Hungry

Он смотрит на тарелку перед собой. Желудок рычит от голода, он не съел ничего за весь день. Однако, он не позволит себе съесть еду перед собой. Дело даже не в том, что он не может, а в том, что он не должен. Он думает о том, что, если он сейчас положит хоть один кусочек пищи в рот, то не сможет остановить себя от еще одного, и еще одного, и еще… Он помнит шоколад, который видел в шкафу на днях, и задается вопросом, так ли это… Он даже не любит шоколад, во всяком случае, не так сильно. Он не должен думать о нем. Он не должен думать о нем. Он не должен думать о нем. Но мысленно он возвращается к нему снова и снова. Это самое страшное. Он думает об этом постоянно. Все время еда, еда, еда. Что он будет есть на завтрак? А на обед? Ужин? Должен ли он сделать перекус? Или следует пропустить их все? Что едят остальные? Сколько еще до следующего приема пищи? Его мысли никогда не затихают. Это продолжается, и продолжается, и он начинает видеть еду во снах. Ему снится, что он ест помадку, которой его угостили несколько недель назад, или яблочный пирог, тот самый, от которого он отказался, но все еще не может перестать терзаться вопросом, хорошо ли это. Он такой чертовски вкусный. Он просыпается и на секунду испытывает страх, потому что забывает, что это просто сон, что на самом деле он не потреблял все это немыслимое количество калорий, жиров и углеводов. Затем он чувствует вину, потому что часть его все же желает съесть этот яблочный пирог и эту помадку. Он так сильно этого хотел, хотя не должен был. Он знает, что это нехорошо. Нил не идиот, он понимает, что большую часть времени он недоедал, что он должен есть больше. Но он не станет. Он ненавидит это, но мысль о том, чтобы преодолеть этот установленный предел пищи, заставляет желудок сжиматься, вызывая тошноту больше, чем обычно. Еда остывает. Нил до сих пор не прикоснулся к ней. Он надеется, что другие этого не заметят. Они заметят. Но не сейчас, не сегодня вечером. Сегодня Нилу удается ускользнуть незамеченным со своей тарелкой с нетронутой едой. Он выбрасывает все в мусорное ведро. Он испытывает чувство вины за то огромное количество пищи, что он просто выкинул за последнее время, но все равно продолжает это делать. Недели размываются. Ничего примечательного, одно и тоже каждый день. Тренировки и занятия, тренировки и занятия, и ничего другого в жизни Нила не происходит. На самом деле, единственное, что отличает понедельник от пятницы – это то, что в понедельник он съел слишком мало, а в пятницу - слишком много. В один день он справился хорошо, а в другой – облажался. Его жизнь вращается вокруг еды. Хорошие дни – это те, где он не ест, а не те, когда ему не снятся кошмары. Плохие дни стали днями, когда он набивает свой желудок до отказа, а не те, когда он видит своего отца в зеркале. Он больше не думает о своем прошлом, его отец, Рико и Лола заняли свое место где-то в тени, все еще с ним, но вытесненные мыслями о еде, физических упражнениях и калориях. Это довольно хорошее отвлечение, потому что оно никогда не покидает его. Это стало константой в его жизни. Еще одна константа – он безумно истощен в последнее время. Однажды он пропускает пас на тренировке, что, по сути, не имеет большого значения, если бы это не был бы его шестой пас только за эту неделю. Кевин загоняет его в угол в раздевалке, когда тренировка закончилась и все, кроме них двоих, уже ушли. - Какого хрена с тобой происходит? – плюет Кевин. - Ничего. - Тогда какого черта ты пропустил мяч? - Это был просто пас, Кевин, отвали, - огрызается Нил. Дэй на мгновение останавливается, и его голос становится чуть менее резким. - Это был не просто пропуск, и ты это знаешь. В последнее время ты стал хуже играть. Выносливость снизилась, ты недостаточно сосредоточен, едва можешь забить Эндрю. Если Морияма- - Хватит, Кевин, я понимаю, - отрезает Нил, - Я просто… Не знаю, отвлекался в последнее время? Как бы то ни было, все в порядке, я справлюсь с этим до следующего матча. Не волнуйся. Кевин оглядел его долгим, ищущим взглядом и слегка покачал головой. - Я все равно буду, ты же знаешь. К тому же, не только я, другие тоже заметили, что с тобой что-то не так, я не единственный, кто собирается спросить тебя, так что будь готов к этому дерьму, - предупреждает он. - Вы все просто тратите время, беспокоясь обо мне, потому что, на самом деле, со мной все в порядке. Кевин кивает, но все еще не выглядит полностью убежденным. - Просто не позволяй этому влиять на