кровь из организма. А ближе к вечеру заявился врач, который утверждал, что уже через пару дней его переведут в родную неврологию, где придется ходить и заниматься физкультурой, чтобы мышцы совсем не забыли как двигаться в полную силу. Но мыслить можно было только об одном. Раз он все двадцать пять лет старался не думать о своей родственной душе, сейчас, лежа в окружении заботливого персонала и навязчивых приборов, он только и делал, что представлял свой будущий поход в клинику по поиску половинки. Сделает это сразу же, как его выпишут. Но, что делать потом, он так и не придумал. Образ человека казался одновременно знакомым и не очень. Будто, они уже встречались, а может он просто похож на кого-то из тех мотивирующих плакатов, развешанных по всей квартире. А что он будет делать, когда узнает имя и фамилию? Найдет, скажет «привет» и они вдруг сразу станут лучшими друзьями или любовниками? — Ужасно, что все так случилось. Но, слава Богу, с тобой теперь все хорошо, а во время отпуска сможешь отдохнуть и восстановить силы, — напарница по смене приходила каждый день, а в день выписки принесла букет цветов, полный совсем крошечных роз и пушистых листочков. — Расскажешь, если пойдешь в клинику? Хенджин пустил смешок, чтобы атмосфера была не слишком мрачной, и пообещал, что сообщит ей самой первой. А когда вернулся домой, стал рассматривать сайт той самой клиники. Думал, на каком автобусе будет проще добраться, во сколько выйти из дома, чтобы зайти в кофейню, хотя бы за чаем, потому что после множества лекарств даже мысли о кофеине вызывали тошноту. Но одна догадка его остановила прямо у двери. Если он увидел лицо своей родственной души, значит, что тот человек тоже умер. А что если это из-за Хенджина погиб еще один человек? Если из-за него кто-то умер ночью девятнадцатого августа, может быть в своей собственной постели, в такой же больничной палате или в темном углу какой-нибудь безлюдной улицы? Нет, нет и еще раз нет. Это работает не так. Все совсем не так. Это называется «судьба». Хочешь встретить того, кто предопределен с самого начала именно для тебя, будь готов познакомиться с еще одним ожившим мертвецом. Так он себя и убеждает, срывая глупую и уже никому не нужную аффирмацию с двери, заталкивая поглубже в мусорное ведро. Судьба — слишком жестокая штука. И собирается в клинику. — Здравствуйте, чем я могу вам помочь? — девушка за стойкой очень милая и совсем не похожа на медицинского работника, к которым Хенджин так привык. — Здравствуйте, я хотел узнать кое-что об одном человеке, — он понятия не имел, как правильно называется процедура и есть ли у нее название как таковое. — Назовите, пожалуйста, свое имя и время смерти, я проверю в наших списках. — Она улыбается слишком мило для того, кто говорит о смерти. Хенджин указывает все данные и начинает нервничать. Дома он был уверен в собственной цели, но сейчас она казалась абсурдной. Даже если он узнает имя или адрес или еще что-то, он не мог никак придумать, что будет делать со всей этой информацией. Но развернуться и убежать не мог из-за смущения и слабости, которая сопровождала с самой больницы. К нему подошел еще один работник и пригласил внутрь белого и почти стеклянного коридора. - Проходите, — открылась дверь под номером «четыре», а за ней небольшая комната, заполненная только столом и креслом за ним. — Я сейчас вам все расскажу. Девушка указала на небольшой компьютер на столешнице и сказала, что там находится их база данных со всеми людьми, умершими за последнее время. Хенджину нужно всего лишь указать место и дату, а потом выбрать того, чье лицо видел, пока сердце не билось. Времени было предостаточно, а фотографий на мониторе несколько сотен. Неужели, все эти люди умерли в одну секунду с ним? Прошло несколько минут или часа пол, когда Хенджин остановился и смотрел лишь на одно изображение. То ли это лицо, что он видел? Волосы похожи, разрез глаз такой же, улыбка подходит. Теперь образ был четкий, и можно было рассмотреть все