***
Макс позвонил вечером. — Серёг, привет! — Привет! — Слушай, а когда ты понял? Ну, что ты того... — без предисловий и вступлений ринулся в бой друг. — Гей. Это называется гей, Макс. Пидор — это другое. Пидор — это Петрович, что у тебя клиента увёл, и не важно при этом, с кем он спит. А я гей. То есть лицо нетрадиционной сексуальной ориентации. — Ну, хорошо, гей. Так во сколько? — В двенадцать. — Я про возраст, а не про время. — И я. — Охуеть! И как? — Отлично! Всегда мечтал быть геем. Это, знаешь ли, лучший подарок от судьбы. Бежать, сука, бежать, задыхаясь от восторга, когда за тобой гонится толпа гопников, которые хотят убить тебя только потому, что ты спишь не с бабой. — Чё, и такое было? — Было. — Погоди, это когда ты в школу со сломанной челюстью и переломанными рёбрами пришёл? — Да. — Блядь... Извини. — А ты тут причём? Ты меня ногами пока не бил, — хмыкнул я. — Слушай, ты меня совсем за мудака держишь, что ли? — обиделся Макс. — Нет. Потому и отвечаю на твои дебильные вопросы. — А как ты понял? — Влюбился. — Ой... — В трубке разлилась тревожная тишина. Я слышал шум собственной крови. Сердце колотилось где-то в горле. Да, блядь, я влюбился в двенадцать. И люблю до сих пор. Я дебил. — А в кого? — В пацана, Макс. — Я его знаю? — Я не буду отвечать на этот вопрос. — Я твой лучший друг! — Ок, ты когда дрочишь, кого представляешь? — Понял. Прости. А ты актив или пассив? Я закатил глаза. Мой друг шёл по чёткой схеме, по которой гетеро задают вопросы гомо. — Я универсал. Могу трахнуть, могу подставиться. — А это не стрёмно? — Я стрёмный? — Н... нет. — Значит, и подставляться не стрёмно. Позиция в сексе не определяет твою позицию в социуме, твои человеческие качества. Ты все вопросы исчерпал? — Ну, да... — Вот и отлично. Давай прощаться, я на тренировку опаздываю.***
— Серёг, а ты это, в отношениях был с мужиком или только трахался? — Привет, мой любознательный друг! — просипел я в трубку, пытаясь разглядеть в предрассветных сумерках, который сейчас час. Пять утра... Пять утра, блядь! — Привет! — Не был. — А чё? — Потому что мы живём в гомофобной стране, и отношения придётся скрывать. — Так ты поэтому на запад лыжи навострил? Я действительно рассматривал эмиграцию. И частично именно из-за этого. Но ещё я просто хотел, чтобы моя больная любовь не маячила у меня перед глазами, растравляя рану. — Да. — А там это прям совсем не осуждают? — Люди везде разные. Но в большинстве своём — нет. — Слушай, а почему с тобой такое произошло? Порно гейское увидел? Или к тебе приставал кто? — Макс, мы рождаемся такими. — Чё, правда? — изумление в голосе Макса было таким, словно он только что узнал, что Земля — круглая. — Да. Сексуальная ориентация и предпочтения закладываются на эмбриональном уровне. — Ты поэтому в медицину пошёл? Чтоб понять? — Нет. Медиком я хотел быть всегда. Ещё до того, как осознал свою ориентацию. Геем я быть не хотел, как ты понимаешь. — Понятно... Слушай, а что всё-таки во мне не так? Я заскрежетал зубами и бросил трубку. Побился головой о подушку. Сбросил новый звонок от Макса и отключил звук. Будильник сработает всё равно, даже с выключенным звуком.***
Выйдя из дома, я наткнулся на серую ауди Макса, припаркованную буквально к подъезду. — Ты чего трубку не берёшь? — Ты меня заебал своими вопросами, — не глядя на друга, сказал я. Тот встал у меня на пути, вынуждая поднять взгляд. В серых глазах Макса было что-то новое: взгляд стал цепким, внимательным, словно он искал у меня на лице родинку или прыщ. А потом он принюхался, и я отпрыгнул от него. Он что, ко мне... присматривается? — Серёг, поговори со мной, а? — просяще произнёс Макс, и я выдохнул. Показалось. — Макс, твои вопросы меня бесят, оскорбляют и вообще. — У меня больше нет знакомых геев, чтоб поговорить. Я внутренне хмыкнул. Есть, Макс, просто ты об этом даже не подозреваешь. Тот, кто тебе проболтался, такой гейский гей, что мне и не снилось. — Хорошо, но не сейчас. Я на летучку опаздываю. — Тогда давай в "Пафосе" вечером в восемь? Я закажу кабинет. Да, сильно Макса зацепило, что его самый близкий друг гей... С другой стороны, это я себя давно простил и принял. Другу надо время на осознание. — Хорошо. Но могу опоздать: у меня сегодня три операции, и ты сам знаешь, неизвестно, как пойдёт. — Конечно!***
