Что-то, чему он не может подобрать названия

«Какая гадость», - белёсыми чёрточками на запястье Фандорина; и, строчкой ниже: «Азазель». Разумеется, он знает всё о мятежном демоне, искусителе человечества, но совершенно не понимает, что это может значить. Пока убийца не выдыхает ему в лицо: «Азазель». Иван Францевич – шеф – рассказывает об Азазеле, и Фандорин кивает, говорит: «Я знаю»; на удивлённое «Интересуетесь, что ли?» показывает руку. И… шеф зачем-то – «Что ж, откровенность за откровенность, Фандорин» - делает то же. «Не прощаюсь», - красиво и грустно, наверное, лучше и не скажешь напоследок. «Да, загадка», - говорит шеф. - «Скорее всего, имеет отношение. Так что лучше романов ни с кем, причастным к делу, не заводите». Это же не про романы совсем, они оба понимают, шеф тоже, Фандорин видит по глазам. И ещё видит в них что-то, чему никак не может подобрать названия. Фандорин уезжает; Фандорин возвращается. Шеф уже ждёт; они едут в управление, потом едут к Грушину – а потом шеф стреляет в Грушина. Иван Францевич говорит, говорит-говорит-говорит, много, без остановки, с отчаянием, снова с чем-то таким, неназываемым, а может, и вовсе безымянным в глазах. Давая показания, Фандорин вспомнит всё, что он говорит сейчас, почти дословно. О дерево кожа на запястье сдирается до мяса. «Помните-то, что было?» - поинтересуется врач скорой, бинтуя руку. Этих окровавленных губ Фандорин до самой смерти не забудет.