Fault

Тяжелые шаги, звук от которых эхом проносится через всю гавань, нарушают оглушающую тишину. Они — напоминание о том, что жизнь не стоит на месте. Вот только, кажется, сам город замирает на какое-то мгновение, и Каз — единственный человек, который не делает этого вместе с ним. Привычный металлический привкус ощущается во рту, как что-то до боли знакомое. Резко начинает казаться, что весь воздух пропитан им. Не будь Бреккер столь закаленным похожими ситуациями, его бы точно стошнило. Создается ощущение, что канал, находящийся в паре шагов от мостовой, заполнен давно прогнившими трупами, а вместо воды там, как по человеческому организму, циркулирует кровь. Кеттердам — это не просто город. Он живой организм, и это не метафора поэтов-самоучек. Кеттердам живет и дышит. Он сам выбирает, кто выживет в его трущобах, а кто умрет, не успев и глазом моргнуть. Большинство горожан — всего лишь уличные крысы, жизнь которых зависит от того, найдут их кредиторы сегодня или же это случится завтра. И как бы парадоксально это не звучало, королями этого омытого реками крови города становятся не купцы, поместья которых — визитная карточка столицы. Богатые районы — это голова Кеттердама, а как известно, ею управляет шея, и ей же является бочка. Бандиты, преступники, воры и убийцы — вот те, в чьих руках сосредоточена истинная власть. Пусть лицом города и являются богатенькие глупцы, без ведома преступных группировок здесь не решается ровным счетом ничего, вот только взобраться на вершину этой криминальной пирамиды под силу далеко не каждому. — Винишь себя? — тихий и одновременно безумно звонкий голос, кажется, доносится отовсюду и из ниоткуда сразу. Каз медленно оборачивается, но понимает, что всё ещё находится в гавани в гордом одиночестве. Это начинает настораживать. — Что? — он хотел сказать не это, но почему-то губы произнесли именно такое слово. Парню начинает казаться, что он теряет контроль над своим телом. Руки, закованные в плен черных кожаных перчаток, начинают зудеть от какого-то холода и ещё чего-то непонятного. Кажется, что он окунул их во что-то липкое, вязкое, но это невозможно. — Люди в таких ситуациях обычно испытывают что-то наподобие вины, — кажется, что шепот пробирается прямо в сознание, минуя все материальные преграды. — Каких ситуациях? — становится душно, по лицу катится одинокая капля пота. — Несчастных случаях, — холодные мокрые пальцы надавливают на шею Каза, заставляя его развернуться и встретиться взглядом с гниющей плотью, ведь человеком остатки этого когда-то живого тела назвать нельзя. Из горла вырывается сдавленный хрип, а сознание мутнеет. Он не может даже с места сдвинуться, чего уж говорить о самообороне. Тело не слушается, пальцы разжимаются сами, выпуская из рук трость. Она падает на землю, звонко ударяясь металлическим наконечником о каменные плиты. Хватка на шее становится лишь сильнее с каждой прошедшей секундой. Дышать нечем, а беспомощное тело трясет, как от лихорадки. Картинка окончательно расплывается, и кажется, что даже сердце останавливается.

***

Как только Каз распахивает глаза, он сразу же подрывается с места, тяжело дыша. Просто уснул. Уснул. Часы размеренно тикают где-то в противоположном углу комнаты, синхронизируясь с барабанящими за окном каплями дождя. Время давно перевалило за полночь. Он тяжело выдыхает. Его комната — единственное место, где он может позволить себя сделать это. В ту же секунду слабость возвращается, и кажется, что руки действительно испачканы чем-то липким и мокрым. Сердцебиение учащается. Каз, словно обезумевший, срывает перчатки и подходит к раковине. Ногу простреливает резкая боль, но у него недостает сил обращать на нее внимание. Вода холодит бледную, абсолютно чистую кожу, удерживает разум на грани между бредом и реальностью, спасая и уничтожая одновременно. Ещё один тяжелый вздох, и взгляд окончательно проясняется. Он видит окружающее его пространство, пальто, покрытое кровью от воротника и до подола, шляпу, трость. Взгляд Каза падает на часы, показывающие половину третьего, самый разгар кутежа для бочки, благо, сегодня это проблема кого-то там другого. Быть может, даже самого Пера Хаскеля. Бреккеру в целом всё равно. Дыхание приходит в норму, и с ним возвращается ощутимость ледяной воды, от которой кожа заметно покраснела за последние пару минут. Дергаясь, он отнимает руку от холодного потока и закрывает скрипучий кран. Теперь он остается наедине со своими мыслями, шум которых заглушает лишь рокот толпы, веселый смех