Грех

Дети растут ужасно быстро: кажется, буквально вчера Рэм достала из оболочки энергостанции двух пищащих младенцев, но прошёл целый год — а её найдёныши за этот год вымахали в самостоятельных детишек, которые на Земле уже ходили бы в среднюю школу. Странно и немного страшно думать, что ещё один год — и она будет им не матерью, а старшей сестрой, ещё один — и они станут её ровесниками, ещё один — и… что с ними случится дальше? Она не знает. Никто не знает, что произойдёт дальше. Команда флагмана «SEEDS» после всего случившегося знает даже меньше, чем учёные на Земле, несмотря на засекреченные материалы и заспиртованные органы в хранилище медотсека, и несколько месяцев, события которых они все хотели бы вымарать из памяти, вычеркнуть из прошлого, стереть и уничтожить. Или, несбыточное, о чём говорили другие, не Рэм, — отмотать время назад и прожить эти месяцы заново, не совершая той ошибки. В душевой Рэм иногда касается самыми кончиками пальцев груди напротив сердца — совсем легонько: даже не ощущение, а скорее предчувствие давления на кожу — и закрывает глаза, встряхивает головой, пытаясь прогнать сразу же возникающую перед глазами картинку-воспоминание. Может, однажды она сумеет это забыть. Скальпель взрезает кожу беззвучно, края разреза мгновенно расходятся, обнажая слои мышц, и бледная плоть сразу же начинает кровить; сахарно блестят изгибы рёбер, раздвинутых расширителем, в разломе грудной клетки ритмично движутся мягкие розовые ткани: лёгкие, диафрагма, сердце. Сердце Теслы продолжает биться в руке хирурга, обтянутой покрасневшей скрипящей перчаткой, даже когда сосуды перехватывает лезвие всё того же скальпеля; кровь дымится и капает на пол операционной. Оно бьётся ещё целую минуту, прежде чем вздрогнуть в последний раз и замереть. Вложенное обратно, сердце успешно приживается: вены и артерии соединяются прямо на глазах, срастается мышечная ткань, хирургически аккуратный шов на коже превращается в свежий рубец; запускается оно тоже без проблем — с одного сжатия, а девочка, придя в себя в больничном отсеке, жалуется только на сухость во рту и совсем лёгкую боль под стерильными повязками, которые наложили на всякий случай. От рубца не остаётся следов через пару дней. Регенерация Теслы (пока) работает безупречно, что вызывает среди участников проекта ожесточённые дискуссии: стоит ли повторить опыт с другим органом, и если стоит, что это будет — лёгкое? печень?.. Тесла, которую в эти два дня по очереди навещают все участники проекта, с яблоками и сладостями, улыбается каждому, глаза у неё ясны, как прозрачная зелёная вода, и взгляд спокойный. Рэм не думает, что Тесла, выживи она и повзрослей настолько, чтобы понять, что с ней действительно делали, смогла бы когда-нибудь их всех простить. Смогла бы когда-нибудь простить человеческий род, придумавший понятие греха. И, держа на руках детей в самый первый день, Рэм успевает пообещать себе, что с Вэшем и Найвзом никогда такого не случится. Она не позволит. Пространство корабля не рассчитано на питомцев, и у Вэша с Найвзом нет других товарищей для игр, кроме пауков и бабочек в рекреационном отсеке, — Рэм подарила бы им щенка и наблюдала бы, как они бегают наперегонки, путаясь в высокой мятой траве, с мячиком или фрисби. Но братья и без того не скучают: гуляют, изучая отсек за отсеком, читают всё подряд, от энциклопедий до документации корабля, смотрят обучающие фильмы. Они каждый день чему-то учатся. И охотнее, конечно, о новых знаниях и умениях рассказывает Найвз. — Если взять любое яблоко обеими руками и нажать вот так, — показывает он за ужином, — то легко можно разломить его пополам, — алая кожура трещит и лопается, плотная мякоть с хрустом расходится под его пальцами, открывая сердцевину с тёмными каплями семечек. — И поделиться! — подхватывает Вэш, но с первого раза у него не получается: яблоко не ломается, а просто брызжет соком. — И поделиться, — Найвз невозмутимо стирает со щеки брызги и протягивает Рэм половинку своего яблока. — Возьми, Рэм. Он протягивает Рэм половинку яблока, когда картинка у неё перед глазами плывёт, расслаивается и идёт тёмной рябью. Она приходит в себя на операционном столе. Она знает, что это сон, и знает даже, откуда он: после закрытия проекта «001. Тесла» ей несколько раз снилось, что это она распята под лютым белым светом операционных ламп и что брызги крови из-под скальпеля оседают на её лице. Рэм открывает рот, но не может издать