Свой путь

“Сангвинарный жрец должен успокаивать жажду братьев, учить их принимать ее и обращать в оружие. Какой из тебя сангвинарный жрец, если ты не можешь справиться с собственной?” — Вероятно, очень плохой, — признал Метастазио. — С другой стороны, мне ведь и некого тут уговаривать принять жажду, кроме самого себя, верно? Поэтому я здесь. Во рту было сухо, как на берегах мёртвых морей Ваала Секундус. Не то напоминание о доме, которое можно назвать приятным. Он посмотрел на тело, простёртое на хирургической плите. На обнажённые внутренние органы, влажно блестящие в стерильном поле операционной раны. Поле зрения предательски сжималось, багровый мрак наползал с краёв, угрожая вскоре затопить всё. “Возьми себя в руки”. — Если я возьму себя в руки, придётся мыться заново, — мрачно пошутил Метастазио. Нужно было заканчивать, и чем быстрее, тем лучше, но пальцы, стиснувшие монополяр, отказывались повиноваться. Он посмотрел на свои руки — те против воли сжались в кулаки. Рукоятка коагулятора уже подозрительно прогибалась. Ангельские зубы предательски зудели в дёснах. “Как давно ты уже не убивал?” — В бою или на столе? — уточнил Метастазио, но ответа не последовало. Черноватая шутка насчёт того, что у каждого апотекария в шлеме есть два счётчика подтверждённых убийств вместо одного, повисла в воздухе. На столе ведь часто умирают, верно? Каждый может ошибиться. Неловким движением задеть брюшную аорту. Такое случается. “Да, но редко бывает, чтобы её случайно задели клыками”. Одна ошибка, одна смерть, которая может спасти жизни сотням невинных, которых Ангел Императора будет защищать завтра. Такая ли это высокая цена? За всё приходится платить, так почему бы и нет. Одно неловкое движение… Один миг без контроля. Один шаг в пропасть. Метастазио закрыл глаза. Ему не нужно было смотреть на мониторы — он слышал пульсацию крови за стенками магистральных сосудов. Ритм становился громче. И чаще. Пора было заканчивать. — Я не для того здесь ковыряюсь третий час, чтобы спустить собственную работу в нужник, — огрызнулся он, открывая глаза. — Хватит. Если я и бесполезен как сангвинарный жрец, от меня ещё может быть толк как от апотекария. Он принялся за работу, хотя багровый туман не отступал. Пусть он и сделался прозрачнее, а руки теперь повиновались — сложно было сказать, как долго это продлится. Метастазио заблокировал дверь в свою келью и прислонился к ней спиной. Несколько хриплых вдохов спустя он медленно сполз на пол, опустившись на колени. Жажда пришла за ним, свернулась в тугие кольца вокруг груди, сжимая её с каждым ударом сердец всё сильнее. Это не было невозможно — скорее, редко. Кровь Великого Ангела, текущая в его жилах, должна была защитить носителя. Даровать ему стойкость перед лицом соблазнов. Но даже кровь Сангвиния не была панацеей. Он посмотрел на свои руки, сведённые спазмом пальцы, скрючившиеся, словно когти дикого зверя. Удлиннившиеся ангельские зубы цеплялись друг за друга, не давая плотно сомкнуть челюсти. Они и не должны были смыкаться до конца, если только между ними не оказалось бы податливой плоти. Метастазио закрыл глаза. Во что ты превратился, спросил он себя. Чем ты стал? Как ты прошёл этот путь и где он должен закончиться? Возможно, Корбуло был прав, направляя его сюда. Возможно, Метастазио и в самом деле не был достоин своего ранга. Не был достоин священной крови, несущейся сейчас по его сосудам. Чем выше ты взлетаешь на ангельских крыльях, раскрывшихся за спиной, тем больнее потом падать. — Я мог бы стать позором своего ордена, останься я там, — сказал сам себе Метастазио. Слова давались с трудом. Речь из-за длинных клыков стала невнятной. — Но теперь я здесь. Что даёт прекрасную возможность опозориться на более широкую аудиторию. Он усмехнулся и открыл глаза. Обнажённые руки оплела сетка вздувшихся вен. Повернув ладонь, Метастазио задумчиво посмотрел на своё запястье. Образ Красного Грааля всплыл в его памяти и погас. Слова литаний сделались пустым звуком, и все ангельские добродетели медленно тонули в багровом море, заливающем разум. Грааль был бесконечно далеко, за половину галактики отсюда, и надежды на него не оставалось. Но было другое. Кое-что Метастазио взял с собой. Он поднёс запястье к губам и вцепился зубами в тонкую кожу, разрывая её, как пергамент. Кровь выступила и запеклась алым струпом из клеток Ларрамана. Это было не важно. Запах ударил в ноздри — хорошо знакомый пьянящий аромат священной крови, родной и дразнящий одновременно. Метастазио глубже погрузил клыки в собственную руку, вгрызаясь в свою плоть со всей силой. Острые зубы порвали