Люблю, люблю тебя всем своим сердцем

            Вот бы всё было как раньше. Однажды в школе Муситаро и его, неожиданно появившийся, но тем не менее, единственный друг во время обеда сидели рядом в классе, и в тот момент как Ёкомидзо достаёт свой собственный контейнер с едой, которую временами выносил из дома, Муситаро словно возмутился: «Только не говори мне, что опять тофу?!». В ответ лишь звонкий смех и под крышкой контейнера оказалось то, чего Огури как и опасался, так и ожидал. Несколько кубиков злополучного соевого сыра, и сам контейнер приятель ставит недалеко от выданного всем подноса с едой. «До чего же ты догадливый, Муси!» — будучи лично довольным своим дополнением к обеду, Ёкомидзо приступает, а вот друг всё успокоиться никак не мог, всё недовольствовал: «Для чего тебе тофу? Он же даже вкуса своего не имеет!» — Огури сердито положил ладони, сжатые в два кулака, на стол, распиливая взглядом кубики нелюбимого сыра. Ёкомидзо, в свою очередь, продолжает просто улыбаться, да так искренне, что Муситаро иногда задавался вопросом: а его приятель вообще понимает, что его унижают? Были неоднократные попытки унизить его и раньше, но всё было тщетно, Ёко втоптал в землю всё намерения его опозорить и обидеть своим дружелюбным смехом. Так и подружились. Случайно. Как бы то ни было, сейчас он не хочет возвращаться в прошлое, что было — того не миновать, он не сожалеет. Наверное… Ёкомидзо с умным видом направил указательный палец в сторону: «Между прочим, тофу богат железом, белком и кальцием…» — стоило ему только начать занудствовать, как Муситаро уже злостно стиснул зубы и ударил по собственному колену, поскольку ударив стол — он мог переборщить. «Аргх! Да не нужны мне твои заумные факты! — но он успокаивается, увидев растерянный вид приятеля, и недовольно скрестил руки. — И сколько ты этой безвкусицы съел вчера?». Этот вопрос заставил Ёкомидзо задуматься, — а значит это уже был плохой знак, от чего брови Огури исказились и выглядел он теперь ещё более хмуро. «Половину… Упаковки?» — уж совсем не то, что Муситаро хотел слышать! «Чего?! Да как ты ешь это?! Ёкомидзо, я с тебя поражаюсь! Говорю же: прекрати быть таким помешанным на тофу!» — его друг знает, что злоупотребление соевым сыром может очень плохо сказаться на здоровье. Несколько раз Огури говорил ему, что больше ста грамм в день тофу есть нельзя, но нет же — для Ёкомидзо это словно игра, в которой он надеется победить с половинкой сердца. «Расслабься, Муси…» — для него не так важно. Огури только демонстративно цокнул языком и отвёл взгляд. Он пытался. Может быть, он послушает его в следующий раз… Муситаро отломил кусочек своего сэндвича, который он вынес из дома, и протянул Ёкомидзо: «Моя отрава куда вкуснее твоей!». Лишь бы поел нормально. ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. В девятом классе Муситаро и его, ставший уже более близким друг, сидели поблизости на уроке, и как обычно Ёкомидзо отвлекался от занятия и нырнул под основную тетрадь для работы, что-то увлечённо записывая и переписывая. Первое время Огури пытался сжечь взглядом юного писателя, но тому было плевать настолько, что аж обидно стало. Не замечал, был полностью погружён в свою идею для паршивого детектива, в котором только одни глупые загадки и очевиднейшие ответы! И как только можно увлекаться такой чепухой настолько, чтобы отвлекаться от таких важных тем?! Муситаро совсем не рад такому занятию друга, и если у него не получилось привлечь его внимание взглядом — получится привлечь иначе. Он аккуратно, озираясь на учителя, потянулся за какой-то помятой, очевидно не совсем важной тетрадкой и тихо оторвал от неё уголок, после чего скатал в шарик. Хотел еще прожевать и прямо так плюнуть в эту наглую, хоть и умелую физиономию — да вот не стал, то ли жалко, то ли понял, что заметят. Положил на край парты угловатый комок, хорошенько прицелился и щёлкнул по нему пальцами. Комок отлетел на соседнюю парту, да вот как назло Ёкомидзо даже с места не двинулся, даже не оглянулся и даже не взглянул… Это совсем начало бесить Муситаро, и он попытался даже начать нашёптывать имя друга настолько яростным тоном, насколько только могла выдать его гортань… Не помогло и это, чёрт подери этого писаку. Хотелось уже кинуть в него чем-то потяжелее, хотелось поднять руку и перед всем классом наябедничать, но оставаться равнодушным никак не мог. Есть этому причины. Нужно сделать хотя бы что-то, иначе Ёкомидзо такими путями никак не сдаст экзамены, если каждый урок будет прописывать что-то гадкое и кровавое! С одной стороны — если подбросить в него тот же учебник, то такое точно невозможно проигнорировать (он надеется), но проблема в том, что никто проигнорировать это не сможет. Вставать с места не рискнет — обратят внимание. Может быть, кинуть в него карандашом? Но как минимум учитель точно отреагирует на упавший карандаш — он строгий и острый на слух, пускай и невнимательный взором. В лучшем случае просто обернётся, но ведь этот до тошноты добрый, отлынивающий от занятий писака обязательно протянет Муситаро его проклятый карандаш и спросит, зачем же он кидается в него? Да спросит так, что весь класс покосится. Действительно, зачем же, когда он может просто поднять руку и привлечь внимание учителя, а после объявить перед всеми одноклассниками о том, что Ёкомидзо вновь отлынивает? Тогда гордость Муситаро совсем не пострадает, а вот друг его пусть выучит урок! Ну и что, что возможно отругают слишком сильно? И что, что после этого Ёкомидзо может потерять то, над чем старался? Пропустил мимо ушей всё что нужно, но старался… Ну и что, что всё равно оценки хорошие получает…? Какой наиглупейший Огури представился выбор, и между своей репутацией в классе и стараниями своего глупого, не осознающего своей беды, но единственного друга он выберет… «Сэнсэй!» …На весь класс раздался писклявый голос какой-то мерзопакостной девушки из их класса: вся из себя спортсменка, отличница и любимица всех учителей, а от того и решившая, что важнее остальных. Вот дела, а Муси ведь хотел было уже взять свой карандаш… Зато Ёкомидзо наконец-то вернулся в реальность, начал оглядываться и тут же пересёкся взглядом с Муситаро — и, честно говоря, он наверное давно не видел такого разгневанного вида. Стоило писаке оглянуться вновь — и сразу понял, что дело всё в нём. Жалоба. Последовала жалоба от той самой девушки, очевидно подлизывающейся к учителю и указывающую в сторону Ёкомидзо своим длинным пальцем, будто бы ей есть настоящее дело до его будущего. Последовал строгий взгляд, послышалось шушуканье, разлетевшееся по классу. А так ему и надо! Муси даже подал голос: «Правильно, Ёкомидзо, чего это ты опять отвлекаешься? Кем себя возомнил, дурак? Писателем? Творцом?». Все смеялись. Почему Ёко усмехнулся тоже? Зачем? Ну зачем же он это сделал? Но громом раздался твёрдый шаг с другого конца класса, в котором после этого сразу стало