игру, ты нужен нам на площадке, Нил. Он начинает уходить, оставляя Нила в раздевалке наедине со своими мыслями. Кевин иногда удивляет его этим. Он заботится, просто не так, как это делают другие. С Кевином всегда так. Экси всегда был центром его жизни, даже сейчас, кажется, он не может избавиться от этого. Лисов забавляет и злит одновременно, когда Экси – первое, что Кевин упоминает, когда происходит что-то ужасное. До Нила долго не доходило, но теперь он знает, что Экси – это его способ общаться. Кевин не должен тратить свое мнение на такие глупые вещи, как забота о Ниле. О нем не нужно заботиться, он этого не заслуживает. Не сейчас. Никто не должен заботиться о Ниле. Он думает, что, возможно, было несколько раз, когда он заслуживал заботы, но это было давно. Тогда, когда он не мог принимать свои собственные решения, и он лгал, потому что должен был выжить. Больше ему не нужно этого делать, но все же он все еще лжет. Он лжец и ужасный, ужасный человек. Нил поднимается на крышу, когда Эндрю уже сидит там, спустя три дня после разговора с Кевином. Миньярд ничего не говорил с тех пор, но он смотрит на Нила с чем-то похожим на беспокойство, а, может, он просто злится на Нила, потому что из-за него они проиграют в следующем матче. Мозг Нила слишком занят другими вещами, чтобы обдумать это. Нил садится рядом с Эндрю, принимая протянутую зажженную сигарету. Нил подносит ее к губам и вдыхает, дым наполняет его легкие, помогая слегка ослабить чувство голода, а нос улавливает запах, напоминающий о его матери. Он перестал думать о своем прошлом, сейчас нет времени на это, но его мать – это та его часть, что всегда остается. Она с ним каждую ночь, иногда и днем, и это не плохо, но и не хорошо. Для других людей отношение к его матери должно быть очевидным, но Нил перестал думать о ней с точки зрения хороших или плохих вещей. Он просто думает о ней. Так проще отключиться от того, как ее действия повлияли на него. Он думает о ней… И о еде, потому что делает это постоянно. Эти его отношения с едой всегда были с ним. Его проблемы. Он просто никогда не успевал увязнуть в этом так сильно. Его мать остановила его в ту же секунду, как заметила. Сколько ему было? Двенадцать, тринадцать лет? Он не был уверен, что сподвигло его перестать есть тогда, как не уверен в этом и сейчас, но все, что он знал – это то, что он не собирается есть. Так что он этого не делал. Он отодвигал тарелку и засовывал еду в мусорное ведро, карманы или даже выкидывал в окно. Куда угодно, только чтобы удержать себя от того, чтобы это съесть. Мэри думала, что он заболел, когда Нил (Джон в то время) чуть не потерял сознание от того, что встал слишком резко. Она сказала, что снова проверит его температуру через пару часов, и что ему лучше не болеть. Две ночи спустя его мать ворвалась в их комнату с мешком в руках и яростным выражением лица. Она увидела всю его еду за последние дни в мусорном мешке, и пазл сложился. Мэри поняла, что он перестал есть, хотя для нее это не было проблемой, которую нельзя было бы решить крепким подзатыльником. Она подумала, что это был глупый подростковый бунт, что Нил делал это назло ей, чтобы просто разозлить ее, хотя это было не так, Нил даже не думал о реакции матери на это, только о том, что больше не хочет есть. Но она была в ярости, как он мог так поступить с ней, пытался ли он покончить с собой после всех ее стараний сохранить жизнь им обоим? Она кричала на него в ту ночь, громко, сердито и злобно. Это случалось редко. Она всегда злилась, в этом не было ничего удивительного – эта эмоция была ее движущей силой. Ее гнев, однако, обычно был тихим, полным резких взглядов, пощечин и молчаливого укора в глазах. Такой гнев не обращал на себя внимания, что было еще одним способом оставаться незамеченными. Поэтому Нил знал, что он в дерьме, когда она начала кричать на него. Он свернулся калачиком, ее слова били его, словно кирпич, летящий со скоростью сто миль в час. Нил помнит, как чувствовал жжение в глазах от подступающих слез, он помнит, как тер их до ярких пятен, потому что не мог позволить кричать на себя за слезы. В конце концов, она перестала кричать, и до Нила донесся смех. Холодный, жестокий и насмешливый он звучал истерично, как будто она говорила: «У меня и без того полно забот, и ты делаешь это? Серьезно? О, к черту, мне это надоело». Нил испытывал невероятный стыд тогда. Это неудобство, что он испытывал тогда и испытывает сейчас, сделало его мать такой. Он должен был быть