Я припарковался у "Пафоса" и некоторое время не двигаясь сидел в машине. День был сложный. У девочки с саркомой почки на столе остановилось сердце в момент отделения опухоли от крупного сосуда. Пока её реанимировали, я судорожно зашивал сосуд, сестра тампонировала более мелкие. Девчонку откачали, и когда она пришла в себя после наркоза, ко мне в кабинет ворвался Антон, анестезиолог, и рыдал, уперевшись мне в колени тяжёлой головой. Когда его немного отпустило, я достал коньяк, подаренный кем-то из пациентов, и напоил до состояния нестояния. Уходя, я накрыл спящего Антона пледом, перепоручив заботу о нём медсестричке Любочке. Любочка была в анестезиолога давно влюблена, так что и капельницу утром поставит, и тазик подаст, если что. Коллега остался в надёжных руках. От стука в стекло я дёрнулся так, что хрустнули болезненно шейные позвонки. За стеклом стоял обеспокоенный Макс. Я нажал на кнопку, опуская стекло вниз. В салон сразу ворвался холодный промозглый воздух, пахнущий бензином, ноябрём и Максовым одеколоном. — Серёг, ты в порядке? — Да. Сейчас иду. — Умер кто-то? — Нет, слава Древним. В христианского бога я, как медик, не верил. Вернее так, в религию я не верил. А вот в высшие силы — вполне. Но так как я предпочитал их не персонифицировать, опираясь на чужие фантазии, просто считал высшее существо или существа максимально древним. Цапнув с соседнего сиденья сумку, я вышел и потянулся. Спина болела нещадно.***
В "Пафосе" мы сели в дальнем кабинете, который представлял из себя, по сути, альков, отделённый плотными шторами. Сейчас шторы были раздвинуты и зафиксированы на витых крючках. Но их можно и не закрывать, звукоизоляция здесь вполне приличная. Учитывая, о чём мы будем разговаривать, это важно. Официант принёс нам меню, и я углубился в изучение. Я давно знал ассортимент этого ресторана, но из-за пережитого стресса не понимал, что хочу. Меня одновременно подташнивало и хотелось жрать. Не есть, а именно жрать. Такое всегда бывает после операций. Ощутив взгляд, я поднял глаза. Макс задумчиво смотрел на меня. — Что? — Ты выглядишь, как с креста снятый. — У анестезиолога случилась истерика, и он рыдал на мне, как пятилетняя девочка. Это, знаешь ли, любого из себя выведет. — Анестезиолога? — Да, ты его видел у меня на даче в июле. Высокий такой, с руками-лопатами и сломанным ухом. — М-м-м... — непонятно протянул Макс. Я понял, что хочу рыбу. На столе стояла кнопка вызова официантов. — Ты определился? — С чем? — друг дёрнулся, как от удара. — С заказом, Макс! — А, да! — облегчение в голосе было избыточным. М-да, переколбасило моего друга прилично. Я заказал подошедшему официанту сибаса в соусе под белыми грибами, молодой картофель в качестве гарнира и белое лёгкое вино. Один бокал. После стресса мне лучше не пить — я такое вытворяю, что ну его нафиг. А рядом с Максом я себе позволить этого не могу. Молодой картофель в ноябре стоил дороже сибаса, но я тяжело работал в том числе и ради того, чтобы не заморачиваться по поводу своих капризов. Макс заказал бутылку виски и мясную тарелку к нему. Я поднял бровь. Мой друг, походу, собирался набраться. Либо же готовился к длинному разговору. И то, и то было так не вовремя... Когда принесли заказ, я понял, насколько был голоден, и быстро расправился со своей едой. Можно было заказать что-то более плотное, к примеру, стейк с жареной картошкой, но потом бы я ворочался всю ночь и кошмары бы снились. Хотя... Они и так будут мне сниться. Впрочем, лучше кошмары, чем бесплодные сны-обманки, где в моей постели стонет тот, кого я люблю... Отодвинув от себя тарелку с приборами, я отпил вина и поперхнулся первым глотком, заметив, как Макс выкладывает на стол мятую бумажку распечатки с пунктами. — Это что? Ты работу с собой взял? — Это список вопросов, — буркнул Макс, и я выпучил глаза, а потом расхохотался. — Серьёзно?! — Вполне! Они из Интернета. — Да хоть со скрижалей. Макс, тебе не кажется, что это перебор? — Мне надо понять! — рявкнул друг, и я заткнулся. Надо — значит надо. — Не злись. Давай свои вопросы. — Погодь! Макс налил себе полный стакан виски и сделал огромный глоток, сразу его ополовинив. Подышал открытым ртом, подцепил кусок вяленого мяса в специях с тарелки. Я молча наблюдал за этим действом, покачивая вино в бокале. Оно было молодым, от чего к стенкам бокала липли пузырьки. Друг взял листочек, встряхнул его и пробубнил: — Ты уверен, что ты гей? Я захотел рассмеяться, но вовремя остановился, ограничившись лишь коротким: — Абсолютно! Макс кивнул и поставил галочку напротив первого пункта. Серьёзно! Галочку, блядь! За этой галочкой для меня стояла целая история боли, истерик, ненависти к себе и миру, отторжения самого себя, неприятие социумом, злость... Да чёрт, за ней стояло так много, что мне было обидно видеть, как то, что для одного просто след чернил на бумаге, для другого — перевёрнутый вверх тормашками мир. — Как и когда ты понял, что ты гей? Да он издевается? Я остро взглянул на Макса и понял, что нет. Он жадно смотрел на стакан с виски. Ему тоже было тяжело. Поэтому ответил чётко, как на допросе: — В двенадцать лет, влюбившись в мальчика. Макс сглотнул, протянул руку к стакану и хлопнул виски одним махом, как гусар. Древние, ну кто пьёт виски как водку? Впрочем, когда-то я, вообще, водку из горла́ пил. И не благородный напиток в ресторане, а дешёвую бормотуху в подворотне. А потом выл, как дикий зверь. Следующий вопрос заставил меня усмехнуться. — Как ты можешь быть уверен, если у тебя не было девушки? Я уверен в этом на сто процентов. Мне до сих пор стыдно перед Ларисой, которой я почти год морочил голову. Моя однокурсница была потрясающей