ни звука, словно связки отказали. Тесла в какой-то момент перестала говорить, сейчас вспоминается совершенно отчётливо; не смогла или больше не хотела. Пошевелиться Рэм тоже не может, хотя первое же её бессознательное побуждение — броситься прочь, или отползти, или отвернуться. Потому что этот сон — другой. В этом сне из теней операционной, высоко вскинув голову и раздувая ноздри, выступает взрослый Найвз. Он обнажён и возбуждён, и смотрит на неё так, что она понимает. Он знает. Он всё знает. Найвз наклоняется над её беспомощно распластанным телом, волны светлых волос, спадающие по его плечам, щекочут ей лицо, и она почти задыхается. — Людям был дарован рай, Рэм, — говорит он в самое её ухо, одной рукой стирая с её губ кровь, пока вторая скользит по её шее, опускается, обводя контур груди, к животу и ниже, — и что же сделали люди? Они согрешили. Напряжённый член касается её бедра, оставляя липкие следы смазки. От омерзения её начинает подташнивать. Рэм зажмуривается, изо всех сил пытаясь заставить себя проснуться, а когда размыкает веки — слабо светящееся электронное табло над дверью её каюты показывает три ноль четыре. Последняя зелёная цифра мигает и меняется на пятёрку. Рэм глубоко вдыхает, зажимает себе рот рукой, срывается с кровати и бежит в санузел, где падает на колени перед унитазом, хватается за его края и извергает из себя остатки ужина, содрогаясь от жестоких спазмов, задыхаясь и кашляя; в ушах шумит, и она не понимает, от чего её мутит сильнее: от кислого вкуса рвоты и желчи на языке или от внезапного головокружения, которое неумолимым водоворотом уносит её в темноту обморока. Очнувшись, она с трудом разгибается — оказывается, свернулась тугим клубком, как будто защищаясь от ударов. Пластиковые панели пола под её скорчившимся телом тёплые: корабельные системы заботливо включили подогрев, поэтому к её разламывающейся от боли спине не добавится простуда. Зеркало беспощадно отражает бледное лицо с тёмными кругами под глазами и туго натянутой на скулы кожей; хотя, может, всё дело в освещении. Но затравленный взгляд на освещение не спишешь. Рэм два раза чистит зубы и ставит температуру холодной воды в контрастном душе ниже, чем привыкла, надеясь прогнать из тела слабость и остаточную дрожь. Когда струи душа резко становятся почти ледяными, низ живота вдруг стискивает знакомым спазмом, по внутренней стороне бедра течёт горячее, и, опустив глаза, Рэм видит именно то, что должна была увидеть: капли крови, расплывающиеся в потоке убегающей в слив воды. Она устало прислоняется лбом к прозрачной стенке кабинки, вспоминая, есть ли в её аптечке, кроме обезболивающего, ещё и тампоны, или запас у неё подошёл к концу, а со всей этой суетой она забыла его вовремя пополнить. До сигнала побудки в шесть тридцать она сидит на застеленной кровати. Чувствует она себя отвратительно. Завтракают они обычно в корабельной столовой с автоматической линией раздачи, огромной и гулкой от пустоты, и прохладной, но дети любят её: из-за экранов во всю ширину стен, имитирующих иллюминаторы. Но звёздная россыпь на них — настоящая, транслируется видео с внешних камер флагмана. Кукурузная каша сегодня кажется безвкусной; с трудом проглотив пару ложек, Рэм отставляет тарелку и переключается на кислый ягодный морс. — Ты сегодня грустная, Рэм, — Вэш пересаживается на стул рядом и заглядывает ей в лицо, протягивает руку, чтобы осторожно погладить по сгибу локтя. — И почти ничего не ешь. Что случилось? — Плохой сон приснился, — рассеянно откликается она на автомате и прикусывает язык: они всего лишь дети, им рано ещё знать о таких вещах, а о некоторых вещах им совсем знать не нужно. — Расскажешь, Рэм? — спокойно спрашивает Найвз и переводит взгляд на что-то за её спиной. — Это был совсем плохой сон, Найвз, — убеждённо проговаривает она и заставляет себя остановиться, не добавлять опасное: «И хватит об этом». — Но всего лишь сон, к счастью. Всего лишь сон, повторяет она про себя. «У снов нет власти над реальностью, пока мы сами не захотим». Найвз продолжает разглядывать что-то позади неё, и Рэм оборачивается, чтобы увидеть, что же так привлекло его внимание. Он жадно смотрит на две совсем крошечные, но яркие, близкие друг к друг звёздочки, только что появившиеся в верхнем углу экрана-иллюминатора. Звёздочки-близнецы — возможно, и вправду двойная звезда, наверняка Найвз после завтрака перероет все астрономические справочники. И расскажет, конечно.