*
— Не ори, жить будешь… Наверное… Джонни сочувствующе свел брови и запоздало крутанул руль влево, едва вписываясь в поворот, следуя указаниям тупящего навигатора — Сильверхенд ставил сотню, что если подсветить все рабочие вышки связи в Санто-Доминго, то с высоты птичьего полета можно было бы наблюдать огромный, жирный хуй. Еще один пропущенный поворот и рокер сам завоет, как перепуганная калека, что упрямо пыталась вылезти из пропахшей куревом и потом куртки и выйти в лоно родных просторов прямо на ходу. Джонни все это ночное приключение уже тоже действовало на нервы. Самому себе бы еще ответить, на кой хер он в это все ввязался… Собрав в охапку истошно орущий комок костей и первобытной злости, Джонни вышел на просторную, безлюдную аллею, ежась от ночной прохлады, и направился прямо к ослепляюще мерцающей вывеске ветклиники. Телефон заливался трелью в кармане джинс, повергая перепуганного кошака в еще больший шок. Наверняка Керри только спустя полчаса заметил его пропажу и теперь спешил высказать все свое недовольство тем, что его личный шофер на сегодня взял и просто нагло его кинул. Сильверхенд нырнул в пахнущее стерильностью помещение, уверенно ступая к стойке рецепции, то и дело улавливая вопросительные и озадаченные взгляды медсестричек. Мужик в халате встретил его уставшей, кривоватой улыбкой. — Чем могу Вам помочь?.. Джонни осторожно развернул кота лицом к доку, слегка наклоняя кокон из куртки через стойку. — У него с лапой что-то. Орет и не ходит. — Паспорт котика? Рокербой спокойно выудил из кармана права, подставляя карточку к морде животины. — Похож? — Сэр, мы не можем оказать услуги незарегистрированному животному… Хер в халате долго пиздел что-то заумное, но Сильверхенд и не думал его слушать. Блять, даже у него прописки нет — какие к хую документы на кота? Уличного! В ответ на отказ ветеринара внутри стала закипать злоба, а вместе с ней — какая-то досада, грусть. Пиздюк забавный, лысый и лупоглазый, какой-то совсем инопланетный, дышит так быстро и тяжело на его руках. Этот бэд-трип селекционера так жалостливо мяучил всю дорогу, что у Джонни ком в горле стал. Боже, он ведь уже давно не семилетка, что таскает в дом всякую шерстяную приблуду… — Говнюк не мой. Нашел на помойке. Ветеринар взглянул на него с подозрением, скептично приподнимая бровь. — Я что, похож на человека, который чужих котов ворует? — Он породистый. — Я тоже не промах. Слушай, ему херово. У вас в кодексе чести так и написано — «сраные бумажки важнее здоровья питомца»? Если работодатель тебе выдаст алгоритм к сранью, ты тоже будешь ему безоговорочно следовать? У ветеринара глаза закатились — он выплыл из-за стойки и распахнул двери в кабинет, указывая на перевязочный столик. — И что конкретно с ним случилось? — Не знаю, подобрал уже такого. Сделай с ним что-нибудь, чтоб не подох. У дока постановка очевидного диагноза много времени не заняла — перелом задней правой лапы, «скорее всего упал». «Он еще котенок». «В целом здоров». «Операция — восемьсот евродолларов». Просьба подождать в коридоре не могла не обрадовать. Минутку отдохнуть, пьяно подремать… и проснуться тут же от очередного звонка. Джонни потер устало лицо и глянул на часы в холле, натыкаясь на осуждающий взгляд медсестрички. Он им здесь воздух дезинфицирует за бесплатно, работу дает — за платно, еще и в ночную смену, позволяет заработать плюсик в карму — к чему недовольства? Прошло даже меньше получаса. Лысого должны скоро зашить, а после с чистой совестью можно увалиться спать. Теперь гудок показался настойчивее. Звуки вообще забавно искажаются, стоит лишь немного выпить. И все воспринимается так сложно и многослойно, насыщенно, а когда играешь свежий рифф… «Альт». — Блять. Джонни отбился. Как