девушкой, и я трогательно ухаживал за ней, всё пытаясь переделать себя в "нормального". Я подавал ей руку, придерживал дверь, целовал тонкие трепетные пальчики, накидывал на озябшие плечи куртку, дышал, уткнувшись в шею, запахом весны. Но когда она припёрла меня к стенке и сунула руку в штаны — там ничего не шевельнулось. — Почему ты решил, что у меня не было девушки? — Но... — Я пытался стать нормальным, пока не понял, что быть геем — тоже нормально. Макс опустил глаза, глядя в пустой стакан. Набулькал себе виски и отпил небольшой глоток. — А кто из вас женщина в отношениях? Тот, кто снизу? О, это мой любимый вопрос! В своё время на него филигранно точно ответила мой любимый блогер: — Один мой знакомый любил ссылаться на Библию. Мол, сказано, что не должен мужчина возлежать с мужчиной как с женщиной. «Я совершенно и безоговорочно согласен! – говорил он. – Потому что с женщиной надо возлежать как с женщиной, а с мужчиной – как с мужчиной! Это два совершенно разных вида секса». После чего наносил гель на прическу и шел на свидание с возлюбленным. Звягольский, отпивающий из бокала очередной глоток, поперхнулся. — Макс, не стоит применять устоявшиеся шаблоны к нешаблонным вещам. Два мужика, которые трахаются друг с другом, не перестают быть двумя мужиками. Манерность — это реакция на ожидания общества. Как аллергия. Иммунный ответ организма на раздражитель. А пол и присущие ему признаки, такие как: наличие полового члена, растительности на лице и теле, маскулинность, уровень потребления калорий и другие чисто мужские приколы. Хотя, чтоб ты знал, каждый эмбрион до определённой стадии формирования — женского пола. И ты, и я были сформированы девочками, но после того как в игру вступила У-хромосома, наши яичники опустились из брюшной полости и стали яичками, половые губы сформировали мошонку, клитор и матка трансформировались в половой член и простату. — ЧЕГО?! — Того! — Да не может быть, хуйня какая-то! — Почему же не может? Самое наглядное доказательство тому — наличие молочных желёз у мужских особей. Рабочих молочных желёз. Макс сглотнул и, налив себе виски, шарахнул целый стакан, зажмурившись. Его вселенная шаталась и поскрипывала. — Человеческое тело уникально. Тело же эмбриона проходит настолько интересные стадии, что нам и не снилось. К примеру, ушные раковины — это трансформированные жабры. — У меня были жабры? — И хвост. Как у головастика. Я понимаю, что ты далёк от медицины, но мы же проходили всё это в школе. — Я такую фигню не помнил. Я выжить пытался, — отмахнулся Макс. Детство у друга действительно было тяжёлое. Мать и отец пили ужасно, пока в пятнадцать не приехал из закрытого городка дед-военный и не отсудил внука у нерадивых родителей. — Прости. Мне, домашнему мальчику, приключения друга казались удивительными: ночевать в шахте лифта, или не спать всю ночь, или не отчитываться, где ты и с кем — пока однажды я не увидел его отца, который, глядя на нас, малявок, совершенно белыми от водки глазами, погнался за нами с ножом. Макс в ту ночь остался у меня, а папа, мой интеллигентный папа, пошёл в "нехорошую" квартиру и разбил этой пьяной мрази лицо. — Да ты ж не виноват. Мне ещё повезло. Если бы дед не забрал меня, я с этими тварями пьяными сгорел бы к чертям. — Родители Макса, перепившись, действительно сгорели. — Да и нахер их. Я не считаю их родителями, просто опустившимися животными. Мне нечего было на это возразить. Я считал так же. — Слуш, — Макс начал говорить невнятно. Он выпил уже треть бутылки. — Так это ж у тебя никогда детей не будет... — Не будет. Но не потому, что я бесплоден, не потому, что я гей, а потому, что я их не хочу. Даже если перееду на Запад, где мне будут доступны услуги суррогата, усыновления, я всё равно детей не захочу. Это просто мой выбор. — Но как же... — растерянно сказал Макс и смешно захлопал глазами. Сейчас Звягольский, крутой топ-менеджер, выглядел беспомощно, как малыш. — Макс, слушай, тебе ведь уже тридцатник. — Оба мы отпраздновали тридцатилетие в прошлом году. — Ну! — Тебе жениться пора и деток заводить. Часики-то тикают. — А нахера они мне сейчас?! — возмутился Макс. — Я в новой должности всего второй год, и вообще! Это квартиру менять, машину, да вся жизнь к чёрту! — А чем твоё "нахера" весомее моего? От того, что ты гетеросексуал? Друг завис, почёсывая затылок. Была у него привычка в детстве, от которой он старался избавиться. — Я про вообще. Мне-то это можно в любой момент сделать! — Как и мне. Физиологически я способен к зачатию, а значит, могу завести ребёнка. Просто не хочу. И то, что я при этом гей — случайное совпадение. Живи я с женщиной, предпочитай я женщин, у меня были бы те же аргументы. — А почему? Ты же должен сына родить, дерево посадить, дом построить... — Ну, допустим, и дом я построил, и дерево посадил, да не одно. А ребёнок зачем? И кому я должен? — Фамилию передать... — Думаешь, моя "уникальная" и "известная" фамилия Николаев стоит вот этих танцев с детьми? — Бля, тебя