Чай с бергамотом.

Физическая боль приходит и уходит, моральная же — остаётся отпечатком на подсознании, периодически всплывает средь бела дня как пузырьки воздуха в воде, не давая забыть определённый отрывок в жизни, который так сильно въелся в подсознание. И Уэнсдей не смогла забыть. Не смогла забыть голубые глаза, полные боли и страха. Не смогла забыть хватающиеся в отчаянии за горло руки. Как же больно. При одном только взгляде на задыхающующегося директора, Уэнсдей словно пробило током. Ну или это тщательно скрываемые до сей поры чувства к этой величественной особе вырвались наружу. Девушка сама не понимала, почему хочется взвыть от печали, почему хочется любыми способами вернуть Уимс в этот мир. Страх? Жалость? Вина? Что первое она испытала? Вроде как все сразу. Это была огромная лавина эмоций, что было чуждо для Аддамс, как и для всей её семьи. Неужто она смягчилась? Смогла перешагнуть через собственные принципы?       "Меня не так просто сломать", – сказала однажды Лариса. Выходит, это все-таки ложь? Или она говорила о моральном состоянии? Только вот для Уэнсдей это была колоссальная потеря. "Она порой бесит", – часто говорила девушка. И о да, как же Уимс раздражала её своим вездесущим контролем, своей извечной опекой и желанием помочь. Как же она раздражала, когда отчитывала в своём кабинете за малейшие косяки. Хотя по большей части так считала только Уэнсдей, ибо мало кто осмеливался идти в особняк Гейтсев при полном запрете покидать кампус, да и ещё чудом вернулись живыми. Столько страха и смешанных чувств, а оказалось, что все вполне нормально. С простреленным плечом и кровью по всему лицу, Уэнсдей стояла в испуге. Она боялась умереть второй раз, ведь смерть, как оказалось, не такая уж и забавная штука, а ощущения от кинжала в животе тоже не из лучших, хотя это определенно была пытка для неё. Она любит пытки, она способна вытерпеть что угодно, но не смерти близких людей. Выходит, Лариса все-таки была ей близка? И вот, на неё направлено дуло пистолета под звонкий смех Лорел и множество угроз; вот она слышит выстрел и поджимает губы, готовясь к своей близкой кончине, ведь второй попытки её исцеления-воскрешения Уэнсдей вряд-ли дождётся, однако замечает упавшую на землю злодейку. Рыжеволосая хваталась за простреленное бедро и рычала от боли.       — Не смей трогать моих учеников, — сквозь зубы произнесла Лариса, крепко сжимая в руке револьвер. Удивление и облегчение тут же накрыли Уэнсдей. Она была рада, что Уимс жива. До конца девушка не знала, сон ли это, или ей банально повезло. Желание подлететь к женщине и крепко-крепко обнять было затоптано остатками гордости, как-никак Уэнсдей выше проявления чувств. Ну или она так оправдывала свое нежелание запачкать своей кровью светлую директорскую одежду.       — Знаешь, белладонна действует на метаморфа по большей части как снотворное или наркотик, — объяснила директриса позже, перематывая окровавленное плечо ученицы в ожидании скорой помощи.       — Но я ведь видела все смертельные симптомы! — не унималась девчонка.       — Ну мы же разыгрывали "спектакль", разве нет?       — Удар по голове лопатой после вашего "спектакля" не входил в план, — съязвила Аддамс в ответ. На второй семестр девушка вернулась по желанию родителей. Что-то внутри Уэнсдей все-таки сломалось, и склеп Крэгстоуна она обходила стороной, боясь даже глянуть в его сторону. Вдруг какой-то несчастный воскресший старик снова проткнет её кинжалом? Лариса же встретила ученицу с широкой улыбкой, обещая, что в этом семестре никаких покушений на жизнь юной Аддамс не будет, и что девушка в полной безопасности. Директор Уимс не соврала. Охрану около академии усилили втрое, в общежитиях было назначено больше дежурных и кроме того, директор лично проверяла наличие каждого изгоя в своей комнате после отбоя. Уэнсдей же в качестве благодарности прекратила трепать женщине нервы. Ночные вылазки из академии прекратились, вечные угрозы в сторону одноклассников тоже, и Лариса наконец-то смогла окончательно успокоиться. А вот Уэнсдей успокоиться не смогла. После произошедшего в оранжерее её мучали мысли о том, почему же все-таки она так отреагировала на смерть директора. Для неё это было странно, ведь она никогда не смогла бы признаться самой себе, что женщина ей весьма симпатична. Она всячески обходила ответ на свой вопрос стороной, но позже попросту смирилась.       "Говорят, противоположности притягиваются", — сказала однажды Энид. И вправду, они с Уимс были полными противополодностями, и единственное, что могло их хоть как-то объединять – стойкость и умение держать свои эмоции в руках. Но и тут были различия: для Ларисы это была выработанная годами маска, а для Уэнсдей – часть воспитания в семье с нестандартными увлечениями. Одной ночью девушке не спалось. Энид тогда благополучно убежала с остальными оборотнями выть на луну, что естественно было на руку Аддамс. Соседка часто жаловалась на то, что из-за хобби Уэнсдей играть на виолончели ночью, она не высыпается, а сейчас никто не будет ныть, ведь правда? Выпустив накопившиеся чувства в музыку, Уэнсдей дунула на чёлку и отложила инструмент. Это уже вошло в привычку: изливать все сдержанные эмоции на несчастную виолончель, и наслаждаться получившимся коктейлем. Сна все так же не было ни в одном глазу, и Аддамс облокотилась на перила балкона, осматривая погруженную во тьму академию. Взгляд её задержался на высокой светлой фигуре, стоящей на балконе напротив ниже на пару этажей. Уимс улыбнулась наконец заметившей её ученице и беззвучно поаплодировала сегодняшнему "выступлению". Надо же, время близится к двум ночи, а директор Уимс все еще работает. Восхитительная женщина. Аддамс усмехнулась и вернулась в комнату, чтобы накинуть кофту и, пока не передумала, сходить в директорский кабинет. Девушка спускалась по лестнице, периодически пропуская ступеньки и спотыкаясь. И зачем она так спешит? Входить в кабинет директора без стука было своеобразной традицией, визитной карточкой Уэнсдей. Было бы даже странно, если бы Аддамс проявила хоть капельку уважения и постучала, это совершенно на неё не похоже. Лариса в тот же момент задумалась бы о вызове экзорцистов, визитка которых покоилась в кошельке с тех пор, как семейство Аддамс перешагнуло порог Невермора. В отличае от прохладных коридоров, в кабинете Уимс было куда теплее и уютнее. Камин со своей задачей "отапливать помещение" справлялся на ура, отчего пришлось почти сразу снять кофту.       — Мисс Аддамс, вы нарушаете комендантский час, — улыбнулась женщина, завидев девицу в чёрной пижаме на пороге.       — Вы тоже, — пожала плечами девушка и прошла в кабинет быстрым шагом.       — Правила написаны для учеников и ради их безопасности, — все так же ярко улыбаясь и не сводя с юной ученицы глаз, Лариса откинулась на спинку кресла.       — Какой плохой пример вы подаете своим студентам, — с этими словами девушка наконец-то уселась в стоящий напротив директорского стола диван. Уимс громко рассмеялась и села ровнее, облокачиваясь теперь локтями о стол. Она была удивительно красива, когда была уставшей. Слегка растрепанная, но все такая же прекрасная укладка, клетчатое платье и неизменные лодочки. И её красная помада, манящая и буквально кричащая девчонке "попробуй меня". Уэнсдей вошло в привычку вечернее и, порой, ночное пребывание в кабинете Ларисы Уимс. Женщина была совсем не против компании юной, но не по годам начитанной и умной ученицы, а Уэнсдей было комфортно и спокойно в компании старшей. Для Аддамс это было чем-то драгоценным. Такое легкое и свободное общение с главой академии Невермор не льстило ей, как она могла бы подумать