и в прошлый раз, еще перед концертом. Он ведь все сказал прямо и ясно — пьяно и злобно гавкнул ей вслед, чтоб шла на все четыре стороны. Но Альт точно не из тех девушек, что будут за кем-то бегать, и, вероятно, дело срочное или важное. А может шмотки какие у него забыла. Но не до девок ему сейчас. Точнее, в целом. Девушки — странные, какие-то сложные и мало ему понятные. Вечно лезут поучать, пытаются его воспитывать, обуздать, одомашнить. Джонни этого не нужно, не хочет. Не его. От и до. Зачем вляпался в это все? Самому бы себе осмелиться ответ озвучить. Дверь распахнулась, заливая притемненный коридор ослепительным холодным светом кабинета. Найдя Сильверхенда взглядом, ветврач пригласительно качнул головой. — Котик здоров, только с недовесом — вероятно, потерялся довольно давно… Док рассматривал зависшего около перевязочного стола Джонни недоверчиво и пренебрежительно. А рокер растерянно глядел на эту лысую калеку, перепуганную и размякшую после наркоза, на ее крохотную, перевязанную лапку, и не понимал, что делать дальше. Кошак настойчиво пытался стать на ноги, но был еще слишком слаб, чтобы делать что-то большее, чем вращать своими полупрозрачными локаторами и тяжело моргать. Ни следа той первобытной агрессии, животное больше не стонало и не орало — жив, цел и в скором времени поправится. Его благородная миссия выполнена, карма очищена. Но Сильверхенд все никак не мог заставить себя развернуться на выход. Тем временем врач с усталым вздохом продолжил, складывая на груди руки: — Содержание в питомнике стартует от ста евродолларов в сутки, уход — еще двести. Если хотите… — Сколько ему на оклематься? — рот соперировал быстрее, чем мозги. Не удивительно, не впервой. — Процедуры окончены, но ему нужен по-… — Заворачивайте, с собой, — Джонни скинул с плеча куртку, уверенно сгребая заинтересовавшегося скрипом и шелестом кожи кота в охапку, и осторожно уложил обдолбанную крыску на мягкую подкладку. Закутав серого уродца как буррито, — вонючее, грязное и наверняка червивое — Сильверхенд двинулся в коридор. Думать о том, какую же хуйню он сотворил — заботы завтрашнего Джонни. Нынешнему же до опизденения охота спать, и если для того, чтобы поскорее попасть к кровати, ему понадобится хоть лося в квартиру запихать — Джонни согласится. — Покой, хорошее питание и раз в неделю на рентген! С документами!..*
— И что с тобой теперь делать?.. Джонни на пробу потрепал сонного кошака за ухом, пока лысое недоразумение пялилось на него своими огромными глупыми глазами, совсем черными и дико блестящими — даже не моргало, глядя точно сквозь рокера. Сильверхенд невольно фыркнул и расплылся в беззлобной ухмылке — один в один Кер на отходах, только не пытается сигарету с фильтра прикурить и не лепечет, что от сушняка тут на месте и помрет. Рокербой, устало вздыхая, обустраивает кошаку удобный уголок в спальне, лениво накидав под стол найденные по закуткам шмотки, явно не его; насыпает в бесхозную миску прихваченного по пути домой корма и оставляет несчастному попить — отыскать в холодильнике бутылку обычной минералки оказалось заданием не из легких. Но животное еды даже не коснулось — моментально свалилось с ног, забившись поглубже в кучу тряпок. Джонни, едва присев на кровать, и сам отрубился намертво, растянувшись пьяно на сбитых простынях. Но не надолго. Хватило отоспаться час после препаратов, чтоб у говна мелкого открылось вдруг второе дыхание: оно невыносимо громко орало и скреблось, пытаясь пробить себе путь на свободу, — хоть временно трехногий кошара из-под стола вылезти так и не смог — и Джонни, все еще пьяный и смертельно заебанный, каждые полчаса злобно вскакивал с кровати, чтобы посмотреть этому лысому в его огромные синие глазищи. И тварь тут же