Живой

В синеве перед глазами плавала чёрная точка. Мерещится, наверное, возникла на краю сознания ленивая мысль, потрепыхалась чуть-чуть и распалась на невнятные звуки вокруг; Николас моргнул, стряхивая с ресниц прилипшие песчинки, и сощурился, чтобы сфокусировать взгляд. Не мерещится: синева была небом, раскинувшимся над пустыней, чёрная точка была одинокой птицей, кружащей над ним, и он смотрел на птицу и на небо, потому что лежал навзничь, головой на чьих-то жёстких коленях — он даже знал, на чьих: в затылок ему впивался острый угол металлической пряжки. — Вульфвуд!!! — драматическим хриплым шёпотом вскричал Паникёр, наклоняясь над ним. — Вульфвуд, ты живой?! — Ещё немного — и буду, — пообещал Николас, еле ворочая распухшим, как от жажды, языком, и облизнул спёкшиеся губы. Живым. Будет живым. Будет… а с чего это он будет?.. Во рту стоял невыносимый вкус похмелья, как обычно после регенерационной сыворотки, — и почему-то пончиков. Приторно-сладкий липкий привкус жаренного на растопленном жире теста. — Он тебе искусственное дыхание делал, — немедленно наябедничал Ливио, придвинувшийся ближе. — А я — массаж сердца. Я тебе два ребра сломал, братец Ник. Нечаянно. — А нарочно — сколько? — на глубоком вдохе внутри что-то заскрежетало, и Николас опасливо задержал дыхание. — Да они уже все зажили… — выкрутился Ливио, отводя взгляд, и подтянул колени к груди, упёрся в них подбородком. — Я не считал, честное слово, братец Ник. Прости меня. — Да я тоже, — пробормотал Николас. «…тоже поломал тебе кой-чего, тут мы квиты». — Руку дай, я сяду. Ёж, коленки свои костлявые убрал от меня, голова уже вся в синяках. — А где моё спасибо? — сварливо поинтересовался Паникёр, но колени и вправду убрал, и даже отодвинулся. — Я сам едва не задохнулся, пока пытался тебя заставить дышать. — Ты ещё заплачь, — Николас, выпустив руку Ливио, кое-как уселся на мягкий песок, ссутулился, осознавая, что действительно живой: только у живых болит буквально всё, от затылка до ступней. — По-французски, как ты умеешь. — И заплачу, — брякнул Паникёр. В шутку, подумал Николас, и думал так ровно до того мгновения, когда Вэш растопырил руки, сгрёб его в объятия и принялся заливать его шею слезами и соплями, между всхлипами причитая что-то вроде «я уже решил, что ты умер!..» — Да чтоб тебя, Ёж, — оторопел Николас, забыв даже, как ругаться и отпихиваться. — Я тебе что, носовой платок? Оторвать от себя прилипшего Паникёра оказалось далеко не так просто, прицепился не хуже пустынной колючки, да и стоило выпростать одну руку, за неё сразу же уцепился ревущий в голос Ливио. — Я вас обоих здесь похороню, — пообещал им Николас. — Ага, — радостно согласился Вэш, крепче стискивая объятия. — Ага, — повторил за ним Ливио и громко шмыгнул носом, — братец Ник.