тихо и напряжённо. Шаг за шагом всё громче и страшнее — сам искажённый хмурый лик учителя заставил каждого нырнуть в тетрадь, словно есть ещё что записывать. Ёкомидзо не выглядел обеспокоенным — о нет — он выглядел обречённым. Вот-вот его старания и усердия рухнут, и он понесёт наказание, ведь учитель не отстанет — будет мало того что отчитывать по полной программе, так ещё и припоминать недалёком в будущем начнёт. Шаг за шагом всё страшнее… И вдруг его звук шагов прервал громкий стук контейнера, а далее и поражённые вдохи одноклассников. Учителю пересёк путь оказавшийся на полу контейнер для еды, и само его содержимое, безнадёжно размазавшееся и разлетевшееся на большой радиус. Почти даже задело кожаные, бежевые туфли сэнсэя, которые тут же отдалились на пару метров назад… Все остатки еды. А оставалось сегодня не мало, как назло… Муситаро знал, что после этого послышится такой строгий голос и временами даже крик, которого он не слышал давненько. Жалко треснувший контейнер, полетевший от резкого движения, жалко еду, ранее аккуратно и аппетитно лежащую внутри, жалко себя. Жалко Ёкомидзо, пускай это всё из-за него и произошло. Несмотря даже на то, что Муситаро это понимал — никто не заставлял его. Эта беда более вредоносна, чем беда с Ёко, поэтому учитель даже смотреть в сторону его не стал, да и все остальные позабыли как-то об этом, когда ещё приходилось выяснять: зачем Муси сделал это? А и вправду, зачем? Не слишком ли большая цена за то, чтобы друга просто не наругали? Только вот, это поверхностная причина, истина в другом. «Из кабинета не выйдешь, пока всё не отстираешь до блеска!» — а это был последний урок. Влип так влип. Так ещё и последующие две недели так точно придëтся отстирывать весь этот класс после уроков! Неприятно. И всё из-за Ёкомидзо! Всё из-за его тупых детективов! Работа почти окончена. И зачем только он так поступил? Совесть заиграла? Страх? Да нет, точно нет. В самом деле, с этой ситуации Муситаро может получить личную выгоду, главное всё обыграть правильно и состроить из себя жертву… И не просто жертву, а обиженную! Муси выпрямил спину и хотел было уже собрать вещи, да пойти восвояси, но тут он ощутил на своём плече чужую ладонь. Чьи-то аккуратные пёрсты коснулись его, и Огури просто был вынужден обернуться, ведь точно помнит это прикосновение — друг вернулся к нему после того, как неожиданно исчез. Увидев от чего-то довольное лицо Ёкомидзо, Муситаро лишь демонстративно нахмурился, и, скрестив руки, как-то надменно приподнимает бровь, выжидающе прожигая эдаким «яростным» взглядом. Ничуть не спугнуло Ёкомидзо и тем более даже не намекнуло на то, что руку с плеча всё же следовало бы убрать, пока он её и вовсе не лишился. «Ну как, дружище, закончил работу?» — предательски усмехнулся так, будто бы ему нравится видеть последствия собственной глупости и привычки витать в облаках и безнадëжных мечтах. Муситаро это задело уже как-то искренне, действительно в душу — и Ёко знает это, поэтому не стал ждать высокопарных выговоров. Перед искривленным от возмущения лицом Огури внезапно появляется прозрачный бокс с обедом в руке Ёкомидзо, которую он всё это время держал за спиной. Куда-то резко делась злость, сменившись на растерянность. С видом полного непонимания он вновь взглянул на товарища, предварительно заприметив содержимое бокса, и описав коротко можно сказать точно — там обед, состоящий из любимой еды самого Огури. Провинившийся юнец теперь обеими руками протягивает бокс, да так настойчиво, что тыкает им в грудь приятеля. «Я тут подумал, может быть, ты голоден после такой усердной работы? Отдуваешься так, словно меня готов был смыть с лица земли» — и как бы Муси не был признателен такому жесту, сразу понял — это такой способ извиниться, и усердный к тому же. Стало понятно, куда бесследно пропал Ёко… Огури очень недовольно и хмуро покачал головой, однако обед свой забрал, пускай и резким движением вырвав его из чужих рук, которые, честно сказать, не особенно-то и норовили удержать бокс: «Да если бы у меня была возможность уничтожить тебя — я бы безоговорочно сделал это!» — в ответ слышит смех: «Между прочим, звучит как идея для прекрасного детектива…». Опять он за своё. «И вот опять! Заткнись лучше, иначе опять мне попадёт из-за тебя и твоих нелепых детективов…» — Ёкомидзо обвил шею Муси своим локтём, — «Да~а? Говорит мне тот, кто сам и привлёк к себе ещё большее внимание, спасая меня от наказания? Ты же не мог сделать это случайно, а, Муси?». Не мог. И случайностью это не было вовсе. ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. Одним солнечным весенним днём в предшествие экзаменов, после школы Муситаро зашёл погостить к своему любезному, ставшему кем-то очень важным, другу. Они оба сидели у него в комнате и временами тянулись за чаем на низком столике, и обсуждали всякое-разное что могло только прийти в голову. Иногда тема неожиданно сводилась к детективам, что одному в угоду, а другому в лёгкое раздражение. Как бы то ни было, отчего-то Муси на душе сегодня было особенно тепло, как бы он не старался просто не обращать на это внимание — настырно спрашивал себя: «Что это за чувство?». Оно возвращалось и отбивало новым рассветом каждый раз, как Огури взглянет на улыбку товарища напротив. Ёкомидзо сегодня выглядит особенно хорошо… Так о чём это он говорит...? Утерян был не только счёт времени, но и смысл слов друга, вылетающих из уст раз за разом… Муси в который раз еле заметно помотал головой, отторгаясь от мыслей, которые считал плохими и никчёмными. Слушает Ёкомидзо дальше и осознаёт, что речь, кажется, идёт о временах ушедших — школьные годы. Действительно, иногда Сэйси любил лишний раз понастольгировать о том, что уже прошло и больше не вернуть. Муситаро считал это бредом — для чего в десятый раз вспоминать то, что уже прошло? Можно ведь просто оставить воспоминания в покое, будь они хорошие или плохие, и просто жить настоящим. Но слушал всё до последнего. Ёкомидзо одарил смехом, теперь почему-то глубоко и надолго заседая в памяти друга: «Ха-ха, было же время… Ах, как думаешь, Муси, как долго будет длиться наша дружба?». Вопрос, признаться, был хорошим, но у Муситаро отчего-то что-то сжалось изнутри, хоть он виду и не подаст, только чуть назад откинется, и, важно прикрыв глаза, солидно взмахнёт ладонью: «Надеюсь совсем недолго, я с тобой и года не протяну!» — Ёкомидзо вновь смеётся: «Ты всегда был таким, Муси, всегда говорил что-то злостное… Говоришь, что терпеть меня не можешь, и продолжаешь каждое утро здороваться и кормить меня своим обедом. Любишь иногда драматизировать и обзывать меня, но на деле то в голове у тебя что, раз ты здесь сейчас?». Стало неловко на душе, Муситаро драматично-саркастично усмехнулся и цокнул языком. Друг его, будь этот талантливый подлец неладен, достаточно проницательный, и такие вещи скрыть становится тяжелее… Огури воспринял эти слова, как может