замолкала, чуть ли не виновато поглядывая то на импровизированную лежанку из кучи одежды не первой свежести, то на полную миску жратвы — жаловаться-то было не на что. — Поспи ты, мать твою, чего ты от меня хочешь?.. — Сильверхенд пробурчал измученно, прикуривая, и после тяжелой паузы, которую разбил очередной жалостливый крик, глянул на часы, прикрывая тяжелые веки — четыре утра, блять. — Все приличные люди в такое время либо спят, либо слизывают кокс с грудастых телок. И мы сегодня далеко не среди счастливчиков. Джонни свесил хромированную, блестящую в полутьме кисть с кровати, стряхивая на пол пепел, и искоса глянул на затихшую, заинтересовавшуюся лысую приблуду — кот как бы нехотя навострил уши на источник шума, осторожно наминая под собой футболку, пока довольный не положил голову на худющие длинные лапы, почти что невзначай наставляя Сильверхенду только один локатор. — Наглеешь.*
Продрав глаза в обед, Джонни даже не насторожился привычной тишине в квартире, нарушаемой только урчанием двигателей за окном. Как ни в чем не бывало рокер, пошатываясь от пока что относительно терпимого похмелья, заковылял в ванную, прихватив по пути смятую, полупустую бутылку воды, ни капли его не смутившую. Сбросив с себя потную насквозь майку, Сильверхенд нырнул головой под кран, блаженно вздохнув — точно стоит закинуться обезболом, на опережение. Зачесав грязные, мокрые волосы живой рукой, рокербой отшвырнул пустую бутылку в направлении мусорного ведра и вышел обратно в кухню. Скрипел ящиками, силясь отыскать остатки чего-либо кофеиносодержащего и прокручивая приблизительный план действий на сегодня. Начинал всегда с вечера — нажраться до кондиции, способствующей творческому процессу. Все остальное — по ситуации. Увалившись на драный диван, Джонни громко размешивал в чашке дешевый кофе, зажимая в зубах тлеющую сигарету и жмурясь от пробивающегося сквозь косые, поломанные жалюзи солнца. От духоты и смрада вековой старости этого клоповника не спасал даже дряхлый ржавый вентилятор, пыжившийся из своих последних вентиляторских сил на заляпанном бухлом и обсыпанном пеплом столике — бестолково гонял пыль и сигаретную вонь, едва обдувая мокрую грудь. Сильверхенд долго втыкал сквозь этот вентилятор, изредка нехотя глотая свой кофе, и рассматривал открытую упаковку, по всей видимости, жрачки, исходя из запаха — коричневую, глянцевую, бликующую под ворвавшимися в жилище лучами. Щурился, затягиваясь табаком, и будто бы совсем не замечал слегка поплывшей от изгибов пластика кошачьей морды на всю пачку. Джонни моментально подскочил, бросив окурок в непередаваемо бодрящий своей отвратностью напиток, и влетел в обособленную от основной комнаты крохотную спальню, сгибаясь пополам. Инициатор ночного цирка бесстыдно дрых, прикрыв морщинистую морду лапами. Сильверхенд натужно выдохнул, присев около стола и разглядывая лысого котяру так пристально, будто впервые видел отличавшуюся от человека форму жизни. И зачуяв чужое присутствие, животное приоткрыло глаза, лениво потягиваясь и так сладко зевая, что Джонни самому зевоту побороть вдруг стало сложно. Попытавшись выпрямиться, все еще слегка угашенный уродец вдруг наткнулся взглядом на полную миску еды, тут же рывком к ней кидаясь. Кот неуклюже ползал по полу, тарахтя кормом в миске, которая отодвигалась все дальше и дальше от голодного, дезориентированного гоблина, пожиравшего свой поздний завтрак с таким бешеным аппетитом, что Джонни даже вдруг запереживал не придется ли тащить ненормального обратно к доку, если у него вдруг желудок станет. Рокер на пробу взял отобедавшего и успокоившегося кота подмышки, держа его на расстоянии вытянутой руки, и тот растянулся вниз, как костлявая сосиска, растопырив лапы и одиноко