детали. Каждую родинку, маленькие шрамы, ресницы, морщинки в уголках глаз. Хенджин то ли с ума сошел, то ли его мозг все же повредился после нападения. В голове смешались люди, события, а дополнило это все еще и чувство наваждения. Казалось, что он уже видел этого человека раньше, но никак не получалось вспомнить где именно. Вместе учились в школе? Были на одном курсе университета? Он был пациентом или навещал кого-то в больнице, пока у Хенджина была смена? Воспоминания теряли связь между собой и никак не хотели группироваться во что-то осмысленное. — Извините, — он уже вернулся к стойке в фойе. — Нашли того, кого искали? — ее улыбка пугала, было сложно понять, она правда так добра или просто притворяется. — Да, кажется да, — Хенджин теперь нервничал еще больше. — А я могу узнать, приходил ли сюда тот человек? Ну, вы понимаете, что я имею в виду? — Понимаю, одну минуту, — она опять стала набирать бесконечное количество букв и цифры, поглядывая на монитор, а потом ответила. — Нет, он еще не обращался в нашу клинику. Если он придет и даст свое согласие, мы можем оповестить вас о его появлении. Если хотите. — Нет, спасибо. — Он поблагодарил ее и собирался уйти, но передумал у самой двери, вызывая небольшое столпотворение из других посетителей клиники, а потом вернулся. — Я передумал. Можете сообщить, если он согласится? Она обещала, что ему перезвонят, когда родственная душа выйдет на контакт. А Минхо был все еще в отделении хирургии. Он уже мог ходить на прогулки. Должен был соблюдать диету, терпеть ежедневные перевязки и двукратные слишком болезненные уколы антибиотиков. Слишком частые опросы полицейских и постоянные слезы матери о том, что ему очень сильно повезло. Повезло, что успел бесчувственными пальцами набрать номер службы спасения. Повезло, что грабитель не отправился искать его, чтобы добить, когда забрал все деньги. Повезло, что скорая приехала до того, как на землю протекло слишком много крови. Но удача закончилась ровно на том моменте, когда до больницы оставалось меньше половины километра. Его сердце остановилось в тридцать семь минут первого. Но он этого не помнит. И не помнит того, как медицинские работники реанимировали его. Зато хорошо помнит, что было после последнего вздоха. Яркие вспышки света были вызваны то ли пролетающими мимо лампами фонарей, то ли нейронами, что боролись за жизнь вместе с ним. Всплески стали сменяться быстрыми картинками с воспоминаниями. Они шли вразнобой, то кусочек детства, то Жвачка, который жил возле кафе, то поездки за границу с родителями. Так под закрытыми веками проносились радости жизни, не оставляя места грустным мемуарам неудач и потерь. И Минхо был рад, что может еще раз увидеть все это перед тем, как отправиться в небытие. Вдруг вокруг стали появляться совсем незнакомые моменты, будто из чужой жизни, хотя ощущения подсказывали, что они все еще принадлежали умирающему. Вот он смущается, пока держит за руку кого-то особенного. Вот он делает обед для кого-то особенного. А тут он рассматривает кого-то особенного совсем близко. И он видит его лицо. Пухлые губы в улыбке, в уголках еще остались хлебные крошки, темные глаза с сотнями звезд внутри, родинка под глазом и милые ямочки на щеках. Черные длинные волосы, собранные в небрежный хвост, и несколько сережек в левом ухе. Он так долго рассматривает его лицо, что даже в состоянии клинической смерти вспоминает. Он его уже видел раньше. — Я тебе не верю, Минхо, — его мать навещала каждый день, таская с собой домашнюю еду, хотя знала, что соблюдать диету не каприз, а жизненно важная необходимость. — Ты не мог видеть морду кота, когда умер. — Я тебе клянусь, я видел мордашку Жвачки, — терпеть постоянные допросы о родственной душе становилось так же невыносимо, как и инъекции лекарств. Он даже не знал, что расстроит ее больше: если скажет правду или соврет. Но его мать не поверит, что в темноте и вакууме была только боль и страх. Ученые еще пятнадцать лет назад доказали, что все, кто умер после две