показаться, холодно — ничего не ответив закатил глаза, намеревался перевести тему. Но Ёкомидзо не закончил: «Поэтому я и люблю тебя, Муси». …Что он только что сказал? Муситаро опешил и устремился взглядом на Ёкомидзо, таращит глаза, слегка хмурится и замирает в одном положении, лишь иногда хлопая глазами, явно выжидая ответа на безмолвный вопрос или хотя бы продолжение сказанного. «Люблю»? В каком это смысле «люблю»? Стало непонятно, тягостно, однако отчего-то слишком пархающе и волнительно, что-то немыслимое. Никогда ранее Муситаро не реагировал так на подобные слова, возможно, он давно не испытывал настолько ярких чувств. И ранит, и трогает. От чего-то приятно, а вот от другого плакать хочется. Но чувства эти объединяет лишь один вопрос: «Почему?» «…Чего ты сейчас сказал.?» Он услышит, как Ёкомидзо невинно смеётся так, будто бы и не сказал ничего странного, словно это не заставило Муситаро задуматься о том, о чём нельзя говорить так просто. Услышит, но будет уже совершенно в другом мире. «Ты меня рассмешил, Муси! Люблю тебя, ты мой единственный друг. Дружбой тебя люблю. Как и ты, верно?» — вопрос хороший, а вот ответ на него Муситаро предпочитает дать хладнокровно и сухо, но взгляд поднять не решается. Понимает, что может привлечь внимание лишним волнением, которое было совсем ни к чему, которое было таким странным и неуместным… И что это с ним? Этот вопрос заставил Муси спросить себя: «Я ведь его дружбой люблю?». Непозволительный вопрос, и Огури моментально от него отмахивается, как от назойливой мухи, попутно с этим закатив глаза и снова применив свою саркастическую манеру речи, сквозь которую пробиться мог только его друг: «Обойдёшься! Любить тебя? Писаку, вечно отлынивающего от уроков и помешанного на детективах? Надо мне такое счастье! Нет уж, спасибо!». Ёко приятельски усмехнулся, потянулся за чаем: «Налить ещё?». И всё же… «Любить дружбой» — как это? ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. И неважно уже кем конкретно приходится Ёкомидзо для Муситаро — сейчас они проводят вместе время на каникулах после тяжëлых дней в колледже, когда всё же получилось окончить среднее образование, и признаться честно — Огури был приятно удивлён, когда выяснилось, что Ёкомидзо сдал экзамены не просто с первого раза, но и почти что безупречно. Хотя и где-то внутри жгла какая-то маленькая нотка зависти, ибо самому Муситаро пришлось слишком много пахать, а в итоге просто сжульничать (пускай вины он и не ощущал вообще). Даже если и так, от чего-то Огури был особенно рад за Ёкомидзо — даже если незаметно, но рад был, даже если покрыл друга отборным руганьем, но любя ведь, радуясь. Почему-то он даже как-то искренне желал другу… Счастья? И с каких это пор — вопрос резонный. А вот ответа нет. Облака закрыли солнце, больше не так уж и жарко беззаботно шагать по тротуару, разговаривать о всяком, так сказать, что на язык упадёт — о том и будут плести речь. Вот как и сейчас — проходя мимо витрины, за которой по выгодной цене продавались писательские пренадлежности, Ёкомидзо обратил на это особенное внимание: «Погляди, Муси! Надо бы забежать сюда по случаю…». Огури не придавал этому такое большое значение, но, ухмыльнувшись, щёлкнул пальцем в сторону: «А зачем покупать? Забыл, кто рядом с тобой? Я с лёгкостью могу эти твои писательские штучки… — он наклонился ближе к уху Ёкомидзо — выкрасть». А теперь уже Сэйси не заостряет внимание на словах приятеля: «Да ну, нет необходимости». Не поняв отказа друга, Муситаро расстроено промычал, будто бы такое предложение было обычным делом и отказаться на него было глупостью. Огури пожал плечами, выпрямившись: «Моё дело — предложить…». Заворачивая за угол, в глаза ненароком бросается витрина со сладкой выпечкой, и точно так же ненароком Муситаро притормозил, что не могло остаться без внимания Ёкомидзо, сбавившего шаг: «У~… Ты заинтересовался выпечкой? — в тот же момент он потянулся рукой в шопер за кошельком — Хочешь?». Огури задумчиво мычит, останавливает наконец-то шаг — друг поступил соответственно, и только ради демонстрации Муси решил потянуть: «Ну я даже не знаю…» — приложил палец к подбородку, а после перевёл наигранно-вопросительный взгляд на Ёкомидзо, похлопав глазами. Тот, конечно же, усмехнулся и шагнул первым в сторону ларька, а Муситаро тут же последовал за ним след в след: «Ну раз ты так настаиваешь — смею ли я отказаться?». Не то чтобы он забыл свой собственный кошелёк дома, или ему не хватило бы денег, или же ему лень просто своровать что ему угодно будет и шустро замести следы, просто… Раз Ёкомидзо сам лично так любезно предложил — почему Муси должен отказывать своему лучшему другу? Своему лучшему другу… Обычно Муситаро придерживался совсем иных принципов: думал, что приятнее будет умять за щекой булку сворованную, но теперь ему кажется, что вкуснее будет, если её купит Ёкомидзо… Даже не если она будет куплена за его деньги, просто если он будет тем, кто подарит ему эдакое счастье — сладкий хлеб. Он и попрошайничал взглядом у друга даже не ради того, чтобы съесть — он даже и не очень хотел, просто чтобы… Получить что-то от него? Мимолётно поймав себя на этой мысли — Огури поспешил избавить свою голову от таких раздумий, но тем не менее решил отплатить чем-то Ёкомидзо позже, а то неловко как-то получается. «Ну, дружище, спасибо!» — выдал Муситаро, очевидно подхалимшись, держа в руках, как оказалось, не очень то и желанную, но не менее от этого сладкую и вкусную булку, к тому же ещё тёплую. А Ёкомидзо в ответ привычно улыбается, проходя рядом: «"Дружище"? Мне следует почаще тебя радовать покупками, когда же ещё от тебя такое услышишь!». Немного задумавшись, Муситаро приостановился, посмотрев в сторону, теперь уже без сарказма, драгоценного приятеля и расставив пальцы на краях выпечки: «Будешь?» — обернувшись, Ёкомидзо задумчиво оценивает румяные края и поступает достаточно просто и по-своему: «Буду, только вот…» — он коснулся пальцами нижнего края булки и приподнял её (кажется, едва коснувшись кончика чужого фаланга), а после чуть потянулся и откусил некоторую часть. По непонятной причине, Муситаро ощутил как у него внутри всё резко словно подпрыгнуло на какое-то мгновение, а вот Ёкомидзо, как ни в чём не бывало выпрямился, словно ничего не произошло, а после удовлетворённо промычал: «М-м~… А у тебя хороший вкус, Муси». После того, как всё внутри так перевернулось, в горле ощущается непонятный осадок, на секунду даже перекрывший кислород. «Задыхаюсь что-ли?» — бросил у себя в голове предположение Муси, некоторое время потупивший взглядом в пустоту. «В груди… Удушение. Почему?» — ненароком прикоснулся кончиком пальцев к шее, потирая так, словно там только что было некое ранение. «Почему… Что за бред? Почему так волнительно?» — эти мысли тут же перебивали и другие, совсем противоположного характера, одна из них твердила организму и тому, что воспроизводит это неземное и странное, в своей мере жуткое ощущение: «Прекрати!», а другая говорила обратное: «Мне нравится это». В последнее время это чувство настигает его всё чаще, и как ни крути — Муситаро не мог избавиться от этого, что-то препятствовало ему. И сердце колотится быстрее. Может, заболел? Тогда, если болен, почему сегодня так охотно согласился на прогулку так, будто бы сил много и желание есть? Ёкомидзо творит какие-то чудеса в это же время: из-за него это подозрительное ощущение становится ярче, и причём только тогда, когда Муситаро смеет только думать о товарище. А что самое интересное: думать он начал о нём часто, если не всегда. Что это вообще за болезнь? «Хей, Муси? На что ты смотришь?» ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. Муситаро сидит в гостях у своего — сомнительно — но всё ещё друга, ему сегодня наконец-то исполняется двадцать первый год. Ёкомидзо сказал, что приготовил отличный подарок, который точно его обрадует, и Муситаро, на самом деле, сгорает от любопытства: какой подарок может так его осчастливить? Ох, если это что-то, что поможет забыть Ёкомидзо хотя бы на мгновение — это действительно будет замечательный подарок! В последнее время Муси не может успокоиться, каждый раз, день за днём его голову посещают одни и те же мысли, и одно и то же лицо, перед сном, после сна, перед завтраком, обедом, ужином и после. Обычно, если что-то в жизни повторяется раз за разом — становится банально скучно, но в этой ситуации… Нет, не ситуации — в настоящем, непредвиденном происшествии, Муси даже и понять на самом-то деле не может, что с ним такое-то творится? Нетерпеливо стуча по столу пальцами, Муситаро демонстрирует всю степень своей скуки, то и дело что драматично вдыхая и выдыхая, перекатываясь с одной щеки в ладони на другую, ожидая не столько своего подарка, сколько друга — если таковым его всё ещё можно звать. Хотя было действительно интересно узнать — что же это такое «удивительное» и «востребованное» самим Огури…? И вот, он отрывает до боли задумчивый свой взор от золотистой ручки ящика на лицо пришедшего Ёкомидзо, держащего в руках коробочку, красиво обёрнутую в цветную бумагу и украшенную ленточками — точно сам делал. Даже подписал на одной из картонных, плотных стенок: «Моему дорогому другу Муси». Прочитав эту надпись, на душе стало отчего-то приятнее, но улыбнуться он не смел, хотя хотелось, уголки губ даже предательски дрогнули на секунду. Сэйси, полный до макушки головы воодушевления, как в принципе и всегда — допустим вариант такой — ставит коробочку перед лицом заинтересованного, даже можно сказать, заинтригованного Огури, кончиками пальцев подтолкнув к нему её: «А вот и он! Открывай скорее!». Муситаро ухмыльнулся, тут же взял крышечку коробки за оба края: «Ну, посмотрим, насколько же сильно ты меня разочаруешь?» — а разочарования никто вовсе и не ждал. Потянув крышку на себя, он тут же заглядывает внутрь коробки с неподдельным любопытством под таким же кошачьим надзором у Ёкомидзо. И увидел он… …Книги? О нет, это не просто книги! Стоило Огури провестись взглядом по обложкам — ему всё сразу ясно стало, и от увиденного на душе затрепетало, кажется, от радости полученного (хотя раньше испытывал радость он немного иначе). Первая книга — это энциклопедия оккультизма, которую Муси недавно, облизываясь, рассматривал за витриной, а другая книга — одна из самых популярных книг про эзотерику, но при этом популярную незазря. А следовательно, недешёвое-то было это книжное удовольствие… И неужели Ёкомидзо так хорошо помнил то, что Огури упомянул единожды и смог разузнать то, о чём друг не говорил никогда? Значит, он действительно ответственно подходил к своему подарку, бескорыстно и искренне потратившись на книги в подарок другу, прекрасно понимая, что ему будет приятно, даже если Ёкомидзо бы ошибся с товаром… И ведь действительно, даже если бы там были кубики тофу или глупые детективы — в глубине души Муситаро бы всё равно бы ощутил что-то помимо раздражения, непонимания и злобы, и это «что-то» — даже не негативное чувство, пускай и неизвестное. Но это случилось бы только сейчас, ни годом раньше. Ошеломляющий вид подарков заставил Муситаро хорошенько растеряться и попотеть — в душе всё так ярко и сильно, а вот в жизни он и не знает, как ему передать эту всю бурю эмоций и не облажаться с тем, чтобы всё ещё оставаться самим собой и придерживаться некого щита, непозволяющего увидеть всю истину тех эмоций, что у него внутри. Никто не мог понять, что по правде и честноте душевной чувствует Огури. А Ёкомидзо смог. Не спрятать от него радость от полученного подарка — всё увидит насквозь, но ради своих личных принципов Муситаро конечно, попытался: «Ну-у… Не сказать что…» — сказал он якобы недовольно, но следовало ему поднять взгляд на глаза напротив — тут же весь эгоистично-суровый вид куда-то пропадает. Ёко улыбается, немного наклонившись над Муситаро, используя свои руки как опору о стол: «Ну как тебе, Муси? Тебе нравится?» — вопрос застал врасплох, вынудил потерять, до этого момента, строжайший контроль над своими эмоциями, и внезапно Огури начал выглядеть задумчиво, и даже в своей мере изумлённо. Озадаченно похлопав глазами, он выдохнул, да вот не успел он вернуться к своему недовольному виду — Ёкомидзо не позволяет ему этого сделать, резко прервав его намерения своим голосом и устремлёнными шагами в сторону друга: «Да ладно тебе, дружище! Я же вижу, что нравится! Иди сюда!» — Муситаро в недоумении следит взглядом за Сэйси, безысходно приближающегося к нему, и тут же начал подниматься на ноги: «А?! Эй, чего это ты…» — Муситаро не успел возвыситься даже на полметра, как тут же приземлился на пол вместе с Ёкомидзо, павшего на колени и теперь крепко обвивающего чужую шею своими руками. В груди в этот момент коварно что-то забилось, от этого щекочущего удушья Муситаро резко выпустил воздух через горло: «Нгх…!» — и Ёкомидзо только прочнее сжал его в объятиях, таких крепких и наполненных чем-то заботливым и любвеобильным, что появилась непозволительно странная надежда, которой в помине не должно было появляться в голове Огури. Даже дышать ему стало тяжело, впервые в жизни его организм даёт такую реакцию на что-то настолько безобидное (как минимум в этой ситуации). Обнимались они, на самом деле, не столь часто, и то — обнимался в основном только Ёкомидзо… Но что-то сейчас просто принудило Муситаро несмело приподнять руки и положить их на спину Сэйси, довериться не столько себе или ему — скорее своим собственным желаниям, пускай Муси не одобрял их — это всё ещё желания. Он аккуратно, едва ощутимо коснулся подбородком чужого плеча — тепло ткани ощущалось не просто щекоткой где-то в животе, а настоящей бурей. Прошло пару мгновений — всего-то парочка секунд, Муситаро только-только хотел уже было сжать тело друга и прижать к себе покрепче — лишь бы не уходил, лишь бы только рядом был, да вот только