которой доносится аж до самого верхнего этажа, но в целом абстрагироваться от него не составляет труда. Кошмар… Далеко не первый для человека, работа которого заключается в войне с боссами Бочки, вот только отключаться за столом он не привык. Грязные руки либо не спит вовсе, либо отдается царству Морфея, как положено, чаще, конечно, предпочитая первый вариант. Сегодняшний день измотал его по многим причинам, признаваться в которых он не горит желанием даже самому себе. Дождь усиливается, и вместе с ним поднимается ветер, гуляющий по комнате из-за открытого окна. По хорошему парень должен продолжить разбирать чертовы бумажки, необходимости в которых он не видит. Но легальность нелегального требует жертв, причем оплачивать их приходится самым ценным ресурсом — временем. Дел хватает и без этого. Вернувшись в Клепку, его хватило только на то, чтобы снять пальто, не удосужившись хотя бы замочить его водой. Так-то смысла в этом мало. Оно пропиталось кровью насквозь. Из-за стены доносится тихий, едва различимый из-за постороннего шума всхлип. Кто-то другой, скорее всего, его бы даже не услышал, но фокус в том, что в этой комнате бывает только Бреккер, да и в соседней редко кто появляется. Грязные руки заработал себе репутацию, которая теперь работает на него. Находится рядом с Казом более необходимого хочет далеко не всякий человек. Он знает, кто плачет по ту сторону стены. Знает и причины, по которым из глаз девушки катятся слезы. Тяжелый вздох сопровождается нервным покачиванием головы из стороны в сторону. Она знала, на что шла. Знала, что рано или поздно придется сделать это. Очередной всхлип, слышимый из-за «картонности» стен, заставляет вздрогнуть. Сердце, не привыкшее к такому, ухает вниз и где-то там и остается, пытаясь осознать, что, черт возьми, происходит. А Каз не знает, какой частью тела он думает и что вообще творит. Выходит из комнаты, будто руководимый невидимым кукловодом, который дергает за ниточки и делает шаг за шагом вместо него. Бреккер не хочет быть безвольной куклой, но сейчас ему проще думать, что в соседнюю комнату его ведет чья-то властная рука, а не его давно истерзанный похожими страданиями разум. Он останавливается перед чужой дверью, тяжело дыша, нога напоминает о себе резкой тупой болью. Смена обстановки отрезвляет разум, но пальцы уже притронулись к металлической ручке, предательски надавив на нее, заставляя дверь открыться. В ответ на это действие в паре сантиметров от его лица в дверной косяк врезается один из остро заточенных кинжалов. Почему-то видя это, Каз усмехается, вот только что-то не так с этим смехом. — Слабовато, Призрак, — грубый голос отчеканивает фразу почти безразлично. Вот только соль в том, что безразличие показное, пусть Бреккер умом этого и не осознает, сердце знает, что происходит. Жаль только, что оно закрыто на семь замков, а цепь, соединяющую их, пошатнул сегодняшний вечер. Всхлипы прекращаются, и девушка буквально материализуется из тени, скрывающей комнату своей пеленой. Взгляд уставший. Её одежда покрыта уже почти засохшей кровью. — Что тебе нужно, Каз? — она практически шепчет, и Бреккеру не составляет труда догадаться, что голос охрип от беззвучных рыданий. Сердце опять предательски вздрагивает в каких-то отдаленных уголках тела, где он не в силах его контролировать. Что ему нужно? Зачем он пришел? Если бы сам знал ответы на эти вопросы, не стоял бы здесь, как дурак. Был бы в своей комнате или говорил прямо. Не в его принципах играть со своими подчиненными. Всё должно быть строго по делу. Так почему же здесь и сейчас проверенная схема дает сбой? — Мне нужно, чтобы мои подчиненные не заливали подсобки, слезами, горюя о том, чего уже не исправить. Какая часть мозга заставляет Бреккера говорить это? Его тело и разум в каком-то диссонансе между собой, и он может лишь надеяться, что выглядит как всегда, даже когда с ним явно не всё в порядке. — Я не хотела убивать его, — в глазах стоят слезы. — Я не думала, что всё так получится. — Ты знала на что шла. — Нет, Каз, не знала! — голос срывается на крик. Тело парня пробивает мелкая дрожь. В голове сразу же всплывают воспоминания о том чертовом дне, когда он, так же как и она, лишился всего, во что верил. Вот только сопоставим ли ущерб? Ногу простреливает резкая вспышка боли, и он опирается о дверной косяк, лицо искривляет гримаса страданий. В ту же секунду девушка тянется к нему на встречу, но он отшатывается в сторону, едва не теряя точку опоры. Выставляет руку вперед, пытаясь её