тысячи первого года, видели лицо человека совершенно особенного для них. — Ты можешь не рассказывать, кого ты видел. Я все понимаю, тебе эта тема никогда не нравилась, — она очень старалась сделать вид, что не настаивает, но сама не заметила, как больно сжала его запястье. — Я просто хочу быть уверена, что у тебя все будет хорошо. Но в понимании Минхо, все хорошо, это когда он продолжает работать в своем кафе, кормит кота три раза в день, защищает диплом и покупает собственную квартиру. А вторая половинка совсем не вписывалась в эти планы. Он не собирался обращаться в клинику за помощью. Ни после выписки, ни когда-либо еще. Он только хотел запустить пальцы в мягкую шерстку, вернуться домой и принять горячую ванну. На этом все. Но ночи были длинными, и, чтобы не мучиться от слишком красочных снов, Минхо очень много думал. Считал ли он того человека привлекательным? Признаться честно, он каждый раз рассматривал посетителя, если была его смена. А тот всегда брал латте и очень мило улыбался, когда на пенке вырисовывалась забавная картинка из корицы. Он не мог не смотреть на него. Все в кафе смотрели. Работники и другие посетители. Было что-то в нем очаровательно притягивающее, такое, что хотелось каждый раз с ног до головы осматривать, а потом, когда закрываешь глаза, воспроизводить образ по воспоминаниям. И все это, Минхо был уверен, зависело не от красивого лица или подтянутой фигуры. Скорее, от его харизмы и искренности, которая сочилась со словами вместе. Вежливая речь и каждый раз энергичное «спасибо». Такие люди нравились Минхо. Минхо знал, что он работает медбратом, потому что видел бейджик на портфеле. А еще Минхо знал, что Жвачка был с ним знаком. Своими глазами видел, как наглец ластиться и мурлычет, выпрашивая лакомства и признавая измену. И, если уж парень понравился пушистому беспризорнику, значит он был хорошим человеком. Он был отличным человеком, потому что всегда доставал из кармана что-то вкусное для зверька. — Ты ведь не будешь сейчас возвращаться в кафе? — родители помогли вернуться в квартиру, но не согласились заехать к Жвачке, чтобы покормить его — Минхо нужен был отдых, все еще. — Они там и без тебя справляются. Минхо знал, что справляются, но был уверен, что душевные терзания покинут его быстрее, если руки будут заняты. А работы было сейчас много. Ему, действительно, очень сильно повезло, когда полицейские по телефону сообщили, что смогли найти вора. Деньги вернулись не все, но этого было достаточно, чтобы продолжать работать без каких-либо трудностей. — Я отдохну еще неделю, а потом вернусь в кафе, — он уже почти дверь закрыл перед их носами. — Спасибо, и покормите кота, он же там один совсем. Но было ли так необходимо ждать целую неделю? А Минхо спешил на работу ради кота или ради одного единственного посетителя, который теперь поселился в его мыслях на постоянной основе? Он хотел лишь покормить Жвачку, пару минут погладить его и подарить новую пищалку. А потом сам не заметил, как сделал огромную порцию латте с ореховым сиропом и нарисовал кошачьи ушки на пенке, даже не заботясь о том, что фартук остался в подсобке. А теперь что? Сидеть и ждать? Высматривать в окно? — Здравствуйте, одну порцию латте, — посетитель искал кошелек в портфеле. — С ореховым сиропом, пожалуйста. У Минхо волосы на затылке зашевелились от этих слов, а пальцы дрожали, так что совсем немного молочной пены пролилось на столешницу. Он сам не понял, зачем развернулся и подошел к кассе, выставляя вперед горячий стаканчик, довольный и своими художественными навыками, и способностью к коммуникации. — Ваш напиток, — смотрел прямо в глаза и гадал, на какую букву начинается чужое или уже не очень имя. Хенджин хотел протянуть банковскую карту, но держал между пальцев в этот момент какой-то небольшой листочек бумаги — его и положил на стол. А Минхо и смотреть не надо было, чтобы знать, что там его фамилия, имя и возраст. — Спасибо, — Хенджин все-таки оплатил покупку и развернулся, он уже наизусть