не переговоришь! А кто тебе стакан воды в старости подаст?! — Слуга! Партнёр! Персонал в доме престарелых. Или я вообще пить не захочу! Я не собираюсь рожать ребёнка как обслуживающий персонал! Если бы я чувствовал в себе решимость выпустить в мир нового человека, то уж точно не для того, чтобы он опекал меня в старости финансово и физически! Макс поднял руки вверх. — Да понял, я понял. Не кипишуй, Серёг. Я выдохнул и отпил вина. Наебениться бы... Но нельзя. Следующий вопрос выбил меня из колеи. — А ты бы хотел стать женщиной? — Нет. Я не ощущаю себя феминно ни на йоту. Но есть не только самоощущение, но и социальный аспект. Наше общество на женщин невыносимо давит. Вот представь: не пьёшь, не бьёшь, не ссышься — уже молодец. А женщина растит детей, работает, держит дом, помогает родителям и зачастую тянет на себе бытового инвалида в виде своего мужа. Никто не делает им скидку на деторождение, на социальную незащищённость, но спрашивает строгой мерой, по тем же стандартам, что и с мужиков. Наше общество мужское, и отношение к женщинам — ужасно! Вот смотри, сколько у меня в госпитале врачей-мужчин и сколько женщин? Восемь к одному, понимаешь?! И не потому, что девушки глупые, нет. В институте нас было поровну, и учились они даже лучше. Девушки просто сошли с дистанции, потому что "пора": семью, детей. И это "пора" определило не их желание, а требования социума. На последней встрече выпускников мне моя однокурсница Ленка, подпив, с таким искренним сожалением сказала, что тоже хотела быть хирургом. Но сейчас она сидит дома с тремя, а муж смотрит налево, потому что нерожавшие курочки значительно симпатичнее. И их общие дети — её забота. Её! В случае развода её бывший в лучшем случае просто будет отдавать часть от "белой" зарплаты. Поэтому она терпит. Ай, да что говорить, будто ты сам не понимаешь! — Я не понимал, Серёг. Не глядел на это с такой вот стороны... — Макс, ты бы закусывал. А то гей я, а бухаешь ты. Я, конечно, понимаю, это горе, но бляха, не твоё! — А ты не боишься попасть в Ад? — выдал друг. Я захлопал глазами. — Древние, где ты эти вопросы взял? Или это тебя лично интересует? — Задал запрос в Гугле: "топ вопросов геям от гетеросексуалов" и распечатал. — Не боюсь! Как сказал Сартр: "Ад — это другие". В аду я живу сейчас. Тут убивают, насилуют, грабят, предают. Тут лезут в твою личную жизнь, осуждают, ненавидят за то, что ты отличаешься. Тут хорошие люди умирают, дети умирают, а говно живёт и не кашляет. Макс подпёр голову рукой и загрустил. Покатал бумажку по поверхности стола пальцем. Я дёрнул её на себя, перевернул и прочитал то, что было ещё не зачёркнуто или не отмечено галочкой. #8 почему все геи такие женственные? #9 ты гей, потому что это модно? #10 это просто фаза в твоей жизни? — Геи женственные не все. Некоторые действительно от природы более феминны, и зачастую причина кроется в специфике гормонального фона. Именно поэтому совершают трансгендерный переход, если на это есть средства и моральные силы. Помнишь, я говорил, что все мы формируемся изначально как женская особь? Думаю, в процессе формирования в мужскую происходит сбой, и человек, оказавшийся в мужском теле, ощущает себя женщиной. Это не извращение, не уродство, это не делает человека плохим или испорченным. Но наше общество не приемлет особенностей. У нас вообще ничего не приемлют. Тот, кто у нас считается человеком с ограниченными возможностями, в развитой стране — человек с особенными потребностями, понимаешь? Если мужчина не ощущает себя женщиной, то в преимущественном большинстве манерность — это попытка адаптироваться. Социум наделяет пару людей чертами двух полов, потому что ему так удобно, потому что это социальный стереотип, поэтому иногда те, кто предпочитает быть снизу, проявляет женственные черты поведения. Это моё мнение, естественно. Глубоких исследований данной отрасли я в открытом доступе не видел, либо же просто они мне не попадались. И ещё раз повторюсь: не стоит путать феминных геев с трансгендерами. Во втором случае человек, находясь в одном теле, ощущает себя другим. То есть мужчина ощущает себя женщиной, и наоборот. И не от того, что это модно или пропаганда сработала. Это конфликт гормонального фона. Тоже закладывается в процессе формирования плода. Звягольский слушал меня так внимательно, что я ощутил себя перед любознательным интерном у себя в отделении. — И нет, моя ориентация — это не фаза моей жизни. Я такой навсегда, и это не изменить. Некоторый период времени, в стадии принятия себя самого, я действительно надеялся и думал, что это этап, который пройдёт. Пока не осознал и не принял, что это не болезнь, это мои индивидуальные исходные данные. Невозможно ожидать, что цвет твоей кожи, цвет глаз или волос изменятся лишь потому, что они тебя не устраивают. — Можно линзы надеть, волосы покрасить. Майкл Джексон и цвет кожи сменил. — Можно, но зачем? Зачем мне делать другим людям приятно, насилуя себя? Зачем мне потакать чужим? Я — самый важный человек в собственной жизни. А то, что кому-то неприятно, что мужик спит с мужиком, так может просто не надо сладострастно заглядывать в замочную скважину чужой жизни? Ведь там можно увидеть другой любопытный глаз? Мне тоже противны алкоголики или наркоманы. Но я просто в таком случае на них не смотрю. Мои эмоции принадлежат мне, и в ответе за них только я. И если кто-то вызывает у меня отторжение, то именно мне и решать эту проблему. Я смял листочек и бросил его на грязную тарелку. — Ты любишь кого-нибудь? — Люблю. — Я его знаю? — Да. — Это Антон, твой анестезиолог? — Нет. Макс, я же вижу, что тебе неприятно, зачем ты спрашиваешь? — Я хочу знать, кому доверил своё сердце мой друг! — Никому. Этот человек не в курсе моих чувств. — Почему? — Он гетеросексуал. — А, чёрт... Макс поковырял разорённую мясную тарелку и отправил в рот кусок балыка прямо пальцами. Серьёзно он набрался... — А где ты вообще... Где вы знакомитесь? — А в клубах, в Интернете. — Неужели тебе это, правда, нравится?! — взвыл Макс. — Это не от меня зависит. Моё сексуальное возбуждение контролируется таким глубинным подсознательным, что я не могу на него влиять. Возбуждает меня исключительно мужское тело. Соответственно, да, мне нравится. — Но это же больно! В жопу член пихать! — А ты откуда знаешь? — Ну, я пытался с одной цыпочкой анальным сексом заняться, она была недовольна. — С точки зрения физиологии анальный секс действительно более травматичен, но всё зависит лишь от умений партнёра, его желания не навредить, доставить удовольствие. И потом, руками и ртом можно доставить наслаждение не меньшее. Ты же не девственник, Макс. У тебя столько баб перебывало, неужели ты этого не понимаешь? Только пятнадцать процентов женщин в состоянии получить оргазм от проникновения члена в вагину и последующих фрикций. Да и то при том, что вагина и член нужной формы, то есть совпадают по параметрам относительно друг друга. — В смысле? — вылупился на меня Макс. — В коромысле! Почему я, гей, тебе, мужикатому мужику, должен такие элементарные вещи рассказывать? Во влагалище мало нервных окончаний, так как оно является частью родовых путей и предназначено для деторождения, а не для получения удовольствия. Именно поэтому самая чувствительная точка органа удовольствия у женщин вынесена вне влагалища: головка клитора находится вверху внешних половых губ. У клитора есть ножки, которые сквозь ткани половых органов примыкают к верхней стенке влагалища, и с помощью их стимуляции возможно получить вагинальный оргазм. Но сделать это сложнее, нежели непосредственно стимулируя головку клитора. — Хуясе! А как же всякие там виды оргазмов: вроде клиторальный, вагинальный, маточный? — При всех этих "видах" оргазм всё равно случается исключительно благодаря клитору и его стимуляции: прямой или косвенной. Нагнетание крови с последующим ярким всплеском, вызывающим ритмичные сокращения. Если твоя девушка кричит, стонет, но при этом мышцы её влагалища не сокращаются, прости, но это имитация, а не истинный оргазм. Женщины удивительны. У них оргазм может случиться и без конкретной стимуляции, от одних прикосновений к соскам, шее или их индивидуальным местечкам. Но при этом физиологически случится он всё равно исключительно благодаря клитору, то есть орган набухнет, затвердеет, а потом вызовет спазм и пульсацию. По сути клитор — это модифицированный половой член. Я вздохнул и подпёр лоб рукой. У Макса был совершенно ошарашенный вид. Вокруг друга вечно крутились девушки. Красивые, умные, адекватные. Неужели он не знал таких элементарных вещей? Я был уверен, что раз он так популярен, значит, и любовник отличный. — Ты хоть знаешь, где клитор находится, Ромео? — Знаю, — буркнул задумавшийся над чем-то Макс. — Ладно, давай расходиться. У меня завтра снова две операции. — Давай. Я нажал на кнопку, оплатил наш ужин, вызвал такси ему и "трезвого водителя" себе. Подхватил под руку пошатывающегося Макса и повёл к выходу, проветриться немного. Ноябрьский вечер ожёг свежестью, и друг затряс головой, огляделся, а потом упёрся взглядом в меня. — Отсосёшь мне? — покачиваясь спросил Макс, и я вгляделся в него неверяще. Глаза у него были мутными от похоти, зрачки расширены. Я размахнулся и со всей силы ударил его в челюсть. Я не собирался его бить, тело сделало всё само. Он упал. А, чёрт! Склонившись, я увидел, что Макс в отключке. Рука у меня тяжёлая. Подъехало такси. Я извинился за ложный вызов, оплатил его и отпустил. Макс так и лежал без сознания, и бросить мудака на улице я не мог. Когда приехал "трезвый водитель", я попросил одного из мужиков помочь мне затащить "друга" на заднее сиденье моей машины. Доехав до дома целой кавалькадой ("трезвый водитель" приезжал на такси, и второй следовал до точки перегонки машины клиента, а потом забирал напарника), я попросил помочь мне затащить Макса в квартиру. Сгрузив его на диван, я щедро оплатил помощь и выпроводил мужика. Переодевшись, я занялся Звягольским. Привёл