Ёкомидзо, кажется, вполне хватило этого кратчайшего срока. Он отстраняется, просто-напросто отпускает и присаживается на колени напротив Муситаро, всё ещё не отошедшего от этого… Случая? Можно ли простое объятие назвать целым случаем? Или же это происшествие? Или это просто так… Ничего не значит? А что в его понимании «ничего не значит»…? Огури опирается о пол ладонями, сердце судорожно бьётся, а он водит взглядом так, будто бы ему всё равно. Ёкомидзо же сложил ладони вместе: «С днём рождения тебя, Муси — слышать приятно, даже слишком, и именинник хотел уже просто кивнуть, да забыть всё что он чувствовал и всё что было как страшный, ужасающий кошмар, но друг его беспощаден — Лю~юблю тебя!». Муситаро, неровно дыша и первые секунды смотря на Ёкомидзо недоумённо, перебирает сумбурно набегающие мысли. Он краснеет. Точно краснеет, этот жар никак нельзя оправдать иначе. «Ненавижу!». Ну зачем? Зачем друг сделал это с ним? «Ненавижу всем своим сердцем!». Зачем Ёкомидзо сказал это? «Ненавижу!». Зачем, просто зачем он такой хороший, талантливый, обаятельный и верный? «Ненавижу тебя, Ёкомидзо!» ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. Муситаро, прижавшись к стене собственного дома, отчаянно пытается скрыть печаль от своего возлюбленного. Нет, друга! Точно друга… Он прижимает к себе оба колена и кладёт на них свой подбородок, иногда прилегая на них отчего-то мерзотно красной щекой. Ёкомидзо принимает похожее положение, невинно заглядывая Муситаро в самые глаза: «Муси, дружище, что с тобой?» — говорит это так, будто бы не он сам является причиной для гнусных раздумий и больного сердца! В некоторые моменты приятно больного, но ведь всё ещё болит! И во всём этом виноват только Ёкомидзо, и никто иной! Но сказать ему это прямо — значит обвинить. Обвинить — значит обидеть… А обидеть Ёкомидзо — значит пырнуть себя ножом в горло. Сэйси пытается коснуться его плеча — Огури отстраняется, смахивает чужую ладонь, хотя сам был бы далеко не против вновь обняться с ним. «Да ничего не случилось, ты чего пристал-то? Иди давай, романы свои пиши» — Ёкомидзо неловко поправляет: «…Детективы» — а Муситаро и знал, что детективы, помнил на «ура» — «Всё равно и то, и другое — бред, не больше!». На душе не камень, а гора, ведь Огури невольно осознал, что происходит с ним, его организмом и мозгом, и какой же такой болезнью он страдает уже долгое время. Влюбился. Просто так взял и влюбился, как самый настоящий идиот! Но нельзя же влюбиться просто так — равносильно хлопку в ладони или щелчку пальцами? Муситаро прекрасно понимал, по какой причине влюбился, он знал, за что можно любить своего друга любовью отнюдь не дружеской, но верить в это не хотел, ой как не хотел. Он огромный промежуток времени яростно отрицал любые недопустимые мысли о любви к своему Ёкомидзо, убегал как мог, но столкнуться с тупиком не ожидал вовсе. Не ожидал и удариться лицом в мягкую, глубокую стену этого тупика. Пора убегать дальше, искать другие пути, а если не найдет — возьмёт ложку и начнет копать землю, глубокую яму, собственную могилу. А если не будет ложки — начнёт рыть пальцами, а если ему оторвут кисти рук — биться пятами. Если не будет земли — будет прятаться там, где есть, потому что лучше убежать от своего собственного сознания — от своего родного, любимого друга, лишь бы только не углубляться в корни сознания и не разочаровывать самого себя всё сильнее и сильнее. Но что если прятаться будет негде…? «Муси, не дело это. Что же с тобой? Ты пытаешься избегать меня?» — сердце тут же дало очередную трещину, Муситаро с непониманием посмотрел в лицо напротив — смелый поступок, но он отнюдь не храбр. «Чего ты такое говоришь?» — и пускай Огури догадывается, о чём пойдет речь, всё равно становится не по себе на душе. Только бы Сэйси не начал долгий разговор об отношениях… «Ну-у… Не думай, что я не замечаю того, как ты спешно прячешься от меня, когда мы пересекается на улице взгядом. — именно то, чего Муситаро опасался. Он сглотнул, грядёт тот ещё разговорчик — …И то, как ты сидишь в кафе, говоря мне по телефону, что ты занят». Огури демонстративно цокнул, будто бы его проступки его не касаются, и это не его вина впринципе. Сгорая от стыда, он грубо отмахнулся от ответа: «Да какое тебе дело? Что ты докапываешься до меня, как стервозная дрянь?!» — он ужасно сильно сожалеет. Сэйси задумчиво промычал, и не замечать на его лице даже лёгкой ухмылки — настоящая пытка и внутреннее терзание, но извиниться нельзя, не представляет каким образом сделать это можно. Как же так просто просить прощения за всё, что он сказал и натворил? «Муси… — «Пожалуйста, только не говори, что оставишь меня» — Если ты хочешь побыть один… — «Нет!» — Я могу уйти». Ёкомидзо терпеливо ожидает ответа, хоть какого-нибудь знака согласия или отказа, если Огури, конечно, позволит самому себе переступить через эту лживую гордость. …Влюбился, просто так взял и безнадёжно влюбился. А что если не углубляться в эту мысль и думать в другую сторону? Если просто так предположить, ну просто представить, пофантазировать — у Муси вообще есть шансы с Ёкомидзо…? Но ведь это так странно, и что ещё более удушающе — это вообще неправильно, не должно быть так, просто не должно. Почему? Общество и личные морали. Но если так подумать — это можно обойти и быть счастливым… Верно? Как жаль, что все эти фантазии ни к чему. Муситаро, услышав слова Ёкомидзо, безысходно запаниковал, но от того же чувства отчаяния неожиданно и злостно сорвался: «Ну и катись ты ко всем чертям, Ёкомидзо!» — повисло душное молчание, Огури будто бы обиженно отвернул голову, проклиная себя за слова, что он посмел сказать. В груди всё гнусно сжалось, а Ёкомидзо разве что по-своему тоскливо выдохнул и кажется что-то ещё хотел было сказать, но передумал. Он начал подниматься на ноги, и вот-вот покинет Огури, оставит его одного со своими тусклыми и разъедающими раздумиями… И во всём этом виноват только Муситаро, и никто иной! И всё вдруг перемешалось, сомнения берут вверх. Зачем, ну зачем же он так отталкивает от себя Ёкомидзо, зачем он его избегает? В этом нет ведь ни единого смысла, всё равно рано или поздно Сэйси сам его настигнет, насколько бы отчуждённо Муситаро себя не вëл. Потому что они друзья. Только друзья, и никак иначе. Никогда не будет больше, чем лучшие друзья. Но для Ёкомидзо они уже самые близкие за свете люди – это Муситаро образовал себе очередные рамки за границами, которые так и хочется пересечь. Оцепенение после шока, и не от того, что Ёкомидзо в действительности собрался уходить, а от самого себя, быстро проходит. Муситаро даже не смотрит в сторону друга, всё же близкого, и даже излишне. Он просто хватается за его рукав и тянет на себя, но не смотрит ему в лицо, слишком страшно. Ёко остановился, не мог не затормозить, и следовало ему взглянуть на тёмную макушку головы, да ощутить эту цепкую хватку, словно за свою последнюю надежду в