в состоянии контролировать мысли, которые говорили ему не есть, но не мог. Слабый, он напомнил себе. Ты слабый. Вскоре после этого он ощутил смущение. Унизительно, что его мать поймала его в момент такой невероятной слабости. Это было даже смешно в каком-то смысле, он не смог справиться с вещами, для которых был воспитан. После этого он не мог смотреть ей в глаза в течение некоторого времени. Теперь он чувствует себя неловко под пристальным взглядом Эндрю, после того как тот задал вопрос, которого Нил так боялся. - Когда ты в последний раз ел? Завтрак, 8.00 - Я не знаю, перекусил фруктами примерно полчаса назад, - лжет он. Лжец. Вот, что он из себя представляет. - Ты не ужинал, - замечает Эндрю. - Я не был голоден тогда, но поел фрукты, когда проголодался, почему ты спрашиваешь? - Фрукты – это не ужин. - Это еда. - Но недостаточное ее количество. - Лучше, чем ничего. - Не делает этот прием пищи хорошим. - Фрукты полезны для здоровья. - Так же, как и курица. Ты должен есть больше, — говорит Эндрю. - Я ем много, - парирует Нил. - Ты похудел. - Я так не думаю, не заметил никаких изменений. Каждое утро, как по часам, он встает на весы, наблюдая, как число медленно тикает вниз. - Тебе нужно поговорить с Би. - Нет, - огрызается Нил, - Я буду есть больше, если это тебя так беспокоит, просто отстань от меня, я в порядке. Эндрю смотрит на Нила какое-то время, потом встает и уходит, не сказав ни слова. Он снова соврал Эндрю. Он не стал есть больше. На самом деле, он старается есть еще меньше. Меньше. Меньше. Меньше. Это все, что он может сделать, чтобы заглушить чувство вины, которое терзает его постоянно. Он чувствует вину не из-за своих мечтаний, желаний или расточительности, а из-за того, что, независимо от того, сколько он ест, это все еще слишком много. Всегда. Каждый прием пищи – очередной провал. Каждый кусочек пищи – еще один момент слабости. Каждая потребляемая калория кажется преступлением. Он больше не ощущает удовлетворения от того, что не набирает норму калорий, даже когда она и без того чересчур низкая. Нил желает, чтобы он не мог есть, мог ходить в течение нескольких дней и недель без унции пищи, но не может. Он ненавидит себя за это, ненавидит себя, потому что каждый раз поддается голоду. Он становится слишком большим, слишком властным, слишком болезненным, и он снова оказывается на кухне, прежде чем осознает это. И тогда он начинает есть, и есть, и есть до тех пор, пока сытость не становится слишком большой, слишком властной, слишком болезненной. Это цикл, из которого ему не удается сбежать в течение нескольких дней. Однажды, в момент чистой паники и отчаяния, он попытался вызвать рвоту. Не сработало. Его горло обожгло, а пальцы были отвратительными и покрытыми слюной, но ничего не вышло. Так что он снижает, снижает и снижает свою норму, но никогда не ест ничего, потому что знает, что это опять закончится на кухне. Эндрю наблюдает за ним. Кевин наблюдает за ним. Остальные тоже начали наблюдать за ним. Он хочет, чтобы его оставили в покое. Нет, не так. На самом деле, он очень не хочет, чтобы его оставили в покое. Он эгоистичен. Он надеется, что они хотят быть рядом с ним, не презирают его и не раздражаются его присутствием, в то время как сам он ничего не делает, чтобы быть приятным. Он не может. Он редко говорит, потому что половину времени он не понимает, что к нему обращаются, а вторую половину он невероятно раздражителен. Это неизбежно, когда живешь на одних протеиновых батончиках. Все вокруг смотрят на него обеспокоено или заботливо. Это неправильно, особенно после того, как он вел себя с ними. Почему они беспокоятся, заботятся или делают что-то подобное? Они не должны. Они ведут себя так, как будто Нил не знает, что он делает, что он не имеет понятия об ущербе, который все это наносит. Он знал об этом все время. Он не охвачен больными заблуждениями, он прекрасно осведомлен, что то, что он делает, неправильно. Это не должно иметь никакого значения, когда они решают поднять этот вопрос, так как он уже знает обо всем. - Нил, ты не прикасался к своей еде, - отмечает Ники, пережевывая картошку. - Да, - соглашается Мэтт, - Тебе следует поесть. - Я… - начинает Нил, но Эллисон перебивает его. - Я вообще не видела, чтобы ты ел сегодня. - И я тоже, - говорит Дэн. - Я ел, - говорит Нил, обороняясь, - Просто не с вами, ребят. - Ты сказал мне, что ел с Эндрю, - подает голос Кевин, - Ты сказал, что именно поэтому ты не хочешь обедать. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. - Он не ел со мной. Ты сказал, что ел с Кевином, - Эндрю смотрит на Нила с непроницаемым лицом. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. - Значит, ты не ел. Почему бы не поесть сейчас, Нил? - Ты почти ничего не ешь. - Что случилось? - Эй, ребята, может, вам стоит немного поумерить пыл? - Нет! Мы беспокоимся, мы больше не можем просто игнорировать это. Все смотрят на него, ожидая, когда он ответит. Он не может. Он погряз во лжи, и он никак не может выбраться из этого. Все они начинают говорить одновременно, перебивая друг друга. Эллисон в ярости, как ему кажется, из-за него. Рене пытается разрядить атмосферу, заткнуть их всех. Остальные старшекурсники продолжают наперебой задавать ему вопросы: что не так, что не так, что происходит, почему ты не ешь, что случилось. В глазах у Ники стояли слезы, Аарон – это Аарон, Кевин бурчит о том, что белок важен, чтобы оставаться в форме, Эндрю молчит. Нилу хочется кричать. Вместо этого он открывает рот, чтобы сказать, но не узнает свой голос. - Так что с того, если я пропустил один прием пищи? Что, черт возьми, с вами не так? Никто из вас не моя мать, так что перестаньте так себя вести! Вы не можете контролировать, что я ем или не ем, у вас нет даже права голоса в этом! Просто хватит! - Ты явно не здоров… Нил взлетает со своего места, он буквально дымится сейчас - Я в порядке! – он почти кричит. Он вылетает из общежития и спускается по лестнице, игнорируя протесты сокомандников. Он идет очень долго. Когда он возвращается, он направляется прямо на крышу. Нил больше не сердится, он не чувствует ничего. Эндрю уже сидит у края с зажатой между губами сигаретой и смотрит на Нила, прежде чем он успел закрыть дверь. Нил садится рядом с ним. - Ты солгал, - говорит Эндрю. - Я знаю, - отвечает Нил. - Почему? - Не знаю. - Ты сказал, что с тобой все в порядке. - Я в порядке. - Это не так. - Я в порядке. - Это не так. Ты не в порядке, Нил. Черт знает, как ты вообще мог так подумать. Любой, кто пройдет через то, что случилось с тобой, будет сломлен. Ты не исключение. Ты не в порядке. Тебе нужна помощь. - Я в порядке. - Ты можешь позволить себе быть не в порядке. - Иди к черту, - Нил не совсем уверен, почему так говорит. Он сожалеет об этом еще больше, когда Эндрю быстро встает и тушит сигарету носком ботинка, прежде чем сказать: - Когда найдешь хоть какой-то чертов смысл во всем этом, поговори со мной. И он уходит. И Нил остается один. Он не хочет быть в одиночестве. Он все испортил. Нил заставляет себя думать, по-настоящему думать. Дело не в том, что ему нравится быть таким, он ненавидит это. Раньше все было гораздо легче. Он чувствовал себя под контролем, он решал, сколько пищи ему следует съесть, сколько тренироваться, он был тем, кто заставлял число на весах снижаться. Теперь он понимает, что он не контролировал ничего с самого начала. Он считал, что этот голос был им самим, но это не так. Это были худшие его части, плохие, саморазрушительные, и в какой-то момент они стали больше, чем остальные. Нил так устал от этого. Он боится того, что произойдет, если он продолжит идти по этому пути. Он боится просить о помощи. Просьба о помощи кажется слабостью. Он вспоминает, что сказал Эндрю, что он может позволить себе быть не в порядке, и Нил так хочет верить в это, но не может. Он был в порядке всю свою жизнь, что, казалось, признание обратного было сродни поражению. Он сдается и подводит всех своих охранников и держит плакат над головой «вы выиграли, а я проиграл». Он позволяет своему отцу, Лоле, Рико и всем, кто причинял ему боль, победить, даже после смерти. Его страдания и смерть были главными их целями. Нил страдает сейчас и умрет достаточно скоро. Но если ему станет лучше, он не умрет, и они не победят. Нил чувствует, что ему никогда не станет лучше. Это должно быть так просто, решение будто бы на поверхности. Просто ешь. Это все, что он должен сделать. Все, что ему нужно, это получать пищу, жевать ее, глотать и не ненавидеть себя после этого. Тем не менее, это сложнее, чем что-либо из всего, что он делал раньше. Это кажется невозможным. Как кто-то может помочь ему? Конечно, никто не сможет. Никто, кроме него самого, не держит его подальше от еды. Ничего, кроме его мозга, не мешает ему есть. Они не могут спасти его от собственного разума. Но что, если Нила уже не исправить? Что, если он никогда не станет лучше? Он предполагает, что есть только один способ это выяснить. Он должен попробовать.