раньше, а попросту было приятно. Для Уимс это было очень приятное общение, слегка разбавленное чёрным юмором девушки. Та для неё стала неотъемлемой частью жизни и, пожалуй, очень близким другом. Но Уэнсдей с каждым днем было все сложнее скрыть то что таилось внутри. Порой казалось, что от той совершенно без эмоциональной девчужки не осталось и следа, но это было не так. Просто теперь это была маска, вторая личность. Уэнсдей не хотела, чтобы какие-то людишки тыкали пальцем в её прошлое и говорили: "А я сразу сказал, что она это перерастет". Неприятно до жути. Да и не переросла она ничего, попросту влюбилась, с кем не бывает? Но тогда, в первый день в академии, она сказала матери: "Я никогда не стану счастливой и не обрету любовь". Выходит, она ошиблась? Но ведь она Уэнсдей Аддамс, ей несвойственно ошибаться! А может, она попросту солгала тогда самой себе. Лариса была взрослым человеком и прекрасно понимала, что младшая вечерами сидит в её кабинете не просто так. И, признаться честно, ей было приятно осознавать, что такая интересная девушка, как Уэнсдей Аддамс, заинтересовалась в её личности. Однако она считала это в корне неверным, пыталась перенаправить поток интереса к ней Уэнсдей, но тщетно. Одной ночью девушке приснился кошмар. Она привыкла наслаждаться ужасными снами, привыкла видеть в этом какую-то забаву и просыпаться с ухмылкой и внутренним удовлетворением. Только вот от пыток близких людей удовольствия она не получала. Совсем наоборот, хотелось кричать, визжать, спрятаться от всех и поскорее забыть этот дурацкий сон. И она знала, что Уимс до сих пор в своём кабинете, что она до сих пор не спит. Интересно, почему у неё такой режим? В этот раз она долго стояла перед закрытыми дверьми. Уэнсдей прекрасно знала, что её сейчас не отправят назад в постель, что ей смогут как-то помочь, что Лариса только рада поболтать с девчонкой. Но ей совершенно не нужна помощь! Она же Аддамс! Она вошла тихо, аккуратно открыла двери и не издавая звуков, сразу двинулась к балкону. Уэнсдей прекрасно знала, что Лариса в это время любуется своим детищем в ночи и пьёт чай. Аддамс не знала, какой именно, но по запаху могла смело предположить, что чёрный с бергамотом.       — Что-то случилось, мисс Аддамс? — не разворачиваясь спросила женщина и снова отпила из чашки, улыбаясь. Уэнсдей застыла на месте, остановившись около директорского стола. Глаза опустились в пол, брови нахмурились и девушка сглотнула, задаваясь лишь одним вопросом: "как?".       — Вы не так тихо ходите, как вам кажется, — усмехнулась Уимс, разворачиваясь к ученице лицом. Теперь она опиралась на перила бедрами, а в руках все так же держала чажку и маленькое блюдце. — Чаю? У меня богатый набор различных добавок.       — Почему Вы не спите ночами? — девушка проигнорировала предложение Уимс.       — По-моему этот вопрос должна задавать я, — Лариса двинулась навстречу к девушке, попутно закрывая дверь на балкон. Вдруг девчонку продует.— Мой режим сбит донельзя годами, милая. А вот тебе наоборот, не мешало бы ночами спать, а не шастать по академии.       — Мне приснился кошмар, — снова девушка переводит тему, подняв голову, чтобы лучше видеть лицо директора.       — Я думала, что в вашей семье принято наслаждаться кошмарами.       — Это не то! — почти сразу перебивает девушка и отходит от стола к камину, где садится на пол, как она делала каждую ночь, проведенную в этом кабинете. — Мне снилось, как Лорел после того, как убила Вас белладонной, начала поочерёдно отрезать Ваши конечности. Это зрелище мне не приносило никакого удовольствия. Уимс молчала. Уэнсдей лишь услышала глухой звук, сообщающий, что директор села в свое кресло, и постукивание подушечками пальцев по столу. Не было понятно, о чем она думает, и более того, Уэнсдей путалась и в своих собственных мыслях. Лариса будто чего-то ожидала от ученицы, смотрела, не отрывая глаз, прожигала насквозь синим пламенем, таким же, как её глаза. И в голову Аддамс не пришло ничего лучше, чем сознаться в своей симпатии. Ведь должно по-идее стать легче, да?       — Вы мне нравитесь, — ели выдавила из себя Уэнсдей. — И я ничего сделать с этим не могу.       — Уэнсдей, — послышался вздох со стороны стола, а после и шаги в сторону девушки. — Мне определённо не все равно на твои чувства, и я давно их заметила, — женщина аккуратно села рядом с ученицей, поглаживая её по голове, пропуская через пальцы такие послушные, длинные черные волосы. — Просто пойми меня правильно: у нас огромная разница в возрасте, да и... Я просто не хочу делать тебе больно. Ты поймёшь меня, но потом.       — Думаете, что я слишком маленькая для отношений? Или глупая, чтобы что-то понять? Мне невозможно сделать больно...       — Уэнсдей, — перебила Лариса. — Я не могу сейчас назвать причину отказа.       — Потому что её нет. Потому что Вы просто не изменяете своим принципам, — Аддамс быстро поднимается на ноги и совершенно игнорирует женскую руку на своём запястье, отдергиваясь и двигаясь к выходу быстрым шагом.       — Уэнсдей, постой! — успела лишь крикнуть женщина, но в кабинете уже небыло никого, кроме неё. Лариса поджала губы и смахнула выступившую слезинку. Резкий шум в ушах, и женщина хватается за виски, что тут же отдаёт дичайшей головной болью. Ну вот, снова. Уэнсдей не знала, что она сейчас ощущает. Вроде бы, люди называют это душевной болью, но она не уверена точно, хотя больно определённо было. Первая её любовь, оказалось, была лишь игрой в кошки-мышки. Тайлер определенно вычеркнул из списка возможных изменений Уэнсдей пункт "любовь", который позже девушка бережно восстановила, когда полностью осознала, что с ней происходит. И вот опять, уже второй раз она остаётся ни с чем. Меньше, чем через месяц закончился второй семестр. Для Уэнсдей впервые поездка домой была не ужасной пыткой, а полноценным спасением. От чего-то находиться в Неверморе ей было неприятно, и девушка связывала это с директором Уимс, что ещё неоднократно пыталась "нормально поговорить", возможно объяснить что-то девушке, но почему-то девушку гложило чувство обиды. Спустя долгие споры и клятвенные обещания никого не убивать, Аддамс смогла уговорить родителей забрать из академии документы и пристроить девушку в обычную школу, чтобы она уже закончила эти несчастные два года, которые чуть позже сократились до одного. И Уэнсдей сдержала обещание: никаких больше покушений на жизнь одноклассников, никаких судебных дел и прочего, что могло бы дать родителям хоть намёк на мысль о возвращении дочери в академию. Годы шли быстро и достаточно насыщенно, чтобы Уэнсдей иногда даже забывала, что такое Невермор и кто такая Лариса Уимс, хотя временами она вспоминала эту высокую голубоглазую блондинку, к которой, казалось, девушка до сих пор что-то испытывает, и Уэнсдей до последнего убеждала себя в том, что это была не любовь, а ненависть, и что она больше не хочет хоть как-то связывать свою жизнь с этой женщиной.       — Ну я же говорю, настоящая гордость семьи! — улыбнулся Фестер, потрепав девушку по голове. — Я даже не удивлён, что после десятого класса её сразу перевели в двенадцатый! Хотя им стоило сделать это ещё пару лет назад.       — Уэнсдей определенно очень умна, — кивнул Гомес. — Как-никак, она моя дочь, — мужчина громко засмеялся. Девушка на это лишь закатила глаза. Казалось бы: только закончила университет, а родители уже собрали целое застолье.       — Мне кажется, кто-то пришёл, мам, — сказала Уэнсдей, когда услышала звонок в дверь.       — Оу, это наверное бабушка. Пагсли, милый, сходи открой, — Мортиша кивнула в сторону двери, беря бокал с вином в руки.       — А как же Ларч? — возмутился парень.       — Ларч занят. Давай-давай, иди. Пагсли цокнул и встал из-за стола, скрываясь в коридоре. Через несколько минут он вернулся, подзывая к себе Уэнсдей.       "Неужели сам людей встретить не в состоянии?" — пронеслось в голове девушки.       — Привет! — радостная оборотень набросилась на Аддамс с удушающими объятьями. Девушка с трудом дышала, не говоря уже о том, чтобы оттолкнуть от себя бывшую соседку по комнате. — Поздравляю с окончанием университета, — улыбнулась Синклер. Энид изменилась. Она однозначно стала старше внешне, однако внутренне по-видимому осталась все той же девчонкой, любящей единорогов и все розовое. Волосы её теперь были полностью покрашены в розовый и голубой по половинам, ростом она переиграла Уэнсдей на целую голову, а длинные розовые когти теперь совсем не скрывала.       — Ты ехала в эту глушь только чтобы поздравить меня с окончанием учёбы? — приподняла бровь черноволосая, наблюдая, как постепенно сползает улыбка с лица волчицы.       — На самом деле нет. У меня есть очень важный разговор. Ты же можешь выделить мне время сейчас? Не долго думая, Уэнсдей кивнула и вышла на улицу, уводя Энид в сад своей матушки, чтобы возгласы родственников небыло слышно.       — И что ты хотела сказать?       — Уэнсдей, тут такое дело, — замялась Синклер, доставая папку из сумки и протягивая её подруге. — В общем, мисс Уимс скончалась около двух недель назад. Что-то внутри брюнетки рухнуло. Она глубоко вдохнула через нос и тут же выдохнула, продолжая слушать Энид.       — Она была больна чем-то и знала, что умрёт. Поэтому она составила завещание, где единственным наследником всего своего имущества она вписала тебя, — волчица указала на папку, которую держала в руках Аддамс. — Тебе нужно приехать в Джерико, чтобы либо отказаться, либо оформить собственность. У тебя есть полгода.       — Хорошо, спасибо, Энид. Я... мне надо подумать, прости, — с этими словами девушка развернулась на пятках, и крепко сжимая папку в руках быстрым шагом покинула сад, оставив подругу в одиночестве. За эти несчастные пять лет Джерико совершенно не изменился. Всё тот же маленький город, где все друг друга знают и все готовы друг другу помочь. Разве что расплавленный памятник Крегстоуну убрали. Стоя перед огромным светлым особняком, Уэнсдей не знала, что делать ей дальше. Оставить все, как есть, или все же зайти внутрь и вспомнить тот несчастный год, когда она была влюблена в Ларису по уши. Неужели она действительно не имела никаких родственников, что вписала в наследство Аддамс, которая совершенно никем ей не являлась? Всего лишь какая-то ученица её академии, коих у той было тысячи за всю жизнь. И она выбирает второй вариант. Заходит в этот светлый, уютный дом, пропитанный насквозь стойким парфюмом Ларисы Уимс. Глаза тут же начинает щипать от подступивших слез, и Уэнсдей приходится глубоко вдохнуть, чтобы сдержать поток эмоций. Она никогда не была тут ранее. Да что уж там, она даже не знала, что у Уимс есть такой большой дом. Однако девушка совершенно не была удивлена, ведь именно такой дом — огромный и светлый, был подстать такой величественной женщине, как Лариса Уимс. Уэнсдей шла наугад, рассматривая каждую полочку и даже улыбаясь. Надо же, у Ларисы было пристрастие к кошкам, судя по количеству статуэток в виде этих животных. Настоящая коллекция. Мягкий красивый диван фисташкового цвета, журнальный столик напротив, светлая просторная кухня, прекрасная уютная спальня, где на кровати мило сидела огромная панда, которую Уэнсдей когда-то использовала для отвлечения внимания женщины. В личном кабинете Уимс было очень много книг, различных документов и целый ящик перьевых ручек. Видимо, тоже пристрастие Ларисы. На столе рядом с ноутбуком лежал чёрный конверт, буквально кричащий "для Уэнсдей Аддамс", и девушка тут же вскрыла его.