гнилом, неправильном мире — он уже всё понял. Присел обратно, теперь не постевнявшись прибиться плотнее к Огури. Не сказал ни единого слова. Просто медленно пробрался ладонью за плечо Муситаро, нерешительно приобнимает его. Отстраняться он не стал — просто упёрся лбом в колени, продолжая бороться с неверными мыслями, избегать самых страшных и пытаться ответить на самые банальные, чтобы для самого себя создать ощущение, что идёт борьба, когда в деле же он просто сражается со стенкой. Глубокой и мягкой. Бесполезной. Нужной только для того, чтобы смягчить боль после того как он врежется в тупик. А он врезается, и очень больно… Невыносимо сидеть так с колотящимся, до разрыва ушей и груди, сердцем, но сидеть в одиночестве было бы куда больнее, пускай на данный момент Муситаро думает совсем иначе. В попытках успокоить себя, раз трусливо сбежать от мыслей у него не вышло, он начинает сжимать свою одежду, чтобы хотя бы как-нибудь выплеснуть то, что у него на душе. И Ёкомидзо, как настоящий человек, как настоящий друг — увидевший близкого в беде, остаётся рядом и крепче прижимает к себе Огури. Да так нежно, с такой любовью он его приобнимает, что Муси просто больше не хочет таких страданий, не хочет больше строить из себя недоступного задиру и грубияна. Нет уже желания отталкивать единственного дорогого человека от себя в попытках избавиться от ненавистных чувств, ведь он всё же понимал — если переусердствует, то может просто потерять навсегда своего любимого Сэйси. Будь Муси проклят, но всё же он любит его. «Му-уси~…» Услышав тихий, мягкий голос Ёкомидзо — Огури почти было вздрогнул, но не единая мышца больше не смела двинуться. Дышать под обвивающей рукой возлюбленного и без того было тяжело, а теперь, после того как он услышал своё имя — иногда он забывал его полную форму — совсем беда. Неожиданно пальцы Сэйси двинулись, а после и сама его ладонь начала ощутимо юлить по плечу Муси. От этого на душе в момент стало так тепло, несмотря на невидимую преграду, непозволяющую насладиться этим в полной мере. «Я рядом, всё хорошо». От мерзопакостной щекотки в районе шеи Огури ненавистно сжал сильнее края одежды и тут же разжал, когда Ёкомидзо вновь стал ближе, стал увереннее гладить его. Муситаро был вынужден приподнять голову хотя бы до уровня глаз — ему легче думать, что он был вынужден, а не последовал самостоятельному выбору, исходящему исключительно из истинных желаний — и в то же мгновение, на удивление, опешил. Увидел он самую искреннюю и добрую улыбку, ту, которой улыбаться мог только самый чистосердечный и любезный человек на его памяти и в его мире. Которую дарил ему только его любимый Ёкомидзо. Любимый до душащей боли в горле, до самого истинного счастья и той самой щекотки в сердце. Сэйси протянул вторую руку, приглашая крепко обняться, как мог только обнять его самый близкий человек, и, в конце концов, друг. Только он мог заставить Муситаро так сильно влюбиться, только он мог заставить его так ужасно страдать. «Муси~… Я здесь…» Он напоминает о своём присутствии не столько физическом, сколько ментальном, ведь на самом-то деле, Муситаро ведь всегда будет помнить своего задушевного и верного. Куда более верного, чем все эти чувства и мысли… Огури мог сейчас сорваться снова, но теперь берёт вверх уже не его защитная реакция, а он сам. Опустив горестно виноватый взгляд, он медленно и робко потянулся в сторону Ёкомидзо, а тот уже пошёл ему навстречу, обнимая теперь обеими руками сам, и чувствуя, как его сжимают руки другие. Неумело и боязливо, но крепко, да так крепко сжимают, что Огури, точно в страхе потерять того, от кого отдалиться старался и будет глупо стараться дальше, скоро просто расплющит тело Сэйси… Влюбился… Может быть, это не настолько ужасно, как может показаться? Даже если у него нет ни единого малейшего шанса с Ёкомидзо — если речь так зайдёт и он узнает, то ведь не будет осуждать, отталкивать от себя? Хотя, как раньше всё точно не будет. Лучше не рисковать, ведь никому не нужно знать что он чувствует. Даже проницательному, любимому подлецу Ёкомидзо. С другой стороны… Нужно просто успокоиться. Сейчас Сэйси здесь и рядом, сейчас они сидят в объятиях, разве может быть что-то ещё более душой приятное и в такой же степени смущающее? А также и больно, словно гвоздями раздирают горло с грудью. Вдох, выдох. На данный момент нужно просто расслабиться, ведь сейчас Ёкомидзо здесь… Муситаро пытался избегать его, но теперь эти попытки показались ему в какой-то степени смешными. Но нет, это только сейчас он их так видит, когда его вновь настигнет сильное ощущение отторжения — он вновь будет убегать, ровно до тех пор, пока пульс не будет ровным при виде Ёкомидзо… Это ведь всё равно временно? Точно! Это всё лишь на определённый промежуток времени, нужно просто прожить его? «Я всегда буду рядом, Муси…»                               … ㅤㅤㅤㅤВот бы всё было как раньше. Муситаро один. Ему двадцать первый год, и всё пропало. Всё просто ушло из-под ног. Его просто схватили, оторвали от внешнего мира без возможности связаться хотя бы с кем-нибудь из близких, а у Муситаро их почти и не было вовсе, был только один. Теперь даже имя его вспоминать больно. Как там Ёкомидзо? Как же он сейчас? Что думает? Ищет? Найдёт? Что на душе? Чем сейчас занимается? Позавтракал? Тепло одевается? Не забывает о том, чтобы позаботиться о себе? Он прекрасно помнит Ёкомидзо: своего светлого и ненаглядного, помнит как они оба ходили по улице, иногда даже под руку, смеясь и веселясь, как самые настоящие друзья. Муситаро великолепно помнит, как улыбался ему товарищ, рассказывая идеи, истории, с каким восторгом он оглядывал улицы и переулки, то, как по-детски и мило поражался каждому проходящему, уважительно уступающему дорогу коту, ни одного из которых Муситаро вспомнить так и не смог. Они любили Ёкомидзо такой же пушистой любовью: ласкались об ноги его и громко, с наслаждением мурчали, следовало только нежным пальцам писателя притронуться к их нежной шёрстке на голове, за ушком. А вот Муситаро обходили стороной: озирались на него, щетинились и иногда даже позволяли себе, оскалившись, шипеть. Несмотря на то, что Огури возмущенно огрызался на «лохматых» и «блохастых», коты ему не были нужны, ему запомнилась эта радостная улыбка и без всяких там кошачьих приблуд. Да, было бы здорово, если бы сейчас Ёкомидзо улыбнулся ему… Ему двадцать второй год. Он всё ещё находится в запертом помещении, ему скучно, до ужаса скучно, но он пытается развлечь себя единственным, чем только может — воспоминаниями. Вот помнится ему, как в начальных классах Ёкомидзо ему изначально на душу не лёг — Муситаро считал его странным, подозрительным и каким-то излишне чудным, таким человеком, которых не бывает на земле. Он пытался даже насмехаться над несчастным писакой — сначала просто тыкал в его листочки с записями, банальными выражениями позоря его за увлечение, но в ответ слышал