его в себя похлопыванием по лицу, обошёлся без нашатыря. Он распахнул бессмысленные глаза, замычал, потянулся ко мне. Шлёпнув его по руке, я ушёл, чтобы не злиться. Вернулся с аптечкой, обработал наливающийся багровым синяк на челюсти, ощупал. Слава Древним, я её не сломал. В морозилке нашёлся генератор холода, и я приложил его к опухшему месту, сев рядом. — Серёг, — невнятно промычал Макс. — М? — Серёг, прости... — Протрезвеешь — и чтоб я больше тебя не видел! — мне было больно. Так больно, как не было давно. Только в пятнадцать я испытал нечто подобное, когда понял, что тот, кого я люблю, никогда не будет моим. Макс забормотал что-то неразборчиво, зашарил рукой, но я оттолкнул вялую руку. Когда он затих, накрыл козлину пледом и ушёл в спальню.***
Утром я собрался и уехал очень рано. Макс не раз оставался у меня ночевать, поссорившись с очередной бабой, и так как наши графики не совпадали, уходил позже меня. Бросит ключи в почтовый ящик. Муторошный день пролетел как одно мгновенье. Антон после капельницы, поставленной Любочкой, был в норме; девочка Оксана окончательно передумала умирать, но на этом список приятных вещей иссяк. Две операции: карцинома молочной железы и тератома яичника — прошли успешно, но вымотали меня невыносимо. Приехав под дом, я никак не мог заставить себя выйти из машины, просто сидел и слушал, как стылый ноябрьский дождь стучит по крыше. Пришёл в себя от того, что замёрз. Я уснул. Твою мать! Выбравшись из машины, я поскакал по лужам к подъезду, набрал код и вошёл в сухое тепло. В почтовом ящике ключей не оказалось. Блядь! Я вытащил телефон и набрал номер из избранного списка. Макс ответил сразу. — Ты почему ключи в ящике не оставил?! — без приветствия быканул я. — Потому что я у тебя дома. — С хуя ли? — Нам надо поговорить! — Опять?! Я устал, хочу пожрать, принять душ и лечь спать! — Я ужин приготовил. Сука, с козырей зашёл. — Давай только без разговоров, Макс. У меня был тяжёлый день. — Хорошо. Поднявшись на свой этаж, я позвонил в дверь. Это было странно. Что-то из беззаботного детства. Открывший мне дверь Макс, в моей футболке и шортах, выглядел помятым, но собранным. Место удара было синим и отёкшим, хоть и не настолько сильно, как я ожидал. — Выглядишь как дерьмо, — с порога сказал я, стягивая обувь ногу об ногу. — Я же оставил тебе "Алка-Зельтцер", "Нимесил" и воду минеральную. — Ну прости, патчи для лица не нашёл! — буркнул Макс. — Они в холодильнике на стенке. — Блядь, иди нахуй! Я заткнулся. Сил на ссору не было. Зацепив из шкафа домашние штаны и футболку, я пошёл в ванную. После душа стало немного легче. Я словно смыл с себя сегодняшний день. Лучше было бы полежать в горячей воде, но жрать хотелось невыносимо, да и не смог бы я расслабиться, когда Макс за дверью. Бросив уличную одежду мятым комом прямо на полу, я надел чистые домашние вещи и вздохнул. Вот за каким хером он остался? Сегодня пятница, и я планировал напиться в говно в тишине и одиночестве. Но при Максе я никогда много не пью. Нельзя мне. На столе стояла сковородка с жареной картошкой, сало, порезанное тонкими ломтями, солёные огурчики, маринованные помидоры в мисочке. Из той пустоты, что была у меня в холодильнике, друг умудрился приготовить полноценный ужин. Талант. Впрочем, учитывая его детство, это неудивительно. Он зачастую одной картошкой питался. Макс, увидев меня, достал водку и рюмки из морозилки и налил прозрачную тягучую жидкость в покрывшееся инеем стекло. — Пить не буду! И тебе не советую. — Завтра суббота. — Хочешь — пей, твоё тело — твоё дело. Я — не буду! — Хорошо, — пожал плечами Макс и навалил мне целую гору картошки. Засунув в рот вилку с наколотыми на неё золотистыми ломтиками, я закатил глаза и застонал. Было божественно вкусно! Макс, наблюдающий за мной, хмыкнул и шарахнул водки, закусив огурцом. Мне остро захотелось сделать то же. — Может, всё же выпьешь? Демон! Я вдруг понял, что ужасно устал держать себя в руках. Тем более странно было делать это у себя дома, что был моим убежищем, моей тихой гаванью. — Давай! Водка прокатилась по пищеводу ледяной обжигающей волной, в желудке взорвавшись огненным цветком. Я прикрыл глаза, выдыхая. Несмотря на плотный ужин, развезло меня быстро. Я, подперев голову рукой, смотрел, как Макс разливает очередную порцию по рюмкам. — Слушай, а ты перед этим делом клизму делаешь? — вдруг спросил Макс, и я завис. — Чего?! — Ну, это вредно, наверно. — Ты же обещал не поднимать эту тему! И нет, не делаю. Так порюсь, без предисловий. — Фу! — при этом рожа у Макса была не брезгливая, а заинтересованная. — Если ты сейчас мне скажешь, что я это перерасту и мне просто баба хорошая нужна, я тебя снова ударю! Твой позитивный опыт с бабами не всем подходит. — Да нет у меня никакого позитивного опыта. Одни разочарования! — И знаешь почему? — Почему? — Потому что дело не в поле твоих партнёров, а в тебе. — Хочешь сказать, что я мудак? — Не хочу. Но раз не везёт, значит, ты что-то не так делаешь. — А