жалостливо мяукнув, не отрывая своих огромных перепуганных глаз от скептически сведенных напротив. Сука, ну какой же сюр. Кот, блять. Дома. — И дальше что?.. — отпустил Сильверхенд растерянно и озадаченно самому себе, опуская взгляд на перевязанную лапу. Просто не мог вынести его на улицу и оставить под ближайшим забором — пиздюк банально не выживет, такой худой, с больной лапой к тому же. Джонни даст ему пару недель. Отвезет снова к доку, а там уж разберется. Подобрав на удивление не сопротивляющееся животное на руки, Сильверхенд решил вернуться к созерцанию гипнотически вращающихся лопастей вентилятора, врубив по пути старый приемник — единственное его имущество, помимо гитары и, до недавних пор, тачки, кочующее с ним по самым злачным подвалам. Сев обратно на страшно скрипучий, твердый диван, Джонни не особо внимательно слушал радио, постепенно сдаваясь похмельной дреме, а живая рука сама принялась наглаживать горячую, покрытую ворсинками, как персиковая кожура, спину кошака, и довольный котяра заурчал, как мощный дизель, устраиваясь поудобнее. Может, две недели — это и мало.*
Джонни и в жизни бы не подумал, что когда-либо по-настоящему будет хотеть домой. Не завалиться уебанным спать. Не поебаться с первым приглянувшимся фанатом. Не побухать в одиночестве, изолировавшись от внешнего мира. Просто побыть дома. Ну, и побухать, теперь, правда, не в таком уж и одиночестве. Возвращаться в эту конуру, именующуюся «домом» лишь из приличия и потому, что «так заведено», стало хотя бы на грамм приятнее. Скорее, на пару кило чистой харизмы и обаяния. Тварь оказалась спокойной, как двери, и страшно любвеобильной — вечно крутится рядом, мяучит тихо, бодается, требуя непомерно много внимания. Лысая хитрюга подлезает прямо под руку, и ничего не остается, кроме как потрепать подлизу по голове. Но даже тогда он не сдается: растягивается грациозно через весь диван, подставляя под ласку еще и бока, белый живот, даже свои смешные лапы с до одури острыми и длинными когтями. А когда зажила сломанная нога, кошак стал носиться как угорелый по небольшой, захламленной квартире, как бешеная крыса. Лупоглазый встречал Джонни у порога, как песик, ходил за ним хвостиком, путаясь в ногах, исследуя ранее неизведанные территории. Пихал свой любопытный нос куда не просят, опрокидывая все на своем пути, растягивал по углам разбросанные шмотки, устраивая себе лежанки — сам заботился о своем комфорте. Джонни был откровенно херовым хозяином: единственное, чем он обеспечил своего нового сожителя — кормушка, поилка да лоток. И судя по тому, как приблуда быстро привыкла к новому дому и новым правилам, кошак явно был далеко не уличным оборванцем. Док говорил, что котику едва год — совсем еще зеленый подросток, нашедший приключений на свою лысую жопу и, весьма ожидаемо, потерявшийся. Джонни долго никому не говорил, что живет теперь не один. Случайные гости на ночь редко когда подмечали бесшумно перебегающую из комнаты в кухню серую тень — слегка не до того было, Сильверхенд умел перетянуть все их внимание на себя. Пару раз Кер замечал одинокие царапины на живом предплечье, но не комментировал — наверняка считал, что рокербой где-то по пьяни в кустах заблудился. Но вот Дэнни была куда как внимательнее — все же трудно скрыть от посторонних глаз правильный и ровный след котячьей когтистой лапы, прямо возле зубастой пасти вытатуированной кобры — хищнику нарисованный гад не особо нравился. — Ты серьезно?! Сильверхенд завел себе котика! — барабанщица завизжала восторженно на всю студию, и в сторону Джонни тут же обернулось пять голов с выражением неподдельного изумления на лицах. — Я тебя ненавижу. И закончили они репетицию тем, что Нэнс и Дэнни нависли над ним, как коршуны, лыбясь во весь рот и требуя показать питомца, хоть гитарист упорно пытался соскользнуть с темы. Но не выдержав их настойчивости, Джонни раздраженно выудил мобильный, демонстрируя подругам единственную фотографию уродца — первый день после того, как инопланетному сняли гипс. Рокер и сам ухмыльнулся, разглядывая сладко дрыхнущего на подушке, прямо в его патлах, кота. Крыска приходит каждую ночь, под утро, и нагло мостится у него на груди, подлезает под руку, утыкается в шею, стараясь найти как можно больше тепла. И хули бы Джонни пиздел — это очаровательно.*