"Моя милая Уэнсдей, Если ты это читаешь, то скорее всего меня уже нет в живых. Как бы грустно это не было, но это действительно так, и это действительно произойдёт со мной в ближайшее время. Я больна спорадической смертельной бессонницей, и это послужило единственной причиной моего "отказа" тебе. Я не спала тогда, когда ты приходила ко мне, именно по этой причине. Я надеюсь, что ты не обижаешься на меня, милая, я правда желаю для тебя лишь лучшего. Я никогда не думала, что это может произойти со мной, но, как видишь, реальность очень и очень жестока. Врачи сказали, что это своеобразное побочное действие яда белладонны, я бы умерла либо тогда, либо позже. Мне крайне тяжело уснуть, даже если я очень устала и действительно нуждаюсь во сне. По началу я просто не спала некоторые ночи, потому что попросту не нуждалась в этом, но со временем мне становилось все хуже и хуже, меня преследовали головные боли и даже обмороки. И я не хотела, чтобы ты наблюдала это все, ведь ты ещё совсем юная девушка. Твои чувства были и остались взаимны по сей день, милая, и я очень хочу, чтобы ты была счастлива после моей смерти. Я бы хотела, чтобы ты возглавила мою академию вместо меня, ведь считаю тебя достаточно сильной и стойкой, умной и терпеливой для этого поста. После того семестра я больше не смогла выйти на работу из-за того, что у меня попросту небыло сил для этого, потому вместо меня на данный момент там работает мистер Блэк. Он, к слову, сообщил мне о том, что твои родители забрали документы из академии. Конечно я была расстроена, ведь все ещё хотела поговорить с тобой, но так, возможно, даже лучше. Как видишь, у меня нет никаких кровных родственников, и именно поэтому я хочу, чтобы единственной наследницей моего имущества была ты. Ты можешь продать этот дом, машину, если хочешь, но только прошу, помни меня не как человека, который разбил тебе сердце. Я люблю тебя всей душой, моё маленькое солнце, будь счастлива, навеки твоя Лариса"

Уэнсдей редко можно было назвать послушной девочкой, но как бы то ни было, она любила Ларису. Даже если женщины больше нет рядом, она чувствовала её запах всегда, чувствовала её присутствие. Жить в доме этой прекрасной, любимой женщины было честью и памятью для Аддамс, и особенно приятно было стоять вечерами на балконе с чашкой чая с бергамотом, который так любила Лариса, в шелковом красном халате, взятым из гардероба Уимс. И вот, Уэнсдей стоит на пороге уже собственной академии с улыбкой, предвкушая начало новой жизни вместе с новым учебным годом.       — Меня зовут Уэнсдей Аддамс, и я новый директор академии Невермор, — говорит она в микрофон с широкой улыбкой. — Пусть этот учебный год наполнится хорошими событиями и яркими впечатлениями. Я желаю вам успехов, дорогие студенты. Каждый день она отдавала всю себя академии, как раньше делала это Лариса. И каждый день на ухоженной могиле появлялись свежие красные розы, которые Уимс так любила.