сухожилие. Не важно. Первые три пальца утратили чувствительность, когда с наружной стороны предплечья клыки повредили лучевой нерв. Он не чувствовал боли, не чувствовал даже малейшего неудобства, пока зубы разрывали кожу и мясо, добираясь до костей. Почувствовал только смутную радость, когда наконец добрался клыками до артерии. Челюсти сжались. Священная кровь горячим фонтаном брызнула наружу, наполняя рот. Метастазио сделал глоток, ещё один и ещё. Он жадно пил собственную кровь, которая на самом деле не принадлежала ему, он даже не был достоин её, но всё равно пил, не в силах остановиться. Сильнее сжимал клыки, не давая закрыться ране. Его жажда была велика, но крови всё равно было больше, слишком много. Она брызнула наружу, заливая пол, Караульную крепость и, наконец, всю галактику. Он звал, и ему ответили. Великий Ангел явился к своему блудному сыну. Он не обвинял и не порицал, только во взгляде сквозил мягкий упрёк, и от этого становилось ещё хуже. — Ты пришёл за этим? — спросил Метастазио. — Напомнить, за что меня изгнали? — Тебя не изгнали, — мягко возразил Сангвиний. Вокруг его головы сиял тёплый свет, подсвечивая контур белых крыльев на фоне сумрачных сводов. — Тебя отпустили. — Да-да. Меня не выставили на солнце, у меня просто свой путь поиска, — махнул рукой Метастазио. Эйдетическая память любезно подсунула лицо Корбуло, произносящего эти самые слова этим самым голосом. Иногда он задумывался, что здесь первично. Был ли Корбуло похож на Великого Ангела до такой степени, что их непросто было отличить друг от друга? Или это образ Сангвиния в его мозгу родился из облика верховного сангвинарного жреца, и потому его копировал? Логика намекала, что верен второй вариант. Потом Метастазио смотрел на статуи, высеченные руками его братьев тысячелетия назад, и начинал сомневаться. — Твой подход отличается от взглядов твоих братьев, — согласился Великий Ангел. — Он не лучше или хуже, он просто иной. — Он лучше, — упрямо возразил Метастазио. — Не с точки зрения выстраивания карьеры в ордене, правда. Но мои утверждения хотя бы потенциально доказуемы. — Полагаешь, ты первый, кто идёт по этому пути? — Конечно, нет. Я ознакомился с работами своих предшественников. С некоторыми — вопреки запретам. Мы считаем "чёрную ярость" изъяном не физическим, как "жажда", но духовным. Но где находится эта самая духовность? Метастазио посмотрел на Великого Ангела с вызовом. Тот терпеливо ждал. — Когда мы говорим о "духовной" силе библиариев ордена, то речь идёт о психической активности, порождаемой мозгом псайкера, способного посредством этой активности до определённой степени контролировать проявления имматериума, — продолжал он. — "Духовная" сила не зарождается в сердце, печени или селезенке, это всё ещё работа мозга. Отделять духовные изъяны от исследования патологий мозга бессмысленно. Да, история человечества помнит примеры, когда лекарство от болезни находили, не понимания механизмов её возникновения. Но здесь метод научного тыка не сработал за тысячи и тысячи лет, не пора ли поискать причины? — Мы искали, — напомнил Сангвиний. — Значит, нужно продолжать искать. — Тебе предоставлена такая возможность. Метастазио не удержался от скептического фырканья. — Предоставлена возможность искать, не причиняя никому вреда, ты это хотел сказать? Работая ровно с одним подопытным — самим собой. Я не то чтобы жалуюсь, Караул Смерти спонсирует эксперименты ещё менее щедро, но очень уж неудобно бывает вести наблюдения. И с контрольной группой беда. Сангвиний слегка улыбнулся. — И ты сейчас рассказываешь это мне. Что же я такое? Тоже нарушение в работе мозга? — Или один из нормальных механизмов работы психики, — Метастазио скрестил руки на груди. — Думаю, ты — моё бессознательное, которому разум придал эту форму. — Значит, ты разговариваешь с самим собой? — Хуже того, я ещё и не считаю это чем-то неправильным. Разговаривать с собой — нормально. Едва ли дух Великого Ангела стал бы отвлекаться от множества важных молитв в свой адрес ради всего одного непочтительного сына. — Ты и правда так думаешь? — печально спросил Сангвиний. Метастазио развёл руками. — Это логично. Этому нельзя найти ни доказательств, ни опровержений, так что я могу думать как угодно. Будь у Сангвиния возможность являться своим сынам, он бы привиделся кому-нибудь важному. Командору Данте, например. А я просто общаюсь со своим внутренним скептиком. — По-моему, с твоим внутренним скептиком общаюсь я, — заметил Великий Ангел. — Разве отец не может любить всех своих сыновей? — Как я и говорил, — Метастазио вздохнул. — Ни доказательств, ни опровержений.