ты? Почему ты один? — Потому что я люблю того, кто никогда не ответит на мои чувства! Макс заморгал серыми глазами в чёрных ресницах. Скривился. — Бля-я. Давай выпьем! Мы выпили. — Слушай, а как это, писькой в живого мужика тыкать? — Думаешь, в мёртвого было бы этичнее? — Фу, бля, этот твой медицинский юмор! — А я не шучу! Макс поперхнулся помидором и долго кашлял, пока я не постучал ему по спине. — Какая же ты заёбистая сука, Макс! Я ведь просил тебя не задрачивать меня своими дебильными вопросами. — Ты мой единственный друг! Мне надо понять, что заставило тебя стать... таким! — Да ничто! Природа! Есть даже сиамские близнецы, два тела и одна жопа на двоих, так вот один из них гей. Понимаешь?! Они вынужденно выросли в одних обстоятельствах. Внешнее не влияет на внутреннее в данном случае. — Иди ты! Это что ж, одного ебут, а второй плачет? — Блядь, у тебя все мысли ниже пояса. Я тебе про причину, а ты про следствие, — психанув, я бросил вилку и полез искать сигареты. Я очень редко курил, но сейчас был как раз тот случай. Открыл окно и встал, прижавшись бёдрами к подоконнику. Стылая влага слегка успокоила, а горечь сигаретного дыма придала этому шарм. — А что твои родители, Серёг? — раздалось над ухом, и я крупно вздрогнул. — Живы-здоровы, а что? — Я про твою ориентацию. — Они не знают. Мама, возможно, догадывается, но мы это не обсуждали. — Меня бы дед прибил! — Так ты и не гей, чего париться? Да и деда твоего нет уже... Дед Макса умер пять лет назад. Хоронили мы его вдвоём, и впервые я видел друга плачущим навзрыд. Выбросив сигарету в окно, я вцепился в подоконник. Макс стоял слишком близко. Я ощущал его запах, тепло его тела всей спиной. — Нет. И он единственный, кого я так и не смог отпустить. Развернувшись, я посмотрел в близкие серые глаза. — Мне жаль, Макс. Мне, правда, очень жаль, я знал, что он был близ... Договорить мне не дали. Сильная рука дёрнула на себя, впечатывая губы в губы, от чего мы больно ударились зубами. Я замер на миг, ощущая, как Макс рычит, буквально пожирая меня: он нагло раздвинул мои губы, толкнулся в рот языком напористо, жадно. Попытался оттолкнуть его, но он лишь сильнее вжал меня в себя. И я подумал: "К чёрту! Пусть хотя бы раз будет у меня с тем, кого я люблю всю сознательную жизнь". Целовался Макс божественно. А может, я его слишком хотел. Сложно сказать. Он отволок меня от окна и вбил в стену, вжимаясь всем телом. То, что у меня встал — это неудивительно. Удивительно, что стоял у него. Я ощущал, как в бедро упирается пульсирующий твёрдый член. Когда Макс оторвался от моих истерзанных губ и принялся за шею, я поплыл окончательно. — Макс. Макс, мать твою! — М-м-м? — Пошли в постель. Слышишь? Я оттолкнул его и увидел совершенно мутный, ничего не соображающий от похоти взгляд. Друг мотнул головой, чуть приходя в себя. — В постель пошли, если ещё не передумал, — сказал я сиплым голосом. Моё тело предало меня, алкая того, о ком я запретил себе мечтать почти двадцать лет назад. Макс вновь потянулся ко мне, но я ускользнул, развернувшись в сторону спальни. Идущий за мной, он шумно дышал, словно бежал марафон. Когда я дошёл до постели, меня толкнули между лопаток, и я брякнулся на матрас, чуть не сломав себе стояк. Сверху навалилось тяжёлое тело, шею обожгло укусом. — Да что, ты, блядь, творишь?! — зашипел я. И получил второй укус в место, где шея переходит в плечо. — Ты пахнешь! — невнятно бормотал Макс, трущийся о меня всем телом, толкающийся стояком между ягодицами. — Ты так пахнешь! Он приподнялся, крутнул меня, словно я не вешу под восемьдесят кило, задрал футболку на лицо и впился губами в сосок. Я застонал, выгибаясь. Некоторое время Макс облизывал и кусал мои соски, доведя до безумия. Когда тяжесть с моего тела пропала, я попытался выпутаться из футболки и ощутил, как с меня тянут штаны. Содрав мешающую тряпку, я увидел, какими глазами Макс смотрит на мой прилипший к животу член. Там не было отвращения или сомнений. Только жадность. Ноги от этого взгляда разошлись сами собой. Он трясущимися руками содрал с себя шорты, футболку и рухнул на меня, заставив крякнуть. Макс был немного массивнее меня. Он задрал мою ногу вверх и начал пристраивать член к анусу. — Эй, притормози! — липкая головка упёрлась в проход. — Макс, блядь, остановись! Мне нужна смазка и растяжка. — А? — Макс вскинул голову, озадаченно глядя на меня. — Ты меня так порвёшь! Я попытался отползти, но он рыкнул, хватая меня за бедро и прижимая к постели. Сунув руку под подушку, я нащупал тюбик со смазкой. Вывернул ногу из Максовой хватки и упёрся ему стопой в бурно вздымающуюся грудь. Вылил смазку на пальцы, дотянулся до задницы и ввёл сразу два. Готовить себя при друге было неловко. Но вот его процесс очень заинтересовал. Он отодвинулся, глядя горящими глазами, как мои пальцы ныряют внутрь, расходятся в виде ножниц, растягивая и готовя сфинктер к проникновению. Он подхватил валяющуюся на постели смазку, нанёс её на член, провёл пару