Потерянные Воспоминания

Раннее утро. Солнце едва взошло, но мягкие теплые лучики уже пробивались из-за ночных туч, стремясь вниз, к земле. Пробивались сквозь небесную черноту, сочились через кроны величавых деревьев и мелькали меж их корней в отчаянной попытке согреть все на своем пути. Перед глазами мелькали рыжие огоньки, отчего вскоре черный кот с огненными крапинками, украшавшими тонкие лапы, уставшую морду и худощавое тело, проснулся. Моргает несколько раз, приходя в себя постепенно, тянется до хруста не самых крепких костей, чувствуя, как приятно теплится щуплая спинка и короткая шерстка. На подгибающихся лапах воитель покидает палатку. Болезни не щадили никого, и он не стал исключением: неизвестный недуг истощал, выматывал. Замечалось это и невооруженным взглядом: редеющий выцветший подшерсток, отдававший серебристыми отливами в черную шкурку, часто дрожащие мышцы, вечная усталость, облезлый в середине хвост и постоянно бегающие безумные алые глаза, что так недоверчиво взирали даже на соплеменников. «Местный сумасшедший по имени Голиаф», — повелось так думать еще давно, но черный котик правда старался оставаться в строю. Физически получалось с огромным успехом — не зря же при посвящении Искусительница Звезд даровала ему имя, связанное с глубоководной хищной рыбой. Однако ментальное здоровье подводило серьезно, отражаясь в вечной плохо скрытой паранойе. — Голиаф! — раздается писклявый голосок откуда-то сзади, и кот тут же поворачивает голову к источнику звука. Топот лапок стихает, и перед ним оказывается крохотный котенок, поднявший несвойственно большие клубы пыли и песка. Воитель сразу же чихает. — Будьте здоровы, дядь Голиаф. Голиаф лишь слегка улыбается в ответ, смотря ласково, и интересуется, наклонив голову вперед: — Чего тебе, малышка Воркованьице? — Дядь Голиаф, расскажите забавную сказку! — просит ярко-белая кошечка, забавно топорща усы во все стороны. — Ну пожа-алуйста. Черный кот задумывается, медленно усаживаясь рядом с нежданной гостьей. Сказок он не ведал, лишь жил не самой яркой реальностью, частенько наблюдая истории, что были куда драматичнее чужих выдумок. Возможно, получится выдать одну из таких за не самый обычный рассказ? — Давай попробуем. — довольно тянет грозовой, прикрывая глаза и роясь в собственных воспоминаниях. Подобное редкое внимание очень даже льстило. — Дело было, значится, так… Бывал я котенком, лун пять от роду. Ничего не понимал, да и правила были мне чужды, руководствовался лишь собственными, поставленными в не самой смышленой головушке. Но я правда считал себя самым важным и всезнающим, ведь взрослые порой придумывали такие глупые запреты… — Знаешь, например, почему котятам нельзя выходить из лагеря? — Нет… — тихо шепчет кошечка, навострив ушки и внимая чужим словам. Голиаф в ответ довольно улыбается, обнажая сточенные клыки. Вот и я не знал, решив однажды темной ночью сбежать из дома. Это было правда несложно, учитывая мою расцветку, так легко в детстве слившуюся с сумраком Грозовой территории. Гордый собой, я промелькнул в Березовую Рощу, заинтересованно разглядывая владения, в одночасье предоставленные в мои хрупкие лапки и наивные желания. Вокруг ни одно живое существо не издавало ни звука, поэтому я тоже решил хранить молчание. Нарушать такое спокойство было сравнимо с чем-то воистину незаконным. Идти пришлось туда, куда глаза глядели, ведь я не бывал за пределами лагеря. Крался я недолго, ведь заприметил крайне интересную находку: чей-то потерянный острый зуб, отражавший лунный свет обратно ввысь, к звездам. Разглядывание заняло большое количество времени. Я даже и не мог подумать, что смогу найти такую важную вещичку! Одновременно воображал, как будет гордиться мною моя мать, Еловейная, мечтал, как покажу ее предводительнице и сразу же посвящусь в оруженосцы, представлял, как огромный клык украсит мои крохотные коготки, и я бы с ним стал лучшим воином с сильнейшими ударами… Только вот все мечтания прервал чей-то гортанный рык, разнесшийся прямо над моей головой. Я настолько увлекся фантазиями, что перестал вслушиваться в тишь, скрывавшую много таинств. Стоило мне поднять голову, как испуг парализовал тело. Я не мог ни кричать, ни бежать, ни спрятаться куда подальше. Лишь оторопело разглядывал большую слюнявую пасть лисицы, склонившей свою морду надо мной и опалявшей все мое щуплое тельце своим болотным зловонным дыханием. Недолго думая, хищница вцепилась в мою шкирку, сильно встряхнув. Боль была невыносима: сковывала тело, разум. Ни одной мысли не осталось в чертогах, застыло лишь одно отчаянное «помогите!», что тут же сорвалось с губ. Конечно же, она ничего не поняла. Встряхнула меня еще раз. Мне казалось, будто туловище сейчас порвется напополам, прямо по центру, окрасив голубоватую траву в ярко-красный. Я зажмурился, совсем позабыв о своей находке. Во мне трепыхалось желание жить, видеть этот мир. Быть может, меня найдут дозорные? Правда, надежда одновременно гасла в осознании, что все тщетно. В ушах зашумело. Чьи-то знакомые голоса и злобное рычание смешались в одно. Меня отшвырнули, будто я был самой ненужной сломанной игрушкой, а через секунду спину парализовало, в глазах стремительно меркло. Больше ничего я не помнил. — А что тут забавного? — тут же перебивает Воркованьице, смотря пытливо. Малышка представила далеко не одну картинку окровавленного соплеменника. Кажется, рассказ для нее вышел чересчур необыкновенным и порой даже страшным. — Ну, как! — горделиво отзывается Голиаф, выпячивая вперед некогда пушистую черную грудь. — Ты представляешь, я умолял лису прекратить… Кот замолкает ненадолго, направляя взгляд алых глаз в никуда. Те мерцали, отражая в себе лучики рассвета, и выглядели впервые живыми. Воспоминания пробудили ту самую искорку, что тлела в душе воителя. Он моргает и заливается жутким смехом, прикрывая морду кончиками пальцев: — На кошачьем! Поднимается и уходит торопливо, затравленно озираясь по сторонам и даже не скрывая выпирающие кости лопаток. Вновь оставил не самые приятные ощущения после собственной компании.