смех. Он пытался конкретно унизить Сэйси: однажды громко прочитал вслух то, что Ёкомидзо успел записать за неизвестный промежуток времени (как потом оказалось, за один урок, и узнав это Муситаро потерял нижнюю челюсть)… Муси произносил наигранно, надменно произнося реплики вовсе не картонных героев, что на секунду поразило задиру, читал по строчкам заумные обороты речи — слишком умело уж Ёкомидзо использовал разного вида приёмы для ученика начальных классов — и в конце, с ярко вырженным саркастическим уважением, поклонился классу, громко и заносчиво произнеся: «Автор творения — собственной персоной Сэйси Ёкомидзо! Неудачный писатель и виртуозный бездарь страны, похлопаем юному никудышному идиоту!». После этого Ёкомидзо… Поблагодарил его, улыбнувшись. Как бы долго Муситаро не отходил от шока после такой ситуации — понять он так и не смог, почему же Сэйси так тепло и искренне улыбнулся ему, без единой нотки сарказма поблагодарив за выступление, которое, между прочим, являлось попыткой поиздеваться над несчастным и после успешным Ёкомидзо. Было ещё много, просто безграничное количество попыток унизить и обидеть Сэйси, даже когда Муситаро просто потерял мотив своей цели — он преследовал её упорно и до самого конца. Так продолжалось и после того, как они незаметно стали друзьями. Муситаро первое время яро отрицал это, продолжая неуловимо для своего мозга заботиться о Ёкомидзо так искренне и неуклонно, что после этого перестал возражать, когда новый, первый и единственный приятель начал звать его как «Муси». А после этого как «Дружище». Они совсем случайно стали друзьями в тот период, когда Огури пытался обесценить саму значимость личности Сэйси Ёкомидзо. Он был бы рад снова произнести вслух его писательство, чтобы опозорить тот талант, которым Муситаро искренне дорожил и поражался… Ему уже, вроде как, двадцать третий год. Он всё ещё здесь. Четыре стены уже в край надоели, начинает тошнить, стоит только вновь взглянуть на их оттенок и в тысяча триста двадцать четвёртый раз пересчитать количество возможных трещин и заметных выступов. Он всё ещё пытается отвлечь себя от плохих мыслей, убегая в угасающие воспоминания. Если память его не подводит, то помнится ему, как они вместе с Ёкомидзо готовили онигири. Они, по большей части, просто дурачились, но в итоге смогли приготовить что-то стоящее внимания какого-нибудь повара… Даже если их руки полностью испачканы рисом. В тот день руководителем этого мероприятия был в основном Муситаро — да и, честно признаться, он просто хотел поработить Ёкомидзо и молча наблюдать за всем процессом в сторонке, отдавая ему командирские указания и контролируя процесс, каждый шаг за который он мог его упрекнуть. И как назло дружище был умел и ловок, хоть и впервые в жизни взялся за онигири. Как бы то ни было, раз руки Муситаро тоже были испачканы — это говорит об одном: рис он трогал, а значит точно помогал. Быть точнее: заметив наконец-то долгожданную ошибку в действиях Ёкомидзо, он оттолкнул его тазом и стал самостоятельно работать, в то время как приятель охотно принял его роль, давая отчёт каждому неверному движению пальцев Огури. Да с такой самодовольной улыбкой это он всё делал, что даже захотелось обидеться на него — да вот не вышло. Они после этого оба начали лезть в тарелку с мокрым рисом, и даже вышло так, что Муситаро скотал шарик и грубо затолкал его в рот Ёкомидзо — ну очень уж он хотел, чтобы этот прекрасный рот закрылся наконец. А в ответ Сэйси изумлённо промычал: «М-м! ~ А это достаточно фкусно!» — Муси с коварной ухмылкой передразнил его — «Фкусно-фкусно прямо?» — и в это же мгновение Ёкомидзо сам схватился за рис и быстро накрутив подобный шарик схватил под локоть сопротивляющегося друга, таким же резким образом запихал на язык рис, оставшийся на губах… Захватив его языком, Муситаро приподнял брови от удивления: «Эй! Это так фкусно, фто ты добавил?!». Было бы неплохо снова приготовить с ним что-нибудь… Ему, наверное, уже двадцать четвёртый год. Муситаро ощущает как его голова заполняется чем-то ужасающим и трагичным. Он ужасно устал шататься туда-сюда… Но что самое страшное: желудок его пустует уже не столько от морящего голода, сколько от боли. Скучно. Так скучно. Развлекать себя почти больше нечем. Он почти не помнит того, как они вместе с Ёкомидзо смотрели фильмы: когда Муситаро осквернял и высмеивал, даже возмущался любым фальшивым действием в игре актёра, смело заявлял, что сможет лучше. Однажды Ёкомидзо ради интереса достал свою старую камеру, на которую он раньше снимал понравившиеся ему места, чтобы вдохновиться для своего нового детектива: обстановка, походящая на место убийства, просто превосходно контрастировала с фотографиями кошачьих морд… «Итак, твоя роль — убийца. Три, два, один… Начали!» — после сигнала Муситаро поддавался духу импровизации — брал под руку вещь, которой повезёт попасться ему на глаза и тут же взмахивал ею, заливаясь коварным смехом, повествуя выбранной вещи о плане убийства, сочинённом на ходу. Огури и в самом деле был хорош в том, чтобы изображать не просто психопата, а настоящего психа, антисоциального и повёрнутого на жажде вечной крови и погибели каждого встречного. Однако Ёкомидзо смел даже находить определённые ошибки, но не в самой потрясающей игре Муситаро (хотя и там тоже мог заприметить пару вещей), а в его словах, заявляя о несостыковках. «Ну-ну, Муси, разве преступление не раскроется слишком скоро, если ты, как умелый убийца, оставишь настолько много подсказок?» — Муситаро возмущённо взглянул на своего оператора, и, выходя из роли физически, но не душой, складывал руки по бокам: «Ну так это ложные подсказки, дурень!». Писатель задумчиво потирает подбородок, нажимая на кнопку «пауза»: «Всё равно очевидно. Максимум здесь можно оставить одну или две ложных подсказки — иначе расследование пойдёт не на твой лад. Твоим подсказкам ведь просто перестанут доверять, когда всё раскроется, что значит…» — Муситаро гордо перебивает его: «Расследование зайдёт в тупик: у них не будет никакой уверенности в своих размышлениях! Никто так и не узнает, как тот олух помер!» — Ёкомидзо покачал головой: «…А количество отвлекающих факторов, кстати, так или иначе наводит на мысль о приёме с поддельным ниндзя» — Огури оцепенел на пару секунд: «…Ты сейчас сказал "приёме"…?» — друг ещё и посмел усмехнуться, делая несколько шагов в сторону: «Ну да. Некоторые авторы любят использовать этот приём: сначала давать улики и маленькие — прошу тебя заметить, Муси, маленькие! — подсказки, приводящие к делу с ниндзя. Всё указывает на оплаченное убийство, но на деле же и не было никакого ниндзя, денег… Просто убийца, любящий хорошенько заморочиться». Опять. Опять этот всезнайка ломает любую идеальную идею, любит же он только всё портить! Огури сердито хмурится, скрестив руки, а нервная улыбка сама ползёт на лицо: «Ха! А ты умён, Ёкомидзо…» — улыбка стала жуткой, а