раз, а потом влажным пальцем коснулся чувствительного от возбуждения сфинктера. И ввёл его внутрь параллельно двум моим. Я постарался максимально расслабиться, вытащил свои пальцы, позволяя Максу делать всё самому. Он добавил два своих и некоторое время трахал меня пальцами, забыв обо всём, алчно глядя на процесс. Я поёрзал, пытаясь подстроиться. — Согни их и надави слегка вверх. Макс послушался, чётко попадая по простате. Я застонал, выгибаясь и непроизвольно зажимая его в себе. — Это чё? — Простата, — простонал я, содрогаясь всем телом. — Ох, ты ж, бля! Макс вытащил пальцы, раскидал мои ноги пошире и начал дрожащей рукой пристраивать в меня член. В эрегированном состоянии он слегка загибался кверху. Поэтому, когда крупная головка вплыла в меня, я снова застонал, потому что она ощутимо проехалась по простате. — А, сука! — застонал Макс, замер на мгновенье, а потом, уперев кулаки по обе стороны от моей головы, заработал бёдрами, как локомотив, сорвавшийся со стопоров: быстро, мощно, постепенно наращивая скорость. Я дёргался от сильных толчков и не мог поверить, что трахает меня мой друг. Хотя, какой он теперь друг? Внизу неумолимо начал нарастать жар, концентрируясь и собираясь в одной точке. Яйца поджались, плеснуло огнём, и меня вывернуло в самом сильном оргазме, который я когда-либо испытывал. Выгнувшись, я дрожал, заливая себя спермой и зажав матерящегося Макса. Он тоже кончил, потому что его член внутри пульсировал в такт моей заднице. Я обмяк, и Макс рухнул на меня всем телом, заполошно дыша в шею. — Серёг... — пробормотал он, потёрся носом, вздохнул прерывисто, а потом вырубился. Я обнял его и аккуратно перевернул нас обоих на бок. Член выскользнул из меня с хлюпом, по бедрам потекло. Я нащупал слабой рукой футболку, вытер ею задницу и живот, откинул подальше и тоже уснул.***
Потянувшись, я ощутил в теле истому, словно хорошо потрахался. М-м-м. Красота! Открыв глаза, увидел темноволосый затылок. А потом реальность навалилась на меня во всей своей полноте. Блядь! Блядь-блядь-блядь! Я тихо встал и ушёл в ванную. Сидя под тёплыми струями, я понимал, что рано или поздно придётся выйти. И, скорее всего, меня ждёт кулак в лицо. Зачем я поддался пагубной страсти? Ведь знал, что мне рядом с Максом нельзя пить! Сука! Дебил! Идиот! Влюблённое чмо! Стук в дверь заставил меня подпрыгнуть. — Ты там не утонул, Серёг? — Нет, уже выхожу, — глухо ответил я и выключил воду. Одежду я, естественно, забыл, поэтому выходить пришлось в одном полотенчике. Одетый Макс стоял у окна в кухне спиной ко мне. Собственно, и так мой приговор понятен. "Было классно, но это всё не правильно". "Так нельзя". "Это было ошибкой". "Я был пьян". "Как я буду мужикам/соседям в лицо смотреть, если они о нас узнают?" "Я ведь не гей". "Я жену хочу/детей". "У нас нет будущего". "Ты мне больше не друг". Список ответов от натурала, который соблазнился сексом с мужиком, у меня тоже был. И, к сожалению, не скачанный из Интернета, а собранный в процессе личностного взаимодействия. Макс обернулся и окинул меня жадным взглядом. Я, ожидающий презрения или отвращения, споткнулся. — Я тут тебе пожрать приготовил, пока ты полоскался, — спокойно сказал Макс. — Спасибо, — автоматически ответил я. Я в детстве был очень вежливым мальчиком. — Ты дашь мне ключи от машины? Мне надо пару вопросов порешать. — Да, в прихожей висят. — Я ничего не понимал. — Отлично. Ну, я поехал. — Давай...***
Когда хлопнула дверь, я сел на табуретку и бездумно уставился на остывающий пышный омлет. Рядом лежали тосты, приборы и стояла кружка кофе. Выкинуть всё это у меня рука не поднялась. Вкуса еды я не почувствовал, но мне немного удалось взять себя в руки. Я содрал постельное бельё, потому что оно всё пропахло Максом, пособирал с пола разбросанные вещи, набил стиралку и запустил её на долгий режим. Вымыл посуду, проветрил квартиру и активировал робот-пылесос. Когда он закончит, вымою полы с дезинфектантом. Жаль, себя нельзя продезинфицировать от того яда, что разлит внутри. Он причиняет боль, но он такой сладкий... Нельзя спать с любимым. Теперь любой секс будет суррогатом, дешёвой китайской подделкой...***
Наверно, я уснул, страдая, на диване, потому что звонок испугал меня. Ничего не соображая, я снял трубку и услышал голос Макса: — Я не хочу, чтобы ты был мне другом. — Понятно. — Я хочу, чтобы ты был. — Что "был"? — Моим. Я замер. Тишина потрескивала, шуршала, дышала. — Серёг, ты там помер, что ли? — Нет, — хрипло ответил я. — Я у подъезда под твоим домом. С вещами. Машину свою уже перегнал. Так что, ты меня пустишь? Или я зря дубликат ключей делал? — Пущу. — Ну вот, — хмыкнул он довольно. — А говорил, что я тебе не подхожу! Почему, кстати? — Потому что нельзя быть с любимым, если он гетеросексуал. Такие эксперименты дурно заканчиваются. — Ну, в моём случае "один раз — не пидарас" — не сработало. Ты обратил меня в свою веру одним оргазмом! — заржал Макс, шурша пакетами. Дверь открылась, и я уронил трубку.