В пять утра животное начинает орать неадекватно, и ты отдираешь себя от постели, мятый и заебаный на автопилоте ползешь насыпать ему пожрать. Оно не ест, вылупившись на тебя из полутьмы вопросительно и пренебрежительно. Хотя каким, блять, образом кот вообще может быть способен выражать своей мордой, сука, «пренебрежение» Джонни не волновало. Он просто это чувствовал, от обскубанного тощего демоненка так и веяло надменностью, пока он наблюдал, рассевшись грациозно на тумбе, как носится и потеет его раб-примат, сервируя ранний завтрак потомку царя зверей. Даже не имея сил злиться или возмущаться, рокербой молча возвращался в кровать, и кот вроде бы успокаивался, на полчасика, растворялся в предрассветном сумраке квартиры, занимаясь своими гоблинскими делами. Но стоило лишь провалиться в сон на минутку — он приходил снова. Джонни и в жизни бы не подумал, что способен толеровать настолько возведенную в абсолют наглость и бесцеремонность. Было сложно, тошно и противно, до охуевания и потери самообладания в один щелчок. Сильверхенд скрипел зубами и наносил увечья мебели и прочим неодушевленным предметам быта, но упрямо шел на компромиссы с ни в чем не повинным животным. Не котяра решил подобрать себе с улицы человека. Мы в ответе за тех, кого, блять, приручили. Кто ж Сильверхенду виноват. Уж точно не котяра завинил Джонни тем, что он, блять, кот, со своими котячьими повадками, особенностями и прихотями. Но, сука, ебучее купание — единственное, что толкало Сильверхенда время от времени к желанию просто пнуть ублюдка под жопу вон за порог. Животное пронзительно орало, дрыгало растопыренными лапами, выпустив когтищи, и пыталось вывернуться из рук горе-хозяина, попутно силясь кроваво порешать двуногого, удерживающего его над полной воды раковиной. — Блять, да харе!.. Вон, смотри какая вода: мокрая, кайфовая, что нужно. Три секунды, оботру, сука, как прабабкин сервиз, хер ли нервничать?.. Сквозь ужас, отрицание и первобытный гнев, Джонни заставлял его просто принять неминуемое — так или иначе контакт с водой произойдет, и растягивание процесса во времени никак на это не повлияет. Спустя полчаса битвы и пустых убеждений, кошак все же был умыт, сиял и пах, выпрыгивал из полотенец и, отдавшись свободе, радостно несся собирать пыль по всех углах, а сам Джонни удрученно курил, молча за сиим действом наблюдая. Говна мелкий мешок. Изъяны характера компенсировались приятной молчаливой компанией и вниманием, хоть и совсем не тем бескорыстным, собачьим, когда тебя любят просто потому, что ты есть — лысый приходит на ручки банально согреться. И выпросить у тебя лишний раз пожрать. И, может, цапануть за палец, вынуждая обратить все свое внимание лишь на него. Но Джонни не будет врать — будни на самом деле заиграли совсем другими красками. Оно живое, бегает у тебя по дому, вытворяет иногда забавную хуйню. Хоть и действует временами на нервы, опрокидывает свою жрачку, срет мимо лотка и дерет обои. Никто же не идеален. Кот давил своим превосходством, ломал несокрушимый внутренний стержень рокербоя своей котячьей харизмой, и Сильверхенд, спустя всего месяц, прикипел к животине намертво — хер он кому этого урода отдаст.