остановить, хотя она стоит почти в метре от него и с ужасом фокусирует взгляд на абсолютно голых руках. Проклятье. Тошнота подбирается к горлу, становится дурно, сразу же хочется выйти из помещения, но это значит показать слабость. Последний раз, когда он попытался снять перчатки в присутствии человека, не закончился ничем хорошим, и он не собирался повторять эту ошибку. Так почему впервые в жизни чертова невнимательность подвела его так сильно. — Каз? — она смотрит настороженно, кажется, буквально считывает его. — Мы не всегда получаем то, что хотим, Призрак, — вдох-выдох. — Не всегда нам удается выпутаться из ситуации так, как хотелось бы. Она слушает и смотрит внимательно, и сердце опять бьется как-то неправильно. Оно не должно так реагировать, не должно беспокоиться за другого человека. — Ты могла не делать этого, — Инеж делает шаг в сторону. — Могла просто уйти, переключится на другого… — Не могла, — на одном выдохе произносит девушка. — Я не могла оставить… Фраза остается недосказанной, создавая в комнате гнетущую атмосферу. Оба знают, чем она должна закончится, или предполагают, что каждый из них думает одинаково… Как жаль, что это не так. — Ты спасла меня, — подумать не успевает, возможно, впервые в жизни говорит необдуманно, и продолжение каким-то комом оседает в горле, нещадно скребя изнутри чуть ли не до крови. Взгляд, глаза в глаза, и что-то странное трепещет в груди у обоих. Одно на двоих, осталось только согласовать это что-то с разумом. Как минимум, это необходимо одной из сторон. — Вот только святые мне этого не простят… — она судорожно выдыхает, окидывая взглядом покрытый кровью клинок. — В Кеттердаме святых нет. Здесь уберечь тебя могут только те, кому ты присягнула в верности, и сегодня ты доказала, что твои слова не пустой звук. Сам он знал это давным-давно. Ещё с их первой встречи в гостиной «Зверинца» иначе не стал бы тратить на девушку ни время, ни деньги. Каз знал, что когда придет время, она справится, вот только что в той измученной жизнью девочке ему подсказало это? Горящий взгляд? Гордая осанка? Почему его память акцентирует внимание именно на этих деталях? — Если ты хочешь выжить в этом городе, придется стать той, кого будут бояться, Инеж, — настоящее имя слетает с языка само собой и ощущается как что-то личное, ценное. — Стать убийцей? Как ты? — Я не говорил этого. Ты сама так интерпретировала мою формулировку. — Потому что именно это ты и имел в виду. Его губы трогает легкая полуулыбка, больше похожая на оскал хищника. — Если хочешь пережить этот город, нужно играть по его правилам. Праведники долго не живут, тебе ли не знать. — Зато их совесть чиста. — Хороша жизнь со светлой головой и ножом в спине, — он усмехается, окидывая девушку каким-то снисходительным взглядом. Что с ним сегодня происходит? — А кто же ты, Каз? Тебя считают существом, заключившим сделку с дьяволом, быть может, даже самим сатаной, вот только на исчадье ада ты не похож. — А на кого похож? — На такого же сломанного, как и все мы, человека. С той разницей, что разгадать тебя гораздо сложнее, чем нас всех вместе взятых. На какое-то мгновение в комнате повисает тишина, нарушаемая лишь бешеным стуком непослушного сердца. Перед глазами опять маячит чернота ночной гавани, и кажется, что он ощущает запах гниющей человеческой плоти. Парень чувствует, как на лбу выступает испарина, а сознание мутнеет. Допустить этого он не может. — Зайди утром ко мне. У меня есть для тебя работа, — он никогда прежде никого не звал к себе в кабинет, выполняющий функцию полноценных апартаментов для того, чтобы дать задание. Так что же эта маленькая сулийская девочка поменяла в нем за какие-то жалкие полтора месяца… или часа. Каз выходит из помещения, плотно закрывая за собой дверь, догадываясь, что девушка предпочтет уйти тем же путем, что и пришла — через окно. Его взгляд останавливается на собственных руках. Он не знал, сколько прошло времени с начала разговора, но то, как долго он продержался, было удивительно. Глупая мысль даже не успела полноценно сформироваться в его голове, как уже была заточена в ящик Пандоры, открывать который Каз не захочет никогда в жизни. Есть те вещи, о которых лучше не задумываться, иначе рискуешь найти в себе черты тех слабостей, которых раньше не было. Так решило подсознание, и Бреккер его послушался, вот только окно с того дня в его комнате всегда открыто в ожидании легкой тени, которая окажется внутри незаметно для чужого взора. В этот день годами выстраиваемая стена пошатнулась.