запомнил сочетание букв, из которых складывались инициалы его родственной души. Вышел из кафе и остановился. Ну что он делает? Он же сам в клинику пошел, чтобы только найти. Сам пересмотрел абсолютно все старые фотографии на компьютере и в альбомах, чтобы разобраться, где мог видеть это лицо. Когда не нашел на снимках, хотел уже начать искать через социальные сети, но остановил себя. Его влечение к другой половинке было односторонним, так зачем было баловать себя ложными надеждами? Оборачивается, но через стекло Минхо не видно. Ни в зале, ни за кассовым аппаратом. Они друг другу оказались не нужны. Хенджин думает, что придется найти другую кофейню и перестроить маршрут на работу, чтобы в этот район не захаживать. А потом вспоминает, что принес Жвачке крошечный обед. Заходит за угол, совсем тихо подзывая зверька к себе. — Он разрешает тебе гладить себя, — Лино уже там, сидит на забавном маленьком стульчике, а Жвачка ластиться вокруг. — Потому что я его кормлю? — Хенджин ставит портфель у стены и руку засовывает в огромный боковой карман, нащупывая упаковку с вкусным лакомством. Минхо кота толкает пальцами аккуратно и медленно, направляя к собеседнику. Мало ли, тот начнет строить из себя слишком важного четвероногого и откажется. — Не правда, другие тоже кормят, но он им не поддается. — Тогда почему? — Хенджин выкладывает все в маленькую тарелочку, которая разрисована рыбьими скелетами, и находит в себе силы посмотреть в темные глаза. — Как ты умер? — Минхо двигает стул ближе, не вставая, рассматривает, как кот уплетает за обе щеки. Хенджина вопрос вводит в ступор. Его впервые спросили о собственной смерти за этот месяц. Всех остальных интересовало только то, как выглядит его предначертанный. — Асфиксия, — он шепотом говорит, но Минхо слышит, потому что сидят близко. — Меня задушили. А ты? — Ножом ранил грабитель, когда я закрывал кафе, но я успел вызвать скорую помощь. А тебя как спасли? Минхо вдруг понял, что его сейчас совсем не злят вопросы и ответы о смерти. Все друзья и знакомые, которые навещали в больнице, постоянно расспрашивали, только распаляя пожар ненависти внутри. А сейчас эти абсурдные вещи приносили спокойствие и надежду. — Это произошло во время ночной смены в больнице, так что помощь была рядом, но сердце все равно успело остановиться. — Хенджин рассматривает его и замечает, что в жизни парень выглядит совсем не так серьезно, а скорее нежно и мило. — Что ты видел там? Он знал, что не имеет права на этот вопрос, если не осмелиться ответить на него позже. Но ему, как воздух, было необходимо узнать правду. — Ты первый. — Ладно, — Хенджин недовольно бурчит и садится на край каменного бордюра. — Сначала было просто темно, а потом, как картинка по телевизору, твое лицо. Но очень нечетко, и слишком быстро. Твоя очередь. — Предатель, — Минхо шипит на кота, потому что тот забрался не на его колени, мягкими лапками разминая кожу бедер. — У меня по-другому было. Я видел будто моменты из видео, где был ты. И лицо твое было хорошо видно. — Какие моменты? — Хенджин уже не обращал внимания на зверька, который совсем чуть-чуть больно давил на внутренности. Ждал, когда же ему ответят, но Минхо молчал. Уже забыл? Или боялся рассказать о еще непрожитых, но таких теплых и приятных воспоминаниях? Боялся поведать, что теперь ему сняться только те секунды, что они были вместе, хотя до сих пор были порознь? — Моменты из совместного будущего, — Минхо все же говорит, совсем тихо, чтобы не оттолкнуть громким высказыванием. — Тогда, пускай будет сюрприз хотя бы для меня, — Хенджин, наконец, улыбается, и Минхо понимает, что зря ждал целый месяц. Он уверовал. Он изменил свое представление. Он познал. Во всех возможных параллельных вселенных, во всех прошлых и будущих жизнях его бытие зависело только от одного. Могло существовать бесконечное количество разных Ли Минхо. Могло быть неизмеримое число Жвачек любых цветов и размеров. Но всегда и везде был один единственный Хван Хенджин. Минхо узнал его имя.