взгляд кровожадным, и Муситаро двинулся вперёд с пультом в руках: «Как жаль, что твоя идеальная роль — это жертва, а не детектив!» — он тут же устрашающе устремился в сторону друга, замахиваясь на него чудовищным орудием идеального убийства, и Ёкомидзо, смеясь, решил подыграть, отбегая назад: «О нет, мой самый близкий друг меня предал! Какая развязка, какой ход!» — это раззадорило Муси сильнее: «Сюда иди, гений детективов!». Так и пробежали по дому, совсем как маленькие дети заливались смехом по пути. И вот, жертва убийства достигает тупика, оборачивается лицом к убийце. Не успевает он прижаться к преграде за его спиной, как сам Муситаро хватает его за ворот, впечатав в стену: «Вот ты и попался, ничтожный писатель, прославившийся на весь мир своими заумными детективами!» — Огури замахивается пультом, словно в руках у него нож или кинжал. Сэйси, с наигранно хриплым и паникующим голосом хватается за запястье якобы убийцы: «Не могу поверить! Мой дорогой, единственный друг завидовал мне все эти годы?!» — Муситаро вскинул голову, вновь заливаясь злодейским, харизматичным и правдоподобно истерическим смехом: «Безусловно, мой ответ — да, и никакой лжи быть не может! Истина такова, мой дорогой друг — самым талантливым мастерам место только в гробу, под землёй, и нигде иначе!» — с самой доброй на свете улыбкой, Ёкомидзо потянул одну руку к щеке Огури, коснувшись её фальшиво дрожащими пальцами: «Раз уж это моя судьба… Да будет таков конец нашей многолетней дружбе, мой… Единственный…» — и прерывая слёзную речь, Муситаро делает взмах и понарошку убивает своего друга! Конец! Так они дурачились ещё некоторое время, выставляя из себя погибающую в агониях жертву и злорадующего преступника, пока Ёкомидзо резко не захлопал в ладони, поднятыми вверх: «…Стоп, снято! Браво, Муси, браво! Идеальный убийца и превосходная игра!» — Муситаро непонимающе огляделся — и стоило ему только взглянуть на камеру, как он видит загоревшуюся красную лампочку. «А?! Ты что, снимал это?!» — Сэйси, оттряхиваясь, поднимается на ноги: «Просто на память, Муси, не переживай! К тому же, твоя игра была действительно великолепна, я думаю, мне есть чему у тебя поучиться…» — от такой щедрой похвалы Огури стал хохориться: «Ну, а как же могло быть иначе? Как никак, я — гений идеальных преступлений!». Как жаль, что Муситаро не так много помнит об этом, было бы хорошо просмотреть вновь ту самую запись. Плевать, какой год его жизни идёт, ему просто хочется знать, как долго это может продолжаться. Мысли как одна: и один только Ёкомидзо в голове. Не осталось больше воспоминаний, которыми можно было бы разбавить и без того серые дни, сводящие с ума. Если бы только Муситаро знал, что будет дальше, если бы он только знал, что его заберут в плен — он ценил бы каждую секунду, проведённую рядом с любимым! Любимым другом и просто в прямом смысле этого слова любимым… Ох, если бы только Огури знал, что каждая секунда у него на счету! Он бы запомнил навечно каждый проведённый с Ёкомидзо момент — он бы лучше запомнил черты его лица, он бы наслаждался этим щекочущим стуком сердца, а не проклинал себя за эти глупые чувства. Если бы он только знал, что его ждёт проблема куда хуже этой… Но нет, воспоминания стали делать больно, нельзя так больше, нет. Ох, если бы он только мог увидеть Ёкомидзо снова! Двадцать шестой год жизни несчастного преступника. Муситаро на свободе. Он на единственном знакомом пути к двери Ёкомидзо. В груди неприятно всё крутит, сжимает. Почему?       Больше ничего не будет как раньше. ㅤㅤㅤㅤ       Муситаро убил его. Муситаро убил своего неожиданно появившегося, но тем не менее единственного друга. Убил своего ставшего уже более близким друга. Убил своего любезного, ставшего кем-то важным друга. Убил, неважно кого конкретно. Убил своего сомнительно, но всё ещё друга. Муситаро убил своего возлюбленного. И теперь он навсегда один. А в голове раз за разом прокручивается один сценарий. Следом такой мучительно терзающий ряд мыслей, что хочется разреветься вновь, как над телом, которое он душил своими собственными руками. Что же произошло за эти пять лет? Почему же всё сложилось так, как именно сложилось? Зачем Ёкомидзо попросил его сделать это, ну зачем, зачем Ёкомидзо сделал это? Муситаро способен найти на эти вопросы ответы, но не может, сам себе говорит, что не может. Он просто не хочет искать их, теперь он срывается в настоящий побег, но стены тупиков становятся более твёрдыми, да и стало их в разы больше. Потому что это не лабиринт, из которого найдётся выход — это тюрьма, в котором везде будут тупики. И из раза в раз Муситаро будет врезаться всё больнее. Его терзает душа, его на самом деле ужасно сильно терзает чувство вины. Большой глыб лежит на душе, самое больное то, что Муситаро так и не узнал, был ли у него хоть какой-то малейший, малюсенький фантастический шанс хотя бы дать Ёкомидзо намёк на любовь.       Больше ничего не будет как раньше. «Нужен преступник с настоящим мотивом. И намерением убить. Об этом я хотел бы попросить тебя». Будь ты проклят, Ёкомидзо! Будь ты проклят со своими просьбами и детективами, на которых ты так сильно был помешан, из-за которых пришлось судорожно отрезать кусочки твоего тела! Пришлось делать всё ужасное с твоим телом ради какого-то идеального преступления?! Будь ты проклят, Ёкомидзо, это твоя вина, и ничья больше! С подобным штурмом и пришлось справляться настоящему убийце в то время, как он связывал запястья, которые он так любил. «С…пасибо, Муси. За то, что принял эту просьбу.» И к чему же был этот изощрённый план убийства, когда его всё равно бы настигла смерть от болезни? Вспоминая про это, Муситаро становится втрижды больнее — получается, что даже если бы он отказал своему любимому, родному Ёкомидзо… Он не просто бы его расстроил — он сломал бы его мечту. Ведь, в конце концов, он не протянул бы и года после, и закончить свой детектив он хотел идеально. Безупречно. Виртуозно. Молодец, Ёкомидзо, у тебя вышло. У вас с Муситаро обоих вышло. Огури не мог перестать ронять слёзы. «Всё же, ты мой единственный…»        Больше ничего не будет как раньше. Больше не будет этого смеха, больше не будет улыбки, больше не будет кубиков тофу, больше не будет щекотки в груди. Можно забыть о славных, минувших вечерах, когда они проводили время вместе, можно позабыть о том, что когда-то Ёкомидзо был рядом, что он когда-то его принял и больше никогда не смел отталкивать. Больше не будет дружбы, приятельства и любви, больше не будет детективов. Правильно, лучше забыть об этом, чего себя мучить? Так Муситаро и поступил, с того дня он больше не смел допускать ни единого хорошего слова в адрес такого ужасающего, мерзотного, жестокого, любвиобильного, улыбчивого Сэйси Ёкомидзо.        Больше ничего не будет как раньше. Больше не будет Ёкомидзо. Это конец.        Больше ничего не будет как раньше. «Ненавижу! Ненавижу тебя всем своим сердцем!»